Текст книги "Навеки твоя Эмбер. Том 1"

Глава восьмая

Эмбер и Льюк Чаннелл поженились в середине октября, через три недели после знакомства. Обручение состоялось в старой церкви неподалеку от «Розы и короны». Как было заведено, Эмбер купила обручальное кольцо жениху и получила от него красивое с несколькими мелкими бриллиантами, за которое она попросила ювелира прислать счет. Она обнаружила, что оплачивать таким образом покупки очень удобно, тем более что она все еще плохо разбиралась в ценах и деньгах и порой попадала впросак. Эмбер отнюдь не стремилась к браку с Льюком. Она считала его одним из самых малоприятных мужчин, каких только знала, и лишь непрекращавшийся ужас, охватывавший ее при мысли о беременности, заставил Эмбер назвать Льюка мужем. У него было только одно положительное качество – любовь к ней.

Но на следующее утро она поняла, что и в этом обманулась.

Его подобострастное обожание мгновенно исчезло, и он стал грубым и несносным. Вульгарность Льюка шокировала ее и вызывала омерзение. Он не оставлял ее в покое ни на минуту и набрасывался на нее в любое время дня и ночи. С первого же дня Льюк начал надолго уходить из дома, напиваться до беспамятства и требовать с посыльным ее денег. Без какого-либо повода Льюк впадал в ярость и не останавливался ни перед чем.

Финансовые дела мистера Гудмена оставались непонятными, и вообще само наличие этого господина казалось столь же эфемерным, как и существование тетушки Эмбер, хотя обе женщины сочиняли все новые отговорки, когда кончался срок предыдущих небылиц. После свадьбы Эмбер и Льюка обе квартиры объединили в одну, и теперь Салли запросто одалживала у Эмбер то веер, то перчатки, то украшения. Она даже пыталась влезть в платья Эмбер, правда, безуспешно. Эмбер почувствовала себя зажатой с двух" сторон – теткой и племянником, они каким-то образом сумели поставить ее в зависимое положение, и она никак не могла понять, когда и как это произошло.

Онор оставалась такой же тихой и незаметной, как и прежде, но стала неопрятной, и Эмбер не раз приходилось повторять ей, что и в помещении надо ходить в обуви, а грязный передник следует менять. Когда Льюк бывал дома, Онор глядела на него с такой скотской похотью, что Эмбер становилось тошно, а когда он приходил пьяным, Онор помогала ему во всем: держала голову, вытирала за ним блевотину, раздевала и укладывала в постель. Такие обязанности входили в круг работы прислуги, но Онор выполняла их с особой истовостью, присущей только женам. Тем не менее, Льюк не испытывал к ней никакой благодарности, цеплялся к ней по пустякам, бил по лицу, когда бывал раздражен, что случалось довольно часто, и даже в присутствии Эмбер обращался с ней фамильярно.

Не прошло и двух недель после их обручения, как, неожиданно войдя в комнату, Эмбер застала Льюка и Онор в постели. Эмбер застыла пораженная, испытывая омерзение и негодование, Льюк испуганно вскочил с кровати, а Онор с криком бросилась в комнату Салли, плача и повизгивая.

Льюк уставился на Эмбер:

– Каким ветром тебя сюда занесло?

Эмбер готова была разрыдаться, но не потому, что муж совратил служанку, а просто у нее сдавали нервы.

– Как я могла знать, чем вы тут занимаетесь?

Он не ответил, молча надел камзол, пристегнул шпагу, нахлобучил шляпу и вышел, хлопнув дверью. Некоторое время Эмбер молча глядела ему вслед, а потом пошла искать Онор. Служанка забилась в дальний угол комнаты Салли, она спряталась за кровать, выла и раскачивалась, закрыв голову руками. Хозяин или хозяйка имели право избить непослушную прислугу, этого и боялась Онор.

– Прекрати немедленно! – крикнула Эмбер. – Я ничего тебе не сделаю! – Она швырнула монету на колени Онор. – Вот, возьми. И будешь получать каждый раз, как переспишь с ним. Может, тогда он оставит меня в покое, – добавила она вполголоса, развернулась и вышла, шурша юбками.

Но не только личная неприязнь к мужу и его дурные манеры злили Эмбер. И Льюк, и его тетя тратили очень много денег – на их имена чуть ли не каждый день посыльные приносили пакеты из магазинов, но они не платили ни копейки. Она сказала об этом миссис Гудмен, когда они вместе отправились за покупками:

– Когда Льюк собирается получить деньги из дома? Ведь далее на обед в таверне или на театр он просит денег у меня.

Салли засмеялась и энергично замахала веером, потом поглядела в окошко на запруженную народом улицу:

– Видите вон то желтое атласное платье, дорогая? Как раз напротив? Я собираюсь сшить себе такое же. Так что вы говорили? Ах да, деньги Льюка. Честно говоря, мы хотели скрыть это от вас, но раз уж вы сами об этом заговорили, то имейте в виду: отец Льюка прямо-таки впал в ярость, когда узнал, что сын женился без его благословения. Бедняжка Льюк женился по любви и теперь может остаться без наследства. Но, дорогая моя, поскольку вы имеете деньги, то вполне безбедно можете прожить на них, – и она льстиво улыбнулась Эмбер, хотя глаза оставались жесткими и ищущими.

Эмбер обомлела: Льюка оставили без наследства, и они двое будут жить на ее пятьсот фунтов. Эмбер начинала понимать, что пятьсот фунтов – это не безграничное богатство, как представлялось ей вначале, особенно при том безудержном расточительстве, которое они себе позволяли.

– Интересно, а с чего это его отец так разгневался, что лишил его состояния? – вопрос прозвучал резким вызовом – Эмбер и Салли отбросили всякую вежливость, с которой общались прежде, и теперь их разговор граничил с ссорой. – Я недостаточно хороша для него, что ли?

– Что вы, милочка, отнюдь! Ничего подобного я не говорю. Просто у отца была на примете другая невестка, подождите, пока он сам вас не увидит. Он скоро приедет, я вам верно говорю. Между прочим, моя дорогая, как насчет тех денег, тысячи фунтов, за которыми вы послали к своей тетушке, что-то они долго не приходят, вам не кажется? – теперь голос Салли опять стал шелковым и успокаивающим. Точно таким же голосом она однажды уговаривала Льюка умерить пыл, не рвать карты, когда он проиграл партию, и относиться к Онор помягче.

Но Эмбер надула губы и, не глядя на Салли, сердито ответила:

– Может быть, банкир тетушки вообще не пришлет денег, ведь я теперь замужем!

А тем временем деньги Эмбер понемногу утекали. Они шли на карманные расходы Льюка, на миссис Гудмен, которая каждый раз обещала возместить истраченное, как только она получит деньги от мужа, когда тот вернется из Франции; деньги уходили на торговцев, которые являлись и требовали погасить задолженности за два или три месяца.

«Что же я буду делать, когда кончатся деньги?» – тоскливо думала Эмбер и в отчаянии снова рыдала. Она плакала со времени отъезда Карлтона чаще, чем за всю предыдущую жизнь. Поводом могла послужить очередная грубая выходка Льюка, не вовремя полученная юбка от прачки; малейшее расстройство, малейшее неудобство вызывало теперь у Эмбер потоки слез. Иногда слезы просто тихо текли, а бывало, она разражалась бурными рыданиями, как летний ливень. Жизнь больше не веселила и не радовала ее, а стала пустой и безнадежной.

Ничего хорошего не ожидало ее и впереди. Вот родится ребенок, за ним последуют другие, и так год за годом нескончаемой чередой. Без денег, с ребенком, о котором надо заботиться, с грубым мужем, с тяжелой работой вся ее красота скоро исчезнет. И она состарится.

Иногда Эмбер просыпалась ночью от кошмара: будто она боролась с какой-то растущей живой сетью. Она садилась на кровати настолько испуганная, что едва могла дышать. Потом вспоминала о Льюке, спавшем рядом и занимавшем три четверти постели. Она его так ненавидела, что готова была задушить собственными руками. Эмбер сидела и глядела на него, размышляя, с каким бы наслаждением вонзила в него нож, пригвоздила бы его к постели, пока он вот так, раскинувшись, беспомощно спит. Или, может быть, лучше отравить? Но она ничего не понимала в ядах и боялась оказаться пойманной. Женщину, виновную в убийстве мужа, сжигали на костре заживо.

Пока что никто из них не догадывался о ее беременности, хотя пошел уже шестой месяц. Многочисленные накрахмаленные нижние юбки и пышные верхние помогали скрывать живот в дневное время, а одеваться ей удавалось тогда, когда никого не было рядом или повернувшись спиной. Ночью свет всегда гасили, потому что Онор спала в той же комнате, где и хозяева, на сундуке, который днем убирали. Но все равно они скоро все узнают. Эмбер была уверена, что ей не удастся заставить их поверить, будто ребенок от Льюка. Она не представляла, что можно предпринять.

Время от времени Эмбер меняла потайное место, где хранила деньги, оставляя лишь несколько монет на ежедневные расходы, и она считала, что поступает весьма разумно. Однажды, когда она заглянула в свой тайник, то обнаружила, что кошелек исчез.

Эмбер запрятала кожаный мешочек за тяжелый резной дубовый комод, а завязки намотала на гвоздь. Теперь же она в панике ползала на четвереньках вокруг, смотрела снизу и сбоку, но ничего, кроме комков пыли, под комодом не нашла. Эмбер испугалась, ей стало плохо. Она обернулась и заорала на Онор, та прибежала из соседней комнаты и застыла, пораженная видом разгневанной хозяйки, сидевшей на полу у шкафа. Раскрыв рот, Онор от растерянности сделала реверанс.

– Слушаю, мэм?

– Ты передвигала этот комод?

– О нет, мэм! – Она вцепилась в свои юбки, будто искала в них защиту.

Эмбер решила, что служанка лжет, хотя, вероятно, она действовала по наущению Льюка. Эмбер устало поднялась с колен. Она даже удивилась, что переживает случившееся легче, чем можно было ожидать, и пошла к двери, за которой ее ждал портной с неоплаченным счетом в руках. Он вел себя исключительно вежливо, когда Эмбер сообщила ему, что в доме нет денег. Портной пообещал прийти в другой раз. Мистер Чаннелл – прекрасный клиент, неразумно портить с ним отношения.

Льюк вернулся домой поздно и слишком пьяный, чтобы что-то выяснять, поэтому Эмбер пришлось отложить разговор до завтра. Однако, когда она проснулась на следующее утро, комната была пуста, дверь в комнаты Салли заперта. Но Эмбер могла слышать тихие голоса за стеной. Она быстро выскочила из постели, схватила нижнюю сорочку, чтобы одеться и поговорить с Льюком, пока он не ушел.

Она натягивала сорочку через голову, когда открылась дверь и в комнату вошел Льюк. Эмбер быстро потянулась к нижней юбке, но Льюк успел раньше. Он ухватил Эмбер за локоть, развернул к себе лицом, вырвал у нее из рук одежду и швырнул в сторону.

– Не спеши так. Надеюсь, муж имеет право иногда поглядеть на свою жену? – он посмотрел на большой живот Эмбер. – Ты очень стеснительная для шлюхи, которая вышла замуж, на третьем месяце беременности, – произнес он медленно со злостью. – Значит, ты для этого вышла за меня замуж, вшивая потаскуха? Чтобы узаконить своего выродка…

Эмбер неподвижно смотрела на него: ее беспокойство и нерешительность внезапно исчезли, остались только отвращение и ненависть, настолько сильные, что вытеснили все другие чувства.

Она размахнулась и с яростью ударила его по уху. Льюк схватил ее за волосы и энергично встряхнул, а другой рукой ударил в челюсть. Страшно напуганная, Эмбер увидела в глазах Льюка желание убить ее. Она закричала, и в комнату ворвалась Салли Гудмен.

– Льюк! Льюк! Какой же ты дурак! Ты все испортишь! Прекрати сейчас же!

Салли начала бороться с ним, а Эмбер не принимала участия в свалке, опасаясь, что Льюк ударит ее в живот и погубит ребенка. Она старательно прикрывала живот руками, но муж. стиснув зубы, с искаженным от ярости лицом и изрыгая ругательства, снова и снова бил ее, не разбирая куда. Наконец Салли удалось оттащить его, и Эмбер свалилась на пол, ее душили спазмы, она громко стонала и истерически вскрикивала.

– Будь ты проклят, Льюк! – услышала она крик Салли. – Твой сумасшедший нрав нас всех погубит!

Льюк, не обращая внимания на Салли, крикнул Эмбер:

– В следующий раз, шлюха поганая, ты от меня так легко не отделаешься! Я тебе шею сломаю, слышишь? – Он еще раз пнул ее, Эмбер закричала, закрыв глаза и прикрывая живот. Льюк вышел, громко хлопнув дверью.

Онор и Салли сразу же бросились к Эмбер и уложили ее на кровать. Эмбер несколько минут лежала, всхлипывая и содрогаясь не столько от боли, сколько от гнева, ненависти и унижения. Салли присела на постель, растирая ей руки и успокаивая, а Онор наклонилась над Эмбер и глядела на нее широко раскрытыми глазами с сочувствием и испугом.

Когда Эмбер стала приходить в себя, она ощутила резкие толчки в животе и поняла, что это движения ребенка.

– О, – гневно вскричала она, – если он погубил моего ребенка, я клянусь, что этот сукин сын будет болтаться на виселице на Тайберн Хилл!

Хотя Эмбер и сама много раз мечтала, чтобы несчастный случай вызвал у нее выкидыш, теперь она поняла, что больше всего на свете хочет выносить ребенка. Этот ребенок – последнее, что осталось у нее от лорда Карлтона.

– Более мой, милочка! Что вы такое говорите! – взвизгнула Салли.

Тем не менее, она послала Онор к аптекарю за средством для предотвращения выкидыша, и когда девушка вернулась, она всыпала смесь трав в чашку, заварила и подала Эмбер. Та выпила снадобье, зажав нос и скорчив гримасу от отвращения. Шли часы, и никаких симптомов преждевременных родов не появилось, Эмбер стала чувствовать себя лучше, ибо кроме синяков и кровоподтеков, никаких серьезных повреждений не было. Но она продолжала думать только о Льюке Чаннелле, о том, как она ненавидит его. Эмбер решила, что как только получит свои деньги обратно, она уйдет от него, уедет из Лондона в какой-нибудь другой город и спрячется там. Эмбер пролежала в постели несколько часов, закрыв глаза, погруженная в свои планы.

Салли вела себя чрезвычайно внимательно и заботливо. Даже если Эмбер притворялась спящей, она бесконечно интересовалась, не нести ли ей что-нибудь поесть, уверяла, что если она присядет ненадолго, развлечет себя игрой, то почувсвует себя лучше. Наконец, глубоко вздохнув, Эмбер согласилась, и они стали играть в ломбер, разложив доску на коленях.

– Бедняжка Льюк, – произнесла Салли через несколько минут. – Боюсь, что мальчик унаследовал ужасный характер своего отца. Поверишь ли, иногда я видела сэра Уолтера Чаннелла с пеной у рта, а потом он коченел и оставался окаменевшим на несколько минут. Но когда приступ проходил, он становился самым приятным и милым джентльменом, совсем как Льюк.

Эмбер бросила на Салли скептический взгляд, пошла дамой и взяла взятку.

– Совсем как Льюк? – переспросила она. – Тогда я очень сочувствую леди Чаннелл.

– Ну что ты, дорогая, – вытянула губки Салли, – разве может хоть какой-нибудь мужчина быть довольным, когда обнаруживает свою жену беременной от другого? И знаешь что… – она сделала ход, взяла взятку и взглянула на Эмбер, – мне кажется, ты прекрасно знала о своем состоянии, когда выходила за него замуж.

Эмбер злорадно улыбнулась.

– В самом деле? – Потом в ее глазах сверкнул недобрый огонек, и она выпалила: – Да иначе стала бы я выходить замуж за этого мерзкого негодяя?

Салли поглядела на нее, перевела дыхание и начала считать взятки. Она перетасовала карты, сдала, и потом некоторое время они играли молча.

Неожиданно Эмбер заявила:

– У меня пропал кошелек с деньгами. Он висел на гвозде за тем комодом, и кто-то украл его.

– Украл? Здесь есть воры? О Боже мой!

– И я думаю, что украл Льюк!

– Льюк? Вор? Боже мой, что ты говоришь. Во всем Лондоне нет человека честнее, чем мой племянник! И потом, в любом случае, моя дорогая, как он мог украсть деньги? Деньги жены становятся собственностью мужа с того момента, когда они отходят от алтаря. Должна сказать, дорогая, что удивлена: как можно прятать несколько паршивых фунтов от мужа.

– Несколько паршивых! Это было не несколько паршивых фунтов! Там находилось все, что у меня есть в этом мире!

Салли быстро взглянула на нее.

– Все, что есть? А как же насчет твоего наследства? А пятьдесят тысяч фунтов? – ее голубые глазки сузились и стали жесткими, благодушие и доброжелательность исчезли.

– А как насчет его наследства?

Салли удалось сдержаться:

– Я же объяснила тебе, дорогая. А теперь получается, что ты обманула моего племянника – убедила его, что имеешь состояние, а оказывается, что пятьсот фунтов – это все, что есть?

Эмбер внезапно швырнула карты и опрокинула игорную доску на пол.

– Понимай как хочешь, черт подери! Этот мерзавец украл мои деньги, и я заявлю на него в полицию!

Салли встала с видом оскорбленного достоинства, прошествовала в свою комнату, заперла дверь и оставалась там до конца дня. Онор не покидала своей хозяйки и выполняла обычные обязанности. Она подала на подносе ужин, расчесала ей волосы, потом, когда хозяйка встала умыться и почистить зубы, Онор разгладила ей постель. Горничная сочувственно слушала все, что говорила та, но воздерживалась от каких-либо замечаний насчет недовольства Эмбер своим мужем, теткой мужа и, наконец, не очень удивилась заявлению Эмбер о том, что она уйдет от Льюка, как только заставит его вернуть деньги.

Эмбер не собиралась спать до прихода Льюка, но сон сморил ее.

В середине ночи она проснулась и услышала голоса в соседней комнате. Разговаривали Льюк и Салли. Эмбер ждала, но дверь оставалась закрытой. Наконец голоса смолкли, и она уснула вновь.

На следующее утро, когда Эмбер пробудилась, в камине полыхал яркий огонь и в доме ощущалась приятная доброжелательность. Салли напевала себе под нос и расставляла в вазе букет из осенних листьев. Онор вытирала пыль с мебели с большим усердием, чем обычно. Льюк стоял у зеркала, завязывал галстук и оглядывал себя с заметным одобрением.

Как только Эмбер раскрыла полог кровати, ее окликнула Салли.

– Доброго утра тебе, дорогая! – приветствовала она Эмбер. Потом подошла и поцеловала ее в щеку, не обращая внимания, какую физиономию скорчила при этом Эмбер. – Надеюсь, хорошо вы спалась! Льюк спал на сундуке в моей комнате, чтобы не беспокоить тебя, – Салли никогда прежде не вела себя так мило. Она повернулась к племяннику с улыбкой, как мать к ребенку в присутствии гостей. – Я правильно говорю, Льюк?

Льюк широко улыбнулся, именно так он улыбался, когда ухаживал за Эмбер. Она лежала на локте и кисло глядела на него. Она решила так или иначе получить свои деньги назад, но вид Льюка настолько взбесил ее, что она сразу забыла о своих планах и намерениях. Льюк пошел к ней все еще улыбаясь, но Эмбер наблюдала за ним с презрением и недоверием.

– Угадай, что у меня есть для тебя вот здесь? – он взял что-то с каминной полки и спрятал руку за спину.

– Не знаю и знать не хочу! Отойди от меня! – вскричала она, когда он попытался поцеловать ее, и натянула простыню на голову.

На лице Льюка появилось злобное выражение, но Салли подтолкнула его локтем, покачав головой. Он сел на кровать и осторожно протянул к Эмбер руку.

– Посмотри, курочка, посмотри, какой подарок я принес тебе. Господи, дорогая, ты же не будешь вечно сердиться на бедного Льюка, верно?

Она услышала, как он раскрывает коробочку, потом звон ювелирного украшения. Любопытство взяло верх, и Эмбер выглянула из-под одеяла. Льюк осторожно протягивал ей браслет с несколькими бриллиантами и рубином. Он продолжал уговаривать ее, но Эмбер глядела не на него, а на браслет.

– Поверь мне, дорогая, я сожалею о том, что сделал вчера. Но иногда, честное слово, на меня что-то находит, и я не владею собой. У моего бедного отца тоже бывали такие приступы. Вот, позволь, я надену это тебе на руку.

Браслет оказался очень красивым, и Эмбер, в конце концов, согласилась, чтобы Льюк застегнул его. Она понимала, что должна заставить его думать, будто он ей приятен, иначе никогда не вернуть денег. Поэтому она позволила ему поцеловать себя и далее сделала вид, словно это ей нравится

Эмбер испытывала презрение к мужу, что без труда могла бы обвести его вокруг пальца. Наконец она встала, оделась, они выпили по стакану эля с анчоусами. Льюк предложил Эмбер поехать вместе с ним в Панкрас и пообедать там в маленькой очаровательной таверне. Посчитав, что Льюк действительно сожалеет о том, что произошло, и что он снова влюблен в нее, Эмбер согласилась. Она надела плащ, а браслет оставила дома, потому что Льюк опасался разбойников. Они отправились.

Панкрас, маленькая деревушка на северо-западе, находилась в двух милях от «Розы и короны», или в сорока пяти минутах езды в коляске. Но не успели они доехать до Хай Холборн, как пошел дождь, хотя зима была сухая, теплая и пыльная. Через пятнадцать минут дорогу развезло, и воздух наполнился резким запахом помойки, особенно отвратительным от влаги. Раза два-три колеса застревали в грязи, и кучеру с лакеем приходилось вытаскивать карету ломом.

Эмбер еле переносила поездку в подскакивающей тряской коляске, без рессор, и она жалела, что не осталась дома. Но Льюк был весел и разговорчив, каким она не видела его уже давно, потому Эмбер старалась делать вид, что ей с ним хорошо. Он всю дорогу лапал ее, а Эмбер смеялась и отталкивала его руки, отнекиваясь тем, что карета может перевернуться, они вывалятся и все увидят, чем они занимались: прикосновение его пальцев вызывало у нее озноб омерзения.

Таверна оказалась маленькой и грязной, а комната, в которую их проводил хозяин, холодной и душной. Хозяин развел огонь, потом Льюк спустился с ним вниз, чтобы заказать обед. Эмбер стояла у окна и глядела на проливной дождь, на забрызганного грязью петуха, который величественно шествовал по двору, осторожно подбирая когти. Эмбер не снимала плаща: ее знобило, она чувствовала себя несчастной и угнетенной.

Обед показался ей паршивым: чуть подогретый кусок говядины, вареный пастернак, отварной бекон. Такая еда вызвала у нее отвращение, и она с трудом заставила себя проглотить кусочек, а Льюк, никогда не испытывавший никакого неудобства, ел с большим удовольствием, и густой терпкий соус стекал у него с подбородка. Он шумно облизывался, ковырял в зубах ногтями, сплевывал на пол, и Эмбер, у которой и без того еда стояла в горле из-за беременности, в конце концов почувствовала, что ее стошнит.

Не успел Льюк покончить с едой, как навалился на нее и стал стаскивать с нее одежду. Через секунду раздался стук в дверь, и хозяин вызвал Льюка. Ни слова ни говоря, тот оставил Эмбер в покое и вышел за дверь.

Минуту Эмбер лежала удивленная и испытывала облегчение, не понимая, что произошло. Потом неожиданно для себя разрыдалась от гнева, одиночества и омерзения. «Никогда, никогда не позволю себе этого, – думала она. – Ни за что, даже если он убьет меня!» Она каталась на постели и горько плакала, но в то же время ждала его возвращения.

Ждала она долго. Наконец встала, сполоснула лицо холодной водой и расчесала волосы. Куда же он ушел, и что так долго задерживает его? Но вообще-то ей было все равно. Потому что, когда он вернется, им надо будет возвращаться назад, а потом она до конца дня вынуждена будет болтать с Салли или, если Льюк останется дома, играть в ломбер или брелан, и она обязательно проиграет, оттого что они обычно жульничают, а она не знает, как именно.

Беспокойство Эмбер все росло, и ей в голову пришла мысль, что Льюк уехал в карете, а ее бросил. С него станет таким вот образом отомстить ей за пощечину. А у Эмбер не было с собой ни фартинга. Она схватила веер, муфту, маску, набросила на плечи бархатную накидку, вышла из комнаты и спустилась вниз. Хозяин сидел облокотившись на прилавок и разговаривал с каким-то незнакомцем в грязных ботинках, оба курили трубки и пили чай.

– Где мой муж? – требовательно спросила она, еще не успев спуститься с лестницы.

Они удивленно уставились на нее.

– Ваш муж? – переспросил хозяин.

– Ну конечно! Тот мужчина, с которым я приехала сюда! – нетерпеливо вскричала Эмбер и по дошла к нему. – Где он?

– Он уехал, мадам. Сказал, что вы леди, решившая убежать с ним от своего мужа, и попросил вызвать его в полвторого. Он уехал вскоре после того, как спустился сюда, он сказал, что вы заплатите по счету, – многозначительно добавил хозяин.

Эмбер в изумлении глядела на него, потом бросилась к входной двери и выглянула на улицу. Все верно – карета исчезла. Полная гнева и отчаяния, она кинулась к хозяину таверны:

– Я должна вернуться в Лондон! Здесь можно нанять лошадь?

– Нет, мэм. Почтовые кареты здесь не останавливаются. Обед стоил десять шиллингов и комната десять. Всего – один фунт, мэм.

И хозяин протянул руку.

– Один фунт! Но у меня нет фунта! У меня нет ни фартинга! О, черт его подери!

Ей казалось, что нет человека, с которым судьба обошлась так подло и который перенес столько страданий, сколько постоянно валится на нее с тех пор, как она перебралась в Лондон.

– Как же я доберусь домой? – снова спросила она, на этот раз просительным тоном. Ведь не могла же она идти пешком в такой ливень и по грязи.

Минуту хозяин молчал, потом наконец, поглядев на дорогую одежду, решил вопрос в ее пользу.

– Что ж, мэм, вы выглядите честной дамой. У меня есть лошадь, которую я могу вам одолжить, а сын сможет вас проводить, если по возвращении домой вы заплатите по счету.

Эмбер согласилась и с четырнадцатилетним сыном хозяина отправилась в путь на паре кляч, которых не имело смысла понукать или похлестывать из-за их почтенного возраста. Не было и половины третьего, но уже стемнело; дождь лил не переставая, не проехали они и четверть мили, как насквозь промокли.

Двигались в полном молчании. Эмбер стиснула зубы – ей было очень плохо из-за толчков в животе, одежда ее намокла, а волосы слиплись. Она проклинала Льюка Чаннелла и презирала его. Чем дальше они ехали, тем сильнее становились боли в животе, и тем сильнее она замерзала. Эмбер решила, что убьет его, и пусть за это ее сожгут заживо.

Когда они приехали в Сити, улицы были почти безлюдны. Встречные мужчины шли, завернувшись в плащи до носа и низко надвинув шляпы от холодного ветра. Мокрые тощие собаки и зачуханные кошки забились в подворотни. Сточные канавы, проложенные посредине улиц, превратились в бурные потоки, по которым стремительно неслась вода и нечистоты.

Мальчик помог Эмбер сойти с лошади и проводил ее в дом. Она бросилась в комнаты, мокрые юбки хлопали по ногам, намокшие пряди волос змеями свисали по плечам, она походила на водяную ведьму. Эмбер пробежала через холл, ни на кого не глядя, хотя многие с изумлением проводили ее взглядом. Она бегом поднялась по ступенькам, потом – по коридору и ворвалась в свою комнату с истерическим криком:

– Льюк!

Ей никто не ответил. Комната оказалась пуста, кровать незастелена, и повсюду – следы торопливых сборов. Ящики комода выдвинуты и пусты, шкаф с ее одеждой раскрыт и тоже пуст, туалетный столик чисто вытерт. Со стен исчезли даже зеркала, недавно купленные ею. С камина пропали серебряные подсвечники. В красивой позолоченной клетке одиноко сидел попугай и, наклонив голову, с любопытством глядел на нее. На полу Эмбер увидела сережки, которые Брюс купил ей на ярмарке, там в деревне. Сережки явно отбросили с презреньем, как мусор.

Эмбер стояла, онемевшая от горя, ошеломленная от вероломства и беспомощная. Но даже теперь она ощутила чувство облегчения и была рада, что избавилась от них, от всех троих: Льюка, Салли Гудмен и простой маленькой Онор Миллз. Эмбер медленно подняла руку и вынула из волос шпильки. На концах каждой блестел золотой шарик с украшением из мелких жемчужин. Она протянула шпильки мальчику.

– Все мои деньги пропали, – устало произнесла она, – на, возьми это.

Мальчик с сомнением посмотрел, но потом согласился. Эмбер медленно закрыла за ним дверь и прислонилась к ней спиной. Она не желала сейчас ничего, только бы лечь в постель и забыть – забыть, что она жива.