Текст книги "Жестокие духи"

А потом растворился в бежевой стене.

Сомин зажмурилась так сильно, что в глазах вспыхнули искры. Должно быть, ей померещилось. Не может же это быть правдой. Просто отсроченный тепловой удар или что-нибудь в этом роде.

Чьи-то руки опустились ей на плечи, и Сомин снова взвизгнула. Резко развернувшись, она встала в оборонительную стойку. Но вместо призрачной фигуры Сомин увидела Чуну.

– Ого, я пришел с миром. Я здесь не для того, чтобы драться. – Чуну поднял руки ладонями вверх.

Сомин закрыла глаза и скрестила кулаки на груди, поверх своего часто бьющегося сердца.

– Не подкрадывайся так к людям!

– Так я тебя звал. Я думал, ты меня слышала.

Сомин глубоко вдохнула, чтобы успокоиться.

– Нет, я… я отвлеклась.

– Отвлеклась на этот совершенно пустой коридор? – спросил Чуну, заглядывая к ней за спину.

– Не твое дело. – Сомин припустила было по коридору, но передумала. Если именно сюда ушел тот… мужчина, то вряд ли она хочет здесь находиться. По крайней мере одна. Она повернулась и посмотрела на Чуну. Попыталась определиться, что лучше: его компания или призраки.

– Я практически слышу, как в твоей голове крутятся мысли.

– Нет, не слышишь, – сказала Сомин, но на мгновение задалась вопросом, может ли токкэби действительно каким-то образом прочитать ее мысли.

– Что ж, точно могу сказать, что ты напугана. Давай-ка пойдем отсюда.

Она кивнула и позволила Чуну отвести ее обратно в главное больничное крыло.

– Ты пыталась за мной проследить? – полюбопытствовал Чуну.

Сомин рассмеялась:

– Конечно, нет. Ты последний человек, с кем я согласилась бы добровольно провести время. Я просто заблудилась.

Чуну остановился, и Сомин тоже пришлось замереть, иначе бы она налетела на него. Он повернулся и склонил голову набок, словно рассматривая ее.

– Ты еще не устала так сильно ненавидеть меня, Ли Сомин? – спросил Чуну.

Сомин раздражало, как приятно звучал его голос. Как его самоуверенные слова походили на мурлыканье.

– Все же очевидно: так я оберегаю себя от сильного влечения к тебе.

Чуну удивленно нахмурил брови:

– Правда?

– Нет. – Сомин покачала головой. – Я ненавижу тебя. Тебе следует научиться доверять своим инстинктам.

Его улыбка вернулась, но стала острой, как бритва.

– Ты действительно ненавидишь меня или все-таки боишься?

Сомин усмехнулась:

– Ты считаешь, я тебя боюсь?

Он многозначительно наклонился к ней:

– Может быть, ты боишься своих собственных чувств.

Снова в ней, как пар в скороварке, поднялся дух соперничества. Она чувствовала нависший над ней вызов и не хотела проигрывать.

Хрипло рассмеявшись, Сомин протянула руку и схватила Чуну за воротник. Впервые за все время он выглядел потрясенным. Несколько секунд она наслаждалась удивлением в его широко раскрытых глазах, прежде чем прижаться губами к его губам.

Ей потребовалось всего десять секунд, чтобы пожалеть о своем решении. Не из-за поцелуя. Ну… да, из-за поцелуя. Потому что он вызвал в ней что-то, чего она никогда раньше не чувствовала. Как будто каждый нерв в ее теле внезапно стал в десять раз чувствительнее. Она слышала, как бешено бьется сердце. Чувствовала, как онемели конечности. Хотелось, чтобы поцелуй продолжался как можно дольше. Поэтому она отпустила воротник Чуну и обвила руками его шею.

Он тоже обхватил ее руками. Сначала нерешительно. Затем положил ладони Сомин на талию, притягивая ее к себе. И, когда их тела соприкоснулись, он наклонил голову, углубляя поцелуй.

Сомин не думала, что поцелуй может оказаться… чем-то большим. Но он оказался. Чуну блаженно застонал, и этот стон эхом отозвался в ней. Заставил ее желать большего.

Затем в голове у Сомин как будто щелкнул переключатель: она осознала, что творит, и оттолкнула Чуну. Секунду назад они так крепко прижимались друг к другу, но, как только она отстранилась, он отпустил ее. Как будто знал, что ей нужно пространство, иначе она не сможет дышать. Или по крайней мере так ей казалось, пока она глотала ртом воздух.

Сомин не хотела смотреть на Чуну, но не могла оторвать взгляда от его лица. Глаза его были затуманены, словно он по-прежнему был погружен в то, что только что произошло. Словно он не знал, что теперь сделать или сказать.

Они оба не знали: Сомин тоже не могла понять, как открыть рот и выдавить хоть слово.

Но, подумав о своем рте, она вспомнила о своих губах. А потом о его губах. А потом о том, что они только что сделали, и ей захотелось растаять и лужицей соскользнуть в канализацию.

– Что ж, похоже, ты доказала, что я ошибался, – проговорил Чуну.

А Сомин даже не могла вспомнить, о чем они спорили. Только знала, что должна уйти. Она не могла сейчас находиться рядом с ним. Вернее, если быть честной, ей хотелось снова оказаться в его объятиях, и с этим Сомин смириться не могла.

– Я пойду проведаю Миён, – сказала она и поспешила по коридору, отчаянно желая сберечь остатки гордости.

9

Как только Миён проснулась, ее ноздри наполнили запах антисептика и уксусная отдушка моющего средства. Поэтому, еще не открыв глаза, она догадалась, что находится в больнице. Она ненавидела больницы. Миён бывала в них лишь несколько раз, когда Джихун был ранен и когда его хальмони умирала. Для нее больницы ассоциировались не с исцелением.

Открыв глаза, она увидела, как по комнате расхаживает Джихун. Его руки были крепко сжаты в кулаки.

– Мог бы и не оставаться, – прохрипела она.

– Миён-а. – В два шага Джихун подскочил к ней. – Ты меня напугала. – Он сел на край кровати. Какое же приятное тепло исходило от его тела.

Миён обняла его за талию. Теперь она чувствовала его запах, крупицы стирального порошка, которые прилипли к его рубашке, а под ними – почти что сладкий аромат кожи, похожий на сливки. Джихун погладил Миён по голове, перебирая пальцами пряди ее волос. Это было приятно – как нежный массаж кожи головы.

Ей хотелось остаться здесь навсегда. Просто сидеть с ним в обнимку. Тишина уютно окутывала их. Миён попробовала его ци, сладкую и шипучую, как сидр, но под ней скрывалась горькая тревога.

– Ты устал и встревожен, – заметила Миён. – Я это чую.

– Эй, мы разве не договорились, что ты не будешь использовать на мне свои оставшиеся лисьи способности, а я не буду заставлять тебя слушать мои тирады о LOL?[23]23
  LOL – компьютерная игра League of Legends.


[Закрыть] – напомнил Джихун.

Миён отодвинулась:

– Ляг со мной.

Джихун улыбнулся:

– Могла бы сразу сказать, что хочешь затащить меня в постель.

Она попыталась сдержать улыбку, но не вышло. Джихун знал, как заставить ее смеяться вопреки всему.

– Врачи что-нибудь сказали? – поинтересовалась Миён, когда они улеглись лицом к лицу на узкой больничной койке.

– Они думают, что ты просто переутомлена и обезвожена.

– Когда я могу уехать? – спросила она.

– Тебе здесь плохо? – Джихун нахмурился.

Миён вспомнила все, что он рассказывал ей о тех трех месяцах в больницах. Как сильно он ненавидел это время. Как болезнь давила на его сердце не меньше, чем на тело.

– Нет, со мной все в порядке. Извини, если напугала тебя. – Миён провела рукой по его щеке. Щетина царапала ей ладонь.

– Я люблю тебя, – прошептал Джихун.

Сердце Миён сжалось, но она не могла сказать того же в ответ. По какой-то причине эти слова никогда ей не давались. Вместо этого она подалась вперед и поцеловала Джихуна. Тот удивленно и радостно пискнул. Миён почувствовала, как по ее коже пробежало тепло. И вдруг заметила, что уже не чувствует прежней усталости. Она начала придвигаться ближе, но Джихун отстранился.

– Может, тебе будет лучше немного поспать? – Он прочистил горло, явно взволнованный этим поцелуем.

– Не могу, – сказала Миён.

– Хочешь, расскажу о последней купленной игрушке? Тебя это всегда быстро усыпляет, – усмехнулся Джихун.

Миён закатила глаза и легонько ударила его кулаком.

– Нет, дело не в этом. Я просто… не хочу спать. Не хочу видеть сны.

– Почему? – не понял Джихун. Миён почувствовала, как растет его беспокойство – как будто в его ци затесалась цитрусовая кислинка.

– Там небезопасно.

От мысли, что придется отправиться в то темное место с Йеной, сердце у нее забилось быстрее. Не потому, что она боялась Йену – Миён опасалась, что из желания побыть еще немного с матерью она все больше и больше времени будет проводить во снах, пока в конце концов не останется в них навсегда.

– Но, если ты не будешь спать, тебе не станет лучше. Я не врач, конечно, но это всем известно.

Смех Миён перерос в зевок. Она почувствовала, как тяжелеют веки, как на нее наваливается усталость. А рядом с Джихуном она впервые за неделю чувствовала себя совершенно спокойно.

– Я боюсь снова ее увидеть, – призналась Миён.

– Кого? – Джихун нежно откинул ее волосы назад.

– Маму, – пробормотала Миён, уже засыпая. Как бы она ни пыталась держать глаза открытыми, те отказывались повиноваться. И против своей воли Миён заснула.

10

Чуну стоял у двери в палату Миён. Сомин наконец-то убедила Джихуна перекусить в кафетерии. Время обеда прошло несколько часов назад, но никто из них до сих пор не поел. Чуну решил: раз уж он должен проведать Миён, то нужно сделать это сейчас, только вот не факт, что от встречи с ним ей станет лучше. И все же надо проверить, как она себя чувствует. После разговора с Хёком Чуну понимал, что это происшествие не могло быть случайным совпадением. Если Миён каким-то образом связана со Срединным миром, то это объясняло, почему ей не стало лучше после смерти матери. А если именно из-за Миён произошел разрыв между царством призраков и миром смертных, то Хёк рано или поздно придет за ней. Чуну надо было подтвердить свои догадки.

Когда он зашел, Миён сидела в постели.

– Чего тебе надо? – ощетинилась она.

От ее пренебрежительного тона у него свело живот, но Чуну умел скрывать боль.

– Зашел вот проведать пациента. Вам нужно взбить подушки? Я неплохо это умею. В конце концов, я застал момент их изобретения.

– Я бы с удовольствием накрыла тебе лицо подушкой, пока ты не перестанешь дышать, – пробормотала Миён себе под нос. Но Чуну отчетливо все услышал.

– Ой, да ладно тебе. – Он попытался изобразить самую яркую свою улыбку, но она казалось такой натянутой, что у него разболелись щеки. – Не можешь же ты ненавидеть меня настолько сильно. Согласись, я привношу чуток радости в твою серьезную и мрачную жизнь.

– Почему ты все еще здесь? – спросила Миён.

Его улыбка слегка померкла.

– Я же сказал: зашел проведать пациента.

Миён усмехнулась.

– Нет, почему ты все еще в Сеуле, зачем пристаешь ко мне? Не понимаю, почему до сих пор не уехал? Ты наломал дров, заработал на этом. Думаю, ты и сам знаешь, что я ни в жизнь не воспользуюсь твоими услугами. Так почему ты до сих пор здесь?

Вероятно, подумал Чуну, он это заслужил. Но от этого ее слова слаще не стали. Чтобы выиграть время, он отвернулся налить воды и заодно подумать над ответом. Он протянул кружку Миён, а когда та отказалась ее взять, сам залпом выпил всю воду.

– Я не из тех, кто признает свои ошибки, – начал Чуну. – Но я чувствую вину за то, какую роль сыграл во всем произошедшем.

– Ты ведешь себя так, будто случайно поскользнулся. И тут-то Йена Джихуна и умыкнула.

– Я думал, она хочет защитить тебя. Откуда мне было знать, что твой отец дергает за веревочки, чтобы убить тебя?

– Разве это не твоя работа – знать все? – Миён приподняла бровь.

Она подловила его. И, если быть честным, Чуну не доверял отцу Миён с того момента, как узнал, что этот человек что-то вынюхивает. Но не его дело подозревать. Его дело – выполнять работу, за которую Йена ему заплатила.

– Послушай, я очень долго выживал, прибиваясь к победителям. И мне казалось, Йена точно победит. Я не мог предвидеть действия твоего отца. Не мог предсказать, как сильно твоя любовь к Джихуну повлияет на ход событий.

Миён скрестила руки на груди. Выражение ее лица было холодным, как зима. Понятно, почему в школе ее прозвали снежной королевой.

– Ну и что? Ты хочешь извиниться передо мной? Не трать время зря. Я не приму твоих извинений. Я тебя не прощу.

– Знаю, – кивнул Чуну. – Может быть, поэтому я до сих пор и не извинился.

Миён насмешливо хмыкнула:

– Тоже мне, нашел оправдание. Если бы тебе действительно было не все равно, ты бы извинялся каждый день.

Она была права, и все же Чуну не мог произнести эти слова. Кто-то решил бы, что это гордыня. Но как назвать то чувство, которое росло в нем веками, это желание быть выше других, чтобы чужое мнение не трогало его? Не могло причинить ему боль?

– Я не привык ошибаться, – продолжил Чуну.

Миён фыркнула.

– Хорошо, я не привык признавать, что допустил ошибку, – исправился Чуну. – Но я действительно чувствую, что я перед тобой в долгу. Меня это ужасно гнетет. И пока я не почувствую, что отплатил сполна, я останусь здесь.

– Не пытайся быть тем, кем не являешься, – сказала Миён. – Я долго старалась, но у меня не вышло. Я потеряла почти все, потому что хотела скрыть, кто я есть на самом деле.

Чуну нахмурился:

– И ты считаешь, что на самом деле я эгоистичный и бессердечный гоблин?

Миён пожала плечами:

– Типа того.

– Ну, может быть, я больше не хочу быть таким. – Слова вырвались прежде, чем Чуну успел их обдумать.

– Я тебе не верю, – отрезала Миён. Настолько прямолинейно, что Чуну мог бы и обидеться, не знай он ее бесцеремонного характера.

– Но я серьезно. Иногда я… – Чуну позволил слову утонуть в тишине, не зная, как закончить. Нет, неправда. Он точно знал, как хотел продолжить. И что бы он ни пытался сделать или сказать за последние четыре месяца, Миён его так и не простила. Так почему бы не сказать правду? Раньше он никогда этого не пробовал. – Иногда я думаю, что хотел бы доказать всем: я больше, чем просто чудовище из сказки. Люди придумывают все эти истории про нас и обвиняют нас во всех грехах человеческих. У нас должен быть шанс отстоять свою честь. Ты со мной согласна?

– Я больше о подобном не думаю. Эта жизнь теперь позади.

Провал. Миён по-прежнему смотрела на Чуну с подозрением, пытаясь понять, чем еще он мог руководствоваться.

– Что ж, очень надеюсь, что тебе станет лучше. Я знаю, ты не веришь ничему из того, что я говорю. Но это правда.

Он ушел прежде, чем она успела бросить еще одну колкую насмешку.

Закрыв дверь, Чуну задумался, какого черта он тратит время на все это. У него были дела поважнее. Он запустил бизнес. И хотя деньги у него водились в достатке, не следовало слишком долго пускать дела на самотек.

Затем что-то привлекло его внимание. Что-то, чего не должно было здесь быть. По коридору двигалось с полдюжины человек: медсестры и пациенты, врачи и члены семей. Но, словно легкое дуновение на коже, его внимание притянул образ в черном. Чуну встретился взглядом с Хёком, прежде чем чосын саджа исчез в коридоре.

Чуну не убежал. Жнец явно хотел, чтобы он последовал за ним. И когда Чуну повернул за угол, то он увидел, как в конце коридора медленно закрывается дверь.

Проскользнув в темную комнату, Чуну понял, что это кладовка. В дальнем ее углу Хёк разглядывал коробку с марлей, словно ничего увлекательнее в жизни не видел.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Чуну.

– Разве так приветствуют старого друга?

Услышав слова «старый друг», Чуну заскрежетал зубами.

– Я не в настроении для загадок, Хёк. Что ты здесь делаешь?

– Мне просто интересно, как у тебя дела. Как поживает твоя… подруга?

Инстинкты Чуну закричали. Хёк не из тех, кто тратит свое время на подобные глупости.

– Почему ты здесь? – повторил Чуну.

– Ты знаешь почему.

– Не надо.

– Не надо что?

– Не делай с ней того, за чем ты пришел, – попросил Чуну.

Хёк покачал головой:

– Ты же знаешь: ты не можешь мне ничем помешать.

– Поэтому я прошу тебя не делать этого, – настаивал Чуну. – Пожалуйста. В память о былых временах.

Хёк вздохнул, затем поджал губы. Он всегда так делал, когда раздумывал. Хороший знак – в девяти случаях из десяти жнец был настолько уверен в своих целях, что не давал себе даже секунды на размышления. Эта черта была присущая всем чосын саджа: если им дадут задание, они ни перед чем не остановятся. И ни за что не передумают. Вот почему многие называли их сверхъестественными бюрократами.

– Я чувствую энергию, исходящую от этой кумихо, – поделился Хёк. – Она связывает ее с чем-то в Срединном мире.

– И с чем же, ты знаешь? – спросил Чуну, хотя уже подозревал.

– Ты когда-нибудь спрашивал себя, как кумихо могла выжить, сто дней не питаясь энергией? – сказал жнец вместо того, чтобы ответить на вопрос.

– Конечно, – кивнул Чуну. – Но мы решили, что это из-за пропажи ее бусины. – Вдруг его осенило: – На самом деле бусина не пропала. Она где-то в Срединном мире.

– И все еще связана с кумихо, – дополнил жнец.

– Как нам ее найти? – вслух поинтересовался Чуну. – И что может удерживать ее в Срединном мире?

– Это не моя забота. Я просто хочу прервать эту связь. Не важно как.

Это оно! Чуну в деле.

– Так дай мне шанс.

– Шанс? – Хёк рассмеялся. – Что ты можешь сделать, токкэби без панмани?

Его слова задели Чуну, и он осознал, что их отношения со жнецом больше нельзя назвать близкими. Хёк должен был знать, что упоминание посоха токкэби его обидит.

– Я находчивый. Сам знаешь.

Хёк кивнул:

– У тебя семь дней, чтобы разорвать связь кумихо с бусинкой и со Срединным миром.

Не успел Чуну почувствовать благодарность, как понял, что это было слишком легко. Именно этого жрец с самого начала и добивался. Чуну все не переставал удивляться, почему Хёк сперва пришел к нему, вместо того чтобы сразу отправиться за Миён.

– Почему ты даешь мне шанс? – поинтересовался Чуну.

– Потому что ты можешь дать мне то, что я хочу, без преждевременных смертей. Мы не любим вмешиваться в мир живых. Жнецы не судьи и не палачи, мы направляем души в мир мертвых, когда они умирают. Ради благой цели – восстановления баланса между мирами – я был готов убить девчонку, но сильно удивился, увидев рядом с ней тебя.

Чуну кивнул. Он знал, что раздражаться бесполезно. Хёк не придаст этому никакого значения.

– Так и что? Ты следил за нами?

– По какой-то причине ты привязался к этой кумихо. Сначала я подумал, что это довольно романтично.

Чуну широко раскрыл глаза:

– О нет, определенно нет.

Хёк удивительно тепло усмехнулся:

– Я так и понял. Но ради нее ты все время держишься где-то поблизости. Интересно, что же в ней такого особенного?

– Я в долгу перед ней, – поведал Чуну. – И, по-видимому, у меня есть семь дней, чтобы этот долг вернуть.

– Я даю тебе шанс, потому что знаю, что тебе можно верить, – промолвил Хёк. – Но и я не бросаю слов на ветер, как ты помнишь. Если ты не разорвешь связь между этой энергией и девушкой, мы сделаем то, что должно. Можешь быть уверен.

– И кто это «мы»? – поинтересовался Чуну, хотя ему казалось, что он уже знает ответ. Раньше они с Хёком пытались притворяться, что не имеют отношения к мирам, к которым принадлежат. Мир Чуну – мир сверхъестественных существ, бродящих по земле. И мир Хёка – мир чосын саджа, которые пожинают души умерших и ведут их по Пути Хванчхон в загробную жизнь.

Однако вскоре эти миры заявили свои права на них. И зря они, как сущие дураки, думали, что этого не произойдет.

Чуну был не в настроении встречаться с друзьями-жнецами Хёка. Или наблюдать, как они забирают Миён в загробную жизнь.

– Разберись, – велел Хёк вместо того, чтобы ответить на вопрос Чуну. – Или это сделаем мы. У тебя семь дней.

И он оставил Чуну одного в тесном складском помещении среди бинтов и чистых уток.

Жил-был мальчик по имени Синый, который вырос прекрасным молодым человеком, а затем стал великим генералом.

Он был опытным и уважаемым человеком при жизни, но больше всего он хотел одного: обмануть смерть.

Однажды пришел к Синыю чосын саджа, и тот понял, что жнец явился по его душу. Чосын саджа попытался войти в дом Синыя, но не смог пересечь окружавшие его апельсиновые деревья. В своих изысканиях Синый узнал, что апельсины защищают от зла. Поэтому он посадил их вокруг своего дома.

Три дня не мог войти чосын саджа. Но на четвертый день он нашел персиковое дерево, древо зла. С помощью персикового дерева чосын саджа пересек стену.

Однако, когда он вошел в дом, Синый стоял там с серебряной булавкой, приколотой к головному убору. Синый знал, что серебро защищает от злых богов.

Чосын саджа не ушел, но спрятался под полом. Когда Синый пошел умыться, он снял булавку, и явился жнец, и ударил его железным молотом.

И так Синый отправился в загробный мир, но он еще не сдался. Ибо он был умным человеком и подготовился к такому повороту событий. Сразился он с кэккви – духами, обитающими между подземным миром и миром смертных, которые чинили ему препятствия на пути в мир живых. Но были его навыки в бою так велики, что победил он и вернулся в мир смертных.

Однако когда Синый вернулся в свое тело, то обнаружил, что семья уже похоронила его. Он не подготовил способа сбежать из собственной могилы. Поэтому он задохнулся и снова вернулся в подземный мир.

Потому что, как бы Синый ни сражался, жнецы пометили его смертью. И ни одна душа не сможет вырваться из объятий чосын саджа, если тот положил глаз на нее.