Текст книги "Роковая женщина"
Автор книги: Кэрол Дуглас
Жанр: Классические детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Кэрол Нельсон Дуглас
Роковая женщина
Кэти Хендерсон, верному другу, поддерживавшему меня более двадцати лет, – с глубочайшей благодарностью
Я бы многое отдал, чтобы понять, в результате каких неминуемых перипетий появляются женщины, подобные Ирен Адлер. Покажите мне, откуда они берутся, и тогда я начну проявлять больший интерес к женщинам в принципе!
Carole Nelson Douglas
Femme Fatale
Перевела с английского Е. З. Фрадкина
© 2003 by Carole Nelson Douglas
Издательство выражает благодарность литературному агентству Nova Litera SIA за содействие в приобретении прав
Действующие лица
Ирен Адлер Нортон. Примадонна родом из Америки, единственная женщина, умудрившаяся обвести вокруг пальца самого Шерлока Холмса в рассказе Артура Конан Дойла «Скандал в Богемии». Главное действующее лицо серии книг, начинающейся романом «Доброй ночи, мистер Холмс!».
Шерлок Холмс. Всемирно известный лондонский сыщик-консультант, прославившийся своими способностями в области дедукции.
Джон Х. Уотсон. Доктор медицинских наук; бывший сосед и настоящий компаньон Шерлока Холмса в расследовании преступлений.
Годфри Нортон. Британский адвокат, ставший мужем Ирен незадолго до того, как они бежали в Париж, спасаясь от Холмса и короля Богемии.
Пенелопа (Нелл) Хаксли. Осиротевшая дочь английского приходского священника, спасенная Ирен от нищеты в Лондоне в 1881 году. В прошлом – гувернантка и машинистка; делила квартиру с Ирен и работала у Годфри, до того как пара поженилась. Сейчас проживает вместе с ними близ Парижа.
Квентин Стенхоуп. Дядя воспитанниц Нелл в пору ее службы гувернанткой; в настоящее время британский агент в Восточной Европе и на Среднем Востоке.
Нелли Блай, она же Пинк. Журналистский псевдоним и прозвище Элизабет Джейн Кокрейн, которая участвовала в охоте на Джека-потрошителя в романах «Черная часовня» и «Красный замок». Молодая женщина с исключительным нюхом на сенсации, обладающая твердой волей.
Оскар Уайльд. Друг Ирен Адлер, блестящий лондонский денди, наделенный тонким остроумием. Он еще не написал ни одной из своих классических пьес, но в начале 1880-х годов совершил весьма успешное турне с лекциями по Америке, включая Дикий Запад.
Брэм Стокер. Импресарио одного из лучших лондонских актеров, Генри Ирвинга, и начинающий писатель, будущий автор прославленного романа «Дракула». Союзник Ирен в охоте на Джека-потрошителя в романах «Черная часовня» и «Красный замок».
Вступление
Духи усопших
Из дневника Нелли Блай
В этой комнате темнее, чем в склепе…
…Правда, должна признать, что была в склепе всего один раз. Надеюсь больше не попадать туда до тех пор, пока мне не будет уже все равно…
Однако я никогда прежде не присутствовала на спиритическом сеансе.
Надо сказать, что в темноте чертовски неудобно делать записи. Но, вероятно, некоторое неудобство – не такая уж большая плата за то, чтобы побеседовать с духами усопших.
Конечно, сегодня вечером я вряд ли увижу или услышу духов. Это так же маловероятно, как если бы Ф. Т. Барнум[3]3
Финеас Т. Барнум (1810–1891) – основатель цирка «Величайшее зрелище на земле» и дешевых балаганов.
[Закрыть] вдруг воскрес в облике бродячего проповедника и начал совершать обряд крещения в Ист-Ривер.
Но такая уж у меня работа: оказываться в ситуациях, которые мне не слишком нравятся, а затем рассказывать о них в печати. Вот почему я более широко известна под именем Нелли Блай, которое не было дано при рождении. Теперь я добилась того, что материалы Нелли Блай перекочевали из «Питтсбург диспатч» и дамских новостей в «Нью-Йорк уорлд». Даже когда я симулировала безумие в женском сумасшедшем доме, это не принесло мне известности в Питтсбурге. Зато в Нью-Йорке, надеюсь, моя слава вознесется до небес, как новые двенадцатиэтажные здания, что возводятся на Пятой авеню.
Я прекрасно могу делать записи даже в темноте – дело привычки. Ушлый репортер существует за счет своей способности незаметно все записывать. Вот почему блокнот и карандаш зажаты у меня между коленями и замаскированы юбкой.
Конечно, такая поза не украшает леди, но кто же увидит меня в темноте?
Тихий женский голос предлагает нам взять за руки соседей. Подобного я как раз ожидала. Полагаю, отчасти это призвано доказать, что среди нас нет ассистента медиума. И тем не менее достаточно было бы двух помощников (или деревянной руки в перчатке, как в витрине магазинов), чтобы нас одурачить.
Мои соседи, которых я не вижу в темноте, вполне приличные люди. Среди них – моя матушка.
Дамы не сняли перчатки, чтобы избежать соприкосновения с каким-нибудь неопрятным субъектом.
Я чувствую, как по коже забегали мурашки. Возможно, просто судорога… А вдруг это пальцы призрака?
Как минимум я ожидаю услышать какой-нибудь призрачный голос из прошлого. Или это будут парящие в воздухе музыкальные инструменты, которые станут наигрывать «Кемптаунские гонки»[4]4
Песня Стивена Фостера, получившая в ХIХ веке широкую известность в США.
[Закрыть]: «Ду-да, ду-да!»
Вообще-то медиумам не стоит делать тайну из своего ремесла. Пусть бы продавали билеты, а в конце раскрывали публике все свои фокусы – это входило бы в шоу.
Я не особенно верю в явление призраков, главным образом, потому, что не горю желанием снова встретиться со своими усопшими… за исключением судьи, моего покойного папаши. Нет, он слишком умен, чтобы вернуться после того, что произошло с его имуществом. Казалось бы, уж судья-то мог и получше защититься от загребущих рук своих дорогих деток.
Кто-то вздыхает. Это не я. Даже мысль обо всем, что мы с матерью, сестрами и братьями потеряли со смертью судьи, не заставит меня вздыхать по прошлому. Вздохи – это для лилейных дев, а я отнюдь не лилия. Скорее слегка увядшая фиалка. Впрочем, я не собираюсь рассуждать о собственной добродетели: современным женщинам лучше быть загадочными.
Еще один вздох, на этот раз более глубокий.
Теперь я понимаю: это увертюра к шоу.
Пальцы соседки слева крепче сжимают мою руку. Это престарелая миссис Бил. Да, она явно не сообщница медиума… Разве что пожатие должно усыпить мою бдительность, прежде чем мне подсунут деревянную руку.
Справа никакого движения, да я и не ожидаю этого. Мистер Флинн – нервозный молодой человек, он часто сглатывает, и огромное адамово яблоко при этом подскакивает на тонкой шее. Оно похоже на уродливую жабу, которая балансирует на конце тростинки, качающейся на ветру. Получив указание взяться за руки и сидеть тихо, мистер Флинн буквально застыл на месте. Он совершенно неподвижен, если не считать постоянных скачков адамова яблока. Я отчетливо слышу этот звук в темноте. А еще сквозь мою плотную перчатку просачивается влага.
О, какой из него получился бы трогательный партнер в танцевальном зале! Правда, сомневаюсь, что этот современный Икабод[5]5
Икабод Крейн – персонаж новеллы Вашингтона Ирвинга «Легенда о Сонной Лощине».
[Закрыть] когда-нибудь достаточно расхрабрится для танцев.
Ладно, хватит мечтать. Таковы издержки профессии. Мне следует неустанно вести наблюдение.
Следующий вздох громче, протяжнее, он почти нечеловеческий.
Я подозреваю, что это какое-то устройство. Может быть, воздуходувные мехи?
Что бы это ни было, оно производит почти сверхъестественный, вибрирующий звук. Конечно, все мы знаем, что шотландцы использовали волынку для устрашения своих врагов в окутанных туманом горных долинах. А некоторые туземцы Австралии извлекают из дудочек заунывные, совершенно неземные звуки. И даже швейцарские горцы в своих забавных кожаных штанах, похожие на персонажей комической оперы, умеют издавать звуки, порождающие причудливое эхо на альпийских лугах.
Существует масса способов дурачить людей в любых краях. И меня не удастся впечатлить какими-то там вздохами!
Однако последний вздох перешел в стон, и контральто сменилось басом профундо.
Я чувствую, как стол под моими руками начинает трястись.
Весьма эффектно!
И снова слышится заунывный звук. Теперь пол у нас под ногами вибрирует, как большой барабан в оркестре.
Рука соседки слева дергается от удивления. Справа все тихо, хотя пожатие становится крепче и адамово яблоко на минуту замирает.
Вот это да! Раздается негромкое завывание на высокой ноте. Думаю, на этот раз заиграла флейта. Скоро во мрак нашей «гробницы» должен просочиться свет, чтобы продемонстрировать медную трубочку, парящую в воздухе. Подразумевается, что на флейте играют невидимые губы и в нее дуют мертвые легкие. Интересно, задумывался ли кто-нибудь из тех, кто посещает спиритические сеансы, почему воскресшие мертвецы непременно хотят играть в оркестре? И как они выглядят на самом деле?
Гниющая, разлагающаяся плоть и все такое?
Людям моей профессии приписывают избыток воображения, и, возможно, тут есть своя правда. Но я предпочитаю иметь избыток, а не недостаток чего бы то ни было. Мне дают понять, что это один из моих величайших изъянов, но лично я считаю это достоинством. Именно благодаря этому качеству имя Нелли Блай перекочевало из Питтсбурга в Нью-Йорк. Я не ограничилась дамскими новостями, а исследовала такие серьезные темы, как детский труд и плачевная доля молодых работниц.
Мне все труднее удерживать коленями орудия труда. Я начинаю чувствовать уважение к фокусам медиумов, особенно к тем, что вытворяли со своими суставами знаменитые сестры Фокс. Полагаю, тут требуются терпение, упорство и практика. Увы, я не могу похвалиться подобным.
Итак, продолжим наблюдение за шоу.
Хрясь!
Руки у нас судорожно дергаются от ужаса.
Похоже, треснул сустав плеча – но не у женщины-медиума, а у какой-то спеленатой мумии. Или подломились толстые ножки стола.
Затем снова послышались погребальные звуки флейты.
Все мы замерли в темноте.
И тут столешница начала подниматься. Наши соединенные руки тоже поднимаются – нелепая пародия на танец вокруг Майского дерева[6]6
В Англии в первое воскресенье мая отмечается народный праздник, во время которого танцуют вокруг Майского дерева (столб, украшенный цветами и разноцветными флажками).
[Закрыть].
Вскоре наши запястья оказываются на уровне плеч, и моя соседка слева тихонько стонет, как привидение. Или как испуганная женщина.
Лично меня не так легко устрашить, да и пугаться мне некогда. Как только у меня поднялись руки, тотчас разжались колени. Сейчас блокнот и карандаш упадут на пол.
К счастью, под ногами мягкий толстый ковер (интересно, для чего именно он понадобился?), и меня не выдадут орудия моего ремесла.
А-а-а-ах.
Какой пронзительный стон! Непохоже, что это человек или какой-то механизм – скорее нечто среднее. Неужели какая-то дешевая свистулька способна издать такой причудливый, ни на что не похожий звук?
Я неблагодарный зритель. Девушку, которая, будучи невинной, сумела притворяться шлюхой и проникнуть в парижский бордель, невозможно провести. Скорее уж она проведет других.
Я улыбаюсь во мраке, думая о тех, кто знает мой секрет… и кто не знает.
А-а-а-ах.
Это уже становится предсказуемым.
Но затем танцующая флейта начинает раскачиваться и скулить. Газовые лампы на стене наливаются светом, таким слабым, словно утренняя заря касается горизонта розовыми кончиками пальцев…
Единственное, что я вижу, – бледная маска во мраке… Это лицо медиума, светящийся овал, подобный маске древнегреческой трагедии или комедии.
Каким-то образом свет (каков бы ни был его источник) выбелил ее кожу, и черты лица кажутся черными дырами в пергаменте.
Ее глаза напоминают черные как смоль маслины, рот – словно перезрелая темная слива, которая лопается, образуя идеальное «О».
А из этого рта… выплывает облако, похожее на дыхание, когда оно становится видимым на морозе. Змея из дыма и тумана, бесконечная и отвратительная…
Я вижу субстанцию духов, которая называется эктоплазма.
Да, я вижу ее. Но каким образом?
Я чувствую, как руки соседей охватили мои, подобно наручникам, которые не разжать. Эктоплазма – или ее видимость – покачивается, как кобра на египетском рынке, завороженная дудочкой, ни на секунду не останавливаясь.
Довольно!
Я не отнимаю рук и не отвожу глаз, но стараюсь не поддаться детскому желанию верить увиденному. Судья мертв. Я взрослая женщина. И обманывать буду я, а не меня.
Колени разжались, и мои драгоценные карандаш с блокнотом беззвучно соскользнули на ковер.
Мой взгляд прикован к флейте, вокруг которой извивается эктоплазма, как плющ вокруг шпалеры.
Лицо медиума, подобное маске, по-прежнему плывет в темноте.
– Я слышу усопшую, – произносит она нараспев. У нее такой же механический голос, как у «говорящих машин» Эдисона. – Она вернулась! Изгой. Танцовщица среди почивших. Она никогда не умрет!
И тут я замечаю нечто странное. Эктоплазма возвращается обратно, как уто́к ткацкого станка, меняющий направление.
Она извивается, стремясь к своему источнику, и мягко закручивается в темноте под лицом-маской, вокруг невидимой шеи.
Потом эктоплазма сжимает кольца, как змея. Это уже не кобра, а боа-констриктор, созданный из перьев и тумана.
Она крутится и затягивается, крутится и затягивается…
… и уже не видно лица из-за окутавших его бесплотных колец…
… и слышатся вопли и стоны, стоны и вопли.
Наконец мы вскакиваем с единодушным криком. С иллюзией покончено. Теперь мы уже не публика, а нечто вроде обезумевшего древнегреческого хора.
Кто-то (бог его знает где) заставляет газовые лампы вспыхнуть ярким светом.
Стол с грохотом опускается на пол. Кто-то вскрикивает: ему отдавили палец на ноге.
Я слышу треск моего сломанного карандаша.
После того как стол рухнул вниз, все стихло.
Голова нашего медиума упала, как роза, тяжести которой не выдержал стебель.
Она лежит на столе, с открытыми глазами.
Вокруг шеи закручены витки вязкой эктоплазмы, которая теперь, как ни странно, затвердела и стала неподвижной.
Никто не шелохнется.
Значит, придется мне.
Я подхожу к усопшей.
Дотрагиваюсь до шарфа из эктоплазмы у нее на шее.
Она какая-то влажная и липкая, как пуповина (мне приходилось видеть пуповину благодаря своей пестрой карьере).
Эта мокрая тряпка что-то мне напоминает.
Вспомнила. Некоторые медиумы умеют изрыгать проглоченную марлю, ярд за ярдом, – этот фокус сродни искусству шпагоглотателей.
Однако шпага – это оружие, и нет ничего удивительного в том, что ею наносят удар.
Но никак не ожидаешь, что марлю употребят в качестве гарроты.
На этот раз так и выходит.
Я поднимаю голову. Участники спиритического сеанса стоят, столпившись и по-прежнему держась за руки.
По их лицам я понимаю, что они все еще видят духов.
Что касается меня, то я вижу нечто другое.
Я вижу очень ловкое и загадочное убийство.
Глава первая
Дуэт
Нёйи близ Парижа, август 1889 года
– Не могу поверить, – сказала я Ирен, – что ты согласилась на столь шокирующую вещь, не сказав мужу!
– Чему ты не можешь поверить, Нелл? Что я согласилась на «шокирующую вещь» или что не сказала мужу?
Я давно уже знаю, что моя подруга Ирен Адлер Нортон сделана из немыслимой человеческой амальгамы. Это нечто вроде сплава железа с парчой: выглядит изысканной и мягкой, но согнуть ее невозможно. Больше толку упражнять легкие, пытаясь задуть огонь в камине, нежели даром тратить слова, дабы поколебать ее решимость.
Я зашла с другой стороны:
– Не могу поверить, что ты пригласила этого господина в наш общий дом, не сказав мне.
– Но я же тебе сказала.
– Да, только что! Он же может появиться в любую минуту! В отличие от тебя, я не готова принимать гостей.
В раздражении я сняла с коленей пяльцы с вышиванием. Свисающие нитки немедленно привлекли внимание Люцифера, персидского кота. Его мысли столь же черны, как длинная шелковистая шерсть, и он не упустит возможности вонзить во что-нибудь когти. Через минуту он уже запутался в моих клубках всех цветов радуги.
– Очевидно, – продолжила Ирен, не без интереса наблюдая за моими попытками отцепить шелковые нитки от когтей Люцифера, – Шерлок Холмс, по твоему мнению, хуже татарина. Но ведь он придет сюда по моему приглашению. Я всего лишь хочу сдержать слово и передать ему английский перевод желтой тетради.
– Разумеется, – мрачно произнесла я, наконец-то высвободив истерзанные нитки из лап захватчика. – Хватило бы и того, что дьявольский дневник Потрошителя попал в наши руки. Я все еще дрожу при мысли о нечестивой троице, объединившейся тогда против нас. Думаю, миру всегда будет угрожать опасность с их стороны, сколь надежно они ни были бы упрятаны в темницу. А теперь ты еще все усугубляешь, передавая писанину этой безумицы Шерлоку Холмсу.
– Я ему обещала, Нелл. К тому же благодаря моему переводу те, кто мне дорог, не будут фигурировать в записях этой безумицы, как ты правильно ее называешь. Если присутствие мистера Холмса настолько для тебя нежелательно, можешь удалиться наверх. Полагаю, он здесь пробудет недолго.
– Как мне хотелось бы, чтобы срочные дела в Париже не удерживали Годфри вдали от дома именно в этот день! Значит, я могу тебя покинуть, если мне не нравится общество мистера Холмса? Ну конечно! Ты гонишь меня наверх, чтобы остаться наедине с этим господином! В отсутствие Годфри! Нет уж, мой долг – исполнять роль дуэньи.
Ирен вздохнула, наклонившись к коту, чтобы снять с его лап последние обрывки ниток.
– Долг никогда не бывает приятным, но я вижу, что ты исполнена решимости превратить его в настоящую каторгу.
Я взглянула на подругу с подозрением, но ничего не сказала. Интересно, это из-за своего гостя она надела домашнее платье, которое так ей идет? Белый шелковый наряд украшали бусинки из черного янтаря и фестоны черного кружева. Издалека создавалось впечатление, что это очаровательное девичье платье в горошек, но при ближайшем рассмотрении оно оказывалось весьма изысканным.
Впрочем, все домашние платья Ирен были ей к лицу, против чего Годфри совсем не возражал. В конце концов, прежде она была оперной дивой, так что даже ее самые будничные наряды были неподражаемо элегантны. Может быть, все дело в том, что сама она на редкость исключительна, о чем свидетельствуют слова короля Богемии. «У нее железный характер, – заметил когда-то Вильгельм. Затем, немного подумав, добавил: – Да, да, лицо обаятельной женщины, а душа жестокого мужчины»[8]8
А. Конан Дойл. Скандал в Богемии (цит. в пер. Н. Войтинской).
[Закрыть].
Меня всегда учили, что решительность – привилегия сильного пола. Ирен пошатнула это убеждение не только у меня, но и у других, включая мистера Шерлока Холмса, лондонского детектива-консультанта, с которым обстоятельства в последнее время сталкивают меня чаще, чем мне бы хотелось.
В прошлом Ирен подвизалась в качестве частной сыщицы в агентстве Пинкертона в Америке (еще до того, как приехала в Англию в начале 1880-х, чтобы сделать карьеру на оперной сцене). Увы, благодаря этому неприятные персоны вроде Шерлока Холмса частенько маячат на пороге нашего буколического коттеджа в Нёйи. К счастью, это место достаточно удалено от Парижа и потому остается простой деревушкой, выгодно отличаясь от густонаселенной и порочной столицы.
И вот теперь лондонский сыщик вновь собирается заявиться к нам, нарушив сельское уединение.
Я бросила взгляд на свою полосатую юбку. Настоящая молочница! Ну что ж, значит, я буду вынуждена принять его в таком виде. Конечно, старой деве за тридцать вроде меня ровным счетом наплевать на наряды и всяких незваных гостей мужского пола.
– Он будет свысока смотреть на наш неприхотливый сельский быт, – заметила я. – Странно, что ты не надела какое-нибудь творение своего любимого Ворта.
Ирен рассмеялась, отцепляя когти Люцифера от кружева на своем рукаве:
– Шерлок Холмс не заметит ни изысканного туалета от Чарльза Фредерика Ворта (хотя этот прославленный парижский кутюрье приходится ему дальним родственником), ни того, что Люцифер развязал бантики у тебя на юбке.
– О, этот ужасный кот! Ему действительно удалось растрепать все мои банты.
Отбросив пяльцы, я принялась завязывать бесконечные бантики. Как раз в этот момент со двора донесся стук дверного молотка.
Я удвоила свои усилия. Мистер Холмс ни в коем случае не должен увидеть меня с развязанными бантами – тем более что он был свидетелем ужасающей небрежности моих нарядов во время мрачных событий нашего последнего приключения. В конце концов, я англичанка, пусть и не леди по происхождению.
Софи, наша «прислуга за все», на самом деле почти ничего не умеющая, вскоре появилась на пороге гостиной и присела в реверансе:
– Куда мне положить пальто и chapeau[9]9
Шляпу (фр.).
[Закрыть] джентльмена, s’il vous plait?[10]10
Пожалуйста (фр.).
[Закрыть]
Здесь, за городом, у нас было так мало посетителей, что строгий этикет не соблюдался.
– Стойка перил сойдет для пальто, Софи, – небрежно бросила Ирен, – а столик в холле – для шляпы.
В тот же миг на пороге появился этот господин собственной персоной. Он был одет в свободный клетчатый плащ, на голове красовалась охотничья шапка с козырьком спереди и сзади.
Совсем недавно я видела его в городе в полосатых брюках и цилиндре. Когда я выпрямилась, раскрасневшись от возни с бантами, то с трудом удержалась от смеха. Гость даже в большей степени выглядел сельским жителем, нежели мы! Вообще-то вынуждена признать, что его одежда больше подходила для визита в Нёйи, нежели городской наряд. Неужели Ирен права и мистер Холмс не так уж безразличен к утонченному светскому языку туалетов?
– Мадам, – произнес он, поклонившись Ирен. – Мисс Хаксли. – Кивок в мою сторону.
Мистер Холмс передал свой плащ Софи (бедняжка исчезла под его длинными клетчатыми полами) и швырнул шапку в направлении столика в холле.
Увы, не приходилось сомневаться, что он попал в цель – хотя мне и не был виден столик.
Сделав этот небрежный жест, гений дедукции вошел в наше женское царство. На сыщике был коричневый костюм из твида, подходящий для путешествия или для охоты во время каникул.
Ирен поднялась и протянула гостю руку.
Мистер Холмс, поколебавшись, пожал ее на американский манер.
Я не могу себе представить, чтобы он поцеловал руку, как это принято на континенте. А вот Квентин Стенхоуп и даже Годфри, несомненно, смогли бы вполне непринужденно это сделать.
Мысль о том, как Квентин целует руку – мне! – заставила мое предательское сердце замереть. Я так глупо все испортила в последний раз, когда мы с ним были вместе! Правда, мы оба пережили серьезные потрясения и были несколько не в себе. Но, несмотря на бурные эмоции, мое суровое воспитание и детство, проведенное в Шропшире, встали между нами непреодолимой стеной. Я и сейчас еще вижу, как нежный взгляд его слишком правдивых светло-карих глаз становится извиняющимся. И слышу, как Нелли Блай, сопровождавшая Стенхоупа на последнем этапе спасательной экспедиции, называет его «дорогой Квентин». А ведь и часа не прошло с момента нашего рокового воссоединения! Воссоединения, ставшего роковым лишь после нелепой размолвки между нами.
Нет, никто не сравнится с Квентином по части целования ручек! И уж конечно, не этот господин, который сам себя назначил наставником всего человечества!
Я заложила руки за спину, чтобы избежать рукопожатия. Если благодаря этому жесту я выгляжу засушенной школьной учительницей – пускай! Мне известны такие вещи о мистере Шерлоке Холмсе, которые не могла бы вообразить даже Ирен при всей ее прославленной интуиции. Не то чтобы я особенно прозорлива – просто однажды мне довелось заглянуть в бумаги друга детектива, доктора Уотсона. Там я обнаружила записи (слава богу, неопубликованные) о деле, благодаря которому мы и познакомились с мистером Холмсом. Доктор, лелеявший мечты о литературной карьере, дал своей рукописи мелодраматическое название «Скандал в Богемии».
Хвала Господу, сейчас мы не в Богемии, а во Франции, а это совсем другое дело. Что касается мистера Шерлока Холмса, то его следует избегать, как чумы. Ну вот, пожалуйста!
– Вы выглядите гораздо лучше, мисс Хаксли, – заметил этот господин со своим обычным надменным видом, – чем когда мы виделись в последний раз.
– Надеюсь, – ответила я. – Ведь теперь я почти полностью избавлена от общества омерзительных личностей, которое мне навязали.
Сыщик не мог не заметить, что я включила его в число мерзких типов, с которыми столкнулась в нашем последнем приключении.
С приветливой улыбкой он снова повернулся к Ирен. Так поступают все мужчины. Примадонна как магнит, который притягивает и на оперных подмостках, и в более интимной домашней обстановке.
– Я позволила себе распорядиться, – сказала моя подруга, ответив ему улыбкой, – чтобы накрыли столик в гостиной, у окна, которое выходит в сад. Может быть, вы выпьете вместе с нами чаю. А пока что я схожу за рукописью, которая является целью вашего визита.
– Рукопись, которой вы так ловко завладели в том ужасном замке, прежде чем я смог ее прочесть, – уточнил он.
– Но ведь она написана не на романском языке, мистер Холмс.
– Я немного читаю на некоторых нероманских языках – например, «Psychopathia Sexualis» на немецком. Должен поблагодарить вас за то, что вы познакомили меня с такой уникальной работой по криминалистике. Вообще-то я только что вернулся из Австрии. Я встречался в университете Граца с профессором фон Крафт-Эбингом, который возглавляет там кафедру психиатрии и неврологии. Он, как вы помните, автор книги, которую вы так любезно мне одолжили.
– Можете ее не возвращать, мистер Холмс, и вам нет нужды меня благодарить. Монография уже сослужила мне службу. – Ирен отбросила роль любезной хозяйки. Казалось, дело происходит в средневековом замке, и на пол швырнули перчатку, как это когда-то делали мужчины, вызывая на поединок. – Вы хотите сказать, что консультировались с бароном фон Крафт-Эбингом? С ним самим лично? Недавно?
– А как вы думаете, моя дорогая леди, для чего же я снова ездил за границу?
– Разумеется, я полагала, еще по одному делу, связанному с главами иностранных государств, мой дорогой сэр.
Какие бы опасения ни вызывал у меня секрет, который я храню (о том, что мистер Шерлок Холмс презирает женский ум вообще и влюблен в ум Ирен в частности), я поняла, что присутствую при рыцарском поединке, а не при свидании. Эти «моя дорогая» и «мой дорогой» были лишь учтивым обращением при словесной дуэли между цивилизованными противниками. Ничего личного – только яростное профессиональное соперничество.
– Казалось бы, сама книга, – сказала Ирен, – дает достаточно пищи для размышлений. Что же еще мог добавить автор к каталогу низменных пороков?
– Всегда есть возможность узнать еще больше об огромном мире преступлений, мотивом которых является страсть. Профессор Крафт-Эбинг добился удивительных успехов в области криминалистики. Он зафиксировал поступки и особенности определенной породы убийц, которыми движет похоть, причем сделал это как ученый, а не полицейский. Это беспристрастное исследование, основанное на конкретных случаях, к которому не примешиваются ни политика, ни мораль. Только голые факты. Он описывает преступления, как бы отвратительны они ни были, без эмоций и искажений. И в большинстве случаев нельзя отрицать общность человеческих грехов. Ни одна деталь, сколь бы омерзительной она ни была для нормального человека, не укрылась от наблюдения и анализа профессора. Эта книга – классика, а ее автор – просто чудо.
– Сомневаюсь, – вмешалась я в разговор, – что нормальному человеку захочется узнать побольше о подобных грязных делах.
Я ожидала, что мистер Холмс вступит со мной в дискуссию, но он только беззвучно засмеялся.
– Мой уважаемый друг, доктор Уотсон, согласился бы с вами. Он придерживается мнения, что некоторых материй лучше не касаться – особенно женщинам с их чувствительностью.
– Я не согласна с этим, – твердо заявила Ирен. – То, чего женщины не знают, может им навредить.
На лице Холмса была написана досада.
– Напомню, что это мнение доктора Уотсона. Сам я не уклоняюсь от неприглядного. Недавно я занимался делом, в ходе которого мужчине отрезали большой палец, когда он пытался сбежать от своих похитителей.
– Боже мой! – невольно воскликнула я и таким образом снова привлекла к себе внимание этого господина.
– Простите, что оскорбил ваши чувства, мисс Хаксли. Я рад, что все ваши пальцы на месте и вы способны заниматься вышиванием. Однако мир преступлений полон восхитительно безумных событий. Профессор Крафт-Эбинг просветил меня на этот счет.
– Возможно, – заметила Ирен, – лакомства чайного стола будут неуместны после такого разговора. Если вы меня извините, я схожу за переводом. – Она повернулась, чтобы выйти в холл, но остановилась. – Кстати, вы нашли новые улики в Уайтчепеле? Нечто такое, что оправдало бы преступников, которых мы захватили в Карпатах этим летом?
Мистер Холмс машинально коснулся золотого соверена, который носил на цепочке от часов. Я уверена, что именно эта монета фигурировала в рукописи доброго доктора, названной «Скандал в Богемии».
– Ничего, что обелило бы негодяев, участвовавших в этом деле, но и ничего, что позволило бы полностью их изобличить.
– Ничего? – разочарованно протянула она.
– Я обнаружил крошки пробки, которую можно опознать, а также свечной воск, – ответил он. – Этого достаточно, чтобы подтвердить обвинение, но мало для того, чтобы объявить дело закрытым. Лучше забыть о том расследовании, и пусть оно будет погребено в отделе справочных материалов редакций газет.
– Как жаль! Сюжет оказался таким захватывающим и причудливым. Наверное, Джеком-потрошителем еще долго будут пугать детей, чтобы они хорошо себя вели.
Ирен снова собралась удалиться, но на этот раз ее остановил мистер Холмс:
– Я надеюсь, миссис Нортон, что вы предоставите мне полный перевод, без… купюр.
– Мой дорогой мистер Холмс! Раз уж вы читаете спорную книгу профессора Крафт-Эбинга об убийствах, совершенных на почве похоти, и даже обсуждаете ее с автором, то я, разумеется, не возьму на себя смелость изымать что-либо из текста, предназначенного для вас.
– Гм-м. – Его реплика выразила не то удовлетворение, не то сомнение.
Ирен остановилась на первом варианте и, снова улыбнувшись, зашуршала юбками, поднимаясь по лестнице в холле.
– Вы читали перевод?
Вопрос прозвучал неожиданно и резко. Я перевела взгляд с удаляющейся Ирен на мистера Холмса и обнаружила, что его серые глаза буравят меня.
– Я? О господи, нет. Мне пришлось повидать столько мерзостей в этом карпатском замке, что хватит на всю оставшуюся жизнь. И я в самом деле не понимаю, зачем вам обсуждать подобные вопросы с автором. А теперь еще этот отвратительный дневник, написанный рукой человека, чьи преступления невообразимы.
– Не существует невообразимых преступлений, мисс Хаксли, – возразил сыщик, и взгляд его опустился на подол моей юбки.
Я подумала было, что он заметил развязанные банты, но, посмотрев вниз, обнаружила, что негодник Люцифер забрался мне под юбки и высунул оттуда пушистую лапу. Она походила на носок черной домашней туфли без задника, украшенной страусовым пухом.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
