Текст книги "Под луной Греции"

Кэрол Кирквуд
Под луной Греции

Carol Kirkwood

UNDER A GREEK MOON

First published by HarperCollinsPublishers 2021 under the title UNDER A GREEK MOON

Copyright © Carol Kirkwood 2021

Translation © Eksmo Publishing 2023, translated under licence from HarperCollinsPublishers Ltd. Carol Kirkwood asserts the moral right to be acknowledged as the author of this work.

Перевод с английского Юлии Бугровой

Иллюстрация на обложке Катерины Киланянц

Во внутреннем оформлении использована иллюстрация:

© Berkah Visual / Shutterstock.com

Используется по лицензии от Shutterstock.com

© Бугрова Ю., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Дональду и Стиву,

которые всегда слушали и были рядом

Пролог

Молодая женщина смотрела на море из комнаты, дававшей хороший обзор главной улочки маленького острова Итос. Со своего наблюдательного пункта она видела суматоху гавани, но жаркое полуденное солнце и толпы отдыхающих, которые прибыли сюда с Крита и Родоса и толпились на узких улочках, ее не донимали.

Скромная комната была обставлена в традиционном греческом стиле: терракотовая плитка на полу, простая кровать, сосновый комод, белоснежные простыни, оконные ставни. Легкий ветерок приподнял тонкую тюлевую занавеску – она упала девушке на плечи, подобно вуали, и снова обмякла.

Внизу вдоль пристани выстроились лодки. Рыбаки перебрасывались приветствиями, двигаясь в ритме, унаследованном от предков. Швартовались, вытягивали сети, перегружали драгоценный груз сардин и скумбрии с судна на берег. Девушка наслаждалась этим зрелищем. Ей казалось, здесь ничего не менялось веками.

Потом она отвернулась от окна, застегнула молнию уже упакованного рюкзачка и в последний раз оглядела комнату.

Увидев лежавшую рядом открытку, она взяла ее и перечитала слова, которые знала наизусть:

Надежда есть всегда. У нас есть мечты. Не жди меня…

Она перевернула открытку: на обороте был запечатлен Итос – греческая островная идиллия, вечно меняющаяся и неизменная, с белоснежными пляжами и сапфировым морем, мощеными улочками с традиционными домиками и скалистыми холмами в глубине.

Вздохнув, она положила уже ненужную открытку на комод. Хранить ее дальше не было смысла. Слова врезались ей в память – она никогда их не забудет. На каменной лестнице, ведущей в комнату, послышались шаги. В дверь постучали. Девушка бросила последний взгляд на открытку и повернулась к двери.

Часть первая

Глава первая

Лос-Анджелес, сентябрь 2000 г.

Шона Джексон надела темные очки, хотя в них не было необходимости, потому что ранний утренний свет едва проникал в окна международного аэропорта Лос-Анджелеса. Она посмотрела на часы, ей не терпелось забрать багаж и сесть в лимузин, который отвезет ее домой. «Домой, – подумала она, – сколько противоречивых чувств в этом слове». Она только что прилетела из Ирландии, которая уже много лет не была ее домом, но, как гласит старая поговорка, девушку можно вывезти из Эннискреа…

Порой, как, например, сегодня, она чувствовала себя в Лос-Анджелесе самозванкой. Как будто Шона Джексон, отмеченная наградами актриса, вдова маститого режиссера Дэна Джексона, была мошенницей и в любой момент ее могли лишить «Золотого глобуса» и «Эмми» и турнуть назад в Эннискреа – такой исход, несомненно, обрадовал бы мать.

Она поежилась. А вдруг это изморось и туман западного побережья Ирландии пробрали ее до костей или в сердце еще остался осколочек льда, который не могла растопить даже нарастающая жара Калифорнии? Будь здесь отец, он бы поделился с ней своим неиссякаемым оптимизмом. Он бы сказал: «Ну же, Шона, выше нос – радость и счастье под каждым камнем мостовой, нужно лишь приглядеться». Но его рядом не было, а она, при своем богатстве и всех атрибутах славы, не могла отгородиться от унижений и страданий.

О Дэн, ну зачем ты так со мной?

Шона окинула взглядом зону выдачи багажа сквозь солнцезащитные очки «Шанель», желая понять, не узнал ли ее кто-нибудь. Прежде она улыбалась бы и раздавала автографы, но сегодня использовала все ухищрения голливудских мегазвезд, чтобы остаться незамеченной: последней вышла из самолета, ограничилась минимальным багажом, огненно-рыжие волосы спрятала под широкополой шляпой, а зеленые глаза – за темными очками и путешествовала под своей девичьей фамилией, Шона О’Брайен, на случай если после просмотра списка пассажиров кто-нибудь стукнет папарацци. Общения с ними ей хватило до конца дней. Она была потрясена внезапной смертью мужа, а теперь еще фотографы донимали ее, впав в массовый психоз из-за известия о том, что он ей изменял и прижил сына от другой женщины. И как будто самой утраты было мало, ей пришлось мириться с тем, что любовница продает свою историю направо и налево, предавая огласке все грязные секреты. Жизнь Шоны превратилась в нескончаемый кошмар.

А в Ирландии все оказалось еще хуже…

Когда она вышла из самолета в аэропорту Шэннон, ощущение было такое, что время остановилось. Ни папарацци, притаившихся в засаде, ни любопытных взглядов вслед. Таксист, который вез ее в опрятный белый коттедж родителей, болтал всю дорогу, не подозревая о том, что пассажирка – знаменитость. Как будто она снова стала Шоной О’Брайен и никогда не покидала Эннискреа.

И волна недовольства, когда она вместе с чемоданами переступила порог, тоже была как в старые добрые времена. Она знала, что мать будет крайне раздосадована тем, что она явилась без предупреждения, но это был единственный способ застать ее врасплох и получить ответы.

– Ты ненадолго?

– Если это проблема, мамочка, я всегда могу поехать в отель.

– Я не говорила, что это проблема, – фыркнула мать. – Просто я не ждала тебя.

– Твое письмо меня встревожило. Я полетела первым же рейсом.

– Что ж, папа будет рад тебя видеть.

Судя по тону, матери было все равно.

– Что с ним? – Шона понизила голос на случай, если папа был где-то в пределах слышимости, хотя тогда он наверняка подошел бы к двери, чтобы поздороваться. – Из твоего письма у меня сложилось впечатление, что дело серьезное. Я теряюсь в догадках и вся извелась. Почему ты всегда напускаешь такого тумана?

Шона знала почему: это была форма контроля, способ обуздать обмен информацией между дочерью и мужем.

– Я полагала, у тебя и так забот хватает, с этим скандалом во всех новостях. – Губы матери скривились, от уголков рта побежали морщины, похожие на кожицу чернослива. – Как эта особа вообще посмела объявиться, и где – на поминках! Я не могу отделаться от мысли, какое же это благо, что у вас нет детей. Какой позор… Что, должно быть, подумал священник, увидев бумаги? Я надеюсь, ты извинилась перед ним. А твой муж… Я с трудом смотрела в глаза отцу Шону. Останься ты в Эннискреа, этого бы не случилось.

Шона знала, что спорить бессмысленно.

– Где папа?

– Он прилег. Скоро проснется. Я поставлю чайник, а ты пока приведи себя в порядок.

Шона знала, что ответов от матери можно не ждать, пока она не будет готова, и потому потащила чемоданы по узкой лестнице в свою старую мансардную комнату, откуда вдалеке виднелось море. Это был не тот панорамный вид на восходы и закаты Тихого океана, какой бывает в Калифорнии, но все же от видов Эннискреа, где ливни и солнечный свет, мешаясь, расцвечивали небо радугой, и не одной, а сразу двумя или тремя, захватывало дух. В детстве она могла любоваться ими бесконечно и звала папу, чтобы тот пришел посмотреть. Ей вспомнилось, как он качал ее на коленях и рассказывал истории о лепреконах – озорных человечках, которые прячут горшочки с золотом у конца радуги, где их никто никогда не найдет.

– А для счастья, конечно же, не нужны ни радуги, ни горшочки с золотом, – говорил он ей.

Шона отвернулась от окна, ее глаза были затуманены слезами. В такси по дороге сюда она крепилась духом, готовя себя к любым новостям, которые утаивала мать, но здесь, окруженная детскими воспоминаниями, она, похоже, утратила всю свою решимость. Вместо того чтобы идти вниз, она стояла, оглядывая маленькую спальню под крышей. Казалось, все тут осталось почти таким же, как в детстве. Старая одежда исчезла из шкафов и ящиков, но ее любимые романы и школьные тетради по-прежнему теснились на полках. Шона открыла шкаф, и при виде драгоценной коллекции старых выпусков «Фотоплей» ее глаза загорелись. В то время как девочки ее возраста зачитывались «Джеки» и «Семнадцать», чьи страницы пестрели фотографиями Дэвида Кэссиди и Дэвида Соула, Шона тратила скудные карманные деньги на старые издания библии киноманов, предпочитая упиваться голливудскими сплетнями минувших дней. Она потянулась, вынула наугад журнал из стопки и, вглядываясь в фотографию, бессознательно скопировала всеамериканскую улыбку Грейс Келли, запечатленную на обложке выпуска 1956 года. Полистав пожелтевшие, потрепанные страницы, она снова перечитала «Нерассказанную историю» Грейс. Все было так, как ей помнилось: никаких откровений, только стандартная биографическая информация на момент выпуска и фото из «Высшего общества», в котором она снималась с Бингом Кросби.

Голливудская легенда, ставшая княгиней, всегда была кумиром Шоны. Подростком она ненавидела свою рыжую шевелюру, мечтала быть блондинкой и такой же красавицей, как Грейс. Шоне потребовались годы, чтобы принять свою внешность, несмотря на то что Дэн называл ее «прерафаэлитской дриадой» и убеждал не осветлять волосы. По иронии судьбы, после того как она вернулась к своему естественному цвету и природной бледности, понимая, что это выделяет ее среди перманентных загаров и подтяжек Лос-Анджелеса, Дэн изменил ей.

Шона поморщилась. Она решила больше не мучить себя воспоминаниями о муже. Вместо этого она мысленно сосредоточилась на своем кумире и том вечере, когда они встретились. Воспоминание запечатлелось в ее сознании – грациозное рукопожатие, очаровательная улыбка. Тем вечером было еще много всего, что навсегда врезалось ей в память. Обещание. Нежность. Мечта, которой не дано стать явью. «Ты ни на кого не похожа, Шона…»

Вот если бы Грейс была жива и у них была возможность узнать друг друга лучше, какой совет она дала бы Шоне в ее нынешней ситуации? «Улыбайтесь и делайте вид, будто вам все равно, дорогая».

Совет хороший, но невыполнимый. Особенно учитывая, что внизу ждала мать с известием, ради которого Шона проделала весь этот путь. Теперь эта перспектива внушала ей такой ужас, что хотелось убежать или спрятаться, как будто до тех пор, пока правда о состоянии папы будет оставаться несказанной, она не будет реальной и можно представлять его таким, каким он был раньше.

Готовясь спуститься вниз, Шона взяла себя в руки, снова накрасилась и после этого закрыла дверь комнаты, где хранились ее старые вещи и юношеские мечты.

В день, когда хоронили отца, погода была типично ирландской – смесь солнца и дождя. Прощальная речь патера Брендана была проникнута мягким юмором и теплом, как то и полагается на панихиде по давнему прихожанину. Церковь была битком набита его старыми друзьями и коллегами, местными знакомыми и случайными людьми, которых никто никогда не узнаёт, но они появляются на всех похоронах в приходе обычно ради последующего бесплатного чая и бутербродов.

Когда отца опускали в могилу, мать, рыдая, прильнула к Шоне, вся ее внешняя раздражительность разом исчезла. Подыскивая слова утешения, Шона чувствовала себя ребенком, вынужденным играть роль взрослого. Она была в полной растерянности и отчаянно нуждалась в том, чтобы ее сильная и бескомпромиссная мать взяла инициативу на себя, вместо того чтобы искать поддержки у нее.

У могилы Шона прочитала отрывок из любимого отцовского стихотворения «Он жаждет небесного плаща» У. Б. Йейтса. Когда она дошла до строчки «Ступай по ним легко, мои ты топчешь грезы», ее голос дрогнул – в памяти возник музыкальный голос отца, когда он читал ей это в детстве. Шона мобилизовала все свои актерские способности и молилась о том, чтобы строка прозвучала достойно. Когда в небе вспыхнула радуга, она восприняла это как подтверждение того, что отец был доволен.

* * *

Когда лимузин съехал с автострады и свернул на Норт-Ноул-драйв, мысли Шоны резко вернулись к настоящему. Ее квартира в пентхаусе находилась не в самой престижной части Беверли-Хиллз, но она купила ее на гонорар за первый голливудский фильм «Только самые смелые». Роль жены ветерана Вьетнама, страдающего параличом нижних конечностей, принесла ей номинацию на «Эмми» за лучшую женскую роль второго плана и дала толчок карьере. Возможно, поэтому квартира имела для нее сентиментальную ценность и она не захотела расстаться с ней даже после того, как они с Дэном переехали в растянувшийся вдоль побережья особняк в Малибу. Шона оправдывала это тем, что из квартиры удобнее добираться до студий, но на самом деле ей нравилось иметь убежище, в котором она могла укрыться, – то, что Вирджиния Вульф называла «своей комнатой».

Когда Шона вышла из лимузина и оказалась в вестибюле, она сразу почувствовала себя спокойнее и собраннее. Да, сейчас это был дом, и как хорошо было сюда вернуться.

Глава вторая

– Шона, ты дома!

После сна с восемнадцатичасовым джетлагом Шона вышла на балкон, спасаясь от настойчиво мигающего индикатора автоответчика. Не успела она окинуть взглядом холмы Западного Голливуда, как к дому подъехал красный «Кадиллак» с открытым верхом, с пассажирского сиденья которого энергично махала рукой Рокси Леннон, ее самая давняя и лучшая подруга. Несколько минут спустя она взбежала по лестнице и оказалась у двери.

Рокси, чей рост в туфлях «Джимми Чу» составлял метр восемьдесят, возвышалась над Шоной, которая была босой и одета просто – в джинсы «Ливайс» и бейсбольную майку с логотипом «Нью-Йорк Янкис». Шона обходилась минимумом косметики, а подруга, как обычно, предпочла более вампирский образ: всклокоченные черные «шипы» были шедевром парикмахерского шика, толстая черная подводка подчеркивала карие глаза, а на губах, сейчас растянутых в счастливой улыбке, была алая помада. В брюках из красного тартана и потрепанной байкерской куртке, она выглядела просто сокрушительно.

– Шона!

Рокси долго и крепко обнимала подругу, а затем отступила и окинула ее внимательным взглядом. Когда-то она говорила с сильным ливерпульским акцентом, но теперь он смягчился калифорнийским выговором.

– Все так плохо, да?

Плечи Шоны поникли.

– Слава богу, ты здесь. Такое ощущение, точно я сошла с ума.

– Брось! Ты самый нормальный человек, которого я знаю.

– Уже нет. Кто это в «Кадиллаке»?

Рокси игриво подмигнула, взяла ее за руку и повела на балкон. С водительского сиденья на них поднял глаза красивый смуглый молодой человек, который выглядел вдвое моложе Рокси.

– Это Марко. Красавчик, да?

Марко дружески помахал в ответ, и Рокси послала ему воздушный поцелуй.

– Он был одной из моих моделей на Неделе моды в Милане. По-английски говорит плохо, зато разбирается в дорожных указателях, если ты понимаешь, о чем я.

Она выразительно повела бровями.

– А что случилось с тем молодым дизайнером, которого ты продвигала? По твоим словам, он тебя обожал и не мог без тебя жить?

Рокси нахмурилась.

– Джейсон Тернер? Слишком много о себе возомнил – захотел, чтобы я сделала ему новый лейбл. Я бы расстаралась, но застукала его, когда он трахал стажерку. Тогда я сказала, чтобы валил на фиг и делал лейбл на собственные деньги.

– Черт, мне жаль.

Несмотря на внешнюю браваду, чувства подруги были явно задеты. Рокси небрежно отмахнулась.

– Таких, как он, – пруд пруди, но у Марко этот номер не пройдет: через пару недель он возвращается в университет, так что времени у нас в обрез, и мы используем его по максимуму, – она озорно усмехнулась. – Ладно, хватит обо мне. Пора нам поговорить, и мне нужно выпить.

– Сухой мартини?

– Ты меня знаешь как никто.

– Вот это я понимаю – прием, – сказала Рокси, когда они уселись в кресла в испанском колониальном стиле, из которых открывался отличный вид. Она со стуком опустила шпильки на низкий столик, сделала глоток вязкой прозрачной жидкости, выудила оливку и сунула ее в рот. – Божественный вкус. Ну, давай, выкладывай.

– А это нормально, что Марко сидит в машине? Может, пригласить его присоединиться к нам?

– Не уходи от темы. Марко в порядке – он слушает саундтрек к следующему шоу Ральфа Лорена. У него показ в Париже. – Она сделала еще глоток, внимательно наблюдая за Шоной. – Ну, как ты? Как дела в Ирландии?

Шона уставилась на виски «Макдоналдс», покрутила бокал, но пить не стала.

– Папы больше нет. На прошлой неделе похоронили.

– О, моя дорогая! – Рокси тут же вскочила с кресла и, присев на корточки рядом с Шоной, крепко обняла ее. – Почему ты мне не позвонила? Ты же знаешь, я бы все бросила и примчалась.

Наконец-то оказавшись рядом с подругой, которой она могла излить душу, Шона не находила слов. Пока она рыдала, Рокси обнимала ее и успокаивала.

– Бедняжка, ну и дерьмовый год у тебя выдался. Как будто того, что пришлось пережить из-за Дэна, оказалось мало.

– Меня просто убивает, что папа незадолго до смерти услышал обо всем этом. Он любил Дэна, должно быть, это разбило ему сердце.

– Тебя он любил больше, ты была его принцессой. Будь у него сил побольше, он бы послал Дэна на все четыре стороны.

Шона поморщилась.

– Прости, дорогая.

– Все в порядке, может, ты и права. Мне просто хочется, чтобы мама не поднимала эту тему. Она все время напоминала мне о том, как сильно я их подвела.

– Господи, да ладно тебе! Две «Эмми», множество наград за сериалы и фильмы, а денег столько, что ей во сне не снилось – на них ты, в частности, купила дом, в котором она живет, и машину, на которой ездит! И твоя мать до сих пор не в состоянии признать, что ты – воплощение успеха? Порой мне кажется, она предпочла бы, чтобы ты выучилась на бухгалтера, вернулась домой и занималась скучной работенкой в Голуэе.

Шона издала смешок, но тут же снова заплакала.

– Тебе когда-нибудь хотелось повернуть время вспять? Вернуться в студенческие годы, когда все только начиналось?

– И жить в общаге в Манчестере? – Рокси иронически вскинула брови. – Боже, кажется, что это было сто лет назад, да? Но в глубине души мы все те же, верно?

Шона задумчиво посмотрела вдаль, где за крышами Лос-Анджелеса виднелась Санта-Моника, и грустно покачала головой.

– За последнюю пару месяцев я изменилась, Рокси. Я не думаю, что когда-нибудь снова стану прежней.

Она отчаянно старалась не раскисать, но всего навалилось слишком много, и потому она крепко зажмурила глаза, чтобы слезы не текли, но не могла их сдержать.

Рокси крепко сжала ее руку.

– Эй, ты прорвешься, слышишь меня? Бывало и похуже.

Шона снова покачала головой.

– Я пообещала себе, что мне никогда больше не будет так больно после…

– Эй, мы тогда преодолели и сейчас прорвемся. Ты не наивная девятнадцатилетняя девчушка, чей мир вот-вот развалится из-за того, что ее кинули. Да, Дэн поступил как скотина, но он тебя любил, это несомненно. А мерзкую жадную сучку, которая в него вцепилась, выброси из головы – для Дэна она ничего не значила. Ты же знаешь, как бывает: страдаешь, учишься и двигаешься дальше – так мы всегда делали.

– Думаешь, я действительно могу после всего этого двинуться дальше? Считаешь, после того лета в Греции у нас это получилось? Нет, что бы мы ни делали, это навсегда останется с нами.

Рокси кивнула, но позиции не сдала.

– Я не говорю, что тебе следует забыть о случившемся, – это не в твоем характере. Фокус в том, чтобы не дать этому съесть себя целиком.

Шона глубоко вздохнула, а затем залпом выпила бокал с виски.

– Эй, ты полегче.

– Не мешай, мне так нужно. – Шона глубоко вздохнула. – Слушай, Рокси, я знаю, что ты права и нужно двигаться дальше. Но я не знаю как. Я имею в виду, что меня ждет дальше?

– А мы сделаем вот как: будем двигаться маленькими шажками. Прямо сейчас тебе нужно сосредоточиться на том, как следующие несколько недель отражать натиск прессы и светской хроники. И помни старую поговорку: сегодняшняя новость забудется завтра. Ты все переживешь, выше голову. – Она помолчала. – И тогда, может быть, нам удастся истребить одного-двух демонов.

– У меня их немало.

– У меня тоже. И мы перебьем их по одному.

Шона кивнула, но ее зеленые глаза смотрели растерянно.

– Мы с тобой против всего мира?

– Вот именно! Как прежде, только на этот раз у нас прикид получше.

Шона невольно улыбнулась, воодушевленная безграничной силой и уверенностью Рокси.

– И ты должна снова включиться в работу, мы не допустим, чтобы какая-то подлая мерзавка лишила тебя самых колоритных ролей, когда все лучшие режиссеры отдали бы правую руку, чтобы получить тебя в свой фильм. А потом… – Рокси посмотрела подруге в глаза, – может, тебе пора вернуться…

– Куда? – спросила Шона, но ее сердце уже знало ответ.