Текст книги "Роковая женщина"

– На самом деле вполне сносный, – возразила примадонна. – К тому же музыка не является его профессией. Он наделен редкой интуицией по части непредсказуемого, а это весьма ценно и в искусстве, и в расследованиях.

– Возможно, он неправильно определил принадлежность этой скрипки. Ни разу не слышала фамилию такого музыкального мастера, – презрительно фыркнула я.

– Я тоже. – Ирен снова уткнулась в ноты и напела длинную лирическую фразу. – Как же я буду наслаждаться, изображая всех жен Генриха! Монарх совершенно не знал, что с ними делать, когда был жив, но я-то определенно знаю, как поступить с ними теперь, когда он мертв.

– И как же?

– Я наконец-то дам им последнее слово.

Глава вторая
Заокеанские новости

 
Нелли Блай, Нелли Блай,
Принеси-ка нам метлу.
Чисто кухню подметем,
Громко песенку споем.
 

Стивен Фостер (1850)

Как будто мало было того, что один незваный гость нарушил наше буколическое уединение!

Когда в тот день ближе к вечеру вернулся Годфри, он принес неожиданное сообщение. Оно было от особы, которая вызывала у меня не более восторженные чувства, нежели Шерлок Холмс.

Едва услышав долгожданный стук трости адвоката, которая вместе со шляпой отправилась на свое законное место, я бросилась в холл, чтобы удостовериться в его прибытии.

Он стоял на том самом месте, где всего несколько часов назад стоял Шерлок Холмс. Меня вновь поразило, насколько разными могут быть двое мужчин примерно одного возраста и роста и даже с похожим цветом глаз и волос. Доктор Уотсон в своей рукописи, с которой я ознакомилась не совсем честным способом, упоминал, что Шерлок Холмс описал Годфри как «необычайно красивого, смуглого джентльмена с орлиным носом и усами»[14]14
   А. Конан Дойл. Скандал в Богемии.


[Закрыть]. К счастью, этот рассказ о нашей первой встрече с лондонским детективом, имевшей место два года назад, не был опубликован. Шерлок Холмс тоже может похвастать орлиным носом и не носит бороды. Кое в чем он похож на Годфри, но при этом не имеет с ним ничего общего. Кому придет в голову назвать мистера Холмса «необычайно красивым»? Судя по бесстрастному, но великодушному признанию привлекательности Годфри, детективу абсолютно безразлично, как оценивают его собственную наружность. В этом отношении он немного напоминает меня: я спокойно отношусь к тому, что некрасива, хотя уже много лет повсюду сопровождаю ослепительно прекрасную Ирен. Но ведь красота и уродство даются нам от природы, и тут уж ничего не попишешь. Кроме того, глупо судить человека по внешности.

Однако возвращению Годфри я радовалась не из-за его приятной наружности, а оттого, что он всегда умел исправить мне настроение, которое постоянно менялось.

– Годфри! Я уже испугалась, что этот ужасный господин из Лондона забыл свою дурацкую шапку и снова маячит у нас на пороге.

– Ах, как жаль, что я пропустил визит Шерлока Холмса! Тебе повезло больше, Нелл, – поддразнил он меня. Его серые глаза со стальным отливом весело блеснули, поскольку ему было хорошо известно, что я терпеть не могу детектива, который всюду сует свой нос.

Годфри проследовал в гостиную, чтобы поприветствовать Ирен. Однако чтобы поцеловать супругу в щеку, ему пришлось наклониться, так как она сидела у рояля. С тех самых пор, как нас покинул этот несносный господин, она наигрывала мелодии из новой камерной оперы.

– Что это? – спросил Годфри. – Какие-то новые lieder[15]15
   Песни (нем.).


[Закрыть] Дворжака? Он всегда тебе первой показывает все свои богемские народные песни.

– Да, произведение свежее, но совсем другого композитора. Салливан переметнулся из оперетты в камерную оперу. Она для женского голоса. Я буду петь партии шести мертвых королев.

– Это внесет некоторое разнообразие после общения с живыми королевами, – заметил адвокат.

Ирен отвернулась от рояля:

– О, такая прелестная вещь! Текст сочинили Брэм Стокер и Оскар Уайльд. Я смогу исполнять ее где угодно, с любым аккомпанементом.

– А как насчет гардероба шести королев, в дополнение к твоему собственному? – осведомился Годфри, обменявшись со мной заговорщицким взглядом. – Пожалуй, с таким багажом нелегко будет разъезжать по гастролям.

– Достаточно будет менять прическу для каждой королевы. Уверяю тебя, Годфри, я смогу гастролировать с этим произведением в самых диких уголках Америки, и мне хватит всего двух чемоданов.

– Всего двух чемоданов? Впечатляет. Что касается тура по диким уголкам Америки, возможно, тебе придется отправиться туда даже раньше, чем ты предполагаешь.

Последняя фраза заставила Ирен подняться из-за рояля и резко повернуться к мужу. Что касается меня, то я пропустила стежок.

– Годфри, – твердо заявила примадонна, – Новый Свет – это последнее место, где мне сейчас хочется быть. Мы с Нелл только-только привыкли к размеренной жизни за городом после нашей кошмарной погони за Потрошителем по всей Европе. Да и тебе надо управлять делами в твоей новой парижской конторе. Просто я надеялась, что ты порадуешься, если я последую твоему совету и задумаюсь о возобновлении певческой карьеры, пусть и в скромных масштабах.

– Меня очень радуют твои планы, Ирен, но сегодня мне в контору пришло важное сообщение. Похоже, оно предвещает дурные вести и неожиданные путешествия.

– Ох, Годфри, дорогой, перестань изъясняться, как пражская гадалка! Это так не по-английски! И дай же мне сию загадочную депешу! Несомненно, она не имеет никакого отношения к твоему заданию касательно дел Баварии и покойного короля Людвига? От кого она? Кто мог так быстро узнать адрес твоего нового офиса? И что им нужно?

Годфри достал из внутреннего нагрудного кармана пиджака конверт:

– Телеграмма попала мне в кабинет, потому что сначала была доставлена в банк Ротшильда, а оттуда переправлена мне.

– Надеюсь, нераспечатанной, – вмешалась я в разговор. Я считала, что банкир обязательно сунет свой нос в любую бумагу.

– В целости и сохранности. Причем сообщение адресовано не мне, а тебе, моя дорогая женушка.

Он протянул послание Ирен, зная, что она тигрицей набросится на любую непрочитанную и потому загадочную депешу.

Но когда примадонна вскочила, чтобы схватить конверт, Годфри отдернул руку, так что моя подруга не смогла достать телеграмму.

– Ты не спросила, от кого она.

– И от кого же? – спросила Ирен, пытаясь дотянутся до бумаги.

– От мисс Элизабет Джейн Кокрейн.

– Батюшки! – вскричала я в испуге. – Неужели этой наглой девице нечего делать на ее диких берегах и она снова нас беспокоит?

– Она беспокоит Ирен, – поправил Годфри. Он всегда оставался адвокатом до мозга костей и в таком качестве ратовал за точность деталей. – Мы с тобой, Нелл, не входим в число адресатов.

– Как неприлично, Годфри, игнорировать тебя. Помяни мое слово, мисс Элизабет при подобном поведении никогда не выйдет замуж!

– И уж точно никогда не увидит свое имя вышитым твоими руками.

Его замечание, высказанное самым простодушным тоном, напомнило мне о некоем джентльмене, который прошлым летом, похоже, неплохо поладил с нахальной девчонкой, о которой сейчас шла речь: американской журналисткой Элизабет Кокрейн по прозвищу Пинк, более известной под литературным псевдонимом Нелли Блай.

Я умолкла, охваченная тревогой. Что касается Ирен, то она была еще больше заинтригована.

– Что же может мне сообщить Пинк – настолько срочное, что потребовалась трансатлантическая телеграмма? Дай ее сюда, Годфри! Ты достаточно подразнил меня, чтобы я заинтересовалась.

Она вырвала у него из рук конверт и сразу же направилась к роялю, на котором стояла лампа. В нашем саду уже спустились сумерки, и в комнате стало довольно темно.

В душе моей тоже воцарился сумрак.

Пинк ворвалась в нашу жизнь без приглашения. Должна признаться, что ее энергия и поразительная наглость (обусловленная то ли ее американским происхождением, то ли профессией) лишили меня воли и надежды. Особенно когда я обнаружила, что в мое отсутствие она произвела сильное впечатление на моего хорошего друга. Скажем прямо: на одного из моих весьма немногочисленных друзей, а именно – на Квентина Стенхоупа.

Пока я накручивала себя, не отрывая взгляда от вышивания, чтобы никто не заметил моего раздражения, Ирен как-то странно затихла у рояля.

– Итак? – наконец спросил Годфри. Он ослабил воротник; ему явно не терпелось подняться наверх и переодеться, сменив официальный костюм на более удобную домашнюю одежду.

Ирен не произнесла ни слова.

Она просто сидела возле рояля, глядя на лист желтоватой бумаги, который достала из конверта. Нимб от лампы вокруг головы примадонны становился все ярче, по мере того как угасал дневной свет.

Конечно, она давно прочла сообщение, но взгляд ее не отрывался от телеграммы. Она была глуха к голосу Годфри и слепа к нашему присутствию. С каждой минутой ситуация становилась все загадочнее.

– Ирен? – обратилась я к подруге.

С таким же успехом я могла ожидать ответа от Гварнери.

Годфри подался вперед, пристально глядя на жену.

– Ирен? Дорогая! Боже мой, что там такое?

Я поднялась, уронив вышивание. Люцифер выскочил из-под рояля и немедленно завладел им. Атмосфера в гостиной стала такой странной, что попугай Казанова переступил лапками на жердочке и начал насвистывать… похоронный марш!

– Ирен! – повторил Годфри и тоже встал.

Она наконец подняла глаза, словно удивленная тем, что мы все еще здесь. Последние несколько минут она явно ничего не слышала.

– Что-то случилось, – констатировал адвокат.

Ирен обвела комнату отсутствующим взглядом, как будто ища объяснения. Потом посмотрела на крышку рояля:

– Эту старую скрипку оставили у меня. Оказывается, Гварнери. Я и понятия не имела.

– Гварнери? Что за Гварнери? – Годфри посмотрел на музыкальный инструмент в потрепанном футляре, определенно ничего не понимая. – Не знал, что у тебя есть скрипка. Она прибыла сегодня? Ее принес этот Холмс? Верно?

Он задал вопрос с подозрением – в точности таким тоном, какой появляется и у меня, когда заходит речь о Шерлоке Холмсе. Но хоть мне было приятно, что Годфри также питает к этому господину некоторую враждебность, я не могла допустить, чтобы мистера Холмса несправедливо обвиняли.

– Это скрипка Ирен, – пояснила я. – Все эти годы она пролежала на самом дне старого сундука. Ирен просто показала ее мистеру Холмсу, который отличается эрудицией по части всяких незначительных деталей. Он сразу же заявил, что это редкий и ценный инструмент работы Гварнери.

– Она прилично сто́ит? – спросил Годфри.

– Полагаю, вещь очень дорогая – когда ее отреставрируют.

Адвокат перевел взгляд на жену:

– Причина молчания Ирен не в этом. Она обожает находить утраченные сокровища. В этом отношении она совсем как девятилетняя девочка. Нет, она бы сейчас бренчала на рояле бравурные мазурки, а не сидела с отсутствующим видом над телеграммой от Нелли Блай. – Он приблизился к супруге. – Я должен прочесть послание.

Она тут же убрала телеграмму подальше от мужа, но, в отличие от него, сделала это не игриво. В ее жесте было неосознанное желание что-то утаить.

– Ирен! – одернула я подругу.

Я ничего не могла с собой поделать. Хотя мне выпало служить гувернанткой всего пару лет, работа наложила на меня свой отпечаток. Сейчас моя подруга и наставница вела себя точно капризный ребенок. Правда, как бывшая оперная дива она обладала известным темпераментом, но сейчас она вовсе не демонстрировала свою пылкую натуру. Налицо был шок, который внушал мне беспокойство.

Годфри переглянулся со мной, затем понизил голос и произнес ласково:

– Дорогая, мы же не сможем тебе помочь, если ты не поделишься содержанием телеграммы, которая так тебя расстроила. Пожалуйста.

Это был голос разума во плоти. Надо сказать, что, выступая в суде, Годфри всегда был самым привлекательным представителем голоса разума во всем Темпле[16]16
   Район Лондона, где располагаются старейшие адвокатские корпорации.


[Закрыть]. Услышав его, Ирен наконец стряхнула с себя странную отрешенность.

– О, – сказала она, массируя висок, – похоже, эта неугомонная Пинк замышляет очередную каверзу. – С печальной улыбкой она протянула депешу мужу. – Прости меня, но содержание столь абсурдно, что заставило бы онеметь даже Казанову.

Годфри молча поднес телеграмму к шарообразной лампе из матового стекла и начал читать.

Он не произнес ни слова. Да, теперь уже он стоял нахмурившись, снова и снова перечитывая несколько строк послания.

Два таких блестящих взрослых человека вели себя словно глупые школьники. Я решительно подошла к Годфри и, схватив несносную бумагу, прочла ее. Потом перечитала. И уставилась на эти напечатанные слова. Вот так я когда-то не могла оторвать взгляда от собственной работы в бытность мою одной из первых машинисток в Лондоне.

Итак, что же сказать?

Что-нибудь.

Кто-то же должен.

И это буду я.

– Ирен, в телеграмме сказано, что Пинк считает, будто кто-то пытается убить твою мать. В самом деле, новость шокирующая. Но если кто и способен справиться с такой ужасной ситуацией, так это бывшая сыщица из агентства Пинкертона, то есть ты.

– Кто же еще, Нелл? Но все дело в том, что у меня нет никакой матери. Я никогда не знала свою мать – собираются ее убить или нет.

– Ох, Ирен, я тебя умоляю! – возмущенно воскликнула я. – У всех есть мать.

– У тебя ее нет.

– Но была ведь. Умерла при родах, когда я появилась на свет.

– А у меня нет матери, – заявила Ирен с воодушевлением. Она словно бы вышла из транса, вызванного гипнотизером, выступающим на сцене. – И никогда не было. И я не намерена заводить ее теперь.

– В подобном деле твои желания и намерения не имеют отношения к фактам, – вмешался Годфри.

– Пусть я сейчас не под присягой, – возразила примадонна, – но говорю чистую правду. У меня нет матери.

– Ну полно тебе, Ирен! – Теперь адвокат расхаживал по гостиной, как в зале суда. – Ты же не станешь утверждать, что была рождена, как Афина, греческая богиня мудрости и войны, в результате мигрени у Зевса, ее отца! Правда, я могу вообразить, какой головной болью ты стала бы для того, кто окажется настолько безрассуден, чтобы произвести тебя на свет! Ты удивительная женщина, и я согласен, что мудрость и военное искусство тебе не чужды. Но это уж слишком!

Я не могла удержаться, чтобы не внести свою лепту:

– Даже не знаю, Годфри. Я вполне могу себе представить, как Ирен становится головной болью царя богов. Мне доподлинно известно, что она вызвала мигрень у парочки современных монархов.

– Очень остроумно, Нелл, – ироническим тоном заметила подруга. – Если ты знаешь древнегреческую мифологию, то тебе должно быть известно, что Ирена – богиня мира. Признаюсь, мне бы хотелось мирно разрешить этот вопрос. Даже те, кто заявляет, что у них есть мать, возможно, помнят ее не очень хорошо. Ты сам едва ли знал свою мать, – обратилась она к Годфри.

– Да. Я был… – он взглянул на меня и после паузы закончил: —…незаконнорожденным.

Я поперхнулась, и Казанова блестяще передразнил меня.

– Но я точно знаю, кто моя мать, – сказал Годфри и поспешно добавил: – Хотя насчет отца мне стало ясно позже.

– Вот как? – сказала Ирен.

Я была поражена, сообразив, что они никогда не обсуждали эту тему между собой. Хотя я, можно сказать, являлась членом их семьи, мне не следовало присутствовать при столь болезненных и сугубо личных откровениях.

Я наклонилась, чтобы подобрать упавшие пяльцы, и уже хотела ретироваться, как вдруг снова заговорил Годфри:

– Как интересно! Ни один из нас троих с раннего возраста не знал материнской заботы.

Он взглянул на меня, я – на Ирен, которая, в свою очередь, пристально посмотрела на мужа. Затем подруга перевела взгляд на меня.

– Мать Нелл умерла, – наконец выговорила она. – Наверное, ты видела ее фотографию или дагерротип?

Я кивнула.

– И у нее был отец, – продолжала примадонна. – У тебя, Годфри, была мать, которая, очевидно, всю жизнь страдала от сплетен вокруг своего имени. Но тебя все же воспитывали и платили за твое образование. И у тебя даже был отец, пусть ты и презирал за то, как он поступил с твоей матерью. Правда, его ты тоже толком не знал.

– Приблизительно так, – согласился он. – Я не стану сейчас вдаваться в детали, потому что мое прошлое известно. Но твое всегда было загадкой, с самой первой нашей встречи.

– Потому что я никогда не видела ни отца, ни матери! Я не знаю их имен, у меня нет фотографий. Никакой памяти. – Она взвесила на руке листок бумаги, словно тот был сделан из свинца. – Такого просто не может быть. Я не в состоянии даже представить, зачем Пинк делает столь абсурдное заявление. Или ее ввели в заблуждение?

– А если нет? – не сдержалась я. – Ведь речь об убийстве…

– С какой стати убивать женщину, которая не существует? – Примадонна так энергично пожала плечами, что чуть не разорвала телеграмму пополам. – И что мне за дело, если кому-то вздумалось кого-то убить?

Мы с Годфри обменялись взглядами. Подобная черствость была не в характере Ирен.

Внезапно она села за рояль и взяла мощный аккорд, режущий ухо.

– Это обман, – заключила она. – Или заблуждение. Пусть мисс Нелли Блай разбирается со своими подозрениями, а я в этом не участвую.

Годфри бросил злополучную телеграмму на мой столик.

– Ты совершенно права, дорогая. Никогда нельзя доверять тому, что взбредет в голову американским репортерам.

Ирен рассмеялась, взглянув на мужа через плечо, и заиграла прелестный венский вальс.

Это было одно из творений Штрауса, и перед ним невозможно было устоять. Казанова кивал в такт музыке своей пестрой головой и раскачивался из стороны в сторону. Люцифер ритмично помахивал хвостом, который походил сейчас на пушистый черный метроном.

Неожиданно Годфри отвесил мне поклон и увлек в вальсе. Когда мы добрались до порога холла, адвокат снова поклонился и покинул меня. Через минуту он уже взбегал вверх по лестнице, развязывая галстук и насвистывая в такт мелодии вальса.

Я стояла в дверях, и у меня кружилась голова от столь причудливого поворота событий.

Венский вальс. Я никогда не была в Вене, а Ирен и Годфри были. После нашего второго приключения в Праге они отослали меня на поезде домой, в Париж, а сами отбыли в Вену. Они собирались провести там второй медовый месяц.

Непрерывная волнующая мелодия Штрауса все лилась, а моя память кружилась в вальсе, возвращаясь к тому долгому путешествию в поезде почти через всю Европу. Тогда у меня неожиданно появился попутчик – наряженный в причудливый казачий костюм джентльмен. Квентин Стенхоуп. Пять дней полного уединения в купе. Истории, а не вальсы. Мгновения, а не годы.

А теперь… Я вспомнила об участии Квентина в недавних событиях – в спасательной экспедиции, в ходе которой нас с Годфри вызволили из рук преступников в богом забытой глухой Трансильвании. Тогда Квентин, надежный союзник Ирен, помог найти и спасти ее мужа и лучшую подругу. И конечно, им всем запудрила мозги эта американская выскочка, Нелли Блай!

Квентин, похоже, водил тесную дружбу с юной нахалкой, которая отказалась от собственного имени Элизабет Джейн Кокрейн, предпочтя ему детское прозвище Пинк или свой репортерский псевдоним!

И теперь эта противная девица хочет затащить Ирен обратно, в ее родную страну. И все из-за воображаемой опасности, якобы грозящей матери примадонны, которую та никогда не знала.

Нелли Блай.

Нахальная и бессовестная. Да, она обладает всеми качествами, которых не должно быть у порядочной женщины. И тем не менее она завладела сердцами тех, кто мне дорог.

Ирен сидела за роялем с беззаботной миной. Но меня не проведешь! Сегодня на нее свалился целый воз проблем. Виной тому – детектив с Бейкер-стрит и телеграмма от девицы из Нью-Йорка.

Мы не можем этого допустить, Годфри и я. Не для того мы так отчаянно сражались, стремясь выжить в немыслимых условиях, чтобы уступить наших любимых наглым красавчикам (справедливости ради, Нелли Блай довольно хороша собой, а вот Шерлок Холмс – ничуть).

Годфри должен знать, что делать. Он уже вернул Ирен в ее счастливое недавнее прошлое – насколько я понимаю, к событиям их второго медового месяца в Вене. А меня – к тому, что случилось и не случилось во время моего пятидневного уединения с Квентином в купе поезда, следующего из Праги в Париж.

Совсем недавно мы с Годфри были товарищами по заключению, а теперь станем и товарищами по заговору. Мы не позволим той, кого мы любим, поддаться чуждому влиянию!

Тем… кого мы любим.

Люцифер атаковал клубок мулине и заставил его сдаться, прижав к каминной решетке.

Вот именно, мой хвостатый друг! Будет сражаться зубами и когтями до победного конца.

Глава третья
Заграничная миссия

Прелестная английская девушка, в поведении которой нет ничего вызывающего, а в характере – ничего мужского.

Миссис Линн Линтон (1868)

– Она в эту ночь глаз не сомкнула.

Голос Годфри на следующее утро прозвучал так неожиданно, что я вздрогнула. Я гуляла по саду, время от времени угощая мангуста Мессалину виноградом, уже слегка засохшим в клетке Казановы.

Зловредная птица между тем наслаждалась солнцем позднего лета, переходя с одной садовой жердочки на другую. Их сделал для Казановы Андре, наш кучер, а по совместительству – и главным образом – плотник. Яркое оперение попугая выделялась на фоне увядающей флоры осеннего сада. Казанова был привязан за лапку длинным кожаным ремешком, так что он мог делать что угодно, но только не улетать.

– Голову с плеч долой! – предложил он, начав бить крыльями всех цветов радуги по воздуху. При этом он смешал отрывки из «Королевских жен, королевских судеб», которые разучивала Ирен, с фрагментами из «Алисы в Стране чудес», которые я недавно читала вслух.

Годфри уселся рядом со мной и бросил взгляд на пяльцы у меня в руках. Я перестала вышивать. В прошлую ночь я тоже глаз не сомкнула.

– Нелл. – Вот и все, что он сказал.

– Ты во власти дум. – Я была в этом уверена, поскольку когда-то служила у него машинисткой.

– Увы, да. Я много думаю и к тому же занимаюсь еще более трудным делом: пытаюсь выяснить, о чем размышляет Ирен.

– Мне казалось, мужья и жены абсолютно откровенны друг с другом.

Годфри рассмеялся так весело, что Казанова тщетно попытался его передразнить.

– Нет, Нелл. Они должны быть абсолютно честны друг с другом, но откровенность – совсем другое дело.

– Не вижу разницы, – насупилась я.

– Это потому что ты не замужем. Некоторые вопросы лучше обходить стороной, и тайна загадочного происхождения Ирен из их числа. Она очень скрытна на этот счет. Безумная телеграмма Пинк в сочетании с тем, что Ирен обнаружила скрипку, принадлежавшую ее бывшему учителю вокала, потревожила осиное гнездо ее противоречивых желаний. Она пытается это скрыть, но мне тяжело видеть, как разрывается ее душа.

– Мне показалось, Ирен довольно легкомысленно отнеслась к этому делу. Ей совершенно не нужна мать – ни живая, ни мертвая.

– То, о чему люди отзываются особенно легкомысленно, зачастую гложет их больше всего. Я понял это в суде. А Ирен умеет мастерски притворяться, изображая эмоции, которые на самом деле не испытывает. Думаю, когда-то притворство служило ей единственной защитой.

– Ты хочешь сказать – до того, как она познакомилась с тобой?

– До того, как я ее узнал и полюбил.

– И даже до того, как я с ней познакомилась?

– Да, до того.

Я предалась размышлениям. Казалось, мы знакомы с Ирен целую вечность, но поселились вместе мы только в восемьдесят первом году. Восемь лет назад. Наша дружба была такой крепкой, что вскоре после того, как Ирен и Годфри поженились и переехали во Францию, они пригласили меня погостить. И кончилось тем, что я осталась с ними. Этому не помешало то, что я знала Годфри до того, как с ним познакомилась Ирен: я служила машинисткой в Темпле. Казалось вполне естественным, чтобы одинокая старая дева вроде меня поселилась вместе с ними в коттедже в Нёйи. Несмотря на публичные роли, которые порой приходится играть адвокату и оперной певице, Годфри и Ирен оберегали свою личную жизнь. Я редко становилась свидетелем семейных сцен. Они вели себя как исключительно умные родители, позволяя мне проявлять собственную волю. Годфри был мне как брат, и я чувствовала себя рядом с ним и Ирен в полной безопасности. Вот почему меня огорчало все, что могло нарушить наш покой.

– Ты говорил, что много думал, – напомнила я Годфри.

– Да! Я думал о том, что вам с Ирен следует отправиться в Нью-Йорк и выяснить, что замышляет Нелли Блай.

– В Нью-Йорк? Ирен? И мне?!

– Я отвечаю «да» на все три вопроса.

– Ты в самом деле считаешь, что это хорошая идея?

– Просто я нахожу ее абсолютно неизбежной и потому советую вам обеим поторопиться, прежде чем вас вынудят внешние обстоятельства.

– Не так уж это неизбежно, Годфри. Ты же слышал, что сказала Ирен. Она не хочет ехать.

Он печально улыбнулся:

– Она поедет. И, боюсь, поездка ей необходима, даже если она в этом не признается. Старая скрипка пробудила воспоминания и чувства, к которым Ирен сейчас не готова.

– Почему сейчас? – спросила я.

– Из-за нас. Сейчас она в безопасности, Нелл. Она может на нас положиться и знает, что мы за нее постоим, – так же, как мы можем положиться на нее. Быть может, тот старый маэстро в какой-то степени заменял Ирен отца, и теперь ей нужно убедиться, не живет ли где-то в Америке мать, которой она не знала.

– С какой стати ей в таком возрасте нужна новоиспеченная мать? – проворчала я, бросая Месси еще одну виноградину.

Умный маленький зверек схватил лакомство передними лапками, выпрямившись на задних. В повадках Мессалины было что-то кошачье, но она была далеко не так ленива, как Люцифер.

– Ты же знаешь Ирен. В чем ее величайшая сила и величайшая слабость?

На этот раз мне пришлось согласиться:

– Она не может игнорировать вопрос, оставшийся без ответа. Ее манят тайны. И, подобно большинству людей, которые считают, что способны разрешить любую загадку в мире, ей очень нравится быть загадочной. Меня изумляет противоречивость человеческой натуры, и Ирен она тоже присуща. Но тем не менее, Годфри, если и существует тайна, которой она ни в коем случае не хочет заниматься (а я знаю ее дольше тебя и гораздо лучше), то это вопрос ее происхождения. Ее биография, ее прошлое. Я думаю, даже Шерлоку Холмсу не удалось бы сделать верный вывод на этот счет, хотя… Мне бы в самом деле хотелось посмотреть, как он попытается это сделать.

Мне впервые пришла в голову такая идея, и я провела несколько счастливых секунд, воображая конфронтацию подобного рода.

– Ты на один день опоздала со своим желанием, Нелл, – заметил Годфри. Его голос прозвучал довольно резко, и я догадалась, что ему не очень-то по душе визит мистера Холмса. В отличие от Ирен, он не склонен был недооценивать врожденную способность супруги пленять даже тех, кто сопротивлялся ее чарам.

– Он был слишком поглощен этой старой растрескавшейся скрипкой, – сказала я.

– Судя по твоему тону, тебе она не нравится.

– Мне не нравится все, что может навести мостик между двумя людьми, которые являются тайными противниками. Особенно если один из них – Ирен.

– Значит, ты понимаешь, что должна поехать с ней? Ты – щит, который может понадобиться ей больше, чем когда-либо, если действительно придется искать мать Ирен.

– Годфри, ты так говоришь, словно она изменила свое мнение и решила ответить на наглый вызов Нелли Блай. Воля Ирен подобна океанскому лайнеру, который не свернет с пути из-за какого-то нахального катерка.

Адвокат расхохотался так громко, что Казанова начал вопить, хлопая крыльями, а Мессалина удрала в кусты рододендрона. Зверушка была храброй с кобрами, но ее раздражал шум, издаваемый людьми.

– Нелли Блай не одобрила бы твое сравнение, Нелл, – заметил Годфри, когда вновь обрел дар речи. – Но мне оно нравится. Как бы мне хотелось быть там, когда эти двое снова встретятся на территории Пинк. – Он посерьезнел. – Но дела в Баварии слишком срочные, так что они не могут ждать.

– Так же плохо, как было в последнее время в Богемии?

– Хуже. Я не могу сказать больше, но эти маленькие так называемые сказочные королевства порождают больше интриг, чем Сара Бернар.

При упоминании этой особы, которая была мне в высшей степени неприятна, я мысленно взъерошила перья не хуже Казановы. Но Годфри лишь вскользь упомянул о дружбе Ирен с ужасной актрисой.

– По крайней мере, Ирен не питает глубокой нежности к Пинк, – добавил он, – так что будет скептически настроена.

– Не настолько скептически, как я.

– Кому же ее не любить, как не тебе? – Его губы сложились под аккуратно подстриженными усами в заговорщицкую усмешку. – Тебя никому не удастся провести, и поэтому ты должна сопровождать Ирен в поездке в Америку. Боюсь, там ей придется столкнуться с вещами, которые могут пагубно сказаться на ее умении судить здраво.

– Здравомыслие – мой конек, это верно, Годфри. Полагаю, я могу пожертвовать домашним комфортом и душевным спокойствием, дабы сопровождать подругу еще в одном безрассудном приключении.

– Знаешь, Нелл, я был уверен, что ты именно так взглянешь на вещи. – У адвоката был довольный вид.

– Нас объединяет то, что мы оба желаем Ирен только добра.

– Действительно. И она желает нам только добра. Я верю, что смогу убедить ее отправиться в поездку. Ведь она не обретет покой, пока не решит этот вопрос. Она сама призналась мне в этом сегодня ночью – правда, весьма неохотно. – Он вздохнул и посмотрел на увядающую сирень. – Как жаль, что я не могу поехать с вами! Мне в самом деле хотелось бы увидеть Америку. Может быть, в другой раз.

– Я от души надеюсь, Годфри, что другого раза не будет! Мы уладим там этот досадный и необычный вопрос, и в дальнейшем не будет необходимости ступать на землю этого нецивилизованного континента.

– Так же мы и с Богемией распрощались – в третий и последний раз.

– Вот именно.

Годфри наклонился и бросил виноградину в сторону кустов, где пряталась Мессалина. Ее темное гибкое тело метнулось сквозь листву, и она схватила угощение.

– Надеюсь, нам повезет и мы распрощаемся со всеми проблемами.

Когда адвокат вернулся в дом, Месси подошла ко мне, как делала всегда, если мы оставались одни. Ее ясные глаза наблюдали за мной. Она ждала, что я снова угощу ее виноградом или поглажу по головке. Казанова тоже подобрался по жердочке поближе ко мне. Наклонив голову, он так же бдительно следил за мной, как Месси.

Люцифера не было видно, и это предвещало очередную каверзу.

– Ну что же, – сказала я. Питомцы дружно повернули головы на звук моего голоса. – В том, что Нортоны сменили курс относительно Америки, есть нечто таинственное, о чем мне не говорят. Наверное, именно так поступают люди, состоящие в браке: принимают загадочные решения за закрытыми дверями. Возможно, Ирен с Годфри решили, что океанское путешествие принесет мне пользу после ужасных событий прошлой весны. Вы справитесь без меня несколько недель, мои маленькие друзья?

Разумеется, попугай и мангуст не ответили, но при этом не сводили с меня глаз. Я подумала, что буду скучать по ним, даже если они не будут скучать по мне.