Текст книги "Новая Ты"

6

Если меня и научил чему-то похотливый шарлатан доктор Ники Анжвин со своей чокнутой пациенткой-любовницей Джиневрой Бек, так это тому, что нельзя контролировать поступки других людей. Можно контролировать лишь свои мысли. И раз уж в моем доме снова завелась мышь, то и истреблять ее мне.

Я не сижу сложа руки. Сразу позвонил в БНГ, представился Адамом и попросил проверить мою регистрацию. Мне ответили, что имя в списке есть. Значит, Эми Адам на мастер-класс записалась.

Потом уведомил хозяина об освобождении квартиры – этой отстойной дыры, не видевшей ни одной нормальной женщины, только фригидных потаскушек, у которых вместо сердца холодный камень. Пора уносить отсюда ноги, пока я не превратился в одного из городских сумасшедших, пережеванных и выплюнутых Нью-Йорком. Не собираюсь больше сидеть за прилавком и ждать, когда новая смазливая тварь заявится в магазин и примется строить мне глазки. Хватит!

За окнами июнь, раскаленный город плывет в бессмысленном фекальном мареве. В Лос-Анджелесе сейчас тоже жарко, но солнце там не изнуряет, а ласкает, покрывает кожу золотистым загаром, как у «Бич бойз», кружит голову и не досаждает в тени.

Сажусь в душный, вонючий вагон метро и еду к мистеру Муни. Можно было, конечно, просто позвонить или написать ему, но все-таки нас многое связывает. Я чувствую, что должен попрощаться лично. Наконец моя остановка, я выхожу, оставляя позади горланящих мексиканцев и шалав, делающих селфи.

Из магазина на углу вылетает парень в костюме, радостный, возбужденный, полный надежд, с розами. Идиот! Захожу к мяснику и беру любимых сосисок мистера Муни. Надеюсь, он не станет реветь. И не вздумает запереть меня у себя в подвале. Поворачиваю за угол и стучу в дверь.

Он не здоровается и не улыбается.

– Только не говори, что нас снова обокрали.

– Увы, нет, мистер Муни, – смеюсь я.

В прошлый раз, когда я позвонил и сообщил ему об ограблении, он откровенно обрадовался и заявил, что «нет ничего в мире чудеснее страховки».

– Тогда что случилось?

– Ничего. – Я снова улыбаюсь и протягиваю ему сосиски. – Хотите есть?

Он распахивает входную дверь и впускает меня внутрь. В доме пахнет кошачьей мочой и старухами, хотя ни домашних животных, ни жены у него нет. На плите жарится яичница, орет радио. Мистер Муни закидывает сосиски в старый холодильник и спрашивает:

– Будешь кофе с молоком?

Нет.

– Конечно.

Он берет банку и трясет ее, потому что содержимое давно слиплось в один комок. Ставит передо мной обитый стакан и бубнит что-то про подушку, которую купил, поведясь на рекламу, а потом не смог вернуть в магазин, так как прошло уже тридцать дней. Жалуется, что яйца на рынке жутко подорожали, потому что их, видите ли, возят с местной фермы.

– Наоборот, они должны были подешеветь, – кипятится мистер Муни и трясет морщинистой рукой.

Не хочу оказаться таким, как он, – одиноким, ворчливым сквалыгой, покупающим никчемные подушки в «Магазине на диване» и жарящим яйца на вонючей кухне. Но и представить себя снова влюбленным я не могу.

Мистер Муни выключает плиту и садится ко мне за стол. Яичница у него в тарелке пережарена и блестит от жира. Масла он не жалеет, а сковороду не мыл, похоже, с 1978 года.

– Чем обязан такой чести?

Делаю глоток кофе, усилием воли сдерживая рвотный позыв.

– Ну… Я решил переехать в Лос-Анджелес.

Он рыгает, из рта вылетают слюни и ошметки яиц.

– Как ее зовут?

– Кого?

– Девчонку. За которой едешь.

Я теряюсь на секунду, а потом рассказываю про Эми и про то, как она скрыла от меня свои планы стать актрисой. Про кражу, естественно, умалчиваю.

– Без девицы не обошлось. – Кивая, мистер Муни собирает пальцем кетчуп с тарелки и облизывает. – Будь умнее – отпусти ее.

Мотаю головой:

– Я должен ее найти.

– Переверни мир набок – и все, что не удержится, осядет в Лос-Анджелесе.

– Это Фрэнк Ллойд Райт сказал.

– И был прав! – Мистер Муни фыркает, поднимается из-за стола и бросает губку в раковину. – Лос-Анджелес – гнездо порока, Джозеф. Средоточие слабоумия. Источник зла. Вулкан тупости американской нации. Умным людям там не место. Вот почему сейчас даже по гребаному ящику смотреть нечего. Держись оттуда подальше.

А еще он будет по мне скучать.

– Я оставлю вам свой электронный адрес, чтобы быть на связи.

Хватает мою тарелку и ставит на свою. Если я сейчас предложу помыть посуду, он взорвется.

– Чушь это все! Пообещай, что не потратишь свою жизнь на чертовы компьютеры.

Я говорю, что мы скоро увидимся.

– Откуда тебе знать? – отвечает мистер Муни, придавливая ботинком выскочившего из-под стола таракана. – Дверь запри, а то эти чертовы скауты совсем обнаглели.

* * *

Моя квартира пуста. Все вещи – книги, одежда, подушка, компьютер – в старой отцовской спортивной сумке, которую я никогда раньше не доставал, потому что никогда раньше не уезжал так далеко.

В дверь стучат. Я открываю, не заглядывая в глазок, – наверное, хозяин пришел ругаться по поводу дырки в стене. Однако на пороге не он. А мистер Муни. На носу у него темные солнечные очки, за которыми не видно глаз.

– Последний совет, – выдает он. – Пусть тебе сосут.

– Хорошо.

– Пусть тебе сосут. Не спи с актрисами. Не трать время на пафосные забегаловки. Не смотри часто кино. Не ешь много овощей. Не говори «курогрудь». Не ходи в бассейн, там холодно и грязно. Не плавай в океане, там холодно и грязно. Не заводи ребенка: родится девочка, станет шлюхой.

– Понял.

Он пялится на мой выключенный из розетки холодильник.

– Магазин закрыт?

– Да, – рапортую я. – Заперт.

– Хорошо. – Он кивает и улыбается. – Может, я тоже сбегу.

– Хотите войти? Присядете?

Но сидеть негде. Он запускает руку в нагрудный карман, выуживает оттуда пухлый конверт и протягивает мне.

– Я не могу это взять, – протестую я.

– Можешь. Тебе пригодится, – отрезает мистер Муни и семенит вниз по лестнице.

Не знаю, увидимся ли мы снова. Беру сумку, засовываю ключ под дверь. Толстый сопляк на первом этаже спрашивает, куда я собрался.

– В Калифорнию.

– Зачем?

– Чтобы сделать мир лучше, – отвечаю я и даю ему стопку книг – конечно, не редких, но очень важных. Парень благодарен, я благороден. Он тут же принимается листать «Повелителя мух».

Я не соврал: мир станет лучше, когда Эми, связанная по рукам и ногам, медленно опустится на дно бассейна. В Калифорнии.

7

В самолете я не читаю. И кино не смотрю. Я сижу в «Фейсбуке». Да, теперь у меня тоже есть страница, и я зарегистрирован там под собственным именем – Джо Голдберг. Не думайте, я не поступился принципами и не поддался всеобщей истерии. Я пошел на это сознательно, ради четко осознанной цели. Я – охотник, выслеживающий добычу, и мне нужны проводники на этой опасной тропе, пролегающей сквозь район Франклин-Виллидж на Голливудских холмах Лос-Анджелеса. И еще мне нужен камуфляж и друзья (что ж, все мы люди и время от времени нуждаемся в помощи). Доминику Торетто из «Форсажа» тоже пришлось объединиться с О’Коннером, чтобы бороться с плохими парнями. В одиночку они никогда не выследили бы бразильского наркобарона, так и мне одному не найти Эми. Поэтому я, «Джо Голдберг, писатель», обратился к начинающим актерам из БНГ, и они с радостью добавили меня в друзья и рассказали много интересного: о местной химчистке, «Тиндере»[3]3
  «Тиндер» – популярнейшее в мире мобильное приложение, созданное для завязывания знакомств.


[Закрыть], своих кедах, своих прослушиваниях и своей новой знакомой Эми «Офлайн».

Самым полезным оказался парень по имени Келвин, который работает продавцом в букинистическом рядом с театром БНГ. Он разместил объявление о поиске напарника, и я, конечно, сразу написал ему. Думаю, место будет моим, потому что «ни у кого из его знакомых нет опыта работы кассиром». Я спрашиваю, доводилось ли ему держать в руках «Случай Портного» Филипа Рота (возможно, Эми уже начала распродавать свои запасы). Он отвечает:

«ЛОЛ чувак редкие книги у нас редки. К нам стекается всякое дерьмо, когда кто-то сваливает отсюда или родаков хоронит. Или разводится и делит имущество. В основном одна макулатура чувак, хорошо если хоть пару баксов за нее срубишь».

Помимо аккаунтов в «Фейсбуке» и «Твиттере» у Келвина есть собственный веб-сайт, где он выкладывает о себе все, что только можно.

Он начинающий писатель-актер-режиссер-продюсер-музыкант-комик-импровизатор. Это ж насколько надо быть неуверенным в себе, чтобы наставить столько дефисов?! Он фанатеет от Хендерсона, Марка Марона, подтяжек, бород, «Тиндера», бекона, сериала «Во все тяжкие» и хлама из восьмидесятых. В Бруклине этот парень работал бы в брендинговом агентстве, притворялся неимущим, а по ночам проверял свой накопительный пенсионный счет. А Келвин живет в Лос-Анджелесе и держит специальный счет на «ПэйПэл», куда «фанаты» могут закидывать ему деньги на аренду квартиры. Нет, уважать такого человека я никогда не смогу, но с ним легко, и он безумно мне благодарен, что я согласился подменять его на время проб.

Прошу стюардессу принести диетический спрайт с водкой. И завожу следующее полезное знакомство: престарелый начинающий стендап-комик Харви Заглотус. Подаю заявку на аренду квартиры в жилом комплексе «Голливудские лужайки» неподалеку от театра. Харви работает там менеджером, и когда я отправляю ему сообщение, он приглашает меня в друзья (и фанаты) на «Фейсбуке». Чертов Голливуд! Харви – местная копия моего бывшего напарника Итана, любителя восклицательных знаков, и тоже не стесняется вываливать всю подноготную в Интернет. Оказывается, Харви Заглотус – псевдоним (кто бы мог подумать!), который он взял, переехав в Лос-Анджелес в «самом расцвете лет», а именно в пятьдесят семь. Его коронная фраза: «Прав я или… абсолютно прав?» Вместе с другими неудачниками он заваливает «Инстаграм» фотками с хэштегом #ретро_четверг – из прошлой жизни в Небраске, когда у него были жена, приличная работа страхового агента и кипа сводящих с ума желаний. Себе на заметку: держать желания в узде, иначе они сожрут мозг, заморочат сердце, и все кончится тем, что придется рассказывать несмешные шутки с грязной сцены в полупустом подвале скучающим бездельникам.

Шутки Харви не приносят ему ни славы, ни денег, поэтому он работает менеджером «Голливудских лужаек». Надо сказать, это чудесное место – то, что мне нужно сейчас, чтобы развеяться и сменить обстановку. Закрываю «Фейсбук» и листаю фотографии моего нового дома: есть бассейн (можно утопить Эми), джакузи (заживо сварить ведьму), комната отдыха (проткнуть мразь бильярдным кием) – причем в пешей доступности от театра, магазина и грязной, лживой воровки, которая скоро за все поплатится.

Она презирает «Фейсбук», но в Эл-Эй начинающей актрисе без агента, друзей и связей не пробиться. Сучка наверняка полезет на сайт бесплатных объявлений. Как рассказал мне Келвин, там то и дело размещают информацию о прослушиваниях, и все желающие отправляют свои фотографии и резюме.

Я регистрируюсь и пишу объявление, призванное зацепить раздутое, самонадеянное эго грязной обманщицы.

«Ты выше и симпатичнее, чем твои подружки? Независимая киностудия ищет актрису на главную роль: сногсшибательную блондинку, рост 170–180 см, 25–30 лет. К ответу прилагайте фото и резюме».

Не проходит и пары минут, как мне на почту начинают сыпаться ответы. Работает! Когда я открываю их, у меня дрожат руки. Попадаются обнаженные, страшные, шикарные, а лживой суки все нет.

Заказываю еще одну водку с диетическим спрайтом. Через проход две девушки обсуждают боди-балет (они его любят), углеводы (ненавидят) и режиссеров (мечтают познакомиться). Интересно, Эми тоже станет такой? Если, конечно, я не доберусь до нее раньше. Мне хочется посмеяться вместе с ней над этими дурами из самолета, но еще больше хочется наорать на нее и наказать за все зло, которое она мне причинила. Пока не могу… Открываю текстовый редактор и в бессильной злобе стучу по клавишам:

«Дорогая злая и подлая тварь, зачем ты влезла в мою жизнь вместе со своими гребаными перчатками, черникой и прочим говном? “Коктейль” – дерьмовый фильм, потому что главный герой – пустой меркантильный тип, который не заслуживает счастья, но в конце получает все. Ты думаешь, что впереди у тебя блестящее будущее. Как бы не так! Ты мерзкая волосатая тварь, и даже когда бреешься, на ногах все равно щетина. Зря ты обманула тех чудесных людей в Литтл-Комптоне: они лучше тебя. Черника – тошнотворная дрянь, а ты сдохнешь. Тебе не мешало бы подстричься, и ноги у тебя слишком длинные. И твоя гладкая нежная кожа – лишь бессмысленная обертка, потому что под ней нет сердца. Ты трусливая, лживая пустышка, иначе б ты была на “Фейсбуке”. Выкуси, сука! Ты не особенная. Ты – труп».

Женщина средних лет, сидящая в соседнем кресле, стучит по моему откидному столику и показывает на ноутбук:

– Вы – писатель?

Я сохраняю документ и закрываю его.

– Да. Это монолог для моей пьесы.

Снова тычет в экран:

– И режиссер? Кастинг-директор? Я видела фотографии.

– Ага, типа того.

Надо же быть такой бестактной!

– Знаете, – продолжает женщина как ни в чем не бывало, – моя племянница живет в Северном Голливуде. Она безумно талантливая. Посмотрите сами – Гретхен Вудс точка «ком».

И не отстанет ведь!.. Пускаю в ход тяжелую артиллерию: говорю, что снимаю фильмы для взрослых. Фыркает и отворачивается к окну. Может, хоть теперь перестанет рассказывать направо и налево, как найти ее маленькую племянницу в Интернете. Но она подала мне идею. Я притворюсь писателем, сочиняющим историю «Кевин и Минди вместе навсегда», про нас с Эми и про наш последний уикенд в Литтл-Комптоне. В первой сцене Эми будет говорить, что больше не может спать одна в своей постели, а в последней (все уже догадались) она умирает. Страшной смертью.

Заказываю еще водки и снова захожу на «Фейсбук». Один из знакомых Келвина, некий Винстон Баррел, пригласил меня в друзья. Причем меня даже не знает! Естественно, я добавляю его – и тут же получаю приглашение на комедийное шоу, как и еще 845 других его «друзей». Прекрасно. Когда я столкну тело Эми в бездонный бассейн и обставлю все как несчастный случай – ах, сладкие мечты! – меня никто и не заподозрит, потому что я буду нормальным. Я буду как все. В наши дни, если у человека нет хотя бы 4355 друзей на «Фейсбуке», его считают злобным психопатом – будто социально активные граждане не способны на убийство. Мне нужны друзья: когда Эми неожиданно исчезнет, они будут делать большие глаза и в один голос твердить, что такой симпатичный, общительный парень, как Джо, руку ни на кого поднять не способен. Нельзя быть букой и одиночкой. Именно такими обычно изображают убийц в новостных программах, и всем плевать, сколько жен на самом деле погибло от рук добродушных мужей-весельчаков. Массовое сознание! Америка!

Еще раз просматриваю список друзей из Лос-Анджелеса. Они, как дети, живут надеждой. Люблю их за это. И ненавижу. И еще завидую: они не тратили юность на старые книги, не гнили в подвале, не тряслись в подземке, не дышали выхлопами. Люди едут в Эл-Эй за счастьем и успехом, не стесняются дерзких желаний и верят в силу общения, потому что «все решают связи».

Честно говоря, мне даже нравится на «Фейсбуке». Выкуси, Эми! Прости, Бек… Там ощущаешь себя центром собственной вселенной. К тому же люди забавные, вроде кошек, – за ними прикольно наблюдать. Они тратят свои дни рождения в Интернете, отвечая на дежурные поздравления, потому что если б не «Фейсбук», про них вообще никто не вспомнил бы.

Лайкаю «Форсаж», чтобы не казаться занудой, и пишу Эми: «Милая сучка, “Фейсбук” спасает людей от одиночества. Будь проклята. С любовью, Джо».

Пилот сообщает, что мы начинаем посадку. Я подаюсь вперед и гляжу на Лос-Анджелес сквозь крошечный иллюминатор. Город похож на паутину и, как заросли в трусах у Эми, расползается во все стороны. Улыбаюсь. Эми думает, что она «вне системы», но у нее в чемодане редкие книги, которые незаметно не сбудешь, и мечты, которые не воплотишь без общения в Интернете. Я найду ее. Хочется разбить стекло и приземлиться с парашютом прямиком во Франклин-Виллидж, где засела эта сучка. Нельзя: тогда она меня увидит, а это все равно что перед выстрелом во время охоты сказать дичи: «Эй, псст, я здесь».

8

В аэропорту Лос-Анджелеса играет дурацкая песенка «Tom Tom Club» о девице, которая воображает, как пустилась бы во все тяжкие, выйдя из тюрьмы. Меня чуть не сбивает с ног размалеванная студентка с огромным чемоданом. Все толкаются и лезут напролом. Туристы с безумными глазами стадом несутся к багажной ленте, где был замечен Шон Пенн. В Нью-Йорке такая давка бывает только в метро и на распродажах; в Лос-Анджелесе люди дерутся за возможность коснуться звезды – старого похотливого алкоголика.

Проверяю почту – уже два сообщения.

Одно от Харви: «Ого у тебя идеальная кредитная история. Обычно сюда приезжают голодранцы».

Черт! Видимо, это мой крест – общаться с людьми, пренебрегающими правилами пунктуации.

Другое от Келвина: «В зале есть блю-рей можешь притащить с собой пару фильмов».

Как они тут работают? Вот у меня в магазине, например, во время смены запрещено отвлекаться.

Ловлю машину, водитель забивает в навигатор адрес «Голливудских лужаек». Интересно, Эми тоже ехала на такси? Или на автобусе? И еще интересно, когда же я наконец прекращу постоянно о ней думать. Хочется секса. Выезжаем на бульвар Ла Сьенега, и от гламурного блеска начинает резать глаза. По улицам как ни в чем не бывало посреди бела дня разгуливают девицы в откровенных вечерних нарядах и болтаются карикатурные бездомные, как из комедии «Без гроша в Беверли-Хиллз». Когда сворачиваем на Франклин-авеню, сердце заходится – Эми, Эми, Эми. Дрожащими руками открываю дверь, делаю шаг из машины и… тут же вляпываюсь в свежее собачье дерьмо.

– Черт!

Голова гудит от солнца и водки. Водитель смеется.

– Привыкай, здесь любят песиков, чувак.

В реальности «Голливудские лужайки» выглядят как трущобы из фильма «Карате-кид». При входе горит вывеска «ПОМЕСЯЧНАЯ АРЕНДА». Когда я поднимаюсь по лестнице, из-за дверей тесных маленьких квартирок доносится лай. Интересно, может, за одной из них скрывается Эми? Скоро узнаем. В Нью-Йорке эта лживая бродяжка снимала комнату с понедельной оплатой. Надо было сразу заподозрить неладное. Да, когда в штанах эрекция, в голове ветер.

Харви выглядит старше, чем на фотографиях. На его вощеные изогнутые брови смотреть противно. Я не перебиваю, когда он начинает болтать о своих выступлениях, и соглашаюсь с ним выпить. Он радостно сообщает, что моя квартира на первом этаже, рядом с его офисом. Я судорожно перебираю в голове вежливые отмазки на будущее, чтобы избежать его общества.

– Должен предупредить тебя, новобранец, – говорит он, хлопая меня по плечу. – Это не Нью-Йорк. Будешь переходить улицу в неположенном месте – влепят штраф.

– Я слышал, что в Эл-Эй не любят пешеходов, но это же просто смешно.

Харви расплывается в улыбке.

– Вот именно «просто смешно». Я точно так же сказал, когда увидел в первый раз Джо Рогана по телику. Прав я или абсолютно прав?

Разговоры о телевизионных комиках – ниже падать просто некуда, и поддерживать их – все равно что смеяться, когда ребенок ругается матом. Поэтому я меняю тему:

– Судя по вывеске снаружи, жильцы тут надолго не задерживаются?

– Мечты, знаешь, не всем удается воплотить. А что, есть друзья, которые ищут квартиру?

– Ага. – Теперь надо действовать осторожно. Если я скажу, что ищу Эми Адам, то, когда она исчезнет, подозрение падет на меня. – Есть у меня одна знакомая… Только она одна никогда не селится, предпочитает подселяться.

У этой пиявки никогда не было собственной квартиры.

Харви кивает:

– Если бы мне давали по пять баксов за каждую цыпочку, которая согласна спать на раскладушке, лишь бы платить половину… – Он мотает головой. – Я мог бы этими пятерами все стены у себя обклеить. Прав я или абсолютно прав?

Харви знакомит меня с жильцом по имени Дез. Типичный бандюган. Живет, как и я, на первом этаже и выглядит как четкие пацаны из клипов Эминема 2000-х годов. У него есть собака Литтл Ди и важное напутствие для меня.

– Не трахай. Дилайлу. Прилипнет.

– Обещаю.

Это полезное знакомство. Мне пригодится человек, свободно владеющий языком калифорнийских «падонков» образца девяностых и знающий, где достать ксанакс и наркотики.

Харви вытаскивает ключи от моей квартиры и сообщает, что парни тут не слишком тактичные, а Дилайла – милая и дружелюбная девушка (то есть озабоченная и распутная в переводе на человеческий язык).

– Я тут, знаешь, типа ведущего ток-шоу, все приходят и вываливают свои проблемы. Так что не стесняйся, брателло. У нас все по-простому, как в «Гриффинах».

– Обязательно, – вру я.

– Прав я или абсолютно прав?

Сколько можно? Похоже, он сам себе приплачивает, чтобы повторять эту дурацкую фразу не реже двух раз в час.

В моей квартире воняет тухлыми апельсинами и курицей. И все вокруг розовое. Девица, которая жила тут до меня, Брит, – съехала спешно и не по своей воле.

– Родители нагрянули, – поясняет Харви и включает розовую лампу, высвечивая на стене репродукцию Кандинского. – Половину их денег она спустила на то, чтобы сделать себе новый нос, остальное – на то, чтобы набить его кокаином. В конце концов из него хлынула кровь, и она загремела в больницу. – Качает головой и гладит вызывающе розовый диван. – Из этой истории должна получиться отличная шутка. Надо раскрутить… А тебе, брателло, крупно повезло: и диван, и курица, и телик – все в твоем распоряжении. Родители велели выкинуть, но зачем же разбрасываться хорошими вещами…

Один плюс – в «Икею» ехать не придется.

– Конечно. Супер! – поддакиваю я.

Харви хватает мусорное ведро.

– А вот тухлятину я, пожалуй, выкину. Ты не возражаешь, брателло?

Получилось почти забавно – в первый раз за все знакомство.

На кухонном столе новенький набор фирменных ножей от Рейчел Рей. Достаю один – острый. Пригодится. Только рукоятки больно веселенького оранжевого цвета. Заваливаюсь на диван. Чехол измазан тайским соусом и засохшей спермой. Кандинский напоминает о Нью-Йорке, Нью-Йорк – о сексе.

Раздается стук в дверь, и в комнату вламывается девица, похожая на тех, что я видел из окна такси: на каблуках, размалеванная, в обтягивающем платье. Секси, конечно, но не настолько, как ей кажется. Такой человек мне тоже здесь нужен. И желательно без трусов, с раздвинутыми ногами прямо здесь и сейчас.

– Спокуха! Я Дилайла. Пришла за своим блендером.

Еле удерживаюсь, чтобы не рассказать, как ее за глаза называют липучкой. Впрочем, тарахтит она как пулемет, так что даже при желании слова не вставить. Работает Дилайла в ночную смену (как поговаривают), живет прямо надо мной – «заранее извини за шум, стены здесь бумажные» – и хочет забрать блендер, который ей обещала эта «чертова кокаиновая шлюшка». Без стеснения заглядывает подряд во все шкафы и с грохотом захлопывает дверцы.

Она кипит от ярости. Может, догадывается о всеобщем заговоре против ее вагины? Тычет в Кандинского.

– Вообще-то это тоже мое. Но, похоже, картинка в твоем вкусе, да? Поди, даже знаешь, кто художник?

– Эндрю Уайет[4]4
  Эндрю Ньюэлл Уайет (1917–2009) – выдающийся американский художник-реалист; практически полная противоположность абстракционисту В. Кандинскому.


[Закрыть].

– Молодец, не то что Брит. Харви «Заткнитесь» рассказал о ней?

Ясно, значит, тут у всех есть погоняло.

– Немного. Как я понял, печальная история.

Дилайла сообщает, что Брит явилась в Эл-Эй, чтобы стать актрисой, но кончила шлюхой.

– Ее в Вегас пригласили. Она еще меня с собой зазывала. Говорила, повеселимся на халяву, отдохнем – и домой.

– Хм.

– Вот-вот. Я даже сумку собрала. Нет, конечно, лететь не собиралась, хотела просто посмотреть, вдруг в аэропорту будут знаменитости, про которых я смогу написать. И вот я такая приехала, а она мне и говорит: «Ой, кстати, реши, с кем будешь спать. Можно всего двух выбрать, ничего страшного».

– И кого ты выбрала?

– Ха, – отвечает она невозмутимо. – Вот уж дудки. Я сказала, что если она сядет на самолет, сразу позвоню в полицию и ее родителям.

– Позвонила?

– Нет, конечно. Через пару дней встретила ее в аэропорту, отвезла в «Баскин Роббинс» и дала выплакаться.

Иду на кухню и достаю блендер из шкафа над холодильником. Дилайла осматривает меня с головы до ног.

– Зовут-то тебя как?

– Джо Голдберг. А тебя?

– Я же сказала.

– Ну да. А по-настоящему?

Вздыхает.

– Мелани Крейн. Но теперь все в прошлом. Нет больше той неудачницы, которая вылетела с факультета журналистики из-за романа с женатиком из «Нью-Йорк таймс». – Она пожимает плечами. – Теперь я тайный репортер и литературный негр. Вот за что я люблю Лос-Анджелес. Тут можно начать жизнь с чистого листа. Оставить прошлое позади.

Неудачницы все так думают, и Эми не исключение. Она тоже надеется оставить прошлое – меня! – позади. Не тут-то было, дурочки. В прошлом остается лишь то, что прошло и уже не болит.

– Дай мне свой номер, – требует Дилайла, отмывая блендер. – Возьму тебя как-нибудь с собой на вечеринку – меня часто приглашают. Хоть город посмотришь. Местные только в «Птицы» и «Ла Пубелль» таскаются. Скука. – Она вздыхает и принимается объяснять, что первая забегаловка вполне гостеприимная и прикольная, а во второй, французской, тусуются в основном хипстеры.

Мне вдруг вспоминается эпизод из сериала «Офис», когда герой Б. Дж. Новака сначала заявляет, что не намерен вливаться в коллектив, а потом случайно забывает сырную лепешку в духовке, устраивает пожар и получает кликуху, как и все прочие обитатели офиса, – «Поджигатель».

Я не из тех, кто ходит в забегаловки или хипстерстерские кафе, поэтому диктую Дилайле телефон. Она может мне пригодиться.

– А вообще, я лицемерка, – смеется она (интересно, в Эл-Эй все озвучивают о себе то, что в Нью-Йорке предпочитают хранить в тайне?). – Я ведь часто бываю в «Птицах». У меня даже татушка есть со строчкой из их фирменной песни. Мне нравится заканчивать там вечер, после всех тусовок.

Она наклоняется вперед, задирает платье и слегка раздвигает ноги, чтобы я мог прочитать слова, выбитые у нее на внутренней стороне бедра, гладко выбритого, покрытого автозагаром. Это «Don’t Stop Believin’» группы «Джорни», затасканная до тошноты в «Клане Сопрано», «Лузерах» и во всех барах Америки.

– Знаю, песня – отстой, – говорит она и хлопает меня по макушке, чтобы я отодвинулся. – Но здесь не проживешь, если перестанешь верить.

Дилайла почти особенная. А для девушки хуже нет, чем быть «почти» – почти красивой или почти умной. Есть в ней какая-то незавершенность, неуверенность. Эми совсем другая. Ей все дается легко: она выше, симпатичнее, сексуальнее, умнее. Будет преспокойно сидеть перед тобой нога на ногу, с немытой головой и есть чернику из контейнера. Даже если эти двое познакомятся, подругами точно не станут. Дилайла – девушка, которая пытается; Эми – которая берет. Правда, теперь я знаю, что первое лучше.

Повисает молчание. Стоит мне сделать шаг, и мы будем вместе: я помогу ей избавиться от бесполезных надежд, тянущих вниз, а она избавит меня от Эми. Но я не хочу избавления. Я хочу мести, а Дилайла хочет свой блендер. Машет «пока». Выходит и закрывает за собой дверь. Занавес.

Скачиваю альбом «Джорни». Представляю гладкое бедро Дилайлы, прижатое к моему лицу, и кончаю прямо на розовый диван. Потом принимаю душ, влезаю в джинсы (принципиально не стану носить шорты), натягиваю футболку, выгребаю из холодильника протухшую жратву (не хватало еще подхватить заразу) и выкидываю в мусорку. Проходя мимо стеклянной коробки, в которой находится офис Харви, заглядываю внутрь. Старик делает селфи, а мое мусорное ведро стоит на полу (вот гад, так и не вернул). В Нью-Йорке я месяцами мог не встречать соседей. Здесь же все хотят быть на виду. И это желание так ослепляет, что люди ничего не замечают вокруг. Харви даже не обратил на меня внимания, когда я проскользнул мимо его двери и вышел на охоту.