Текст книги "В огне желания"

Глава 7

Тоховаи, вождь куахади, одного из племен команчей, пристально разглядывал дорогу с вершины высокого холма. Подняться сюда его побудило легкое облачко пыли на горизонте. Теперь орлиные глаза ясно различали одинокий фургон, влекомый отличной упряжкой мулов. Тоховаи отступил в тень приземистых дубов.

Когда приближавшийся фургон появился из-за зарослей кустарника, индеец так и впился в него взглядом. Он даже рассмотрел внутри, под парусиновым тентом, какие-то сундуки и мешки. Однако более, чем нажива, его заинтересовал кучер, оказавшийся женщиной, судя по шляпке, пышной юбке и по тому, как осторожно она держала вожжи.

Тоховаи не улыбнулся. Напротив, стиснул челюсти, понимая, что это позволит ему и его людям сквитаться со Стюартом Эганом за его надменность, ненавистную надменность бледнолицего. Эган нагнал страху на многих, но не на Тоховаи из племени куахади. Собираясь в рейд, тот знал, что это может стоить ему жизни. Ну и что же? Умереть отмщенным сладостно. Глаза индейца сверкнули между устрашающих мазков синей боевой раскраски.

Он думал о том, что глупец Эган, конечно, решил, что они ушли на север, на свои земли. Тоховаи и его люди с величайшим искусством замели свои настоящие следы, возвращаясь к южной границе земель Эгана. И они ждали, терпеливо ждали, пока представится возможность наказать бледнолицего. Возможно, скоро по этой дороге пройдет обоз с провизией, и тогда…

Тоховаи ни минуты не сомневался в успехе. Гигантское ранчо с многочисленными обитателями требует регулярных поставок припасов. Вождь с нетерпением ждал той минуты, когда обрушит всю свою ненависть на того, кто однажды нанес ему страшный удар. Рейд Эгана на земли команчей стоил жизни многим, в том числе семье Тоховаи.

Разумеется, команчи первыми атаковали ранчо, ну и что с того? Любой белый, чья нога ступала по землям, некогда принадлежавшим индейцам, считался врагом и потенциальной жертвой. Сначала то были испанцы, теперь американцы, но суть не изменилась. И тем, и другим здесь не место, и это понимали и команчи, и кайова, народ столь же многочисленный и воинственный, обитающий в западной части Техаса.

Глядя на медленно приближающийся фургон, Тоховаи спросил себя, что заставило женщину, совсем одну, пуститься в дорогу. Скорее всего у нее был спутник, но в пути его убили или ранили, что случалось у бледнолицых нередко. Кто знает, не за помощью ли едет она сейчас к Эгану. Впрочем, не все ли ему равно? Главное, что теперь и женщина, и фургон его законная добыча.

И вот тут подобие улыбки впервые тронуло сжатые губы Тоховаи. Он заберет все припасы, насладится нежной бледнолицей, а ее бездыханное тело оставит Эгану в виде послания. Проклятый бледнолицый не нанесет ответный удар: кроме самого Тоховаи и группы отборных воинов, все команчи откочевали далеко к северу. Они уже вне пределов досягаемости. Тоховаи даст хороший урок Эгану – без всякой борьбы и не рискуя жизнью. А весной команчи повторят рейд – и так будет до тех пор, пока белый не сдастся и не покинет эти земли.

В одиночестве Присцилла чувствовала себя вдвойне ответственной за упряжку, и пальцы ее ныли от чрезмерных усилий. Однако она гордилась тем, что впервые хорошо справляется с чем-то на пограничных землях. Девушка видела, что мулы послушно подчиняются ее движениям и твердым окрикам, значит, она не напрасно надеется, что сумеет найти свое место в стране, поначалу столь пугавшей ее.

В какой-то момент взгляд ее скользнул по револьверу, лежавшему рядом на передке фургона. Никогда в жизни Присцилле не приходилось прикасаться к оружию. Как тяжел и неудобен даже этот небольшой револьвер! Девушке впервые пришло в голову, что умение владеть оружием, возможно, одно из качеств, необходимых для обитателей Техаса. И Присцилла решила попросить Брендона дать ей урок стрельбы, предварительно накормив его повкуснее, тем самым сделав более уступчивым.

Потом она отвлеклась от этих мыслей и огляделась, на сей раз не без удовольствия. Местность снова изменилась. Пологие холмы были покрыты пышной растительностью, а среди прочего мескитом, чапаралем и кактусами. По берегам речушек росли пекановые деревья, а на склонах холмов виднелись целые рощи приземистых дубов. Поймав себя на том, что ищет взглядом знакомую фигуру на вороном коне, Присцилла вздохнула. Вокруг было полное безлюдье; фургон ехал вперед, оставляя за собой облачко пыли, и, кроме стука колес, тишину нарушал лишь крик ястреба высоко в поднебесье. Птица казалась угольно-черной в ослепительном сиянии безжалостного техасского солнца.

Впереди показался участок дороги, изрядно размытый дождями. На сей раз овраг был не так глубок, но все же дорога стала неровной, и на одной из выбоин фургон так подбросило, что револьвер свалился с сиденья под ноги Присцилле. Она в страхе замерла, ожидая самопроизвольного выстрела, но ничего такого не последовало, и девушка успокоилась… Увы, ненадолго.

Уже в следующую минуту она услышала странные и разнообразные звуки: пронзительно-высокие, отрывистые и лающие и еще какие-то, напоминающие вой. Раздавались они одновременно и сопровождались топотом копыт многих лошадей. Присцилла быстро повернулась вправо – и кровь заледенела у нее в жилах. К ней стремительно приближалась группа людей на неоседланных мустангах.

Индейцы! Боже милостивый!

Их тела, обнаженные до пояса и блестящие от жира, были покрыты боевой раскраской. Столь страшного зрелища Присцилла не видела и в ночных кошмарах. Издавая свои ужасные крики, они неслись вперед. Пришпоривая диких скакунов коленями, индейцы держали в руках натянутые луки. Кое-кто зажимал в зубах ножи.

С криком ужаса Присцилла изо всех сих хлестнула мулов.

Животные тут же рванулись вперед. Их бег все убыстрялся, пока не превратился в сумасшедшую скачку. Однако леденящие кровь вопли и стук копыт неумолимо приближались. Преодолевая страх, сознавая, что от нее уже почти ничего не зависит, и с трудом удерживая вожжи одной рукой, девушка начала шарить другой в поисках револьвера. При этом она старалась не потерять равновесия и не вылететь из фургона.

Искать оружие пришлось долго, во всяком случае, так ей показалось. Наконец пальцы коснулись рукоятки, и Присцилла вцепилась в нее изо всех сил. В тот же момент она невольно расслабила руку, державшую вожжи, и выпустила правую веревку. Несколько мгновений казалось, что веревка запутается в колесе, но она, упав на землю, потянулась за фургоном. Вот-вот ставшая бесполезной вожжа зацепится за что-то, и тогда…

– Боже, Боже!.. – шептала Присцилла в полной растерянности, едва удерживаясь на передке, поскольку фургон швыряло из стороны в сторону.

Револьвер, зажатый в руке, казался такой непомерной тяжестью, что она едва приподняла его. Однако Присцилла все же направила дуло в небо и надавила на курок. Тот не поддавался, словно был единым целым с корпусом.

«Почему ничего не получается? – в отчаянии спрашивала себя девушка. – Неужели оружие пострадало при падении? Но оно не может быть столь ненадежным! Скорее уж, как и во всем, за что бы я ни принималась здесь, мне попросту не хватает знаний и сноровки.

Брендон, где же ты? Эти вопли, наверное, слышит вся округа!»

Цепляясь одной рукой за край сиденья и боясь оглянуться, Присцилла все же заставила себя украдкой посмотреть через плечо. И как раз вовремя. Полуголый индеец появился из-под свисающего края парусины.

И тут же с обеих сторон к фургону устремились раскрашенные дикари. Оглушенная неистовыми воплями, храпом лошадей и стуком копыт, Присцилла пронзительно закричала. Вскоре мулы замедлили бег и позволили всадникам оттеснить себя с дороги. Не вызывало сомнений, что упряжка вот-вот остановится. Индеец, запрыгнувший в фургон на полном ходу, был уже совсем рядом, когда Присцилла снова обернулась. Она увидела лицо, раскрашенное красным и черным, вдохнула отвратительный запах прогорклого жира и едва не потеряла сознание.

Однако каким-то чудом у нее хватило решимости снова вскинуть револьвер. Более того, девушка вдруг сообразила, что в первый раз попросту не взвела курок, и, сделав это, выстрелила. Лицо индейца взорвалось красным, и он рухнул куда-то за сундуки.

«Что я натворила?»

Даже не ужас, а какая-то черная тьма обрушилась на Присциллу. Казалось, щупальца извиваются вокруг окровавленного лица, а вернее, того, что от него оставалось. Девушка собрала все силы, чтобы отогнать видение, но оно лишь начало изменяться, превращаясь во что-то еще более жуткое. Словно гигантская воронка завертела Присциллу, угрожая увлечь ее в прошлое, которого она не хотела помнить.

Кровь и смерть.

Ужас потери.

Все это длилось лишь несколько мгновений, потом на нее навалилась темнота.

Внезапно твердая, как железо, жилистая меднокожая рука выхватила Присциллу из глубин, в которые она погружалась. Девушка услышала торжествующий возглас, потом треск рвущейся ткани, ощутила на груди чьи-то жадные ладони. Но у нес уже не было сил сопротивляться. Она почувствовала приступ дурноты и на этот раз с облегчением уступила беспамятству.

Когда раздался выстрел, Брендом, сидя на корточках, разглядывал многочисленные следы неподкованных лошадей. Он сразу понял, что означал этот слабый, отдаленный звук.

Словно невидимая пружина подбросила его в седло. Встревожено сдвинув брови и стиснув зубы до боли в скулах, Брендом осмотрел винтовку, притороченную к луке седла. Оружие было полностью готово к бою, но, даже зная это, Брендон еще раз проверил, гладко ли ходит затвор. Вслед за тем он пришпорил вороного, и тот рванулся с места.

Проклятие! Он все время что-то предчувствовал и опасался, что это путешествие плохо кончится. Но что было делать? Остаться и ждать в Корпус-Кристи? Нет, это невозможно. К тому же в городе не оказалось Эгана и его людей, и это внушало Брендону надежду, что дорога безопасна. Ведь этот бездушный человек никогда, однако, не жалел усилий, защищая то, что считал своей собственностью.

Что это за индейцы? Скорее всего команчи, их земли расположены ближе. Брендон взмолился о том, чтобы Присцилле удалось спастись, но не очень верил в это. Вороной конь птицей стлался над землей, прижав острые уши и вытянув шею.

Очень быстро Брендон оказался на гребне холма, потом пронесся по дну узкой лощины, а оттуда было рукой подать до того места, где стреляли. Увидев, что происходит, Брендон похолодел.

Все было кончено. Оставалось лишь выяснить, где Присцилла и что с ней. Брендон осторожно подобрался ближе, спрятался за кустарником, привязал вороного и бесшумно двинулся к месту происшествия. Фургон лежал на боку, однако не потому, что перевернулся на ходу, как Брендон подумал вначале, скорее его намеренно опрокинули. Все его содержимое, кроме сундуков Присциллы, перекочевало на спины выпряженных мулов. Наряды девушки не интересовали индейцев. Впрочем, один из них все-таки продел руки в рукава чудесного розового платья, когда-то так восхитившего Брендона, и оно развевалось на индейце как мантия. Все прочее было разбросано по прерии и втоптано в пыль копытами мустангов.

Брендон заметил все это, отыскивая глазами Присциллу, но так и не нашел ее. Страх за девушку все сильнее сжимал его сердце. Наконец внимание Брендона привлекло что-то белое, едва заметное в зарослях мескита. Он начал подбираться ближе и вскоре увидел, что это и впрямь Присцилла, распростертая на земле посреди поляны. Она была без платья, но все еще в нижней юбке, которую пытался задрать повыше здоровенный индеец, раскрашенный чем-то синим. Девушка изо всех сил отбивалась, хотя и тщетно. К счастью, устраиваясь между ее ног, дикарь прижал к земле край нижней юбки девушки.

– Потерпи, малышка… – прошептал Брендон, словно Присцилла могла его слышать. – Мне нужно полминуты, не больше.

Перехватив винтовку поудобнее, он пополз к нескольким валунам. Не слишком высокие, они все же годились как укрытие при массированной атаке, которая, несомненно, последует за первым же его выстрелом. Вскоре Брендон уже пристроил винтовку между двумя валунами, для верности прицела. Промахнуться он не имел права. Коснувшись курка, Брендон бессознательно усмехнулся. Это была горькая и мрачная усмешка. Он подумал, что восемь пуль не так уж мало, если не промахнуться ни разу.

Широкая спина индейца была ему хорошо видна. Брендон взял левее и выше, прямо в сердце, и спустил курок. Несмотря на гортанные крики индейцев, выстрел прозвучал оглушительно. Когда кяманчи рухнул на Присциллу всей тяжестью, она закричала и забилась, отталкивая его. Брендон передернул затвор, снова прицелился и вторым выстрелом уложил еще одного дикаря, оказавшегося к нему ближе других.

Дальше начался ад кромешный. Индейцы залегли и начали отстреливаться, в основном из луков. Лишь из нескольких точек раздавались мушкетные выстрелы, но и без того почти над самой головой Брендона то и дело свистели стрелы. На этот раз он выжидал дольше и выстрелил, когда один из кяманчей поднялся, намереваясь перебежать ближе. Выстрел сразил его наповал. Из-за фургона показалась рука с револьвером – Брендон узнал в нем оружие, оставленное Присцилле, – послышалась гортанная команда. Тотчас все как один индейцы вскочили и бросились к лошадям.

Теперь, когда стало ясно, что нападающий всего один, они пришли в ярость и совершенно забыли об осторожности. Индейцы разделились, решив окружить валуны с двух сторон. Брендону удалось уложить еще двоих, но уже через несколько секунд рядом оказалось сразу трое. К счастью, они налетели с разных сторон и, нетерпеливо желая расправиться с ним, столкнулись друг с другом. Одного он сшиб с лошади прикладом, второго снял выстрелом, едва не получив удар томагавком по черепу. Поняв, что от следующего уклониться не успеет, Брендон вцепился в оленью кожу штанов и стащил всадника на землю.

Отчаянно лягаясь, индеец выбил ружье из рук Брендона, и они схватились врукопашную. В запале Брендон едва ощутил, как лезвие распарывает его руку выше локтя, но сделал рывок и защемил как клещами руку с ножом. Его противник, ничуть не уступавший Брендону в росте и силе, вцепился ему в запястье. Какое-то время они раскачивались, в четыре руки сжимая нож. Потом что-то мелькнуло на грани видения. Заметив движение, Брендон невероятным усилием развернул противника в ту сторону. Индеец принял на себя удар томагавка, предназначенный для него.

Руки индейца разжались, и Брендон, движимый отчаянием обреченности, повернулся с ножом в руках, готовясь принять скорую смерть. Однако, к его великому удивлению, перед ним вовсе не гарцевали верховые, намереваясь пронзить его сразу десятком стрел. Индейцы скакали прочь с криками и улюлюканьем, и он не сразу сообразил, что тому причиной.

Только присмотревшись, Брендон понял их замысел. Присцилла бежала к ущелью, надеясь укрыться там. Проклятие! Это был хитрый ход. Вместо того чтобы рисковать, индейцы решили отступить, прихватив самую ценную добычу. Брендон видел, как команчи настигли Присциллу, как один из них подхватил ее и бросил через седло. Ее приглушенные крики сразу стихли, хотя ноги и руки продолжали дергаться. Не забыли индейцы и о нагруженных мулах. Двое краснокожих тянули их за собой в поводу. Лошади убитых разбежались. Издав прощальный торжествующий крик, кяманчи повернули к северу.

«Ну, это у них вряд ли получится», – подумал Брендон с холодным бешенством и подхватил винтовку. Не обращая внимания на кровоточащую рану, он поспешил к вороному и вскочил на него. Конь тут же взял в галоп.

Обнаружить индейцев было нетрудно, ибо они оставляли за собой облако пыли. Мулы сильно уступали в скорости их горячим мустангам и замедляли движение, тогда как передохнувший вороной стрелой летел вперед.

Уже через несколько минут Брендон был на расстоянии выстрела. Бросив поводья и полностью доверившись лошади, он поднял оружие, упер приклад в плечо раненой руки и прицелился. Его интересовал только один всадник – тот, кто вез поперек седла Присциллу.

Искусный стрелок, он не промахнулся и на этот раз. Едва раздался звук выстрела, индеец откинулся назад, рванув поводья, отчего лошадь встала на дыбы и сбросила уже мертвого седока в овраг. Следом за ним упала и Присцилла. Брендон витиевато выругался, очень надеясь, что эта новая неожиданность не добавит им неприятностей. Остальные индейцы, мельком взглянув на погибшего товарища, ускорили ход.

Тревожась за Присциллу, Брендон пришпорил вороного, но тут девушка появилась на краю оврага. По-видимому, падение не нанесло ей вреда. Правда, она пошатывалась, но двигалась довольно уверенно. Брендон остановил лошадь, соскочил с седла и поспешил ей навстречу.

Увидев его, Присцилла побежала что было сил. Она не удивилась бы, если бы долго сдерживаемые слезы хлынули потоком. Однако девушка лишь дрожала всем телом, глядя на его пыльную, залитую кровью рубашку, растрепанные волосы и встревоженные глаза. Она видела, как индейцы бросились в атаку, видела и то, как Брендон боролся за свою жизнь, но ничем не могла ему помочь.

Боже милостивый, он жив! С отчаянным рыданием Присцилла протянула руки и, когда Брендон приблизился, бросилась в его объятия. Стоило ей уткнуться ему в плечо, как пришли слезы облегчения, и она не стала их сдерживать, цепляясь за рубашку и беспрерывно повторяя одно-единственное слово – его имя. Брендон стиснул ее так крепко, что она с трудом дышала.

– Слава Богу, с тобой все в порядке, – пробормотал Брендон, погрузив лицо в ее растрепанные волосы.

– Вот так и держи меня! – прошептала она. – Не отпускай!

– Не отпущу! – ответил он странным голосом, похожим на приглушенное рыдание.

Брендон думал в этот момент о том, что действительно не найдет в себе сил отпустить Присциллу навстречу ее новой судьбе. Он считал чудом, божественным вмешательством, перстом судьбы то, что ему удалось спасти это беззащитное существо. И вот, наконец, в его объятиях эта прекрасная, желанная женщина, и он волен касаться ее волос, шептать слова утешения и ощущать, как льнет к нему ее молодое гибкое тело. Брендон чуть отстранился, приподнял залитое слезами лицо Присциллы и осторожно, очень нежно поцеловал. Так же ласково он коснулся губами лба и мокрых щек.

Затем он взял в ладони заплаканное лицо, трогательное и прелестное, всмотрелся в него и начал покрывать поцелуями лоб, глаза, нос, после чего приник к ее губам. Целовать Присциллу казалось таким естественным, таким необходимым!

Должно быть, Присцилла чувствовала то же, потому что руки ее крепче обвили его шею, а голова послушно откинулась. Девушка бессознательно отдавалась его поцелуям. Постепенно она начала отвечать ему: сначала робко, потом все смелее и наконец так пылко, что у него захватило дух.

Ощутив жар поцелуя, она не воспротивилась, а, напротив, ответила ему со всей страстью, словно умоляя: «Еще, еще!» Нежная, податливая, невыразимо хрупкая, она при этом была неистовой, под стать ему. Руки ее скользнули ему в волосы и стали нежно перебирать его пряди. Эти тянущие, подергивающие движения волновали, и Брендон уступил возбуждению. Он прижал Присциллу тесно, так тесно, что тела их словно соединились. Казалось, его возбужденная плоть уже погрузилась в нее. Брендон впервые подумал, что должен взять эту женщину, и сделает это или умрет.

Он поднял Присциллу на руки, в пылу страсти почти не ощутив ее веса, и понес под ближайший приземистый дуб, раскинувший низко над землей свои ветви. Там, в прохладном зеленом шалаше, созданном самой природой словно специально для них, он опустил свою драгоценную ношу на красноватую теплую землю прерии. Новый поцелуй заставил Присциллу застонать. Ее невинность и страстность поразили его. И как он мог думать, что она холодна?

Сама же Присцилла едва ли сознавала, где она и что происходит. Девушка чувствована только, что живет, живет так полно, как никогда прежде. К мужчине, уже не один раз спасавшему ей жизнь, она испытывала благодарность, страсть и влечение. На этот раз он чуть не отдал за нее жизнь, и потому имел право держать ее в объятиях. Брендон красив и силен, но главное, храбр, как никто другой. Он самый лучший, самый прекрасный человек на всем белом свете.

Как ласково, как щекотно, как волнующе погружались его руки в ее волосы! Как осторожно он приподнимал ее лицо для поцелуя! Как сладостен его рот и – о Боже! – какие огненные сполохи посылало в кровь каждое его прикосновение!

От этих касаний кожу покрывали упоительные мурашки, дрожь пробегала вдоль спины и во всем теле росло томление, похожее на сладкую боль. Он весь горел, этот единственный в мире мужчина, он жаждал ее! А как же иначе: ведь только его прикосновений хотела Присцилла, только на них могла отвечать с таким неистовством.

Кончики пальцев поглаживали горло и казались чистым шелком, скользящим по коже, дразнящим и волнующим. Губы дотронулись до мочки уха, ущипнули ее, и легкий укус отозвался во всем ее теле. Потом поцелуй возобновился, и лишь смутно Присцилла ощутила, что лямка сорочки соскользнула с правого плеча.

Она не замечала и того, что впилась ногтями в спину Брендону, что мышцы напряглись и окаменели под ее пальцами. Боже, как она хотела его! Девушка не понимала, что именно вкладывает в это понятие, лишь угадывала в себе инстинктивную потребность покориться тому, кому уже принадлежала душой.

Невыносимо сладостная истома пронзила ее: это Брендон, освободив грудь Присциллы, сжал пальцами уже напряженный сосок.

– Как ты хороша… – услышала она необычный хрипловатый голос. – Смотри, твои груди как раз помещаются в моей ладони…

И это тоже было прекрасно. Брендон говорил то, что она хотела слышать, не сознавая этого. Но теперь она знала.

Присцилла снова застонала и приподнялась, чтобы увидеть то, о чем он говорил. Обнажив одну грудь, пальцы Брендона то гладили, то дерзко ласкали ее. Они казались смуглыми, почти темными на ее белоснежной коже. Этот контраст будил в ней странные ощущения.

«Боже, Боже, что же это такое? Что происходит со мной?»

Девушка судорожно сглотнула, внезапно устыдившись происходящего. То, что делает Брендон, непристойно, грешно!.. Или нет? Возможно, она должна положить этому конец, а не поощрять его. Это какое-то безумие, которое угрожает самой душе ее!

К тому же где-то совсем близко находится человек, которому она дала слово…

Но в следующее мгновение горячий рот снова прижался к ее губам, шелковистый язык скользнул между ними, и Присцилле стало безразлично, кто и где ее ждет. С каким-то сладострастным восторгом ощущая себя распутной, падшей, она готова была уступить любому желанию Брендона. Как он обрел над ней такую власть?

Между тем он сдвинул лямку сорочки и с другого плеча, обнажив Присциллу до талии. Она выгнулась дугой, безмолвно умоляя о новых ласках. Руки ее проникли под его рубашку, пальцы пробежали по груди, зарылись в завитки волос. Оказывается, ниже эта восхитительная поросль сужалась, но продолжалась до самого пояса брюк, до твердых и плоских мышц живота. О, как это восхитительно – прикасаться к нему! Что за волшебной силой он наделен, если Присцилла так беспомощна перед ним? Может, Брендон владеет колдовскими чарами?

– Брендон… – прошептала Присцилла едва слышно. – Брендон… что это? Что ты делаешь со мной, Брендон?

Рука на ее груди замерла.

Брендом опомнился и посмотрел на свою огрубевшую ладонь, покоящуюся на белоснежной груди. Небольшая грудь налилась сейчас под его ласками, как и прелестный розовый сосок. Нежная плоть Присциллы трепетала, и самый вид ее будто молил: «Продолжай!» Расширившиеся темные глаза, отливающие золотом, смотрели ему в лицо, но вряд ли девушка сознавала, насколько далеко они зашли. Она желала его, вне всякого сомнения, и если бы Брендон продолжил, то отдалась бы ему.

Но мысль о том, что невинная Присцилла не вполне понимает, что происходит, заставила его остановиться.

Он сделал отчаянную попытку совладать с собой, и это удалось, однако Брендон задрожал всем телом. В паху он чувствовал теперь не сладкое томление, а боль, поэтому стиснул кулаки, чтобы вынести ее без стона. Господи, он хотел Присциллу всем своим существом, а не только мужской плотью! За всю свою жизнь Брендон ни разу не желал женщину так неистово и страстно.

«Она принадлежит Эгану», – напомнил ему внутренний голос, но другой тут же возразил: «Она твоя!»

«Ну и что? – с горечью подумал Брендон. – Даже если она отдаст мне свое тело, что это изменит?» Он – одиночка, игрок, в его прошлом слишком много темного. Женщины для Брендона всегда были источником удовольствия, не более того, ни с одной он не провел больше двух ночей подряд, боясь соскучиться. Ну а брак и вовсе казался ему чем-то чужеродным.

Что может он предложить ей, кроме нескольких ночей страсти? Уж конечно, не дом и не семью, о которых Присцилла мечтает. А если так, то она скорее всего возненавидит его за то, что уступила, лишив себя счастливой и обеспеченной жизни. Нет, Брендон не поступит с ней так. При всей своей пылкости Присцилла Мэй Уиллз не из тех, чьей неопытностью можно воспользоваться, а потом бросить.

«Она давно созрела для объятий мужчины, – думал Брендон, – но мужчины все не было. Вот откуда ее необычная страстность. Очень возможно, что столь же пылкой она будет и в объятиях Эгана».

Все в нем воспротивилось этой мысли, и он окончательно овладел собой. Жестом, с горечью названным про себя благороднейшим в его жизни, он поправил ее сорочку, закрыв от своего взгляда все то, на что не мог наглядеться. Потом медленно поднялся.

– О нет! – прошептала Присцилла, и лицо се выразило растерянность и трогательную беззащитность.

Чтобы не утратить решимости, Брендон изобразил полное бесстрастие. Растерянность Присциллы сменилась смущением, потом стыдом.

– Брендон, что я такого сделала?

Не получив ответа сразу, она спрятана лицо в ладони, но он отнял их и поднял ее с земли.

– Ничего, Присцилла. Просто мне не следовало вести себя так. Я бессовестно воспользовался твоим состоянием.

Она бессознательно закрыла ладонями грудь, хотя сорочка уже скрывала ее.

– Я… я должна была остановить тебя… – тихо проговорила девушка, борясь со слезами.

– Ты неопытна и ни в чем не виновата. А вот я прекрасно знал, что делаю. Поэтому ответственность лежит на мне.

– Нет, виноват не один ты! – Присцилла отняла у него руки. – Я дала слово Эгану, я вот-вот должна стать его женой… А при этом я веду себя как… как шлюха! Я никогда себе этого не прощу!

– Ты настоящая леди, Присцилла. – Брендон снова завладел ее руками. – Я понял это, когда мы впервые встретились, думаю так и сейчас. Сегодня тебе пришлось столкнуться лицом к лицу с насилием, и ты была уже не свидетелем, а действующим лицом. Это потрясло тебя, и ты утратила свою обычную осторожность. Я же воспользовался случаем, и это непростительно. Я хотел тебя почти с самого начала… и тоже был вне себя от тревоги, поэтому потерял голову. – Он поднял свою широкополую шляпу, отряхнул ее, постучав о бедро, и нахлобучил на лоб. – Если мои извинения приняты, обещаю, что больше такое не повторится.

И в этот момент Присцилла вдруг помяла, какой человек Брендон Траск. Он стоял перед ней, превознося до небес ее добродетель, возлагая на себя одного вину за их обоюдную страсть, пытаясь избавить ее от мук совести и от стыда.

Она поняла и то, что никогда, никогда его не забудет. И в этот же самый момент девушка впервые осознала, что полюбила.

Она смотрела на его губы, на дорогое ей мрачное и смущенное лицо, стараясь запечатлеть в памяти каждую мелочь, каждую морщинку у глаз. Ее взгляд, спустившись ниже, наткнулся на залитую кровью рубашку.

– Твоя рука!

Присцилла была поражена. Неужели страсть заставила Брендона забыть о такой ране? Она вцепилась в рукав и рванула его, разорвав пополам.

– Это кажется страшнее, чем есть на самом деле. – Брендон устало улыбнулся. – Кровотечение небольшое, оно очистит рану. Впрочем, если ты пожертвуешь еще кусок оборки, можно поискать воду и промыть все это.

– Да-да, конечно.

Когда рану промыли и перевязали, Брендон посадил Присциллу перед собой на спину вороного.

– Нужно вернуться к фургону и посмотреть, что еще можно спасти из твоих вещей. До ранчо придется добираться верхом, тем же манером, что и сейчас. Ничего, справимся.

– Конечно, справимся. – Девушка отвела взгляд. Брендон справлялся со всем, за что брался, и она не сомневалась: до ранчо они доберутся. Однако это уже не казалось ей ни важным, ни заманчивым.

– Сегодня я убила человека, – вдруг сказала Присцилла. Она сидела у догорающего костра, крутя в руках ветку и не сводя с нее глаз.

– Я знаю, – мягко ответил Брендон. – Я видел его тело, когда возвращался к фургону.

– Я выстрелила ему прямо в лицо.

– Забудь об этом и не мучайся угрызениями совести. Брендон расположился по другую сторону от костра (чтобы быть подальше от нее) и курил тонкую сигару – из тех, что нашел на месте недолгого пребывания индейцев. Очевидно, это была часть добра, награбленного ими где-то южнее во время рейда.

Однако возвращался он совсем за другим. Увы, из имущества Присциллы, в том числе из ее приданого, спасти удалось немногое. Большая часть гардероба была безжалостно истоптана копытами и изорвана. Все же он подобрал то, что, по его мнению, еще могло пригодиться. От их припасов не осталось и следа. Уже собираясь покинуть место недавнего побоища, Брендон увидел поодаль труп одного из команчей. Он был убит револьверным выстрелом в упор, и Брендон отдал Присцилле должное за ее мужество.

День клонился к вечеру, так что пришлось заночевать поблизости. У быстрого ручья, под купой пекановых деревьев, они развели костер и поджарили кролика. Присцилла ела очень мало, а потом погрузилась в задумчивость.

– Да, ты убила человека, – проговорил Брендон, – но вовсе не стремилась к этому, а только защищала свою жизнь.

– Сколько бы я ни прожила, я не забуду этой минуты… – Не поднимая глаз, Присцилла сорвала листок и вперила в него неподвижный, сосредоточенный взгляд. – У меня такое ужасное чувство, будто я убила что-то в себе самой, в своей душе. Не важно, зачем я это сделала. Никогда, никогда больше не прикоснусь к оружию, даже ради спасения своей жизни!

Она вдруг бросила листок в огонь и наблюдала, как он обугливается и едва слышно похрустывает. Когда от него ничего не осталось, она посмотрела на Брендона.

– Но это не все, что случилось в ту минуту. Было и другое, чего я даже не могу толком объяснить. Меня словно увлекло в какую-то бездонную пропасть, в ужас, кровь и смерть. Я ничего не видела и не сознавала, кроме страшной боли в душе и беспросветного отчаяния… – Девушка с сомнением покачала головой. – И… Брендон! Не знаю, как жить дальше после сегодняшнего. Я не смогу день за днем видеть вокруг только насилие. Я думала, что начинаю привыкать, что уже привыкла… а теперь просто не знаю.