Текст книги "Охота на дьявола"

Глава 14. Любить Кресуэлла

Комнаты Одри Роуз

Пятая авеню, Нью-Йорк

5 февраля 1889 года

– Ты уже решила, что завтра сделаешь с волосами? – спросила Дачиана, поправляя перед зеркалом собственную высокую прическу. – Если уложишь так, сможешь показать то потрясающее ожерелье.

– Или можешь распустить их, и плевать, что скажут остальные, – добавила Иляна с очаровательным, как всегда, румынским акцентом.

Она бросила критический взгляд на Дачиану, расчесывая собственные локоны.

– Все равно фата скроет ожерелье.

– Да, но после церемонии она будет разгуливать без этой ерунды. – Дачиана воткнула в волосы цветок. – Возможно, в первую брачную ночь нашему другу больше понравится, чтобы ее волосы были убраны и не мешали.

Она поиграла бровями, и мне даже не нужно было оборачиваться, чтобы быть уверенной: тетушка Амелия неистово крестится и собирается грохнуться в обморок.

– Мисс Кресуэлл!

Тетя схватила с туалетного столика веер и принялась яростно обмахивать им свое побагровевшее лицо. На лбу у нее неприятно запульсировала жилка.

– Пожалуйста, следите за своим языком.

– Мои извинения, леди Кларенс. Мисс Кресуэлл любит говорить правду. – Иляна тяжело вздохнула, и я с трудом удержалась от улыбки. Она на собственном опыте знала, каково любить Кресуэллов.

– Они совсем скоро поженятся, – сказала Дачиана. – Полагаю, в постели они будут не просто держаться за руки. Она может забеременеть только от того, как они смотрят друг на друга, когда думают, что никто не видит. Сейчас это было бы совершенно неприлично, особенно перед первым блюдом.

Все в комнате тотчас затаили дыхание. Дачиана повела плечом и вернулась к созерцанию своей прически, словно и не бросала только что интимных намеков и чуть не довела мою тетушку до апоплексии. Упоминание таких вещей, как беременность, и ее медицинские объяснения просто недопустимы в приличном обществе.

Иляна воздела очи горе, как будто безмолвно сообщая, что учить Кресуэллов тактичности – безнадежное дело.

– Вот. Это будет превосходно.

Лиза открыла модный журнал и, чтобы всех отвлечь, показала иллюстрацию со сложной прической.

– Видишь, как естественно падают ей на плечи завитые локоны, а половина прядей заплетена в косы, уложенные короной? Очень изысканно и интересно. Думаю, еще мы можем вплести тебе в косы флердоранж и украсить драгоценными камнями. Получится корона из цветов и драгоценных камней.

Прикусив губу, я рассмотрела прическу. Надо думать, это последний писк моды, но мне она больше напоминала растрепанное воронье гнездо. Не хватало только прутьев и сухих листьев. Я возблагодарила Бога, что свадьба назначена не на осень, иначе мне в волосы понатыкали бы именно эти украшения. Томас упал бы на алтарь от смеха. Хотя, может быть, оно того стоило бы.

Сообразив, что Лиза ждет ответа, я вымолвила лучший комплимент, какой смогла придумать.

– Она… интересная.

Дачиана с Иляной фыркнули, но сердитый взгляд кузины заставил обеих зажать рты руками в тщетных попытках подавить смешки. Я бросила на них свой самый умоляющий взгляд – все эти прихорашивания уже начинали меня раздражать.

– Если позволите, – Дачиана грациозно вскочила на ноги, – схожу к брату и отправлюсь отдыхать.

Она взяла меня за руки и расцеловала в обе щеки.

– Доброй ночи, Одри Роуз. Выспись. Завтра мы официально станем сестрами! Не могу выразить, как я счастлива, что ты войдешь в мою семью. Даже не знаю, кто этого больше ждет: я или Томас!

Иляна театрально вздохнула, глянув на Дачиану: «Кресуэлл!» и обняла меня на прощание.

– Увидимся утром. Постарайся спать крепко. Обещаю, свадьба будет незабываемой.

Я глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

– Ты так думаешь?

Она кивнула.

– Ты просто подойдешь в красивом платье к Томасу, вы обменяетесь клятвами, поедите пирожных – и в ваших жизнях начнется новая глава. Совместная. Все будет замечательно, вот увидишь.

– Спасибо.

Я обняла ее крепче.

Как только они ушли, Лиза опять ткнула в картинку в журнале.

– Ну что?

Я сглотнула, надеясь, что растущий ужас не отражается на моем лице.

– Может, лучше всего будет простая прическа. Платье и так богато украшено – весь этот бисер и вышивка, да еще и бриллиантовая диадема…

Я замолчала, заметив, как тетушка с кузиной напряглись от моего недостаточного воображения.

– Вы правы. Давайте завьем волосы, утром посмотрим, как будут выглядеть локоны, а потом уже решим.

Уладив этот конфликт, Лиза усадила меня на бархатную скамейку перед туалетным столиком и начала накручивать и закалывать небольшие прядки моих волос. Я постаралась не морщиться, когда она в пылу стараний нечаянно выдернула несколько волосков.

– Не надо так морщиться, – проворчала тетушка Амелия, наклоняясь ко мне и щипая за щеки, пока, я уверена, у меня не полопались все кровеносные сосуды. Я могу умереть от внутреннего кровотечения еще до рассвета. – У тебя появятся морщинки, и ты будешь в двадцать лет выглядеть как пережаренный гусь. Хочешь, чтобы муж так скоро перестал тебя желать?

Я выдохнула и мысленно досчитала до трех.

– Потому что вместо меня он захочет рождественского гуся? – Я вскинула брови. – Говорят же, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

Лиза попыталась за кашлем спрятать смех и бросилась к моему сундуку рыться в вещах. Я сделала еще один глубокий вдох и считала до тех пор, пока очередной резкий ответ не растаял у меня на языке. Я сильно сомневалась, что кто-то ведет такие беседы с Томасом в предсвадебный вечер. Мужчины гордятся старением. Они могут облысеть и отрастить живот и все равно отхватить завидную добычу и жениться на невесте на двадцать лет моложе себя. А юным леди небеса запрещают стареть и гордиться морщинами – теми самыми морщинами, которые говорят о хорошо прожитой жизни, о том, что нам хватило решимости жить счастливо, ни на кого не оглядываясь. Я нахмурилась своему отражению.

– Выпрямись. – Тетушка Амелия слегка хлопнула меня по спине веером. – У тебя совершенно неправильная осанка. Если ты завтра будешь горбиться, диадема свалится с твоей умной головы. Ты же хочешь хорошо выглядеть перед своим женихом? Я не могу…

– Мама просто любит тебя, а пристает с пустяками только потому, что волнуется о том, чтобы завтрашний день прошел гладко. Правда, мама?

Не дожидаясь ответа, Лиза протянула мне коробку, перевязанную широкой красной лентой. Я с любопытством взяла. Судя по весу, в ней какая-то одежда.

– Это вещица, которую я увидела в модном квартале. Это для твоей брачной ночи, но можешь примерить заранее, чтобы убедиться, что тебе подходит.

Я начала развязывать ленту, но Лиза удержала мою руку.

– Откроешь позже.

Сделав вид, что не слышала последней инструкции, тетушка Амелия продолжила проворно накручивать мои волосы и скалывать шпильками, хотя я могла поклясться, что заметила, как слегка увлажнились ее ресницы прежде, чем она сморгнула. Когда она заколола последнюю шпильку, я сжала ее руку и искренне сказала:

– Спасибо, тетя. Завтра будет превосходный день.

Глава 15. По своей воле

Комнаты Одри Роуз

Пятая авеню, Нью-Йорк

5 февраля 1889 год

Тетушка Амелия и Лиза ушли к себе, а я сидела за туалетным столиком, поправляла сотни шпилек, которые мне воткнули в волосы во имя моды, и гадала, стоят ли обещанные мягкие «естественные» локоны неудобного ночного сна. Несомненно, нет. Свадьба теперь казалась мне спектаклем, как будто ею занялся Мефистофель со своей труппой и создал еще одно представление «Лунного карнавала».

Конечно, я не могла отрицать, что дорогие оранжерейные цветы и платье принцессы были прекрасны, но мне хотелось бы пойти к алтарю такой, какая я есть. Я просто хотела быть с Томасом, и для этого не требовалось помпы и церемоний. Я бы с удовольствием произнесла свои обеты без зрителей, хотя понимала, что родные и близкие старались сделать этот день особенным для нас, и хотела разделить их праздник и хорошее настроение. Но всему есть предел.

Я начала вытаскивать шпильки, глядя, как мои волосы раскручиваются, словно черные веревки, и падают на плечи. Гораздо лучше всласть выспаться и завтра чувствовать себя отдохнувшей, чем утром страдать и прикидываться радостной.

– Хорошо выглядеть перед женихом. Как же.

Я покачала головой. Тетушка Амелия совсем не понимает мистера Томаса Кресуэлла. Я фыркнула от одной мысли о требованиях вести себя или выглядеть определенным образом, чтобы ублажить его.

Томас не возражал бы, если бы я явилась в церковь в своем лабораторном фартуке, с прилипшими к подолу опилками и скальпелем в руке. На самом деле проказник предпочел бы именно это. Он действительно любит меня такой, какая я есть.

И дело не в чепухе «он любит меня, несмотря на». Томас видит меня со всеми моими недостатками, и его все устраивает, как и меня в нем. Нам не нужно дополнять друг друга. Каждый из нас сам по себе цельная личность, поэтому вместе мы гораздо сильнее, чем символические две половинки одного целого. Наша связь удвоила нашу силу, и ничто не могло ее разорвать. А после завтрашнего дня никогда не сможет.

Я перевела взгляд на новый пеньюар, вернее, на его почти полное отсутствие. Как только родственницы ушли, я открыла подарок и сразу же поняла, почему Лиза велела подождать. Она подарила мне прозрачный пеньюар кремового цвета с вышитыми в стратегических местах цветами. К нему прилагалась ночная сорочка из прозрачного кружева. Вместе они лишь намекали на наготу, но по отдельности открыто демонстрировали мое тело.

Примерив их, я не ощутила себя ходячей провокацией, а наоборот, почувствовала уверенность. Мой силуэт вырисовывался на фоне мерцающего за спиной пламени. Я завязала ленты низкого выреза и провела ладонями по своим плавным изгибам, разглядывая отражение. Меньше чем через сутки я надену это на супружеское ложе. Часы отбили двенадцать ударов и быстро прогнали мысли о завтрашних приготовлениях ко сну. Я вернулась к волосам. Уже поздно, а мне нужно попытаться заснуть до рассвета.

Освободив половину волос, я подалась вперед, рассматривая себя в зеркале в поисках намека на панику или желание сбежать. Но увидела только восторг. Чистый и сияющий. Щеки разрумянились, а зеленые глаза сверкали. Я наконец стала розой с нежными лепестками и острыми шипами, про которую всегда говорила мама. Постоянные приступы нервозности, мучившие меня при мыслях о браке, сменила чистая безмятежность. Без всяких тревог и сомнений.

Я готова стать леди Одри Роуз Кресуэлл.

Имя давало мне силу. Вероятно, потому, что я выбрала его сама, а не потому, что получила при рождении или так желал мой муж. Томас предельно ясно дал понять, что я свободна быть кем захочу, а если миру не нравится, то пусть смирится. Отец не особенно одобрял эту идею, но уступил моему будущему мужу, который никому не навязывал свою волю. В возможности выбора заключена сила. И я выбирала бы Томаса в каждой жизни, если бы это было возможно.

Я улыбнулась.

– Ты и правда меня околдовал, Кресуэлл.

– Всегда приятно это слышать, Уодсворт, хотя и не удивительно.

Я дернулась назад и уронила последнюю шпильку. В зеркале отразилось озорное лицо Томаса, который проскользнул в мою комнату и быстро закрыл за собой дверь.

– Ты видела, как я красив в этом костюме?

Я прижала ладонь к колотящемуся сердцу, потрясенная тем, что он услышал то, чего не следовало.

– Одри Роуз.

Он низко поклонился, выпрямился, и его взгляд остановился на моем пеньюаре. Я развернулась на скамейке, позволяя пламени камина осветить контуры моего тела, и Томас позабыл свои колкости. Я постаралась удержаться от смеха при виде того, как по его шее пополз легкий румянец, а кадык дернулся, когда он нервно сглотнул.

– Я… – Он медленно выдохнул, словно собираясь с мыслями. – Ты…

– Да? – подбодрила я, когда больше ничего не последовало.

Я никогда не думала, что увижу Томаса Кресуэлла потерявшим дар речи, и смаковала эту его неловкость.

– Я понял, что больше не смогу называть тебя Уодсворт.

– О? И ты не придумал ничего лучшего, как прокрасться ко мне в спальню в полночь, чтобы сказать об этом?

Я похлопала рядом с собой по скамейке. После недолгого колебания Томас пересек комнату и присоединился ко мне. Я смотрела, как трещит пламя в камине.

– Теперь ноги мерзнут у тебя?

Он скрыл свою неловкость за самодовольным видом.

– Прости, что разочарую, любовь моя, но сегодня вечером моим пальцам на редкость тепло. – Томас поднял ноги и покрутил начищенными ботинками. Подняв штанины, он показал пару толстых вязаных носков. – Просто придется приноровиться звать тебя Кресуэлл. Получится, будто я разговариваю сам с собой. Не то чтобы я плохой собеседник. Вообще мне нравится вести жаркие споры с самим собой.

Он замолчал, ерзая на месте, и я поняла, что он старается не смотреть на меня слишком долго. Томас столько раз дерзко флиртовал со мной, и я не могла поверить, что он так засмущался, столкнувшись с ночной сорочкой. Во время нашего купания он так не терялся. Может быть, это возвышавшаяся рядом кровать так его нервировала?

– Я попробовал называть Уодсвортом Сэра Исаака. – Томас сверкнул улыбкой. – Боюсь, он не согласен.

Я тихонько фыркнула.

– И почему это меня не удивляет?

Томас взял меня за руку и, нежно перевернув ее, начал выводить линии на моей ладони. Внезапно его лицо посерьезнело, челюсти крепко сжались.

– Еще есть время, знаешь… если ты передумала. Насчет… этого всего. Я знаю, что все идет гораздо быстрее, чем тебе бы хотелось. Большинство помолвок длятся как минимум шесть месяцев, да и возраст. Если ты предпочитаешь подождать…

Я повернулась и, глядя в глаза, обхватила ладонями его лицо. Провела большим пальцем по его подбородку, восхищаясь тем, как приятно просто прикасаться к нему.

– Томас Кресуэлл, я никогда в жизни не была более уверена или готова. – Он собирался возразить, поэтому я быстро поцеловала его. – На самом деле я не могу дождаться утра. Мы никогда ничего не делали по чужим правилам. Так чего переживать сейчас?

– Ты уверена? – усомнился он.

– В нас? Совершенно.

– Откуда ты знаешь, что готова?

– По многим причинам, – осторожно ответила я.

– Назови мне самую скандальную.

Его просьба должна была прозвучать легкомысленно, но в ней сквозило беспокойство. Томас так и не избавился от страха быть отвергнутым.

Я наклонилась к нему, вдыхая аромат кофе и спиртного. Отец предложил ему виски или он так нервничал, что выпил в одиночку?

– Я хочу засыпать у тебя на груди и просыпаться в твоих объятиях. Я жажду свободно обнимать и целовать тебя, когда хочу и сколько хочу. Я хочу узнать, как ты дышишь, когда засыпаешь. Я хочу… – Я отстранилась, и витиеватые фразы замерли у меня на языке. Этот шут чуть не подпрыгивал на месте. – Ты чего улыбаешься? Я тут говорю серьезные вещи, а ты ведешь себя так, словно тебе или нужно в уборную, или ты сидишь на муравейнике, каким-то образом оказавшемся посреди моей комнаты.

– Извини. – Он упал на колени передо мной и все с той же дурацкой улыбкой взял мои ладони в свои. – Я не смеюсь, просто… ты совсем не опускала глаза и не сжимала пальцы.

Я подняла глаза к небу, гадая, хочу ли просить пояснений.

– Кресуэлл, во имя королевы, какое отношение имеют мои пальцы к объяснению в любви?

– Прямое.

– Я…

Он накрыл мои губы своими. В отличие от других поцелуев украдкой, начинавшихся медленно и нежно, в этом чувствовалось страстное желание. Каждое прикосновение губ и языков зажигало новую искру, и вскоре мое тело охватило пламя. Судя по жарким поцелуям и бесстыдным рукам, мы оба больше не хотели сдерживаться. Мы ступили на опасную почву, отчего падение казалось еще более захватывающим.

Томас все еще стоял на коленях передо мной, так что я притянула его ближе, он обвил мою талию обеими руками и инстинктивно прижался ко мне. Оставив мои губы, он принялся целовать мою шею и гладить бока, не пропуская ни дюйма. Собрав мои волосы в кулак, он бережно запрокинул мою голову, открывая горло, и я чуть не потеряла остатки здравого смысла. Не знаю, кто сделал следующий шаг, но внезапно его сюртук оказался на полу, а следом и мой пеньюар.

Прохладный воздух овеял кожу, и я не сдержала резкий вдох. Пеньюар сохранял хоть какую-то благопристойность, ночная сорочка же не оставляла простора воображению. Даже в приглушенном свете мое тело было прекрасно видно. Словно только что осознав это, Томас сел на пятки, быстро и неровно дыша, совсем как я.

На краткий миг он показался неуверенным.

– Это все, что нужно, чтобы закрыть твой порочный рот? – Я подняла бровь в надежде, что колкость скроет моё собственное нарастающее смущение. Мы были одни в спальне, полураздетые, в ночь перед свадьбой. Я лихорадочно искала причину отослать его прочь. – Если бы я знала, то давно бы уже оделась так.

Взгляд Томаса метнулся к моему лицу. В нем читалась такая неприкрытая страсть, что я проиграла свою тщетную битву с викторианской моралью. Он выглядел как мужчина, который обнаружил свое сокровенное желание во плоти и жаждет тотчас им овладеть. Я поняла, что его сдерживают только уважение ко мне и моему выбору. Один едва заметный кивок – и он сорвется.

Пульс зачастил, когда я молча дала ему разрешение, отчаянно, почти до боли желая, чтобы он снова касался меня. Томас Кресуэлл никогда меня не разочаровывал. Он подался ко мне, втиснувшись между моих ног.

– Твоя сорочка прекрасна, но меня привлекает и пленяет твой ум.

Он обвел взглядом тонкое кружево и смял полупрозрачную ткань на моем бедре, вызвав новую волну желания. Его прикосновения опьяняли. Я против воли выгнулась, стремясь к большему.

– Твое тело…

Его взгляд задержался на лентах. Я наслаждалась элегантностью сорочки и чувствовала себя в ней одновременно дерзкой и нежной. Томас, похоже, оценил ее по другим причинам и больше не скрывал, как сильно хочет меня. Я глубоко вдохнула и подавила порыв полностью раздеть его. Если он и дальше будет так на меня смотреть, я потеряю контроль.

– Сила духа.

Обжигающий взгляд Томаса прошелся по мне, не упуская ничего, и чем ниже он опускался, тем более неровным становилось его дыхание. Если бы взглядом можно было съесть, он бы меня проглотил целиком. И я хотела большего. В пальцах ног зародилось тепло и, словно мед, распространилось по телу. Казалось, будто Томас догадался, куда поднимается тепло, и был не против проследить сладкий путь губами. От этого образа у меня чуть сердце не остановилось. Я вцепилась в края скамейки в тщетной попытке взять себя в руки.

Неправильно расценив мою реакцию, Томас застыл.

– Я должен уйти…

Я уставилась на его губы, стараясь укротить эмоции. Он должен уйти в свои комнаты. И я должна его отпустить. Наша добродетель сможет отправиться к черту всего через несколько часов, после свадьбы.

Но вместо того, чтобы согласиться, я притянула его к себе, схватив за пояс брюк. Я больше не хотела ждать. Он был нужен мне. Неожиданно засмущавшись от своего порыва, я отвела глаза.

– Останься сегодня со мной. Прошу.

Томас поднял мой подбородок и пристально посмотрел в глаза, и я с полной уверенностью поняла, что он даст мне все, чего я захочу, и даже больше.

– Навсегда, Одри Роуз.

На этот раз наши поцелуи были осторожными и неспешными, и все же ненасытными. Нас больше ничего не сдерживало. Ничто не мешало поддаться основным инстинктам. Моя нагота и беззащитность разбудили в Томасе нечто, возможно, неведомое ему самому. Я не могла думать ни о чем, кроме его пальцев и губ. Тех мест, которых они касались, исследовали, гладили. Исчезло общество. Исчезли правила. Не осталось никого и ничего, кроме нас двоих, полностью потерявшихся в своей маленькой вселенной, где наши тела были неизведанными галактиками.

Когда Томас отстранился и посмотрел мне в глаза, я поняла, что он увидел ответ на свой невысказанный вопрос. Не произнеся ни слова, он поднял меня с бархатной скамейки и перенес на кровать, удобно устроившись сверху.

Ни один из нас не делал этого раньше – не любил так яростно или свободно, – и, не задумываясь о деталях, я полностью отдалась чувствам.

– Я люблю тебя, Одри Роуз.

Томас провел рукой от щиколотки вверх по икре, вызвав мурашки и восхитительное покалывание, и снял чулок. Его движение было таким плавным, что казалось самым естественным действием на свете. Он повторил то же самое с моей больной ногой, стараясь действовать как можно бережнее, что заставило меня желать его только сильнее. Он коснулся губами моего шрама, выказывая нежную любовь каждому участку моего тела.

Слегка дрожащими пальцами я расстегнула пуговицы его рубашки, восхищаясь тем, как он прекрасен и внутри, и снаружи. Татуировка уже зажила и действительно была произведением искусства. Можно подумать, ему требуются украшения, чтобы улучшать свое и так совершенное тело.

– Откуда такой… рельеф? – спросила я, проводя ладонями по его на удивление твердой груди. – Ты берешь тайные уроки фехтования, о которых мне следует знать? Это… – я показала на него, – не имеет смысла.

– Сказать правду? – засмеялся Томас, кажется, немного расслабившись. – Я каждый день таскаю трупы в лаборатории. Это и держит меня в форме. Кроме того…

Он спустился поцелуями по моей шее к ключице, уделив внимание участку над сердцем.

– Я действительно беру уроки фехтования по желанию отца. – Заметив мой ошарашенный вид, он широко улыбнулся. – Я предупреждал: твоя жизнь будет полна сюрпризов, любимая.

При этих словах я затрепетала от восторга. У нас впереди целая жизнь, чтобы открывать тайны друг друга. Я приподнялась на локтях и прижалась губами к его коже, исследуя его широкую грудь. У него перехватило дыхание, и я эхом повторила этот звук, когда Томас потянул в стороны ленты моей сорочки, не отрывая глаз от моего лица, готовый уловить малейший намек на колебание или молчаливую просьбу остановиться.

Он их не найдет, даже если воспользуется своей впечатляющей дедукцией. Через несколько часов мы станем мужем и женой, и я готова сделать его полностью своим.

Через считаные секунды мы уже разделись. Томас углубил наш поцелуй и медленно, осторожно опустился на меня, отчего меня окутало новое ощущение жара, почти не поддающееся описанию. Наши тела сплелись, и меня полностью поглотило волшебство нашей любви.

Сердце колотилось, кожа пылала, каждое прикосновение и ласка пробуждали сотни ощущений, соперничавших за мое внимание. Без усилий наши тела точно знали, что делать, как реагировать, и любой намек на неловкость исчез, когда мы двигались вместе, потерявшись в поцелуях. Я представляла себе неуклюжую и неумелую возню, боялась, что мой разум обратится к анатомическим схемам и станет отвлекать меня от момента, заставляя нервничать из-за техники. Но можно было не беспокоиться. Меня слишком поглотило ощущение нашей соприкасающейся кожи без всяких преград. Ощущение его. Нас. Я комкала простыню, изо всех сил стараясь не выкрикнуть его имя.

– Одри Роуз, – прошептал Томас, замерев на мгновение.

Моим ответом стал поцелуй, мольба. Теперь пристальное внимание дедукции Томаса сосредоточилось полностью на мне, на каждом вдохе и выдохе. Он чутко прислушивался, реагируя и двигаясь, чтобы вызвать те же волны восторга, пока мне не стало казаться, что я покинула свое тело и стала звездой, несущейся по огромной вселенной.