Текст книги "Охота на князя Дракулу"

У меня голова пошла кругом. Не может быть, чтобы мы с Томасом сейчас всерьез разговаривали о том, что он считает лучшим для меня! Но прежде, чем я сумела сформулировать ответ, он добавил:

– У нас нет причин сейчас оставаться здесь, Уодсворт. Твой дядя – превосходный наставник, и мы будем продолжать учиться под его руководством, пока тебе не станет лучше. – Он глубоко вздохнул, словно бы набираясь мужества продолжить. – Я сейчас же напишу твоему отцу и сообщу ему об изменении планов. Так будет лучше.

Воображаемые решетки воздвиглись вокруг меня, образуя клетку. Именно это и было причиной моего беспокойства, связанного с помолвкой. Я чувствовала, как моя самостоятельность ускользает от меня каждый раз, как Томас принимался советовать, что мне надлежит сделать. Разве не так это происходит? Основные права и желания медленно разрушаются под воздействием чужих представлений о том, как ты должен поступать.

Я никогда не узнаю, что лучше для меня, если кто-то будет сопровождать непрошеными советами каждый мой шаг. Ошибки – это способ приобрести опыт, а не конец света. А что, если я сейчас как раз и совершаю ошибку, когда гоню себя вперед, вместо того чтобы встать лицом к лицу с призраками прошлого? Но выбор должна сделать я, и никто иной. Я думала, что Томас это понимает, что уж настолько-то он меня знает. И когда-то так оно и было. Но отчего-то он теперь перестал думать головой. Где-то по пути мистер Томас Крессуэлл – или, точнее, бесчувственный сухарь, как его называли, – отрастил себе уязвимое человеческое сердце.

Я не могла стерпеть, чтобы он съехал на одобряемую обществом роль мужчины и принялся обращаться со мной как с существом, нуждающимся в защите и опеке. Я уважала его и восхищалась им и ждала в ответ такого же отношения. Я знала, что мне придется проявить резкость, чтобы заставить его опомниться, но это не доставляло мне удовольствия.

Сердце – штука прекрасная, неистовая, но хрупкая. А я вовсе не желала разбить сердце Томаса.

– Если вы способны к чему-либо прислушаться, мистер Крессуэлл, – сказала я ровным тоном, – то выслушайте меня. Пожалуйста, не допускайте такой ошибки и не говорите мне, что будет для меня лучше, как будто вы – единственный авторитет в этом вопросе. Если вы хотите вернуться в Лондон, вы вольны это сделать, но я с вами не поеду. Надеюсь, я высказалась достаточно ясно.

Я не стала ждать, что он ответит. Я развернулась и зашагала в сторону замка, оставив и Томаса, и нашего скончавшегося соученика позади, но сердце мое билось неровно.

Глава одиннадцатая
Нечто недоброе

Покои Анастасии

Camera Anastasiei

Замок Бран

2 декабря 1888 года

– Иляна сказала, что с тех пор, как тело Вильгельма принесли в замок, князь Николае занят тем, что громит свою комнату. Ваш класс будет выполнять вскрытие завтра, после того, как дядя изучит труп.

Анастасия отпустила горничную и теперь стояла перед зеркалом, вынимала булавки из своих золотых кос и причудливо укладывала их по-новому на макушке. Ее покои были немного больше моих и располагались этажом выше наших учебных кабинетов. Молдовеану позаботился, чтобы его подопечная не испытывала недостатка ни в чем. Что свидетельствовало, что у него все-таки есть сердце.

Моя новая подруга щебетала, пересказывая ходившие в замке слухи о князе, но я поймала себя на том, что то и дело отвлекаюсь на размышления о самом здании замка. Академия почти опустела в канун рождественских праздников, не считая нашей группы претендентов и основной части персонала, а коридоры, ведущие сюда, были полны уголков и ниш, в которых стояли как научные, так и религиозные скульптуры. В промежутках между нишами висели гобелены с изображениями посажения на кол и прочих отвратительных сцен. Анастасия объяснила мне, что это события времен правления Влада, его победы, увековеченные в этих залах.

На одном из постаментов стояла грудная клетка под стеклянным колпаком, на другом – легкие. Еще к одному я не решилась присматриваться внимательно – там вокруг креста обвивалась змея. Временами эти коридоры напоминали мне дядину лабораторию и его специфическую коллекцию. В других же местах у меня мурашки ползли по коже. Хотя лучше уж размышлять о мрачном замке, чем иметь дело с нынешним разговором о Николае.

– Вспыльчивость – это показатель эмоциональной нестабильности, я это прочла в журнале прошлым летом, – сказала Анастасия. Ее ни капли не смущало, что я не отвечаю на ее щебетание. – Оно определенно воздействует на положение князя Николая в академии. Сомневаюсь, что он восстановит душевное равновесие до конца вашего пробного курса. Весьма печально для него. Зато неплохо для остальных.

Меня мутило от вины: князь горюет о своем умершем кузене, а мы тут сплетничаем о нем. Я хотела получить место в академии, но совершенно не желала, чтобы причиной тому стала временная слабость моих соперников. Или из-за внезапной смерти одного из них. Полагаю, мне еще было немного нехорошо из-за того, что я наговорила Томасу перед тем, как покинуть его в переулке. Мне на миг вспомнилось безжизненное тело Вильгельма. Меня по-прежнему продолжала беспокоить моя реакция на покойника. Всякий раз, как я оказывалась рядом с трупом, на меня наваливались воспоминания, которые мне хотелось бы забыть.

Если я не справлюсь с этим кошмаром в ближайшее время, я не удержусь в академии. И это, как я подозреваю, весьма порадует директора Молдовеану. Я поерзала на диване, провела рукой в перчатке по деревянному подлокотнику.

– А почему ваш дядя допускает молодых женщин в академию, если он их так презирает?

– Строго говоря, он мне не родственник. – Анастасия потянулась за своим дневником. – Хотя мог бы им быть стать, если бы мою тетю не убили.

– Как печально слышать это, – сказала я. Мне не хотелось углубляться в эту тему и распрашивать о потенциально жутких подробностях. – Терять близких – это самое ужасное, что только может случиться с человеком.

– Спасибо. – Анастасия печально улыбнулась. – Моя тетя не была заинтересована в образе жизни дамы, которую муж холит, лелеет, садит под замок и указывает, что ей делать. Молдовеану уважал ее. Никогда не давил на нее, чтобы заставить остаться с ним.

Анастасия заправила белокурую прядь за ухо, и я порадовалась краткому перерыву в разговоре. Я была ошеломлена. Отношения Молдовеану с его бывшей невестой так походили на то, что меня беспокоило в отношениях с Томасом! Я не простила директору его неблаговидного поведения, но я стала чуть лучше его понимать.

– Он сильно изменился после того, как было найдено ее тело, – сказала Анастасия. – Я понимаю, в это трудно поверить, но он держится так холодно потому, что считает, что это может когда-нибудь, в конце концов, спасти жизнь. Именно поэтому мне не дозволено стать студенткой, хотя он разрешает мне иногда пробираться на занятия.

Анастасия открыла дневник, и я не стала давить на нее, выспрашивая дополнительные сведения об убийстве ее тети. Я огляделась по сторонам, ища, чем бы занять себя, и заметила на столе книгу с латинскими изречениями. Чтобы пройти этот курс, надо отлично знать латынь. Ее мне тоже требовалось улучшить, хотя базовые знания у меня имелись, благодаря дядиным урокам. Секунды медленно тянулись в тишине. Я не могла избавиться от воспоминаний о боли на лице Томаса.

Я потеребила кружева перчатки.

– Интересно, какой же окажется причина смерти Вильгельма. У него был такой странный цвет лица… – У меня мурашки ползли по коже, но я зажала свой страх в кулак. – Не припоминаю, чтобы мне доводилось видеть тело в таком состоянии.

– Ужасно! – Анастасия наморщила носик. – Я и забыла, что вы осмотрели тело прежде, чем дядя заставил вас вернуться в замок. Я никогда не читала о подобных симптомах. – Она заговорила по-румынски так быстро, что я перестала ее понимать, потом поджала губы. – Извините. Я забыла, что вы еще недостаточно владеете языком. Не хотите сходить в библиотеку? Возможно, там вы найдете какое-нибудь объяснение этому странному состоянию.

– Может, завтра. Сейчас я слишком устала. – Я встала и кивнула на дверь. – Я, пожалуй, пойду приму ванну. Возможно, мы сможем заняться этим завтра.

– Марет[9]9
  Великолепно (румынск.).


[Закрыть]! Принять ванну – это отличная идея! Я последую вашему примеру. Обожаю хорошую ванну.

– Увидимся за завтраком?

– Конечно. – Уголки ее губ на мгновение опустились, а потом Анастасия широко улыбнулась. Она плюхнулась на диван с изяществом мешка картошки и схватила латинскую книгу. – Постарайтесь отдохнуть. Сегодня был такой трагический день! Надеюсь, завтрашний будет лучше.

Когда я тихонько пробиралась по коридору, возвращаясь из покоев Анастасии, факелы по большей части уже погасли. Ночной воздух посвежел от ледяных сквозняков, и я покрылась гусиной кожей, пока шла по пустому темному коридору. У скульптур таились темные силуэты, превосходящие их размерами. Я понимала, что это всего лишь тени, но в тусклом колеблющемся свете они походили на следящих за мной сверхъестественных существ.

Я вцепилась в свои юбки и старалась идти побыстрее, насколько решалась. Мне действительно казалось, будто за мной наблюдают. Но я не смела присматриваться, кто это – или что. Чьи-то глаза следили за моими движениями; отступая, я ощущала силу их взгляда. Я знала, что это невозможно, но все же… я оступалась, как олененок на дрожащих ножках, осознающий, что к нему незримо приближается хищник.

– Здесь ничего нет, – шептала я, – это не…

Тихий скрип половиц за спиной добавил мне адреналина в кровь. Я оглянулась; кровь оглушительно стучала у меня в ушах. Пусто. В коридоре никого не было. Просто у меня разыгрались нервы. Ни одна тень не сдвинулась с места. Казалось, что замок проникся моим настроением и вместе со мной затаил дыхание. Я стояла замерев. Секунды едва ползли. Ничего.

Я перевела дыхание. Это всего лишь коридор. Никаких вампиров или оборотней. Само собой, никакие зловещие силы не провожали меня по пути в комнату. Разве что к ним можно причислить мое собственное воображение. Я торопливо зашагала вперед, и шелест моих юбок заставлял сердце пуститься вскачь, пока сознание пыталось смягчить страхи.

Я миновала этаж юношей и направилась наверх, в свои покои в башне, и шла не останавливаясь, пока не услышала тихий щелчок закрывшейся за мной двери. Я прислонилась к ней спиной и закрыла глаза.

И тут же открыла снова, услышав резкий щелчок, и принялась осматриваться. Взгляд мой упал на камин, где на дровах плясали оранжево-красные и почти белые языки пламени. Таинственный звук оказался всего лишь треском поленьев в очаге. Обыденный звук, который приятно услышать непогожим вечером. Вздохнув, я отправилась в спальню. Возможно, если я заберусь в кровать и оставлю этот день позади, завтра утром все наладится, в точности как сказала Анастасия.

Но войдя в комнату, я почувствовала, что что-то не так. Постель была не тронута, большой шкаф и сундук тоже были закрыты. Но на тумбочке, опираясь на керосиновую лампу, стоял конверт, и на нем почерком, знакомым мне не хуже собственного, было написано мое имя. Всю прошлую осень я наблюдала, как он делал записи, когда мы вместе с дядюшкой проводили вскрытия. Когда я прочитала письмо, сердце мое лихорадочно забилось уже по иной причине.

«Жду тебя в моих комнатах в полночь.

Всегда твой,

Крессуэлл».

Жар вспыхнул у меня под кожей, собираясь в груди. Идти в комнаты Томаса в такой час ночи было… безрассудно и наверняка скомпрометирует меня. Также я была уверена, что это послужит основанием для исключения. Не говоря уже о полной гибели моей репутации. Ни один приличный молодой человек не захочет назвать меня своей женой, каким бы невинным ни был этот мой визит. Прокрасться в комнаты к Томасу было куда опаснее, чем встретить любого бессмертного призрака, бродящего по замку, но все же эта мысль вызывала меньший страх. Я хотела увидеть Томаса, извиниться перед ним за свою чрезмерно бурную реакцию. Он не заслуживал, чтобы я обрушивала на него всю тяжесть моего беспокойства.

Я мерила шагами комнату, прижимая письмо к груди. Мне невыносимо было думать о том, как отреагирует отец, если мое имя будет запятнано, и все же мысль глубоко засела во мне и не хотела сдаваться. Если я так страшусь брака, то возможно, если меня поймают, это на самом деле не станет для меня погибелью. Вполне вероятно, это может стать моим возрождением.

Я глянула на себя в зеркало. В зеленых глазах светилась надежда. И возбуждение. Как давно я не видела в них такой искренней заинтересованности!..

Не колеблясь более, я оставила свои покои, и, когда часы во внутреннем дворе отбивали полночь, я постучала в дверь Томаса. Та распахнулась прежде, чем я успела опустить руку. Томас жестом пригласил меня войти, а сам внимательно осмотрел коридор позади меня, словно ожидая, что еще кто-то будет бродить по коридору в такое позднее время.

Наверное, он нервничал не меньше моего. Я исподволь осмотрела комнату. Его сюртук был брошен на одно из трех огромных кожаных кресел. Чайный сервиз исходил паром на краю стола, между двумя стульями. На серванте стояли несколько накрытых тарелок с едой и графин вина. Казалось, что Томас приготовился накормить маленькую армию. Я посмотрела ему в лицо, пытаясь не обращать внимания ни на расстегнутую верхнюю пуговицу у горла, ни на обнажившуюся полоску кожу.

– Томас… Я должна извиниться…

Он поднял руку.

– Все в порядке, тебе не за что извиняться.

– Да? – Я облегченно перевела дыхание. – Если тебе не нужны извинения, то что такое важное случилось, что ты таким театральным образом позвал меня сюда? Если ты подразумевал свидание, то клянусь – я тебя… Не знаю, что именно я сделаю, но ты точно не обрадуешься!

– Тебе необходимо чуть больше поработать над манерой угрожать, Уодсворт. Хотя ты так мило краснеешь, когда произносишь слово «свидание»! – Я смерила его угрюмым взглядом. Томас широко улыбнулся. – Ладно, ладно. Я пригласил тебя сюда потому, что хотел обсудить смерть Вильгельма. Надеюсь, это не слишком романтично.

Плечи мои поникли. Ну да, конечно…

– Я пыталась вспомнить заболевания с такими симптомами, как у него, но не преуспела в этом.

Томас кивнул.

– Я недолго изучал его тело, но он был весьма бледен. Держу пари, что дело не только в его недуге. Хотя допускаю, что это может объясняться всего лишь холодной погодой. Однако же губы у него не посинели. Действительно, весьма странно.

Я чуть склонила голову набок.

– Значит, ты предполагаешь что-то более зловещее?

– Я… – Томас засмеялся, и этот звук встряхнул меня, заставив выпрямиться. – На самом деле я не знаю. Я с самого нашего приезда немного не в себе. – Томас прошелся по комнате, похлопывая себя руками по бокам. Я невольно задумалась: уж не поэтому ли он на самом деле готов был так быстро покинуть академию? – Я не сумел быстро установить взаимосвязь между фактами и симптомами. Я… это весьма неприятно. Как люди только выносят это – неспособность сделать очевидные выводы?

Я сдержалась и ограничилась лишь тем, что закатила глаза.

– Каким-то образом мы умудряемся выживать, Крессуэлл.

– Это ужасно!

Вместо того чтобы потакать ему и дальше, я снова вернулась к странной смерти Вильгельма.

– Ты полагаешь, что мы как-то могли ему помочь? Я продолжаю думать, что если бы мы его не потеряли, то смогли бы оказать помощь.

Томас перестал расхаживать по комнате и посмотрел на меня.

– Одри Роуз, ты не должна…

– Добрый вечер, Томас, – раздался от двери мурлычущий страстный голос.

Мы обернулись и увидели, что в комнату проскользнула молодая темноволосая женщина. В ее лице сочетались угловатость и изящество, и противоречие не было неприятным для глаз. Все в ней, начиная от безупречной прически до огромного рубина в коротком колье под самую шею, кричало о богатстве и декадансе. От ее манеры держаться, развернув плечи и изогнув шею, исходила уверенность королевы. Задрав дерзкий носик, она улыбнулась своим подданным.

Томас просиял. Я никогда еще не видела его таким. Я затаилась, разрываемая противоречивыми чувствами. Было очевидно, что они привязаны друг к другу, и все же это пробуждало во мне какой-то дискомфорт. Нечто, о чем я не смела слишком долго задумываться.

Томас стоял, словно пытаясь запечатлеть каждую деталь этого момента, чтобы вновь и вновь возвращаться к ним во время студеных зимних месяцев. Кусочек тепла, за который можно удержаться, когда снег вновь заморозит его маленькое черное сердце. А потом он внезапно вышел из оцепенения:

– Дачиана!

Не оглядываясь, Томас бросился к девушке, подхватил ее и закружил в объятиях. Обо мне он позабыл.

Глава двенадцатая
Полуночные встречи

Покои Томаса

Camera lui Tomas

Замок Бран

3 декабря 1888 года

Томас с темноволосой красавицей погрузились в тихий разговор, полностью позабыв обо всем, и у меня сердце заныло от ревности. Он имеет право ухаживать, за кем пожелает. Мы ничего друг другу не обещали и ни о чем не договаривались.

И все же при виде Томаса с другой сердце мое сжималось. Да, он может делать все, что пожелает, но это не означает, что я обязана при этом присутствовать! Особенно в полночь и в его комнатах.

Я стояла возле темно-синего дивана и пыталась выдавить из себя улыбку, хоть и знала, что она выходит слишком жалкой. Девушка не виновата в том, что Томас уделяет ей столько внимания, так что я не желала испытывать к ней неприязнь из-за внезапно возникшего у меня чувства неуверенности в себе. Через какое время, показавшееся мне годом медленной пытки, Томас высвободился из объятий Дачианы. Сделав два шага по направлению ко мне, он остановился и посмотрел на меня, склонив голову набок, словно изучал меня.

Ценой невероятных усилий я не скрестила руки на груди и не начала сверлить его взглядом. Я смотрела, как он подмечает во всех подробностях каждое проявление эмоций, которое мне не удалось скрыть во время этого изучения.

– Ты же знаешь, что это – мое любимое выражение, – сказал Томас, широко улыбаясь, и я немедленно пожелала, чтобы с ним немедленно случилась тонна неприятностей. – Восхитительно!

Он подошел уверенной походкой, ни на секунду не отрывая от меня взгляда, практически пришпиливая меня к земле, словно я была образцом в его лаборатории. Прежде, чем я смогла его остановить, он поднес мою руку к своим губам и запечатлел на ней долгий, целомудренный поцелуй. Жар окатил меня от кончиков пальцев на ногах до корней волос на голове, но руку я не отняла.

– Дачиана, – ухмыльнулся он при виде реакции, которую у меня вызвало его поддразнивание, – это та самая очаровательная молодая девушка, о которой я тебе писал. Моя возлюбленная Одри Роуз. – Не отпуская моей руки, он кивнул той девушке. – Уодсворт, а это – моя сестра. Ты наверняка видела ее фотографию в доме моей семьи на улице Пикадилли. Я же говорил, что она прекрасна почти насколько же, насколько и я сам. Если ты внимательно присмотришься, то увидишь в ней неотразимые гены Крессуэллов.

Тут я действительно вспомнила виденную фотографию, и онемела от стыда. Мне стало гнусно и дурно. Как глупо с моей стороны! Его сестра. Кинув на него раздосадованный взгляд, я забрала руку, а он засмеялся. Томас слишком откровенно наслаждался ситуацией. Я осознала, что он срежиссировал всю ситуацию, чтобы оценить мою реакцию.

Сущий демон!

– Я очень рада познакомиться, – начала я, прикладывая невероятные усилия, чтобы голос не дрожал. – Простите мое удивление, но Томас сохранил ваш визит в тайне. Вы тоже будете здесь обучаться?

– О боже, нет, – засмеялась Дачиана. – Мы с друзьями путешествуем по континенту в рамках Гран-тура. – Она любящим жестом сжала руку брата. – Томас снизошел до того, чтобы написать письмо и сказать, что если я буду в здешних краях, то неплохо было бы нанести ему визит. На его счастье я как раз была в Будапеште.

– Моя кузина Лиза позеленеет от зависти, когда я напишу ей об этом, – сказала я. – Она годами пытается убедить тетушку отправить ее в Гран-тур. Клянусь, она сбежит с бродячим цирком, если это позволит увидеть другие страны.

– Честно говоря, это лучший способ стать образованнее. – Дачиана окинула меня взглядом, и хитрая улыбка, совсем такая же, как у брата, осветила ее лицо. – Я напишу вашей тетушке и попрошу за вашу кузину. Я бы очень хотела, чтобы у меня была еще одна попутчица.

– Это было бы чудесно, – сказала я. – Хотя тетя Амелия может быть крайне… несговорчивой.

– К счастью, у меня есть опыт общения со сложными людьми. – Дачиана глянула на брата, который изо всех сил делал вид, что ничего не слышал.

Томас наливал себе чай в другой части комнаты, и когда Дачиана обняла меня, я почувствовала его внимательный взгляд. Во время этого краткого контакта ее теплота помогла мне вновь собраться воедино. Как же давно меня не обнимали по-настоящему!..

– Что ж, – проговорила Дачиана, растягивая слова, и взяла меня под руку. – Как вам путешествие с моим братом и миссис Харви? Она потягивала свой тоник всю дорогу?

– Да, – засмеялась я. – Томас был… Томасом.

– Он особенный, – она одарила меня понимающей улыбкой. – Честно говоря, я рада, что он не отпугнул вас своими мистическими «способностями к дедукции». Если проникнуть за этот кислый фасад, то он весьма мил.

– Да ну? Я не заметила этой мифической приятной части.

– Если не считать тех стен, которые он воздвигает вокруг себя, когда работает, то он действительно один из лучших людей в мире, – гордо сказала Дачиана. – Естественно, то, что я его сестра, делает меня немного предвзятой.

Я улыбнулась. Я знала, что Томас продолжает смотреть на меня; его внимание мягко ласкало меня с момента, когда его сестра обняла меня, но я притворялась, что ничего не замечаю.

– Мне любопытно, что еще он говорил обо мне? – Я наконец глянула в его сторону, но теперь Томас с таким усердием смотрел в чашку, словно мог по чайным листьям прочитать свою судьбу.

– О, множество всего.

– Ну-ка, что у нас здесь? – Томас прервал нас, с лязгом снимая крышку с одной из тарелок. – Я позаботился, чтобы прислали твою любимую еду, Дачи. Кто голоден?

Прежде, чем Дачиана смогла поведать мне еще несколько его секретов, Томас протянул ей бокал вина и пригласил нас за маленький столик.

Дачиана сделала большой глоток из бокала, впиваясь в меня взглядом подобно тому, как это делал Томас. Я заметила, как она посмотрела на одно из самых ценных моих сокровищ – кольцо с грушевидным камнем у меня на пальце.

Мне захотелось спрятать руки под столом, но я сдержалась из опасения, что она увидит оскорбление там, где оно и не подразумевалось. Затем Дачиана перевела взгляд на медальон в виде сердца у меня на шее – еще одна памятная вещь, с которой я никогда не расставалась. Сегодня вечером я не склонна была ни обсуждать мою мать, ни позволить своим мыслям оказаться на тех самых темных дорожках предательской памяти.

– Простите меня, – сказала Дачиана, – но ваш интерес к судебной медицине как-то связан с той потерей, что вас постигла? – она кивком указала на кольцо. – Я полагаю, что бриллиант принадлежал вашей матери. Равно как и колье?

– Как… – Я обожгла Томаса обвиняющим взглядом, неосознанным жестом схватившись за горло.

– Да запросто. Это семейная особенность, Уодсворт, – сказал он, накладывая еду в стоящую передо мной тарелку. – Тем не менее я сомневаюсь, что моя сестра тебя сильно впечатлит. Я значительно умнее. И красивее. Это же очевидно.

Дачиана раздраженно глянула на брата.

– Примите мои извинения, Одри Роуз. Я всего лишь обратила внимание на кольцо и его стиль и предположила, что ваша матушка скончалась. Я не хотела вас обидеть.

– Ваш брат заметил то же самое несколько месяцев назад, – ответила я, опуская руку. – Вы застали меня врасплох, вот и все. Он не упоминал, что вы обладаете такой же… способностью видеть очевидное.

– Весьма неприятная родственная черта, – улыбнулась Дачиана. – Он что-нибудь рассказывал вам о ней?

Я покачала головой.

– Проще добыть информацию из мертвеца, чем заставить Томаса рассказать о самом себе.

– Верно, – Дачиана со смехом откинула голову назад. – Когда мы были детьми, то частенько играли в одну игру. Во время званых обедов мы изучали взрослых, разгадывая их тайны, и получали монеты за молчание. Представители высшего общества не заинтересованы в том, чтобы их частные дела становились известны широкой публике. У нашей матушки были самые восхитительные приемы. – Она качнула бокал с вином. – Томас когда-нибудь рассказывал вам?..

– Пожалуй, пить вино на голодный желудок – не лучшая идея, – подкладывая еду, вмешался Томас, явно надеясь увести разговор подальше от их матери.

Судя по всему, судьба была на стороне Томаса, потому что нас прервал внезапный стук в дверь. В комнату вошла Иляна и чуть склонила голову.

– Ваши комнаты готовы, домнисора.

Дачиана просияла.

– Я была очень рада наконец познакомиться с вами, Одри Роуз. – Она прошептала что-то на румынском Иляне и снова ослепительно улыбнулась мне. – Кстати, в покоях вас ждет сюрприз. Маленький сувенир от меня. Наслаждайтесь.

– Возможно, мне следует проводить Одри Роуз в ее комнаты? – невинно предположил Томас. – Было бы разумно убедиться, что у этого сюрприза нет клыков. Или когтей.

– Неплохая попытка, дорогой братец, – Дачиана ласково потрепала его по щеке. – Попытайся поддержать реноме джентльмена.

Пожелав Томасу доброй ночи, я в одиночестве поднялась по ступенькам в свою башню. Стоило мне перешагнуть порог покоев, как я ощутила аромат. Я вошла в туалетную комнату и замерла.

По поверхности благоухающей воды, исходящей паром, плавали цветочные лепестки, такие густо-красные, что они уже казались черными; кто-то только что наполнил мою ванну, добавив туда опьяняющих эссенций. Подарком Дачианы были надушенные лепестки – настоящая роскошь для студента-криминалиста, очутившегося в горах.

Я сняла перчатки и осторожно прикоснулась к поверхности воды, наслаждаясь рябью, разошедшейся от моих пальцев. Тело изнемогало от желания. Я не могла дождаться момента, когда смогу понежиться в ванне. Это был такой длинный день, да и труп Вильгельма был ужасен… Ванна смоет все это, очищая и даря утешение.

Я посмотрела на часы над каминной полкой. Было почти полпервого. Я могла еще почти полчаса наслаждаться водой и оказаться в постели до того, как станет ужасно поздно. Без дальнейших размышлений я расстегнула пуговички спереди на платье, позволяя ему упасть на пол; как хорошо, что я могу сделать это без посторонней помощи! Дома я вместе со своей горничной намеренно выбрала простые платья, с которыми могла управиться в одиночку; я не думала, что академия предоставит мне личную служанку.

Я шагнула из слоев атласа прямо в горячую воду, которая обволокла меня подобно расплавленной лаве; заколов волосы короной на голове, я погрузилась по плечи. Вода была настолько горячей, что вначале кожу покалывало от непонимания – хорошее это ощущение или плохое?

Но моим уставшим мышцам явно было очень хорошо. Я даже застонала от расслабления.

Несколько глубоких вдохов – и мой разум был готов размышлять о чем угодно. На одно возмутительное мгновение я представила себе Томаса, отмокающего в своей ванне, и мне стало интересно: как будут выглядеть его обнаженные плечи, когда они соприкоснутся с паром? Улыбнется ли он мне той дерзкой улыбкой, какая часто появляется на его лице на публике, или его чувственный рот тронет редкий проблеск уязвимости, прежде чем наши губы соприкоснутся?

С колотящимся сердцем я плеснула в лицо ароматизированной воды. Этот мерзавец владел моими чувствами, даже когда его не было рядом! Хоть бы поутру он не догадался о моих порочных грезах.

Когда же мне удалось выбросить эти мысли из головы, мое сознание вновь заполнила тьма. Всякий раз, закрывая глаза, я видела мертвые тела проституток, убитых Потрошителем, их трупы были жестоко расчленены. Всякий раз, как я оставалась в одиночестве, я вновь и вновь мысленно возвращалась в места тех преступлений, пытаясь понять, могли ли я сделать что-нибудь иначе. Были ли еще улики, которые я не заметила и которые смогли бы помочь остановить его раньше. Я знала, что сожаления не вернут умерших, но все же не могла удержаться от постоянной перепроверки собственных действий.

«Что, если бы» – вот самые трагические слова, когда они становятся рядом. Но «если бы» ничуть не лучше их. Если бы только я раньше увидела эти знаки. Возможно, я бы смогла…

Пшш-чу-у. Пшш-чу-у…

Я высунулась из воды; капли гулко падали с моего обнаженного тела в ванну. Казалось, что каждая капля эхом отдавалась в маленькой комнатке, впрыскивая в меня адреналин иглами из морга. Я задержала дыхание и внимательно прислушалась, ожидая, когда такой памятный мне звук прозвучит вновь. В камине громко треснуло полено, и я вздрогнула, едва не поскользнувшись на сколькой поверхности ванны. Я несколько раз вдохнула и выдохнула, слушая, как кровь стучит в ушах.

Ничего. Я ничего не слышала.

Здесь не было парового сердца. Не было и зловещей лаборатории. Никаких машин, покрытых человеческой плотью. Лишь мое сознание, пока я дрейфовала между сном и явью, замучило меня картинами того, что я хотела бы забыть. Подняв дрожащую руку к голове, я заметила, как горит кожа при прикосновении. Руки и ноги покрылись гусиной кожей. Я понадеялась, что не заразилась болезнью, погубившей Вильгельма.

Я осматривалась, пока не заметила свой халат цвета орхидеи висящим на крючке на двери. Набросив прохладный шелк, я вышла из ванной комнаты, с трудом сдерживая дрожь. Хорошо, что я не намочила волосы. Я приложила руку к груди. Хоть бы нервы поскорее успокоились!

А затем я услышала его вновь. Тот самый звук – и он не был порожден призраками, преследующими меня в полусонных мыслях. В соседней комнате кто-то перешептывался. В этом я была уверена. В той самой комнате, где хранились тела. Тихо подойдя к стене спальни, я прижалась к ней ухом. У кого-то там шло весьма жаркое сражение, и не словесное, а, насколько я могла судить, вполне физическое.

Что-то ударилось об стену, и я отпрянула; сердце мое лихорадочно колотилось. Неужели это был труп?

Любопытство всегда было моей болезнью, и я до сих пор не нашла лекарства от него. Решив, что так ничего и не узнаю, если останусь стоять здесь, я перебралась в гостиную, хватила кочергу у камина и медленно приоткрыла дверь. Беспокойство звенело в моей крови, лишая меня способности мыслить. К счастью, когда я распахнула дверь пошире, она не издала предательского скрипа; от него мое сердце разорвалось бы. Я подождала мгновение, тщательно прислушиваясь, потом выглянула в коридор, крепко сжимая кочергу во влажных руках.

Не колеблясь более, я прокралась по коридору, стараясь держаться в тени, и остановилась перед приоткрытой дверью. Послышался шелест ткани, следом за ним – тихий стон. Воображение говорило мне, что там творится какой-то кошмар. И он оказался реальностью, если судить по сдавленным звукам, доносящимся из комнаты, – они усилились. Кто-то ахнул, но звук тут же стих, словно свеча, погасшая в ночи.