Текст книги "Тайны анатомии"

Глава седьмая

– Тут ничего нет! – охнул Макс.

Провалившись в дыру, они все трое падали куда-то сквозь прохладный клубящийся туман. Вокруг во всех направлениях тянулись тонкие провода, спутываясь в сети и гирлянды, как будто в мозгу соткали причудливую паутину, чтобы ловить мысли. По проводам пробегали таинственные огоньки, исчезая в жемчужно-серых облаках.

– Живей! – скомандовал Макс. – Хватайся!

Близнецы уцепились за провод – очень тонкий, гладкий и косо наклоненный. Они заскользили по нему и внезапно ударились обо что-то большое и мягкое.

– О-ох! – произнесло оно, и тут плюхнувшийся сверху в свободном падении Бакстер впился в него всеми когтями. – О-о-ох! Смотреть надо, куда летишь!

Вольняшка закувыркался и чуть не рассыпался от смеха.

– Извините, – пробормотал Макс, нащупал ногой какую-то опору и отпустил провод, а потом помог Молли.

– Теперь будьте так любезны убрать эти колючки.

– Ой! – Молли поторопилась отцепить Бакстера, который тут же облизал лапы и с презрительным видом принялся умываться. – Вам больно? – Боли мы не ощущаем, но когда тебя трясут – удовольствие маленькое. Я утрачиваю ясность мысли.

– Разрешите представить вас друг другу, – вмешался Вольняшка, вдоволь нахохотавшись. – Будьте знакомы: нейрон, нервная клетка Головного Мозга.

Макс и Молли с удивлением уставились на нового знакомого. Тело нейрона щетинилось коротенькими отростками, и от него, точно хвост, тянулся длинный провод.

Близнецы обнаружили, что и их нейрон, и все остальные словно бы стоят друг на дружке. Хвосты у них разветвлялись, а разветвления заканчивались крохотными лапками, которые крепко держались за тела соседей – и ближних, и подальше. Время от времени по хвосту-проводу проскакивала искра, перепрыгивала по лапке в другой нейрон, а тот весь вспыхивал и посылал искру дальше по собственному хвосту другому. Макс и Молли завороженно следили, как искры носятся по паутине от одного паучка-нейрона к другому. Кругом стояло неумолчное жужжание, как под проводами линии высокого напряжения, и все время загорались маленькие фейерверки.

– Кхе-кхе! – кашлянул Вольняшка. – Вас, по-моему, с кем-то знакомят!

– Мы очень-очень рады, – поспешно сказала Молли. – Извините, я нечаянно засмотрелась…

– Они надумали заскочить к вам в гости, – сообщил Вольняшка. – Свалиться как снег на голову! Улавливаете? Свалиться! – И он снова захохотал.

– Улавливаем, Вольняшка, улавливаем, – сказал Макс. – И еще раз огромное спасибо за своевременное предупреждение! – Не удержавшись, он добавил: – А ведь вам нравится, когда мы вляпываемся во всякие неприятности?

– Естественно, – весело согласился Вольняшка. – Что может быть интереснее!

– Ух ты! – Молли любовалась огоньками. – Просто Новый год.

– Таким способом мы поддерживаем связь, – пояснил нейрон. – Я, видите ли, связист. Вот мои дендриты. – Он пошевелил короткими отростками. – А это мой аксон, – и он вильнул длинным хвостом-проводом. – Другие нейроны посылают мне электрические сигналы по своим аксонам до этих вот нервных окончаний. – Он указал на облепившие его со всех сторон крохотные лапки. – Каждый сигнал перепрыгивает через малюсенький промежуток, который называется синапсом, прямо ко мне. Я в свою очередь передаю сообщение по моему аксону к моим нервным окончаниям возле чьего-то синапса. И так далее, и так далее.

– И сколько раз сообщение вот так передается на своем пути? – спросила Молли.

– Ровно столько, сколько требуется, чтобы оно дошло по адресу. Нас миллионы, и каждый через такие вот реле связан с тысячами других. Мы связисты самой высокой квалификации.

– Понимаю, – уважительно сказала Молли.

– Полное мое наименование: чувствительный нейрон номер семь триллионов шестьсот двадцать два миллиарда семьсот сорок два миллиона шестьсот тридцать семь тысяч шестьсот тридцать третий, по ведомству Зрения, колбочка, синий, первый перехват, правое желтое пятно, край, квадрант три, сверхсенсорный. Вот, пожалуй, и все.

– Что он такое наговорил? – шепотом спросила Молли.

– Проще простого! – ответил Вольняшка. – Он получает синий сигнал от правого глаза и пересылает его дальше. Могли бы прямо у меня спросить!

– Люблю точность, – заметил нейрон. – Теперь вы знаете, кто я, и мне хотелось бы узнать, кто вы такие. И с какой стати вы валитесь, куда вам вздумается.

Макс, наученный горьким опытом, почерпнутым в предыдущих встречах с незнакомыми новыми клетками, решил, что безопаснее будет особой точности не соблюдать.

– Мы… э… дети, – сказал он уклончиво, не упомянув Бакстера.

Нейрон поглядел на них, собрался что-то сказать, но тут без всякого предупреждения через синапс в него прыгнула искра. Нейрон содрогнулся, вспыхнул и метнул молнию по своему хвосту. Молли взвизгнула, Макс попятился, а Бакстер притаился позади них.

– Что с вами? – спросил нейрон.

– Что с ВАМИ?! – воскликнул Макс. – Мне показалось, вас сожгла электрическая искра!

Вольняшка запрыгал, хлопая руками и заливаясь хохотом. Он стряхнул столько брызг, что ему опять пришлось восстанавливаться по каплям.

– Нет-нет, мы очень любим электричество, – ответил нейрон, поглядывая на Вольняшку. – Не вижу, что тут смешного, малыш.

Вольняшка замер. Потом втянул в себя несколько совершенно лишних капель, подскочил к нейрону и, уперев руки в бока, смерил его разъяренным взглядом.

– Малыш? Пф! Тоже мне, перегретая электропробка! Я тебе объясню, что тут смешного! Просто я представил себе, как бы ты зажарился, если бы хватил настоящего электричества! – Он повернулся к близнецам и объявил лекторским тоном: – Нейроны вырабатывают электричества ровно столько, чтобы слегка друг друга щекотать! – Он бросил на нейрон победоносный взгляд и упорхнул.

– Щекотать? – Нейрон весь ощетинился. – Его хватило, чтобы меня деполяризовать!

– Пф! – бросил Вольняшка через плечо.

– А это больно? – спросила Молли.

– Ничуть. Мы же для того и созданы. Разрешите, я объясню, – невозмутимо продолжал нейрон, словно не замечая Вольняшки. – Я работаю с электрическими зарядами. Поскольку тут замешана химия, мы называем их ионами.

– Я про них знаю, – перебил Макс. – Отрицательные и положительные ионы все время стремятся друг к другу – это называется «притяжением».

– Совершенно верно! Когда я нахожусь в состоянии покоя, как, например, сейчас, я тщательно отделяю отрицательные ионы от положительных и выбрасываю положительные из моего аксона. Они все время стремятся попасть обратно, и мне приходится сопротивляться, чтобы они оставались снаружи. А вот когда через меня проскакивает искра, я даю им всем полную волю и – ХОП! – они прыгают внутрь и деполяризуют меня до самого кончика. – Он пошевелил аксоном. – Удивительно приятное ощущение!

Молли наморщила лоб, стараясь понять.

– У батареек есть отрицательные и положительные концы… это то же самое?

– Не концы, а полюса, – поправил Макс. – И помнишь, когда мы их соединяли, искра тоже проскакивала?

– Все эти нейроны подсоединены друг к другу… – сказала Молли.

– И синапсы служат как бы переключателями между ними, – добавил Макс.

– Вот так мы и посылаем свои сообщения, – закончил нейрон. – Деполяризуясь.

– А что говорилось в этом сообщении? – поинтересовалась Молли. – У вас было время его прочесть?

– Для чего? Они все одинаковы. Глаз увидел яркий синий цвет. Я передал сообщение об этом в Зрительный центр, а уж они поставят в известность Мышление. И Мышление решит, как им распорядиться. Возможно, Двигательному центру будет приказано пошевелить какую-то часть Тела. Но о том, что там происходит, я не имею никакого понятия.

– А от Мышления вы далеко? – спросил Макс.

– И даже очень! – вставил Вольняшка, но нейрон не обратил на него никакого внимания.

– Мышление находится в коре, покрывающей большие полушария Головного Мозга. Там расположены центры Зрения, Слуха, Обучения, Речи, Памяти и Воображения. А Внесознательная Деятельность помещается в основании мозга.

– Внесознательная Деятельность? Но какая же может быть деятельность, если ее не осознают? – спросила Молли.

– Автономная. Скажем, пищеварение, сокращение сердца, дыхание, рост.

– Мозг контролирует рост? – торопливо спросил Макс. – Может он так подумать, чтобы Тело выросло повыше?

– Или побыстрее? – подхватила Молли с неменьшим интересом.

– Конечно, нет! Мышление способно воздействовать на очень многое, но не на рост.

– А почему? – не сдавался Макс. – Вы же только что сказали…

– Я сказал, что рост регулируется Внесознательной Деятельностью, а ей никто распоряжений не отдает. – Нейрон снова внимательно на них поглядел. – Но почему это вас так интересует?

– Скажи ему! – шепнула Молли. – Вдруг он нам поможет?

– Честно говоря, мы нездешние, – признался Макс. – Мы заблудились.

И он рассказал все, что с ними произошло.

Нейрон слушал внимательно, иногда что-нибудь уточнял или просил повторить, а потом задумчиво произнес:

– Я сразу понял, что в вас есть что-то не такое. Вы тут ни на кого не похожи. Слишком любопытны для клеток – они-то все только собой интересуются. То есть все, кроме нейронов. А для вольняшек вы слишком вежливы.

– Мы маленькие человеки, – пояснила Молли.

– А знаете, я это сообразил. И сам не знаю, как. Я же к Пониманию отношения не имею. Теперь ясно, почему вас так интересовал рост. Ведь вы, человеки, растете?

– Стараемся, – ответила Молли. – Но это так долго!

– Послушайте моего совета и не тратьте времени понапрасну на такие мысли. Пользы от них не будет. Пусть Внесознательная Деятельность занимается, чем ей положено. Поверьте, так гораздо лучше.

– Почему? – спросил Макс.

– Ну, например, понравилось бы вам все время думать о том, чтобы дышать? Командовали бы себе: «Вдохни!» – и приводили в действие все необходимые мышцы, а затем командовали бы: «Выдохни!» – и так весь день напролет. А вдруг вам понадобится побежать? Для этого дышать надо было бы чаще и пришлось бы ускорить биение сердца, чтобы мышечным клеткам хватило энергии.

– Да еще ногам приказывай, чтобы они двигались! – добавил Макс.

– У нас больше ни на что не оставалось бы времени! – подхватила Молли. – Даже спать нельзя, пришлось бы дышать и дышать день и ночь. Мы бы совсем измучились! Нет уж, лучше я не буду подгонять свой рост.

– А-а! Разобрались понемножку! – сказал нейрон. – Да и в любом случае Внесознательная Деятельность справится лучше. Скоординирует все так, чтобы кости, мышцы, нервы и кровеносные сосуды росли гармонично и одновременно.

– Ой, я бы и десятой части не вспомнила! – засмеялась Молли. – Я ведь иногда забываю, какой у нас день недели. Особенно во время каникул.

– А для нас обязательна безупречная память, – объявил нейрон. – И абсолютная координация. Все клетки живут в полной гармонии, принося друг другу пользу. Каждая клетка выполняет свои обязанности, не допуская ни единой ошибки, ни единого промаха. Наш мир – мир безупречного совершенства, и никто, кроме Вольняшки, дисциплины не нарушает.

Вольняшка подлетел поближе и расслышал последние слова нейрона.

– А как насчет воображал с раскаленными головами? – осведомился он, но ответа не дождался.

Молли прикидывала, не окажется ли такая безмятежная гармония на редкость скучной. Вот они с Максом спорят – и от этого ей думается лучше, пусть никто верха и не берет.

Макс тем временем рассуждал вслух.

– Тело похоже на самостоятельную страну, – говорил он, глядя куда-то вдаль. – Кровеносные сосуды – это дороги, соединяющие города, то есть органы. Города-органы сотрудничают между собой и создают систему, или область. Желудок, кишки – это органы, принадлежащие к одной системе-области. Сердце и кровь принадлежат к другой, а мышцы и кости – к третьей. Нейроны – это телефоны. Миллиарды клеток – граждане страны, работающие на заводах и фабриках внутри городов-органов и систем-областей. А мозг – правительство…

– Макс! – воскликнула Молли. – Ты опять! По-моему, мы договорились, что здесь будем думать только о том, как выбраться наружу. Вот когда выберемся – рассуждай о чем захочешь.

– Извини, – смущенно сказал Макс. – Я забыл. Но все равно, здорово получилось, верно?

– Ага. – Молли повернулась к нейрону: – Нам правда необходимо выбраться из вашего Тела и вернуться домой. Нет-нет, мы верим, что оно такое замечательное и совершенное, как вы говорите. Я сама вижу. Но мы – не отсюда. Вы нам поможете? Вы знаете, где тут есть выход?

– К сожалению, нет. Я ведь только связист, мое дело передавать синий сигнал. Про то, что Снаружи, я ничего не знаю. Ну, а Вольняшка? Он-то бывает повсюду.

– Он твердит, что наружу никто не выбирается. И не желает выбираться, – ответил Макс.

– Гм-м-м… – протянул нейрон. – А что там сейчас интересного?

– Не знаем, – сказал Макс.

– Так поглядели бы.

– Но как?

– Да через глаз.

– Здорово! – воскликнул Макс. – Ведь если мы выглянем наружу, то, может, поймем, чем занимается Тело, и сообразим, каким образом мы угодили ему в рот.

– И попробуем сделать все наоборот, чтобы оказаться снаружи! – подхватила Молли. – Какая гениальная мысль!

– Ну, гениальная – это, пожалуй, слишком, – скромно сказал нейрон. – Но вообще-то неплохая. Притом учтите, мышление не моя специальность, я всего лишь любитель…

– А как нам попасть в глаз? – спросила Молли.

– Идите вдоль аксона, который меня деполяризовал. Он тянется от самого глаза.

Нейрон помахал им на прощание всеми своими дендритами, и они пошли вдоль аксона. Бакстер шествовал впереди. Вскоре к ним, что-то ворча, присоединился Вольняшка.

– А ты уверен, что мы не заблудимся? – спросила Молли брата. – Этих аксонов тут сотни, и все они выглядят одинаково.

– Я знаю дорогу, – вмешался Вольняшка. – В отличие от некоторых, я еще ни разу в жизни не заблудился. А кроме того, – он взмахнул рукой в сторону гигантского кабеля, – все аксоны тянутся оттуда. Это ведь зрительный нерв! И идет он от глаза.

– Но мы все-таки проследим этот аксон, – сказала Молли.

Вольняшка чуть не лопался от нетерпения:

– Скорей бы! Как мне нравится глаз! И вам он тоже понравится.

– Надеюсь, на этот раз вы будете вести себя прилично, – съязвил Макс. – А то до сих пор с этим было как-то слабовато.

– Э-эй, не гляди на меня так! Это ведь не я сцепился с лейкоцитами. Над ними еще никто верха не брал!

– Мы с ними не сцеплялись, а еле-еле от них спаслись, – возразила Молли и подтолкнула Бакстера носком кроссовки, потому что кот, заинтересовавшись чем-то невидимым, уткнул нос в ближайший аксон.

– И еще вы все время твердите, какое Тело удивительное и совершенное и какая тут кругом гармония. А сами все время между собой ссоритесь, – сказал Макс.

– И была гармония, пока вы сюда не влезли! – фыркнул Вольняшка и полетел дальше, задрав нос.

– Вон глазное яблоко! – воскликнула Молли больше для того, чтобы сменить тему, потому что до глаза было еще далеко. – Какое огромное!

Проследив свой аксон, они направились за Вольняшкой по длинному зрительному нерву туда, где он уходил сквозь заднюю стенку сияющего белого шара в храм света.

Льющийся сверху из широкого круга яркий луч падал конусом, который пересекал все пространство глаза и озарял его внутреннюю поверхность сплошным сверкающим узором.

Глава восьмая

– Вы только поглядите: полная луна! – вскрикнула Молли. – Луна! – фыркнул Вольняшка. – Не говори глупостей. Это хрусталик. И свет идет не от него, а через него Снаружи.

– Я знаю, – ответила Молли. – Просто он похож на луну в полнолуние. Непривычно только, что свет проходит сквозь зрачок внутрь. Мне мои зрачки кажутся совсем черными, потому что я-то вижу их с внешней стороны, понимаете? – Она раздвинула веки двумя пальцами и повернулась к Вольняшке.

Он заглянул к ней в глаз:

– И вовсе они не черные, а голубые!

– Да нет же! Вы смотрите на радужную оболочку, на кольцо вокруг зрачка. А зрачок – в самой середке и черный.

– Подумать только! – сказал Вольняшка. – Странно! А эта твоя радужная оболочка вся в морщинах, верно?

Макс сказал, вглядываясь в хрусталик:

– Только в книге она называлась «радужка». Вот она – за хрусталиком. Зрачок – вон то светящееся отверстие, а радужка совсем черная. Отсюда все выглядит наоборот.

Внутренняя поверхность глаза вокруг них была устлана ровным оранжевым ковром. Кровеносные сосуды веером расходились от того места, где они стояли. Под сосудами, пронизывая ковер, во все стороны разбегались аксоны. Бакстер настороженно подобрался и, подергивая хвостом, внимательно следил за световыми узорами. Потом прицелился и прыгнул на скользящее яркое пятнышко. Приподняв лапу, он заглянул под нее. Ничего! Пятнышко уже танцевало у него между ушами.

– Уймите его! – забеспокоился Вольняшка. – Тут не место для глупой возни.

– Попробуйте втолковать это Бакстеру, – засмеялся Макс, но коту уже надоела бесплодная охота, и он свернулся клубком, собираясь вздремнуть.

Колбочки

Молли пошла дальше за своим аксоном, как вдруг он нырнул в глубину.

– Поглядите! В ковре стоят бутылочки… Их тут миллионы, и все прижаты одна к другой.

– Во-первых, это не ковер, а сетчатка, – поправил ее Вольняшка. – И во-вторых, это никакие не бутылочки, а клетки, воспринимающие свет и цвет. Палочки и колбочки. – Он подлетел к ней, и один его палец повис вниз указательной каплей. – Вот это место, прямо против центра хрусталика, называется желтым пятном.

– Тут ковер выглядит совсем не таким, как там.

– Да. Потому что здесь живут только колбочки. Место самое лучшее, культурный центр. Колбочки желтого пятна обеспечивают наиболее четкое, ясное зрение.

– Значит, когда я читаю, я использую мое желтое пятно, – предположил Макс. – Лучше всего я вижу, когда смотрю на что-то прямо.

– Да, это работают твои колбочки. И старайся, чтобы они получали побольше света. Когда им его не хватает, они палец о палец не ударят! – Вольняшка изогнулся в изящном поклоне, словно представляя их друг другу. – Жалко, конечно, что вы не можете познакомиться с ними поближе, но сквозь все эти аксоны вам не пробраться. Проникнуть туда могу только я! Только меня туда приглашают. Самый фешенебельный район в глазу… Пожалуйста, немного отойдите – вы отбрасываете тень.

– Ой, извините! – Молли попятилась, вежливо помахав рукой колбочкам. – Какие они, должно быть, умные, раз столько читают!

– Совершенно верно. Они обладают редким художественным вкусом и эрудицией. Каждая колбочка способна различать и передавать красный, синий или зеленый цвет. И вместе они пишут картины всех цветов радуги.

– А белый цвет? – спросил Макс.

– Когда нужен он, они сигналят все одновременно. Ведь белый цвет слагается из всех остальных.

– Ну, а черный как они составляют?

– Просто никто не сигналит. Черный цвет – это когда вообще свет отсутствует. – Вольняшка перевел дух и продолжал: – Колбочки – народ очень серьезный, солидный, удаляются на покой рано и никогда не засиживаются после наступления темноты. Им требуется время для отдыха и созерцания.

Макс подумал, не объяснить ли Вольняшке, что такое электрическое освещение, но решил не путать его.

Палочки

– Теперь я понимаю, почему не очень-то различаю цвета в сумерках, – сказала Молли. – Мои колбочки спят при плохом свете.

– Колбочки ни на что плохое не согласятся! Они ужасно разборчивы. Им подавай только самое лучшее, особенно здешним, в желтом пятне. У каждой колбочки есть своя личная телефонная связь с мозгом. Прямая связь! Благодаря этому они обеспечивают мозгу самое четкое и подробное изображение. Нейрон номер семь триллионов и так далее шестьсот тридцать третий получает цветовые сигналы отсюда – его цвет синий, если не ошибаюсь?

– Правильно. Я проследила его аксон до этого самого места, – ответила Молли.

Вольняшка указал на клетки желтого пятна:

– Кажется, что они спят, верно? Но они настоящие аристократки, можете мне поверить. Совсем не то, что вон те палочки, – и он кивнул на дальний край сетчатки. – Сброд неотесанный, и никакого художественного таланта. Представьте себе, палочки воображают, будто весь мир – сплошного темно-серого цвета! Стоит им возбудиться – а для этого не много нужно, – добавил он доверительным шепотом, – и они уже названивают в мозг по общим телефонам.

Изображение посылают всегда нечеткое, расплывчатое, без проработанных деталей, – одним словом, ни техники, ни сноровки.

– Что-то вроде высокочувствительной фотопленки, – заметил Макс. – Света ей много не требуется, но снимки получаются так себе, зернистые.

– Ну уж, палочки высокочувствительными не назовешь! – Вольняшка надменно задрал нос. – Откровенно говоря, они не моего круга. Я предпочитаю колбочки: вот эти близки моей чуткой художественной натуре.

– Хм! – сказала Молли и решительным шагом направилась в ту сторону, куда махнул Вольняшка.

– Куда ты? – спросил он.

– Посмотреть на палочки!

Сетчатка выгибалась все круче, и особенно далеко Молли отойти не могла, но чем больше она удалялась от желтого пятна, тем меньше ей встречалось колбочек. Зато палочек было хоть отбавляй.

– Если это они не спят по ночам, то в темноте я вижу благодаря им? – Молли оглянулась. Макс медленно побрел за ней, досадуя про себя, что не может увидеть изображение на сетчатке. Но оно было слишком слабым, да к тому же он находился прямо на нем.

Вольняшка поспешил за ними, убеждая Молли:

– В темноте ты ничего не видишь. Это невозможно. Но едва где-то забрезжит хотя бы тусклый лучик, палочки его ухватят и поднимут тарарам. Зато яркий свет и прилежные занятия не по ним: тут же засыпают от скуки. Спят весь день, а ночью просыпаются, освеженные и готовые опять шуметь. – Он многозначительно помолчал. – Теперь понимаете, почему желтое пятно не для них?

– Вольняшка, вы жуткий задавака, – сказал Макс и легонько пнул Бакстера. Кот открыл один глаз, блаженно зажмурил его и снова уснул. – Во всяком случае, мои палочки не такие уж буйные. И просыпаться они обычно не торопятся. Когда я в солнечный день вхожу в темную прихожую, я еще долго ничего не вижу.

– И я! – подхватила Молли. – Пока глаза привыкнут, обязательно что-нибудь опрокинешь.

– Да, палочки просыпаться не торопятся, – подтвердил Вольняшка. – Ведь прежде чем приняться за дело, они должны накачаться витамином А.

– Значит, нам надо почаще грызть морковку? – засмеялась Молли. – Но если палочки и колбочки такая противоположность друг другу, как же они ладят между собой?

– А они в разных сменах, – ответил Вольняшка. – Да и работа сетчатки так хорошо налажена, что особо не повздоришь. Клетки должны обсуждать свои обязанности между собой, так что все происходит в полной гармонии.

Молли смотрела на него с недоумением.

– Вы же говорили, что они подают сигналы мозгу, а теперь получается, что они разговаривают друг с другом.

– Так оно и есть. Поверх палочек и колбочек бочком располагаются нейроны, специализирующиеся на координации разнородных сведений. Некоторые способны даже уловить изображение, скользящее по сетчатке. Так они помогают Мозгу навести глаза на объект и следить за ним, куда бы он ни двигался, пусть даже для этого приходится дико вращать глазами, а то и головой!

– Как я, например, слежу за моими противниками в видеоиграх. Или охотники – за дичью, – сказал Макс.

– Видеоигры – это дичь, на которую ты охотишься? И ешь их? – поинтересовался Вольняшка.

Молли хихикнула.

– Вот именно! Он так и пожирает экран глазами!

Вольняшка не понял и растерялся, но не надолго. Секунду спустя он продолжил свою лекцию:

– Если сетчатке кажется, что света поступает слишком много, она просто часть нейронов отключает. И тогда остальные создают изображение как положено.

– Ничего подобного! – перебила Молли. – Это делает радужка. Она стягивается к центру и уменьшает зрачок, чтобы впускать поменьше света.

Вольняшка пожал плечами.

– Кто же спорит? Но только сетчатка делает это лучше.

– Эй! Я придумал замечательную аналогию! – перебил Макс. – Вот послушайте…

Молли вздохнула:

– Неужто она даже лучше, чем сравнение Тела со страной?

– Гораздо лучше! Глаз похож на мою фотокамеру. Сетчатка – это фотопленка. Палочки и колбочки реагируют на свет точно так же, как эмульсия, которой покрыта пленка, а мозг проявляет изображение.

Вольняшка, конечно, не мог не перебить его:

– Каждый сигнал палочек и колбочек обеспечивает точечку информации. А Мозг собирает эти точечки в нужном порядке и воссоздает изображение, воспринятое сетчаткой!

– Когда подносишь к самым глазам цветные картинки, – подхватила Молли, – можно различить цветные точечки. Наверное, палочки и колбочки отправляют в мозг такие же точечки. А мозг соединяет их воедино. Ну, как я, когда отодвигаю рисунок.

– Это еще не все! – Вольняшка даже повысил голос. – У вас ведь два глаза, и они разделены некоторым расстоянием, а потому видят один и тот же предмет под чу ть разными углами. В результате передают они не совсем одинаковые изображения. Мозг сопоставляет их и делает вывод, далеко ли находится этот предмет. Если он близко, то изображения очень разные. Вот сама проверь, – и он поднес длинный мокрый палец к носу Молли. – А Мозг их сводит в одно и получает объемное изображение. – Его палец прижался к кончику ее носа.

– Не надо! – Молли откинула голову и заметила вверху какое-то движение. – Ой! Хрусталик покачивается. Сейчас свалится!

Вольняшка опять разбрызгался смехом.

– Он приспособляется для работы на определенном расстоянии. Это называется аккомодацией. Просто он сфокусировался на каком-то объекте Снаружи. На очень близком. – Тут Вольняшка принял позу лектора и продолжал назидательно: – Лучи света необходимо преломить так, чтобы они дали на сетчатке четкое изображение. Правильная фокусировка – обязанность хрусталика. Он преломляет лучи своей выпуклостью. Для получения четкого изображения дальнего предмета ему надо быть тонким и почти плоским, но ближние предметы требуют большей выпуклости. Хрусталик окружен кольцом особых мышц, которые растягивают его на связках-волокнах. Когда мышцы сокращаются, связки провисают и хрусталик становится более выпуклым. Близкие предметы задают мышцам больше работы, так как требуют почти круглого хрусталика. Вот это самое ты сейчас и видела.

– Наверное, именно эти маленькие мышцы устают, когда я читаю слишком много, – заметил Макс. – В таких случаях рекомендуют посмотреть на горизонт, чтобы дать им отдых. Но я продолжу свое сравнение. Если глаз похож на фотокамеру, то изображение на сетчатке должно быть перевернуто вверх ногами и справа налево – в камеру световые лучи попадают через объектив, и его линзы переворачивают изображение. А хрусталик – та же линза. Значит, он преломляет лучи так, что они перекрещиваются и перевертывают изображение. И мозгу приходится его выправлять!

– А откуда он узнает, что там на самом деле? – спросила Молли. Она поглядела себе на руки. – Вот разве что мои пальцы покажут моему мозгу, где верх, а где низ…

– Мозг получает необходимую информацию отовсюду, – ответил Вольняшка, поглядывая на отверстие зрачка. – Странно! Я даже не задумывался о том, что там Снаружи верх, а что низ. Удивительно!

– Да нет, это мозг удивительный и замечательный, – сказала Молли. – Он нацеливает глаза, фокусирует хрусталик, сравнивает изображения, смешивает цвета, да еще вдобавок переворачивает полученную картинку, как надо!

– А потом, – продолжил Макс, – определяет, что он видит и как на это отозваться.

– И выполняет свое решение, – с торжеством докончила Молли.

Внезапно их ослепил свет, невыносимо ярким потоком хлынувший сквозь зрачок и хрусталик. Колбочки заверещали от неожиданности. Палочки взвыли и попытались отключиться.

– Ай! – вскрикнули близнецы и отчаянно зажмурились.

Бакстер подпрыгнул и проснулся уже в воздухе. По всей сетчатке клетки вопили, посылали сигналы тревоги, по зрительному нерву понеслись потоки искр.

– Нет, я должна посмотреть! – прошептала Молли. Она заставила себя открыть глаза и взглянула вверх. Хрусталик содрогался, радужка стремительно стягивалась, но Молли успела кое-что разглядеть. В ошеломлении она подождала, пока сумятица не улеглась, и только тогда тихонько спросила Макса: – Ты видел, что там?

– Нет, я зажмурился. Где – там?

– Да Снаружи. За зрачком я увидела… стропила.

– Как стропила?

– Ну, да. Такие же, как у бабушки на чердаке. По-моему, этот глаз смотрит вверх… на чердачный потолок.

– Но это невозможно! В таком случае Тело должно лежать навзничь на чердачном полу. А с чего ему лежать на полу? Тебе почудилось.

– Ничего не почудилось. И не спорь! Я видела потолок бабушкиного чердака.

– Куда девался Вольняшка?

– Я тут. Меня немножко разбрызгало, но я уже собрался.

– Где, собственно, находится Тело? – грозно спросил Макс. – Если знаете, лучше скажите добром! Ну-ка! – Он указал на зрачок. – Что там, Снаружи?

– Это ты меня спрашиваешь? Меня?! – Вольняшка возмущался все больше. – Откуда мне знать? Я живу Внутри. А что там, Снаружи, – это не по моей части, с тех пор как меня выволокли из моря.

– Макс! – Молли даже ногой топнула. – Это бабушкин чердак! И мы на полу прямо там, где… ой!.. там, где положили ту книгу из сундука!

Макс ошарашенно смотрел на нее.

– Картинка головы с открытым ртом…

– И с открытыми глазами!

– Этого не может быть. Каким образом мы вдруг очутились в книге? Человек не способен забраться вот так внутрь книги.

– А если книга волшебная?

– Нет! Объяснение должно быть осмысленным и логичным.

– Почему? – Молли пожала плечами. – Где ты тут видел смысл и логику?

– Потише! – обиженно сказал Вольняшка. – Может, в вашем мире нет ни логики, ни смысла, но нечего чернить мой! Мы тут никогда не теряемся, мы всегда…

– Перестаньте, не то я все кругом вычерню! – Молли угрожающе шагнула к нему.

– Не надо! – И Вольняшка упорхнул, крикнув через плечо: – Давайте выбираться отсюда. А то как бы снова не ударило светом.

– Где Бакстер?

– Здесь, позади меня. А как мы отсюда уйдем?

– Как пришли. Только поторопитесь!

– Я быстрее не могу!

Несколько секунд спустя они покинули глаз.