Текст книги "Полночный всадник"

Глава 3

Рамон, одетый во все черное, въехал на холм на вороном жеребце и посмотрел вниз на узкий ручей, текущий под платанами. Андреас ждал брата с дюжиной лучших ковбоев, хранивших верность семье де ла Герра со времен пращуров. Колонну замыкали два йокута – индейца из большой восточной долины.

Рамон направил жеребца вперед и начал спускаться по склону к заваленному валунами ручью. Его путь освещал только месяц, затянутый прозрачными серыми облаками.

– Buenas noches, amigos[15]15
  Добрый вечер, друзья (исп.)


[Закрыть], – сказал Рамон мужчинам, остановив перед ними коня. – Как всегда, рад вас видеть.

Он увидел Педро Санчеса, Руиса Доминго, Игнасио Хуареса, Сиско Виллегаса, Сантьяго Гутиереса и еще нескольких человек. Почти всех Рамон знал с детства.

– Я предупредил Андреаса, что сегодняшний набег опаснее всех прежних. Остин и его люди могут ждать нас. Есть шанс, что это не так и к настоящему моменту он отпустил охрану, но полной уверенности нет. Если кто-то из вас заметит нечто настораживающее, тотчас дайте сигнал и мы покинем ранчо – с лошадьми или без них.

– Нам нужны эти лошади, Рамон, – возразил Андреас. – Не запугивай людей. Мы справимся с Флетчером Остином и его помощниками.

Рамон тихо выругался. Андреас вечно проявлял безрассудство, однако не следует подрывать авторитет брата.

– Просто будьте осторожны. Глупо недооценивать Остина. Если что-то произойдет, уходите как можно скорее. Спасайте себя.

Не успел Андреас возразить, как Рамон повернул жеребца и направился по тропе. Их пристанище в горах было в двух днях пути от ранчо дель Роблес, но Андреас и другие мужчины сейчас разбили лагерь неподалеку, среди соседних холмов. Лошади были свежими, мужчины – бодрыми, отдохнувшими перед ночной вылазкой.

Они достигли спуска к ранчо и остановились среди деревьев. Рамон спешился, а вслед за ним Андреас и Педро Санчес.

– Ну что? – спросил Андреас Рамона, оглядывая обширную асиенду, establo[16]16
  конюшня (исп.)


[Закрыть], зернохранилище, дом, бойню и загоны с лошадьми.

– Похоже, все тихо.

– Si. Смотри, как много лошадей. Он построил для них дополнительные загоны.

– Покупатель – gringo из Сакраменто – будет доволен, – сказал Педро. – Ему нет дела до того, откуда взялись животные, лишь бы их было побольше.

Рамон молча вглядывался в темноту. Все выглядело спокойно. Он повернулся к мужчинам:

– Мы должны увести всех лошадей, иначе они помчатся за нами.

Ухватившись за луку, он легко взлетел в испанское седло, опустил на глаза широкополую шляпу и прикрыл лицо черной повязкой. Потом прикоснулся шпорами к бокам коня.

Кэрли не могла заснуть. Она еще не привыкла к позднему ужину обитателей калифорнийских ранчо и к странным ночным звукам ее нового дома: скрипу массивных деревянных брусьев над кроватью, стрекоту сверчков за окном, завыванию койотов, ржанию лошадей. Часы, тикавшие на комоде, показывали два пополуночи; девушка видела блестящие латунные стрелки в тонком луче света, проникавшем через ставни.

Кэрли выбралась из постели. За ужином она выпила немного густого красного вина, изготовленного дядей из собственного винограда. Теперь её мучила жажда. Она подошла к фарфоровому кувшину, стоявшему возле умывальника, но он оказался пустым. Дядя говорил, что в таком случае следует разбудить горничную Канделарию, но Кэрли не собиралась делать этого. Ей хотелось немного подвигаться. Возможно, потом она наконец заснет.

Накинув на ночную рубашку легкий расшитый халат, Кэрли отодвинула железный засов и вышла в коридор. Асиенда, построенная в испанском стиле, смотрела на большое центральное патио. Вдоль трех стен дома тянулась широкая веранда. Кухня находилась в отдельном помещении позади дома во избежание пожара.

Кэрли плотнее запахнула голубой халат, вышла на прохладный ночной воздух, пересекла двор и открыла дверь кухни. На кухне было темно, но девушка уловила запах свисавшего с потолка сушеного красного перца, чесночных цветов и лавровых листьев, лежавших на большом деревянном столе.

У одной из стен стояли коробки с мукой, фасолью, сушеным горохом, кукурузой и свежими овощами. Кэрли шла осторожно, боясь споткнуться. На другой стене висели чугунные горшки, сковороды, ложки, лопаточки; на полке помещалась ручная кофемолка.

Обычно на кухне было шумно, лепешки шипели на сковородах, звучали голоса индейских женщин и нескольких калифорниек, руководивших приготовлением пищи. Но сейчас здесь царила тишина. Кэрли прошла мимо деревянной маслобойки к накрытой бочке с водой, подняла крышку, погрузила в воду фарфоровый кувшин, наполнила его до краев и вытерла чистым посудным полотенцем.

Подойдя к двери, она услышала стук копыт и фырканье лошадей. Ей показалось, что скрипнули ворота загона, и она посмотрела в окно, не понимая, что происходит.

Не заметив людей, девушка сначала подумала, что лошади сами открыли загон и вышли. Животные – гнедые, пятнистые, рыжие, белые, серые и вороные – покидали загон так неторопливо, будто проплывали перед глазами Кэрли.

Господи! Да это же вакерос – ковбои-пастухи! Девушка узнала их по коротким курткам, расклешенным брюкам и сдвинутым на глаза широкополым шляпам. Но они не жили в дель Роблес! Боже, значит, это разбойники, о которых она слышала, – люди Испанского Дракона!

Рука Кэрли дрогнула на холодном железном засове. Девушка приоткрыла дверь и посмотрела в щель. Необходимо сообщить обо всем дяде и его людям из спального барака. Но если она выйдет наружу, разбойники могут заметить и застрелить ее, прежде чем удастся подать сигнал.

Взгляд Кэрли упал на тяжелый металлический колокол.

– Вот что мне нужно, – прошептала она и расправила плечи, собираясь с мужеством. Звон этого колокола созывал всех к столу, извещал о прибытии почты и о других событиях, предупреждал об опасности. В ночное время все поймут, что значит этот звон.

Кэрли посмотрела в окно, чтобы проверить, не следят ли разбойники за домом, медленно сосчитала до трех и распахнула дверь кухни. Подхватив полы халата, она бросилась вперед, едва ощущая босыми ногами холод влажной земли и острые камешки.

Колокол был укреплен на прочной доске в двадцати футах от кухни. Густые длинные золотисто-каштановые волосы девушки развевались, когда она бежала к нему. Вцепившись обеими руками в веревку, Кэрли начала отчаянно дергать ее.

Рамон натянул поводья, как только звон колокола прорезал воздух.

– Madre de Dios[17]17
  Матерь Божия (исп.)


[Закрыть], – тихо пробормотал он, оглядываясь в поисках источника звука. Заметив маленькую фигурку в халате, испанец тотчас узнал девушку. – Andele, muchachos![18]18
  Пошли, ребята! (исп.)


[Закрыть] Берем лошадей и уходим!

– А как же другие животные? – спросил Андреас, подлетев к брату на испуганном коне. – Мы не можем уехать без них.

– Санчес и Доминго собирают коней. Я помогу им – поезжай с остальными.

Но Андреас уже повернул своего коня ко второму загону. Рамон выругался, но его слова потонули в шуме, ржании лошадей, криках мужчин. Пришпорив коня, испанец обогнал брата, на скаку отдавая приказания Санчесу и Руису Доминго. Потом направил жеребца к девушке, все так же отчаянно звонившей в колокол.

В саманном доме зажегся свет, и оттуда начали выбегать полуодетые мужчины. Кое-кто был вооружен. Рамон не опасался пастухов Остина, но многие из них вступили бы в схватку с Эль Драконом, ибо симпатизировали любому человеку с испанской кровью, враждующему с gringos. Но англичане уже начали стрелять. Среди них был и Флетчер Остин.

Колокол смолк, тишину нарушали лишь громкие выстрелы. Виллегас, открыв ответный огонь, ранил двух человек Остина, но свинец угодил в руку Игнасио, по бедру Сантьяго тоже текла кровь. Девушка присела на корточки за деревянным лотком для стока воды. Рамон, удаляясь от Кэрли к своим людям, вдруг увидел, что к ней скачет Андреас.

– Андреас! – закричал он. – Назад!

Но было уже слишком поздно. Прозвучал ружейный выстрел, его брат дернулся, потом повалился на круп коня, а на его рубашке заалела кровь.

Ярость охватила Рамона. Он бросился к брату, но Педро Санчес опередил его и увлек коня Андреаса к задним воротам ранчо. Рамон подумал о девушке, о причиненных ею неприятностях и ее надменном поведении. Перед его мысленным взором возник брат, направляющийся к Кэрли.

Ярость разгоралась в нем все сильнее. Вороной конь поднялся на дыбы; испанец пришпорил его и помчался к девушке, присевшей у деревянного лотка. Возле Рамона просвистела пуля, но он не остановился. Увидев мчащегося всадника, Кэрли закричала, потом вскочила и побежала.

Именно этого и ждал испанец.

Когда вороной конь поравнялся с девушкой, Рамон наклонился, обхватил рукой ее талию и подтянул Кэрли к седлу. Она кричала и отбивалась, но не могла вырваться. Испанец перекинул ее через седло и прижал к нему. Рамон ощущал ее дрожь, видел, как разметались по крупу жеребца длинные золотисто-каштановые волосы. Она боится пошевелиться, с мрачным удовлетворением подумал Рамон, догнав товарищей возле опушки леса. Ковбои гнали перед собой табун.

Они быстро двигались по заранее выбранной тропе. Вдали все еще гремели выстрелы, но люди Рамона были уже вне досягаемости. Они углубились в лес, удаляясь от ранчо, от опасности и поднимаясь в горы, сулившие спасение.

Рамон на мгновение задержался, чтобы связать девушке руки и ноги и воткнуть в рот кляп. Потом, перебросив ее через круп коня, он поехал искать брата.

Когда он нашел Андреаса, тот едва держался в седле.

– Забери девушку, – приказал Рамон ковбою по имени Энрикес.

Сильный парень понес девушку к своей лошади, положил лицом вниз поперек седла и сел позади нее. Санчес хмуро посмотрел на Рамона, недовольный похищением женщины, и бросил быстрый взгляд на Андреаса.

– Как он? – спросил Рамон, встревоженный ранением брата.

– Дела плохи, мой друг, – ответил Санчес. – Очень плохи.

Рамон похолодел. Значит, пуля угодила не в плечо, как он думал.

– Мы не можем останавливаться, пока не достигнем перевала. Он дотянет?

– Сомневаюсь. – Санчес покачал головой. Тревога Рамона усилилась, сердце глухо стучало, тяжесть навалилась на грудь. Он повернулся к Руису Доминго, молодому ковбою с худым лицом:

– Что с другими ранеными? Они доедут до перевала?

– Si, дон Рамон. Их раны не так опасны.

– Скачите к каньону возле Лос-Осос. Там есть укрытие и вода для лошадей. Потом разделитесь, как мы планировали. Мартинес возьмет пять человек и направится с лошадьми в Сакраменто. Остальные подождут нас у начала каньона. Если мы не появимся до завтрашнего рассвета, поезжайте в крепость без нас.

На лице ковбоя отразилось легкое сомнение.

– Si, patron[19]19
  Да, хозяин (исп.)


[Закрыть].

Тревога за Андреаса вытесняла все мысли из головы Рамона. Когда мужчины уехали, он вернулся туда, где оставил брата. Андреас почти без сознания лежал на спине лошади. Возле него стоял Санчес. Охваченный страхом, Рамон стиснул зубы, взял поводья и повел лошадь к ручью. Нетвердыми руками он снял брата с седла и услышал его стон.

– Не волнуйся, я с тобой. Все будет хорошо.

Санчес развернул походную постель, и они положили на нее Андреаса. Дрожащими пальцами Рамон расстегнул рубашку и отбросил окровавленную тряпку, которой Педро заткнул рану, пытаясь остановить кровь.

– Madre de Dios… – Сердце Рамона сжалось, когда он увидел рану, торчащий из-под кожи обломок ребра и кровь, пузырящуюся в пулевом отверстии при каждом вздохе.

– Прости… Рамон, – простонал Андреас.

– Не надо говорить. – У испанца перехватило дыхание, и он смахнул слезу. – Береги силы.

Из побелевшего рта Андреаса вырвался тихий хрип.

Рамон пригладил влажные черные волосы брата.

– Рог Dios[20]20
  Господи (исп.)


[Закрыть], брат, почему ты не послушался меня?

Открыв глаза, Андреас увидел лицо брата, залитое слезами.

– Не терзай себя… Рамон. Налет… был моей идеей. Ошибку допустил я… а не ты.

Он закашлялся, и при этом его пронзила такая боль, что на лбу выступила испарина.

– Лежи спокойно, Андреас.

Тот снова приоткрыл глаза:

– Скажи матери… что я люблю ее.

Рамон сжал руку брата. О, как бы он хотел лежать здесь вместо него и страдать от боли!

– И еще… тетю Терезу, – прошептал Андреас.

– Я передам им, – с трудом проговорил Рамой, почти ничего не видя сквозь слезы, застилавшие глаза. Он не был готов к этому. Господи, он и не подозревал, что брат ранен так серьезно!

– Тебя… я тоже люблю… Рамон.

Темная голова испанца поникла. Он повторил эти слова, обращаясь к брату, хотя до сих пор не говорил их никому на свете.

Андреас снова закашлялся, корчась от боли, Рамону казалось, будто это он испытывает агонию.

– Однажды ты сказал… что женщина принесет мне смерть. Отчасти… так и случилось.

Его глаза закрылись, и он издал последний вздох.

– Нет! – закричал Рамон, запрокинув голову. Этот дикий вопль разнесся в ночи, напоминая вой раненого волка.

По щекам Педро Санчеса тоже струились слезы.

– Vaya con Dios[21]21
  Ступай с Богом (исп.)


[Закрыть], друг мой.

Перекрестив покойного, Педро направился к лошадям. Через пару минут он вернулся с одеялом и бережно накрыл неподвижное тело Андреаса. Мужчины молчали.

Наконец убитый горем Рамон отпустил безжизненную руку брата.

Глава 4

Утомленная, испуганная, Кэрли лежала со связанными руками и ногами под ветвями высокого могучего дуба. Остаток ночи и весь следующий день всадники безжалостно подгоняли лошадей. Девушка сидела перед сильным ковбоем, которого дон называл Энрикесом. При каждом шаге гнедого коня Кэрли страдала от боли.

Группа отделилась от основного отряда на дне каньона с отвесными стенами; пять человек и похищенные лошади направились к северу, другие ковбои повезли Кэрли в неизвестное ей место. С наступлением сумерек они наконец остановились, изо рта Кэрли вынули кляп, и молодой ковбой Руне принес ей еду, однако пленница не прикоснулась к жареной крольчатине. В нескольких футах от Кэрли ковбой Энрикес вытянулся на подстилке, прикрыв сомбреро широкое лицо.

Как и все в лагере, он не спал, а дремал, просыпаясь при малейшем звуке и готовый отразить нападение. Кэрли тоже не спала. Она вглядывалась в темноту, пытаясь найти схватившего ее мужчину, со страхом ожидала его возвращения и дальнейших действий.

Девушка дрожала при мысли о том, что ее ждут пытки, насилие и смерть. Она слышала истории о своем похитителе и знала, с кем имеет дело.

Чтобы избавиться от жутких картин, Кэрли закрыла глаза и наконец погрузилась в сон. Она проснулась на рассвете от шуршания гальки и поняла, что кто-то стоит перед ней. Сердце пленницы отчаянно заколотилось, сонливость как рукой сняло, и испуганные глаза увидели пару высоких черных сапог. Ее взгляд скользнул по длинным стройным ногам, обтянутым черными брюками, по узким бедрам, по крепкой широкой груди и могучим плечам. Подняв глаза еще выше, Кэрли увидела лицо красивого испанского дона Рамона де ла Герра.

Она с облегчением вздохнула. Испанец нашел ее и спасет! Ей больше не угрожает смерть!

– Дон Рамон… Слава Богу! – Она с трудом поднялась на ноги, покачиваясь и пытаясь сохранить равновесие. – Я так испугалась! Я думала… Слава Богу, что вы пришли.

– Сеньорита Мак-Коннелл, – насмешливо сказал он, – как мило, что вы присоединились к нам.

Его лицо показалось ей более суровым и мрачным, чем прежде, а чувственный рот – жестоким. Холодные темно-карие непроницаемые глаза впились в девушку.

Ужас охватил Кэрли. Только теперь она поняла, как велика угроза.

– Вы… вы не… вы не…

– Дон Рамон Мартинес и Барранча де ла Герра, – произнес он с издевкой и слегка поклонился. – К вашим услугам, сеньорита. – Прекрасные белые зубы хищно сверкнули. – Может, вы предпочтете имя Эль Дракон?

Кэрли пошатнулась, пронзенная острым как нож страхом. Она бы упала, но сильная смуглая рука поддержала ее. Пальцы дона впились в ее предплечье. Кэрли рывком освободилась.

На мгновение она потеряла дар речи и смотрела на него так, словно видела впервые. Дрожащими руками – ее запястья были по-прежнему связаны – девушка попыталась плотнее запахнуть халат. Не зная, что в ней сильнее – страх или ярость, – она вскинула голову и посмотрела ему в глаза.

– Эль Дракон… – повторила она с презрением. – Такой обаятельный мошенник… Никогда бы не догадалась. А я-то поверила, что вы – испанский дворянин, человек, достойный восхищения. На самом деле вы просто вор и убийца.

Он стиснул зубы.

– А из-за вас, сеньорита, погибли и страдают мои люди.

Кэрли замерла, почуяв смертельную опасность. Понимая, что глупо дразнить его, она все же не могла удержаться. Этот негодяй одурачил ее и всех прочих.

– Ответственность лежит на вас, дон Рамон. Вы крадете, грабите, убиваете. Я лишь предупредила людей дяди, пытаясь остановить вас, и сделала бы это снова!

Ярость исказила его лицо, глаза потемнели и выражали откровенную злобу. Окружившие их мужчины не двигались, глядя на Кэрли с такой же ненавистью, какую она видела в глазах дона. Стремительно нанесенная пощечина обожгла ее и свалила на землю. Высокий испанец стоял над девушкой, пылая от гнева и сжав кулаки.

Она закрыла глаза, уверенная, что ее изобьют, но, открыв их, увидела: испанец отвернулся, а мужчина в летах шагнул вперед, наклонился и разрезал веревку, стягивавшую щиколотки.

Быстро и сердито он заговорил по-испански с Рамоном. Кэрли тщетно пыталась разобрать слова. У нее сосало под ложечкой, голова кружилась.

Мужчина помог ей встать.

– Меня зовут Санчес, – спокойно сказал этот высокий худой человек. Тяжелая жизнь под открытым небом не прошла для него бесследно. Лицо изрезали глубокие морщины. – Поймите, сеньорита, дон Рамон вовсе не жесток.

– Он чудовище. – Дрожащей рукой, девушка коснулась побагровевшей щеки.

– Сейчас он потерял голову, потому что слишком потрясен горем.

– Горем? Не понимаю. – Кэрли сомневалась, что он откроет ей истину, а между тем его проницательные глаза продолжали изучать ее.

Санчес вздохнул:

– Во время вчерашнего ночного налета погиб младший брат Рамона, Андреас. Дон очень любил его и охотно отдал бы свою жизнь, чтобы спасти брата. Увы, это невозможно.

Кэрли увидела боль в глазах Санчеса.

– Господи! – На мгновение слова Санчеса пробудили в ней жалость к нему и Рамону, но она сдержалась и не выразила сочувствия. – Его брат был таким же преступником, как и он. Чего же еще ожидал дон? Смерть от пули – слишком легкая расплата.

– Он пытался спасти свой дом и честь семьи. Возможно, когда-нибудь вы поймете.

Кэрли поежилась от сырого утреннего воздуха. Нет, она никогда не поймет грабителей и убийц, не имеющих ни жалости, ни совести.

– Со временем он станет прежним, – заметил старый ковбой. – А пока вам не стоит злить его.

Взглянув через плечо Санчеса, Кэрли увидела дона Рамона, беседующего с одним из мужчин. Этот бандит и убийца обвинял ее в смерти своего брата! По ее спине пробежали мурашки. Кэрли почувствовала сожаление – она потеряла красивого испанского дона, который ей так нравился, но существовал лишь в ее воображении.

Разглядывая высокого мужественного испанца, она пыталась понять, как уживаются в нем обаяние и жестокость, Кэрли не знала ни его намерений, ни того, какие он готовит ей испытания. Впрочем, сейчас это не имело значения – девушка была полна решимости выстоять.

Однажды дон Рамон провел ее, но больше это ему не удастся.

Если она продержится, дядя найдет ее; да, он, несомненно, появится. Флетчер Остин не менее силен и решителен, чем тот, кто называл себя Эль Драконом.

Эта мысль укрепила ее и помогла преодолеть страх. Запахнувшись в халат, она отошла в тень и села под деревом. Кэрли уже изведала трудности и жестокость: утрату сестры и отца, работу с утра до позднего вечера на участке земли возле шахты, медленное угасание матери. Она вынесла все это, выстоит и сейчас.

С каждой минутой ее мужество росло. Когда группа приготовилась к отъезду, Кэрли Мак-Коннелл, выпускница дорогой школы для Молодых леди, с ужасом ожидавшая пыток своего мучителя, уже превратилась в дочь пенсильванского шахтера, не уступавшую по силе духа самому Эль Дракону.

– Твой поступок – похищение женщины – может привести только к беде. – Педро Санчес стоял перед Рамоном, вертя в руках сомбреро.

– Что сделано, то сделано. Уже ничего не изменить.

– Тебе не следовало открываться.

Словно не расслышав упрека старого друга и тревоги в его голосе, Рамон распорядился:

– Пусть люди садятся на лошадей и приготовятся к отъезду. Девушка поскачет с Энрикесом. Мы и так потеряли слишком много времени.

– Флетчер организует погоню. Похищение девушки оскорбило его, и он не успокоится, пока не найдет ее.

Рамон посмотрел на девушку. Она гордо расправила плечи, а в ее больших зеленых глазах горел вызов. Рамон подумал об Андреасе, и его снова охватила ярость, вскоре сменившаяся мучительной тоской, которую он старался скрывать, ибо эти люди нуждались в нем, как и обитатели лагеря. Смерть Андреаса не должна остаться неотмщенной.

Но боль не утихала, она затаилась внутри, ожидая повода, чтобы прорваться наружу или растерзать его.

Глядя на Кэрли, Рамон вспомнил предсмертные слова брата: «Однажды ты сказал… что женщина принесет мне смерть». Страдание захлестнуло его.

– Нет, – сказал дон, – девушка пойдет пешком. Посмотрим, есть ли в этой gringa что-нибудь, кроме высокомерия и надменности.

Он направился к лошади по кличке Вьенто Прието (Темный Ветер), но Санчес схватил его за руку:

– Ты шутишь, Рамон. До Льяно-Мирада много миль.

Рамон выдернул руку и пошел дальше.

– Энрикес! – Широкоплечий ковбой посмотрел на него. – Подведи ко мне девушку.

– Прошу тебя, Рамон, не совершай ничего такого, о чем будешь жалеть.

– Не вмешивайся, Педро.

Он вскочил на крупного вороного коня, а Эстебан Энрикес приблизился к нему с девушкой в голубом халате, наброшенном поверх белой ночной рубашки, с длинными волосами, падавшими на спину. Рамон заметил, что ее маленькие босые ноги посинели от холода.

Его охватило чувство вины. Эта хрупкая девушка казалась бесстрашной, но Рамон знал, что она боится. Но он тут же вспомнил об Андреасе, и непрошеная жалость исчезла.

Отвязав плетеный кожаный ремень от седла, испанец сделал петлю и стянул ею узкие запястья девушки. Другой конец он привязал к луке седла, ожидая, что Кэрли заплачет и будет просить о пощаде. Рамон знал, что это не смягчит его, но все же хотел услышать мольбы, которые доставили бы ему столь же острое наслаждение, как если бы они исходили от ее дяди.

Рамон подумал о Флетчере Остине, о ранчо дель Роблес, о похищенных землях его семьи и жестоком убийстве брата. Потом его пронзила мысль о Кэрли Мак-Коннелл, светской леди с востока, презиравшей их всех, ценившей только деньги и удовольствия. Гнев разрастался и захлестывал его, как огромная волна.

– Нам предстоит далекий путь, сеньорита. – Дон посмотрел на девушку. – Пора двигаться дальше.

Рамон затянул ремень, рассчитывая увидеть слезы в ее глазах, но она лишь вздернула подбородок. Зеленые глаза обожгли его ненавистью.

Почти овладев собой, он заставил жеребца идти шагом и потащил за собой девушку. Она отставала от коня на десять футов. Они двигались по узкой пустынной долине, потом дорога пошла в гору. Веревка провисала – девушка не отставала от коня.

Спустя четыре часа Кэрли все так же безропотно шла, прожигая спину Рамона ненавидящим взглядом. Он почти физически ощущал его.

Иногда, поддаваясь соблазну, Рамон оборачивался. Его поражало, что девушка не просит остановиться, не жалуется. Они сделали лишь один привал у ручья, где напоили лошадей и подкрепились carne seca – острой вяленой говядиной. Заметив, что Кэрли отказалась от предложенной Санчесом еды, Рамон спешился и подошел к ней:

– Делай то, что велит тебе Педро. – С холодной улыбкой он протянул ей мясо. – Я не хочу, чтобы нас считали негостеприимными.

Она швырнула мясо к его ногам:

– Я не голодна, но, если бы и умирала от голода, не стала бы есть вместе с таким зверем, как ты.

Бешенство охватило его. Он схватил девушку за руки и подтянул вверх, заставив подняться на носки.

– Ты не посмеешь выбрасывать пищу, пока находишься среди нас. Люди умирают каждый день, не смея и мечтать о том, что ты отвергла. Но ты не желаешь знать о таких вещах, верно?

Она бросила на него быстрый взгляд:

– К чему мне это?

– Возможно, скоро ты научишься ценить те мелочи жизни, которые привыкла принимать как должное, более того, будешь молить о них.

– А ты скоро узнаешь, что я никогда ни о чем не молю – особенно таких, как ты!

Он еще сильнее стиснул ее руки, потом отпустил. Тихо выругавшись, Рамон вскочил на Вьенто и тронулся вперед, длинная веревка тянулась позади. Во второй половине дня Санчес дважды подходил к нему, прося остановиться и позволить девушке ехать с одним из мужчин, но всякий раз Рамон, оборачиваясь, видел Кэрли, слышал пронзительный звон колокола, видел, как пуля поражает брата.

Уже стемнело, когда они достигли места, где собирались разбить лагерь. Кэрли шла, уже ничего не видя перед собой и часто оступаясь. Рамону казалось, что ее держит только сила воли. Его еще больше разозлила ее непреклонность. Она не рухнула на землю, как он ожидал. Однако отчасти испанец радовался этому, ибо мог излить на Кэрли клокотавший в нем гнев.

Девушка дрожала от усталости. Спешившись, Рамон заметил, что она слегка шатается, хотя и старается удержаться на ногах. Ее голубой халат испачкался и разорвался, когда они продирались сквозь колючие кусты. Волосы растрепались, и влажные локоны прилипали к обгоревшим на солнце щекам.

Рамон снова ощутил укол совести, ибо никогда не проявлял жестокости к женщине, ни на одну из них не поднимал руку. Но Кэрли была необычная женщина: она погубила его брата и заплатит за это, как и ее дядя. Рамон исполнит долг перед братом.

Тут Рамон заметил кровь на ее ногах.

Madre de Dios!

– Санчес! – крикнул он, и тот подбежал к нему. – Займись девушкой. – Испанец говорил хрипло и напряженно, словно внутри у него что-то болезненно сжалось. Пробудившаяся жалость затуманила ему сознание.

– Почему не сказала? – мрачно спросил он Кэрли. – Тебе дали бы какую-нибудь обувь.

Она плюнула ему под ноги:

– Мне ничего от тебя не нужно! Слышишь? Ничего!

Кэрли воплощала в себе все, что он ненавидел: алчность, страсть к наслаждениям, испорченность и эгоизм. Рамон понял это в момент их знакомства.

Таким он и сам был когда-то.

Отходя от нее, испанец сердито покачал головой, сунул руку в bolsa[22]22
  мешок (исп.)


[Закрыть], висевший за седлом, и достал оттуда бутылку крепкой aguardiente[23]23
  водка (исп.)


[Закрыть]. Вынув пробку, он сделал такой большой глоток, что не решился приложиться к бутылке еще раз, ибо понял, что тогда ему не остановиться. Спиртное оглушит его, и он напьется до беспамятства, чтобы притупить боль.

Между тем Педро Санчес подвел девушку к ручью, опустился на колени и помог ей вымыть окровавленные ноги. Вскоре один из ковбоев принес мягкие мокасины, доходившие до колен, и что-то сказал девушке. Рамон не расслышал слов, но угадал их смысл.

Испанец не хотел признаться себе в том, что в нем пробудилось то же невольное уважение к этой девушке, которое испытывали к ней суровые ковбои.

В темноте каждый шорох усиливался и настораживал. Кэрли не бывала ночью под открытым небом. Дядя не разрешал ей одной отходить от дома, ибо в лесах полно опасных диких зверей: горных львов, ядовитых гремучих змей, огромных быков, кабанов, а главное, гигантских медведей-гризли, нападающих на людей. Сейчас она слышала доносившийся откуда-то рев, а со стороны склона угрожающе выло еще какое-то животное.

Кэрли вздрогнула. Даже если бы ей удалось бежать, а надежды на это почти не было, она не знала пути к дому. Звери разорвали бы ее на части.

Однако еще большая опасность ждала ее в нескольких ярдах отсюда, в самом лагере.

Рамон вернулся на лужайку недавно, после прогулки по лесу, которую предпринял, пока его товарищи разбивали лагерь. Увидев, что мужчины заснули, испанец сел у костра и молча уставился на пламя. Проснувшийся Санчес предложил ему поесть, но дон отказался и растянулся на походной постели, прикрыв верхнюю часть лица черной широкополой шляпой.

Измученная, напуганная и возмущенная жестокостью испанца, Кэрли все же испытывала к нему жалость. Она помнила свою сестру Мэри, которая была на четыре года моложе ее и умерла от лихорадки, когда Кэрли исполнилось девять лет. Она помнила слезы матери, ужасную душевную боль, скорбь и горечь утраты, поэтому хорошо представляла себе, как страдает Рамон после смерти брата.

Прислонившись к стволу дерева, девушка закрыла глаза. Она съела кусок жареного мяса и согласилась взять у Санчеса одеяло. Принеся его, он привязал Кэрли за ногу к дереву. Закутавшись в теплое одеяло, она постаралась прогнать мысли о доне, о своих усталых, ноющих, исцарапанных ногах и пораненных ступнях. Сейчас Кэрли думала только о дяде и верила в то, что он найдет ее. Наконец она погрузилась в беспокойный сон.

Перед рассветом ее разбудили ржание и непривычные звуки – мужчины седлали лошадей и сворачивали лагерь. Руис принес ей завтрак: подогретые лепешки, остатки мяса, оловянную кружку с горячим дымящимся кофе. Кэрли показалось, что она отродясь не пила столь вкусного напитка. Она заставила себя поесть, хотя не чувствовала голода. Усталость не прошла, а, напротив, усилилась. Кости болели, мышцы ныли, царапины на руках и ногах саднило, пересохшие губы потрескались.

Она слышала, как Санчес просил Рамона пощадить ее, но испанец лишь отвернулся от старика.

Ну что ж, по крайней мере она осталась жива. Ее не изнасиловали, хотя Кэрли очень боялась этого. Кроме дона, никто не обращался с ней жестоко. Дядя и его люди уже наверняка в пути и вскоре найдут ее.

– Пора в дорогу, сеньорита.

Эти слова отвлекли ее от размышлений. Рядом стоял испанец с бесстрастным, суровым лицом. Холодные темные глаза запали. Он казался опасным и безжалостным.

– Куда ты ведешь меня? – с ненавистью спросила Кэрли.

– Далеко в горы. К Льяно-Мирада – это место иногда заменяет мне дом.

– Куда бы ты ни отправился, мой дядя найдет тебя и не успокоится, пока не загонит в ловушку, как дикого зверя.

– Сделать это пытались и более ловкие люди, но потерпели неудачу. С твоим дядей произойдет то же самое.

– Что тебе нужно от меня? Что ты собираешься сделать со мной?

Он бросил на нее дерзкий, чувственный, беспощадный взгляд:

– Это еще предстоит решить, сеньорита.

Набросив плетеную кожаную петлю на запястья Кэрли, испанец потянул ремень, повел девушку к лошади и легко вскочил в седло.

– Пора трогаться.

Гнев, горечь и ненависть охватили ее. Словно забыв о своем рваном халате, спутанных волосах и огромных мокасинах, Кэрли улыбнулась – холодно, невозмутимо и надменно.

– Я готова, сеньор Эль Дракон.

Заметив, каким напряженным стал его взгляд, Кэрли испытала удовлетворение. Он хотел унизить ее, заставить просить пощады, надеялся сломить ее.

Но каждый раз, когда Кэрли видела этого высокого гордого широкоплечего мужчину на вороном коне, она вспоминала того, кто являлся ей в мечтах и подарил розу. Да, тогда его пленительная улыбка заставляла ее трепетать, а безобидные насмешки – теряться.