Текст книги "Талисман"

Наконец Охотник поднял голову. В сумерках она не могла быть уверена, но ей показалось, что на его щеке блеснула слеза. Он поднял голову коня со своих колен и осторожно опустил ее на землю. Мышцы его челюстей дрогнули, когда, схватив нож, он вытащил его из сердца животного.

Встав, он направил взор глаз, которые в сумерках казались почти черными, на Лоретту. Он держал окровавленное оружие в левой руке так, чтобы она могла его видеть.

Не отрывая глаз от нее, индеец окровавленным ножом рассек свою правую руку от локтя до запястья. Лоретта вздрогнула, рана была глубокой. Она смотрела на кровь, наблюдая, как она стекает по руке Охотника и капает на землю. Если он так поступил с собой, что он может сделать с ней, подумала она.

Двоюродный брат Охотника приблизился к нему и положил руку на плечо. Охотник сбросил ее, не отрывая глаз от Лоретты. Замерев от страха, она смотрела на двоюродного брата Охотника. Изуродованное лицо мужчины казалось спокойным. Вне всякого сомнения, смерть лошади огорчила его, но в его глазах она увидела что-то еще – что-то, что не имело никакого отношения к печали или сожалению. Удовлетворение.

Когда Лоретта перевела взгляд на Охотника, она поняла, почему его кузен выглядел таким удовлетворенным. Она наконец преуспела, рассердив Охотника так, что он готов убить ее. И, судя по его спокойствию, ее смерть не будет быстрой.

ГЛАВА 9

Когда Охотник направился к Желтым Волосам, внутри него бушевали бесчисленные эмоции – горе, гнев, сожаление, но над всеми этими эмоциями преобладала одна – жажда мести. Он поверил ее обещанию, а она сделала из этого ложь. Все tositivo одинаковы, изрыгают медовые речи, ни одно слово из которых не остается в их сердцах. Его красивый Дымок заплатил дорогую цену за неумение Охотника разбираться в людях.

За несколько лет tosi tivo забрали многих из тех, кого любил Охотник, – его брата Бизоньего Бегуна, в память о котором Охотник носил траурный шрам на ладони правой руки; его сестру, Дождь, в память о которой он носил другой шрам на ладони левой руки; и его любимую жену, в память о которой он пометил свое лицо. Были другие в его деревне – друзья, родственники, дети. А вот теперь даже его боевой конь, Дымок.

Девушка отодвинулась от него, когда он протянул руку, чтобы схватить ее. Отвращение бурлило в нем. Все в ней было показное: цветочный запах, золотые волосы, большие голубые глаза, красная, как ягоды, кожа, смешные штаны. Одно ощущение ее запястья в руке заставило его стиснуть зубы. Hoos-cho. Soh-nips, Птичьи Кости – так ему надо было назвать ее.

Он рывком поднял ее на ноги и бросил к своей груди с такой силой, что она задохнулась. Он чувствовал на себе взоры остальных мужчин, знал, они ожидают увидеть, какое наказание он придумает для нее. Если Охотник будет слишком мягок, они потеряют к нему всякое уважение. Пусть будет так. По меньшей мере не сейчас. Если он накажет ее сейчас, когда на сердце лежит такая тяжесть, он убьет ее.

Обратный путь в лагерь показался Лоретте вечным. Охотник ехал в мрачном молчании, раненой рукой обхватив ее за талию, другой, с побелевшими суставами пальцев, сжимая гриву чалого. Она пыталась представить, какая ее ожидает судьба.

От страха вся ее спина как бы заледенела. Она начала дрожать мелкой дрожью, которая затем перешла в тряску. Когда она думала о смерти как о способе избавления, она надеялась на что-то быстрое. Слишком поздно она осознала, что Охотник ничего не делает второпях.

Когда они достигли лагеря, он направил чалого к дубу, где она сидела весь день. Спешившись, он стащил ее с лошади и потащил за собой к груде мешков, где он быстро отобрал шесты и несколько ремешков из сыромятной кожи. Схватив ее за руку, он обошел лагерь, пока не нашел камень. Следующим местом назначения был матрац. С рычанием он отбросил ногой то, что она привыкла считать своим покрывалом из бизоньей шкуры. Затем он швырнул ее на другую шкуру.

Лоретта упала на четвереньки. Боясь пошевелиться, затаив дыхание, она наблюдала, как он забил первый шест. Он взглянул на нее блестящими глазами. Когда он пошел, чтобы забить другой шест, она чуть не ринулась бежать.

Затем она подняла глаза. Вокруг стояли индейцы. Все до одного смотрели на нее глазами, темными от гнева. Двоюродный брат Охотника находился на расстоянии меньше пятнадцати футов от нее. Он один улыбался. Она поняла, что он, как и остальные, ждет, чтобы увидеть, как она умрет. Если бы она рванулась бежать, то не прошла бы и пяти ярдов.

Когда Охотник забил последний шест, он выпрямился и сказал:

– Ты будешь лежать на спине. Я предупреждаю тебя, женщина, не сопротивляйся. Если ты начнешь сопротивляться, я наверняка убью тебя. Это мое обещание, а не медовые речи, как у вас.

Лоретта подумала, что он убьет ее в любом случае, но это казалось спорным вопросом. Она была единственной женщиной против шестидесяти мужчин. Мужество и способность молиться покинули ее. Страх приковал руки и колени к шкуре. Потребовалась вся сила воли, чтобы двигаться. Руки тряслись, когда она поползла, чтобы улечься. Перевернувшись на спину, она стиснула зубы и закрыла глаза.

Охотник схватил ее левое запястье жесткой хваткой и быстро привязал к шесту. Ее мать. Она заставила себя ни о чем не думать и почти не сознавала, что Охотник привязал другое запястье и раздвинул ноги, чтобы привязать лодыжки. Когда он закончил, она почувствовала, что он опустился на колени рядом с ней. Приподняв ресницы, она увидела, как он обнажал нож. Он наклонился над ней и медленно поднес к лицу окровавленный клинок.

Он собирался отрезать язык. Она ощутила металлический вкус во рту. Гнев сверкнул в его темно-синих глазах, ярких и жестоких. Острое, как бритва, лезвие ножа слегка коснулось ее щеки.

– Ты сделала ложь из твоего обещания, Голубые Глаза. Я сказал, что сделаю. Ты думала, мои слова улетели с ветром? – Его белые зубы блеснули в ус мешке. – Вороны будут очень счастливы и улетят далеко с твоим лживым языком, так что он никогда больше не положит мое сердце на землю. Это будет хорошо, нет? Мы сделаем это? Когда луна покажет свое лицо? Жди здесь этого команча.

Вложив нож в ножны, он встал и ушел. Лоретта повернула голову и увидела, что остальные мужчины все еще стоят вокруг нее, – ожидая. Она услыхала, как Охотник прошел к дубу, как он что-то сказал, как кто-то ответил ему. Затем раздался топот копыт, и она поняла, что он уехал на чалом. Остальные индейцы разобрали своих лошадей и разошлись, явно огорченные тем, что развлечение откладывается.

Когда последний из них ушел, Лоретта уставилась в темнеющее небо. Вскоре должна появиться луна. На сколько отложил Охотник ее пытку? На час? Два? Она должна была молиться, но хоть убей, не могла вспомнить ни одного слова. Образы Эми и тети Рейчел прошли перед ее мысленным взором, хорошие и плохие времена, которые они делили вместе. Дядя Генри не был на самом деле таким страшным. Она пошевелила руками, пытаясь высвободиться из кожаных пут. Тонкие ремни врезались в кожу, но не ослабли.

Время шло. У нее не было никакого представления, сколько его уже прошло. Стало так темно, что над кострами возникли красно-золотые ореолы. Охотник скоро вернется. Молись, наберись сил, уладь свои дела с Богом.

Охотник не возвращался.

Лоретта не знала, когда это случилось, но постепенно характер ее страхов изменился, сосредоточившись не столько на том, что сделает с ней Охотник, сколько на том, что может случиться до его возвращения. Змеи, медведи, волки, пумы. Она хотела умереть… но, пожалуйста, Боже, не как пища животных. Или медленно – от ядовитого укуса.

Темнота… Почему она никогда не замечала, какими темными бывают ночи? Что-то прошуршало в кустах, и она выгнула шею. Тени пошевелились. Животное? Или только дыхание ветра? Она напрягалась в кожаных путах, не чувствуя боли от ремней, врезавшихся в тело. Пот выступил на лице. Она услышала, как что-то прошуршало в кустах. Змея? Она приковала взгляд к ближайшему из лагерных костров, сосредоточившись на свете. Она не видела Охотника. Почему он еще не вернулся?

Ее охватил приступ истерического смеха. Конечно! Он выбрал для нее самую худшую из пыток… ожидание. Одна, в темноте, ожидающая смерти либо от его руки, или от какого-нибудь хищного зверя. К тому времени, когда он вернется, она мысленно умрет тысячи раз и таким же количеством способов.

Лунный свет мерцал на поверхности реки, серебристо-белый, где она была покрыта рябью, и блестяще-черный на спокойных частях водной поверхности. Ночной ветер шептал печально, как потерянные души в поисках утешения, и Охотник подставил ему лицо.

Его руки болели от собирания камней для могилы Дымка. Сплетя пальцы, он согнул колени и положил на них руки. Он вздохнул и закрыл глаза с тем, чтобы пронестись сердцем по дорогам воспоминаний к рождению Дымка и затем, следуя этими дорогами, воссоздать минуты, которые им пришлось пережить вместе за эти долгие годы. Воспоминания причиняли боль, но он знал, что, проникнув вглубь, боль оставит рану, которая со временем затянется. Человек не может убежать от горя. В конечном счете оно всегда настигнет его. Лучше встать перед ним лицом.

В горле Охотника застрял ком. Как случалось много раз в его жизни, его горе шло за ним, как женщина за мужем. Он мог посвятить воспоминаниям о Дымке всего лишь несколько коротких минут. Желтые Волосы ждала, и Охотнику надо было возвращаться в лагерь.

Он смотрел в темноту на колеблющиеся тени. Над вершинами деревьев на противоположной стороне реки бесчисленные звезды усеяли небосвод. Он мечтал о доме, где равнины простираются без конца и края, где ветер проносится речными каньонами, сладкий от запаха травы и месквита. Если бы только его друзья не встретили немую с Желтыми Волосами и не сказали ему об этом.

Лоретта что-то услышала. Шуршащий звук. Она опустила подбородок на грудь и стала всматриваться в темноту с сильно бьющимся сердцем. Темная фигура двигалась. Она знала, что это не было игрой воображения. Она отчаянно напряглась в кожаных путах, которыми были связаны ее руки. Затем фигура переместилась между ней и мерцающим светом лагерных костров, приняв очертания мужчины, высокого мужчины, который двигался со сдерживаемой силой. Она ослабла от облегчения.

Он собрал ветки и развел огонь. Это был долгий и утомительный процесс. В лунном свете ей была видна долгая игра мышц на его спине, когда он тер небольшой щепкой взад и вперед. Наконец от трения появились искры, гнилушка загорелась, и сухое дерево воспламенилось, разливая вокруг яркий желтый свет. Лоретте хотелось быть ближе к теплу.

Охотник отряхнул ладони о штаны, повернувшись к ней и внимательно глядя на нее. Ее сердце чуть не остановилось, так она была напугана.

Свет костра освещал его. Стоя на темном фоне, он был более, чем когда-либо, похож на создание художника, чем на живого человека из плоти и крови. Его грудь и руки напоминали полированную медь, штаны и мокасины – матовое золото. Колеблющиеся тени плясали на лице, смазывая его черты.

С изяществом пантеры он пошел к ней, при этом его ноги как бы скользили по поверхности земли. Приблизившись к матрацу, он вытащил нож из ножен. Лоретта вздрогнула. Когда он опустился рядом на колени, она отшатнулась. Взгляд его проницательных сине-черных глаз скрестился с ее взглядом.

Не объясняя причин своего милосердия, он склонился над ней и перерезал ремешки, стягивающие запястья. Затем теми же быстрыми, точными движениями он разрезал ремешки, удерживавшие ее ноги, и вложил нож в ножны, не говоря ни слова, не глядя на нее. Не в состоянии поверить, что он не собирается сделать что-то ужасное, Лоретта медленно села и потерла запястья, наблюдая за ним. Он пошел к своим кожаным мешкам и порылся в них. Вернувшись, он бросил ей на колени кусок вяленого мяса, оставив себе другой.

Зажав в руке скудную еду, она наклонила голову и, моргая, старалась согнать подступившие слезы. Она остро ощущала его присутствие, когда он уселся на корточки у костра. Ночной воздух неприятно щипал кожу, горевшую в лихорадке, но она не смела присоединиться к нему, чтобы согреться. Он оторвал зубами кусок мяса и начал жевать. По меньшей мере она не боялась, что это мясо отравлено. У нее не было ни малейшего представления о том, какого животного это мясо.

Мысли о еде вызвали урчание у нее в желудке. Казалось, прошло сто лет с тех пор, когда она ела в последний раз. Она разжала руку и стала рассматривать мясо. Оно было очень похоже на их домашнюю вяленую оленину. Рот ее наполнился слюной. Охотник смотрел в огонь, не обращая на нее никакого внимания или притворяясь, что не обращает. Она откусила небольшой кусок. Восхитительный вкус копченого мяса наполнил ее рот, когда она стала перекатывать жесткие волокна на языке. Она взглянула на него, и ей показалось, что она уловила подобие улыбки, но когда она посмотрела снова, у него на лице было обычное мрачное выражение, мышцы челюстей выдавались буграми, когда он жевал.

Лоретта откусила еще небольшой кусок. Потом побольше. Вкус мяса был так хорош; она стала глотать быстрее. В животе у нее снова заурчало так громко, что Охотник посмотрел в ее сторону. Она отвернулась и перестала жевать, не желая дать ему понять, что получает удовольствие от чего-то, что дал ей он. В ту минуту, когда он отвел свой взгляд, она запихала остатки мяса в рот.

Когда он покончил со своей порцией, он вернул бизонью шкуру, которую ранее отбросил ногой, на прежнее место, и растянулся на спине рядом с ней. Щелкнув пальцами, он указал на место рядом с собой. Лоретта свернулась калачиком на своей стороне как можно ближе к краю матраца. Она встрепенулась, когда почувствовала прикосновение его руки к волосам. Когда она поняла, что он намотал прядь на свое запястье, ее охватил гнев бессилия.

Лоретта обхватила себя руками для защиты от холода, слишком гордая и слишком напуганная, чтобы искать тепла под одной с ним шкурой. Он вздохнул и зевнул, набрасывая угол покрывала на нее. Случайно? Или намеренно? Она не могла понять.

Его тело излучало тепло, и оно сразу начало согревать ее спину. Лоретта боролась с возникшим у нее желанием подвинуться к нему хоть на один дюйм ближе и еще крепче сжала руки, которыми обхватила себя. В действительности ночь была не такой уж холодной. Она так остро ощущала холод из-за полученных солнечных ожогов. О, как ей было холодно. Холодно до тошноты – внутри все горело, а она дрожала от холода. Когда она закрыла глаза, у нее закружилась голова. Если бы только он подбросил еще веток в костер.

Секунды превращались в минуты, а Лоретта все еще лежала, сжавшись в дрожащий комок. Индеец неподвижно лежал рядом с ней. От его тела исходило тепло, маня ее. Она прислушалась, пытаясь по дыханию определить, спит он или нет.

Было бы безумием с ее стороны подвинуться к нему поближе, если он не спит. Если же он спит, он никогда не узнает об этом, не так ли? А она могла согреться и перестать дрожать. Он, должно быть, спит. В противном случае, как может он так долго лежать совершенно неподвижно.

Она слегка пошевелилась, а затем замерла, не двигаясь и затаив дыхание. Он не шевелился. Долго она лежала, прислушиваясь и выжидая. Ничего. Она подвинулась еще на дюйм. Он оставался совершенно неподвижным. Лоретта слегка расслабилась, стараясь не приближаться на такое расстояние, когда могла коснуться его. Через несколько минут она согреется и отодвинется в сторону, и он ни о чем не узнает.

Без всякого предупреждения он повернулся на бок. Он бросил тяжелую руку поперек ее талии, распластав широкую ладонь на животе, непосредственно под грудями. Со встревожившей ее легкостью он притянул ее вплотную к себе, поцарапав обожженное солнцем бедро о шкуру. От его груди исходило такое же тепло, как от костра за ее спиной. Он согнул колени, и ее бедра оказались между его. В течение нескольких секунд Лоретта оставалась напряженной, неуверенная, чего ожидать дальше, воображая самое худшее.

Он прижался лицом к ее волосам, тепло от его дыхания согревало кожу на голове. Может, он спит? Она уставилась в огонь, окончания нервов посылали тревожные сигналы при каждом его вдохе и выдохе, при каждом нажатии пальцев.

Постепенно тепло его тела прогнало ощущение холода. Веки Лоретты отяжелели. Ветер, нашептывавший в верхушках деревьев, казался теперь мирным, не устрашающим. Шевелившиеся тени, которые так пугали ее в течение нескольких часов, стали просто ночными тенями.

Где-то в темноте хрустнула ветка. Какое-то крупное животное, подумала она. Это не имело значения. Волк, медведь, койот или пума – рядом с ней был знаменитый, грозный Охотник. Никто не посмеет напасть на него.

Ее мысли перемешались и стали расплывчатыми. Печаль и грусть овладели ею, когда она вспомнила о коне. Она расслабилась и прильнула к пленившему ее мужчине. Черное, как сажа, покрывало усталости опустилось на нее.

Муха жужжала у лица Лоретты. Смутно она распознала этот звук, понимая, что настало утро и что индеец лежит рядом с ней. В другой части ее мозга, в той темной, мрачной части, где скрывались кошмары, жужжание усилилось и перенесло ее назад во времени, в другое удушливое утро, к громкому жужжанию других мух и к ужасу.

Она была в дождевом коллекторе…

Снаружи стояла странная тишина. Корова не мычала. Куры не кудахтали. Свиньи не хрюкали. Все было окутано тяжелой тишиной, которая нарушалась только жужжанием мух. Может быть, поэтому их жужжание казалось таким громким, потому что не было слышно никаких других звуков. Одно было ясно наверняка: команчи ушли. Больше не слышно криков, смеха. Папа теперь не станет возражать, если она выйдет, не так ли?

Даже несмотря на то, что он не пришел за ней, как обещал.

Лоретта прижала ладонь к шершавой поверхности планок, из которых была сколочена дверь, и толкнула. Петли заскрипели, и солнечный свет залил ее лицо, ослепив своей яркостью. Она, спотыкаясь, поднялась по ступеням и вышла во двор. Ветер трепал какую-то голубую материю, лежавшую на земле на расстоянии нескольких футов. Лоретта не обратила на нее внимания.

Она прошла к дому. Вверх на крыльцо через дверь в кухню. Подошвами своих туфель она ощущала тепло, но не обратила на это никакого внимания. Время для выполнения домашних работ давно уже прошло. Она не подоила коров, не покормила свиней и кур. Папа будет очень сердиться, если, проснувшись, застанет ее бездельничающей.

Он проснется. Здесь, скоро. Он и мама. Она займется хозяйством, как всегда. И очень скоро они проснутся. Они должны.

Ручка молочного ведра причиняла боль ладони Лоретты, когда она взяла его, вынесла из кухни и понесла через двор к сараю. Сначала она не обращала на это внимания, так как она была погружена в собственные мысли; однако в конечном счете боль начала проникать в сознание, возвращая ее к реальности. Затем она услыхала жужжание мух. Жужжание было настолько громким, что она замедлила шаги и обернулась. Мухи. Они тучами вились вокруг нее, садясь, кусая через материю одежды, ползая во всех местах, где кожа не была прикрыта.

На расстоянии десяти футов от нее голубая материя все еще трепетала на ветру, обращая на себя внимание. Усилием воли она заставила себя посмотреть снова на дом, который превратился в груду головешек. Дым поднимался к небу легкими облачками от груды руин.

Ужасный запах ударил в ноздри Лоретты. Она знала, откуда он исходит. Она не хотела смотреть на голубую материю. Она будет держать свои глаза поднятыми к небу, чтобы не видеть ничего вокруг. Все может исчезнуть, если она очень постарается. И Лоретта старалась изо всех сил. Она должна была стараться. Иначе все это станет явью. И ее родители будут… они будут…

Несмотря на принятое решение не смотреть, Лоретта опустила взор на голубую материю. Земля закачалась у нее под ногами. Перехватило дыхание. Нет. Вот что она пыталась крикнуть. Нет!

Вздрогнув, Лоретта очнулась ото сна и зажала руками уши. Мухи. Несколько секунд она оставалась в этом ужасном состоянии между реальностью и кошмаром. Затем она ощутила мозолистую ладонь на обнаженной части своего тела ниже грудей, причем концы пальцев поглаживали груди. Индеец. Сон и действительность смешались. Мухи, индейцы, кровь. У нее перехватило дыхание. Она резко села, пытаясь сбросить его руку со своего тела, но рука находилась под ее рубашкой. Ион все еще держал ее волосы. Задыхаясь, она стала бороться, чтобы освободиться.

– Ты была в мире снов, да? – Давление его пальцев увеличилось на ее предплечьях. Он пытливо посмотрел на нее, вопрошая, пытаясь прочесть ее мысли. Она хотела отвести глаза, но не смогла. – Плохое место, да?

Шея Лоретты одеревенела. Она не могла кивнуть, не хотела делать этого. Он интересовался ее снами, но даже если бы она была в состоянии говорить, она не смогла бы. Даже не попыталась бы.

Наконец он отпустил ее руки и посмотрел на солнце.

– Nei te-bitze tso-e-tah, я довольно голоден. Мы пойдем смыть сон с наших лиц. Потом я достану мясо, чтобы приготовить на огне.

Он толчком поднялся на ноги. Не желая, чтобы он прикасался к ней, Лоретта поторопилась встать. Это усилие не привело ни к чему. В тот момент, когда она встала на ноги, он схватил ее за локоть и притянул к себе. Когда они проходили основной круг лагерных костров, Охотник что-то выкрикнул. Несколько мужчин посмотрели в их сторону, отвечая на языке команчей.

Крепче сжав ее руку, Охотник направил ее к реке.

– Мой двоюродный брат удачно охотился этим утром. У него есть свежее мясо. Ты голодна?

По правде говоря, Лоретта не испытывала голода, но кивнула из страха рассердить его. Все еще находясь под впечатлением приснившегося кошмара, она воспринимала вес его руки на своей как что-то отталкивающее. Она не знала наверняка, но он мог присутствовать там в день, когда умерла ее мать. У него было незабываемое лицо, но она была в шоке в тот день и не помнила всего, что должна была помнить.

На вид она давала ему тридцать с небольшим, достаточно взрослый, чтобы принимать участие в том налете и, может быть, в сотнях других до этого. Юноши команчи рано становились воинами, некоторые из них принимали участие в первых для них кровопролитиях в возрасте не старше, чем Эми.

В ушах у нее звенело. Мир вокруг казался необычайно ярким. Она была неприятна самой себе за то, что покорно следовала управлению его руки. Когда они шли, небольшие камешки врезались в подошвы ее ступней, а крапива обжигала ноги. Один раз она отстала, прыгая на одной ноге в попытках извлечь занозу из большого пальца другой. Она не думала, что он остановится, но он остановился. После того как она избавилась от занозы и они продолжили путь, он стал осторожнее выбирать дорогу.

Когда они достигли реки, он повернул налево.

– Tohobt Pah-e-hong, Река Голубой Воды. Ты называешь ее Бразос, да? – Он указал вперед. – Pah-gat-su, вверх по течению. – Указав большим пальцем через плечо, он сказал: – Te-naw, вниз по течению. Ты будешь слушать хорошо, Голубые Глаза, и учиться. Разговор tosi tivo, как грязь во рту.

Его тон вывел Лоретту из состояния равновесия. Грязь во рту? Если он так ненавидел белых, почему, черт возьми, он взял ее? Вверх по течению, вниз по течению, она не могла запомнить. Да и не хотела. Язык убийц. Все, чего она хотела, – освободиться от всей этой грязной компании.

Еще один камень вдавился ей в ступню, и она, скривившись от боли, захромала. Он отпустил ее локоть и поднял на руки. Это было так неожиданно, что она закричала бы, если б смогла. Взоры их встретились, в его – насмешка, ее глаза широко раскрыты от удивления.

Лоретта находилась в таком положении, что ее спина могла переломиться, если бы она не обвила его рукой за шею. Он стоял, глядя на нее, и ждал. У нее пересохло во рту. Она хотела, чтобы он перебросил ее через плечо и покончил со всем этим. Быть переносимой на манер мешка с зерном не способствует утверждению чувства собственного достоинства, но по меньшей мере в таком положении ей не пришлось бы прижиматься к нему.

Выражение категоричности, которое становилось таким знакомым, появилось в его глазах. Он слегка качнул ее, не настолько сильно, чтобы уронить, недостаточно, чтобы испугать. Инстинктивно она обвила его за шею. Его губы раздвинулись в удовлетворенной улыбке, которая говорила так ясно, как будто он произнес, что последнее слово будет всегда за ним. Онпошел дальше.

Его твердые мускулы вздувались под ее пальцами, а о теплая кожа была гладкой, словно выделанная. Его волосы, шелковистые и тяжелые, шевелились на суставах ее пальцев. Под своим запястьем она ощущала покрывшуюся корочкой рану на плече от пули тети Рейчел. Вспомнив о ране, которую он нанес на руку прошлой ночью, она подумала о том, сколько таких шрамов было у него. Странно, но чем дольше она находилась в его обществе, тем меньше замечала шрам наего щеке. На его лице с чертами, как бы высеченными из камня, с кожей, закаленной до жесткой полированной коричневой поверхности, такой же неровной, как каньоны и бесконечные равнины мест, откуда он был родом, дефекты становились незаметными.

Он донес ее до места, где на речном берегу каменная порода выступала над водой, образуя плоский, ровный участок, и осторожно поставил на ноги. Онилегли бок о бок на каменном ложе. Когда Лоретта ополоснула лицо, прохладная вода доставила ей поистине райское наслаждение, попав на кожу, обожженную солнечными лучами. Решив не обращать внимания на нежелательную близость индейца и воспользовавшись теми немногими уступками, которые ей позволялись, она выдвинулась вперед на камне. Опустив голову в воду, она пальцами, вытащила из волос сучья и грязь, которые попали туда, когда она упала с лошади. Выжав, насколько это было возможно, воду из длинных распушенных волос, она вздохнула и, сложив руки горстью, зачерпнула из быстрого потока и с удовольствием попила. Когда она опустила руки, то увидела в воде свое колеблющееся отражение, светлое и золотистое, рядом с бронзовым темноволосым мужчиной. Видя его рядом с собой, она еще реальнее ощутила приснившуюся ей кошмарную ситуацию.

Она повернулась, чтобы посмотреть на него, и в ту же минуту он повернулся и посмотрел на нее. Несколько мгновений они изучали друг друга.

– Даже вода поет нашу песню. – Он вздохнул и, встав на колени, посмотрел вниз на их колеблющиеся отражения.

Лоретта стояла, слишком уставшая, чтобы понять происходящее. Его песня и его Боги не имели ничего общего с ней. Он вскочил на ноги, и опять она смирилась с тем, что его рука покоилась на ее, когда они шли назад в лагерь.

Когда они вернулись, двоюродный брат Охотника сидел на корточках у их погасшего костра и свежевал кролика. Мгновенно насторожившись, Лоретта пошла кматрацу и уселась на него. Притворяясь безразличной, она принялась распутывать волосы. Охотник присоединился к другому мужчине, разговаривая с ним на языке команчей до тех пор, пока они не закончили приготовление мяса и не насадили его на вертел. Разведя небольшой костер, они загнали вертел в землю под таким углом, что кролик оказался подвешенным над пламенем для медленного зажаривания.

Когда мясо зажарилось, оба индейца повернулись, глядя на нее. По тону их голосов она поняла, что они спорят. Лоретта продолжала расчесывать волосы пальцами, желая узнать, о чем они говорят, уповая на Бога, чтобы дрожащие руки не выдали ее.

Капля воды, такая же холодная, как ее мысли, стекала с затылка на спину. После того как освободил ее прошлой ночью, Охотник не выдернул шесты. Не собирался ли он привязать ее снова? Пользуясь своими длинными волосами как вуалью, она украдкой взглянула на него. Он смотрел на нее. Его двоюродный брат поднял руки вверх, ударил ногой ком земли и ушел.

Воцарившаяся тишина держала Лоретту в напряжении. Тень упала на нее, и девушка поняла, что Охотник подошел и стоит над ней. После нескольких секунд, показавшихся вечностью, она рискнула поднять голову. Лицо его не было сердитым. В действительности казалось, что его что-то позабавило. Он уселся на корточки перед ней, взгляд его темно-синих глаз был острым и оценивающим.

Смущенная, не зная, чего ожидать, Лоретта смотрела на каменный медальон. Он коснулся одного почти сухого волоска и потер его между пальцами, как бы проверяя текстуру. Затем он схватил ее за подбородок. Его пальцы сжали ее рот с обеих сторон, сморщив губы. Когда она подняла глаза, он встретил ее взгляд вопрошающе, ничего не говоря, все признаки смеха исчезли. Сильный запах мертвого кролика исходил от него. С отвращением она попыталась отодвинуться, но его хватка не позволила ей сделать это. Он потрогал большим пальцем ее теплую нижнюю губу. Темное лицо индейца настолько приблизилось, что их дыхание смешалось: ее – быстрое и прерывистое, его – медленное и размеренное.

Как ни хотелось ей признаваться в этом, она понимала, что еще несколько дней, проведенных в качестве пленницы Охотника, и все ее мысли будут сосредоточены только на том, как выжить. Она почти видела себя прыгающей, чтобы выполнить его приказание, переносящей его прикосновения без жалоб, унижающейся, чтобы заслужить его прощение, когда он станет гневаться. Если она позволит этому случиться, как она посмотрит в глаза людям там, дома, если ей удастся каким-то образом убежать?

И вообще, как она посмотрит в глаза самой себе? Охотник словно угадал ее мысли, и выражение его лица стало поддразнивающим. Отпустив ее, он откачнулся назад и обшарил все ее тело взглядом, от которого у нее запылали щеки.

Она была для него вещью, чем-то, что он мог ласкать или рассматривать, как вымененную безделушку. Что будет, когда ему надоест просто смотреть? Ее солнечные ожоги становились менее болезненными, лихорадка почти прошла. Если он откладывал занятия любовью из-за ее болезни, то теперь все менялось. Через минуту он встал, поманил ее пальцем и сказал: – Keenvah.

Лоретта начала было подниматься, но затем спохватилась. Горячий ком образовался у нее в горле. Если она подчинится с такой легкостью теперь, то в следующий раз это будет еще легче для нее, и вскоре она станет суетиться, исполняя любые его желания, как покорная служанка. Значит ли это, что она хочет выжить любой ценой? Нет.

Решение не повиноваться едва сформировалось в ее голове, когда он схватил ее за левую руку. В следующее мгновение он рывком поднял ее на ноги. С трудом удержав равновесие, она подняла голову и с гневом посмотрела на него. В ответ он рывком поставил ее рядом с собой.

– Не испытывай мое терпение, Голубые Глаза. Моя лошадь лежит мертвая из-за тебя. Еще не поздно наказать тебя. Пошли. Ты знаешь это слово.

Его голос охватил ее, подобно петле, грубый и беспощадный, слова произносились с такой преувеличенной медлительностью и четкостью, что она почувствовала себя, как дрессируемая собака. Когда он повернулся и попытался потащить ее к своим пожиткам, она уперлась пятками в землю. С силой, какой она даже не подозревала в нем, он сжал ее руку и безжалостно потащил вперед. Она старалась высвободиться из его пальцев, но они казались стальным кольцом.