Текст книги "На веки вечные"

Глава 4

В следующие два дня жизнь Хита превратилась в сплошной кошмар. Петиция, требовавшая отозвать его с поста шерифа, произвела изрядную шумиху: его трижды вызывали на окружную комиссию, но так ничего и не решили. Мастерс категорически отказался швырять подростков в переполненные камеры – даже на короткий срок, пока за ними не явятся родители. Для чего это делать – для изучения темных сторон жизни? Никогда, пока он шериф! Что же до извещения родителей, то нет никакой проблемы: дайте еще пятнадцать полицейских.

Потом эта авария, за которую, по убеждению Мастерса, был в ответе Том Мур. Ее трагический итог: семь оборванных жизней – все выпускники-отличники, осенью бы поступившие в университеты на спортивные стипендии. Ребята нравились учителям, пользовались уважением у одноклассников, были любимцами в семьях. Невосполнимая потеря.

Хит присутствовал на заупокойной мессе и весь день после аварии читал лекции в школе, привлекая пьющих и непьющих подростков к участию в финансируемых деловыми кругами программах превентивной борьбы с алкоголем.

Кроме этого, приходилось заниматься еще и тем, что Хит называл «фактором Мура». Молодой полицейский довел не только его, но всех сотрудников управления. Перспектива отстранения Хита от должности радовала Тома безмерно. В последние два дня его форма была так накрахмалена, что, казалось, могла стоять отдельно от хозяина. И в управление он входил по-особому, словно пританцовывая джигу, видимо считая, что должность шерифа у него в кармане. Как бы не так! Муру еще расти и расти. Может быть, лет через десять. Хотя, если Мур не изменит своего поведения, Хиту этих десяти лет не пережить.

За всеми этими заботами Мастерс забыл бы о симпатичной хрупкой брюнетке, если бы не одна деталь: каждый раз, когда он проезжал мимо, соседка возилась с чем-то у дома, и его мучила совесть, что он не останавливался помочь. То сооружала забор – как он понял, от Голиафа. То колотила землю мотыгой, словно отбивалась от змей. То натягивала колючую проволоку между двором и пастбищем. Через два дня он заметил, как Мередит Кэньон снимала с багажника на крыше потрепанного седана древесно-стружечную плиту. Что, черт возьми, она задумала?

Вопрос не давал ему покоя, хотя внутренний голос твердил: «Не твоя забота. Дама не хочет иметь с тобой дела. И если ты воспитан, то не должен настаивать. А чего бы ты хотел? Починить ей дом? Будто у тебя есть на это время!»

Но несмотря на все аргументы, руки чесались помочь. Вот только она не примет его помощи. С собакой или без собаки, такой сосед ей не нужен.

«Невероятно, – думала Мередит, разглядывая черный собачий волос на краю ванны. – Откуда после всех моих усилий взяться в доме этому волосу?» Она выстирала постельное белье и одежду, в которой гуляла Сэмми, когда к их дому прибежал ротвейлер. Трижды пропылесосила комнату дочери, но волоски продолжали появляться.

На кухне Мередит сидела напротив девочки и вдруг обнаружила еще один волос в овсянке.

– Сэмми, когда ты играешь на улице, Голиаф не приходит к забору?

Ложка с кашей застыла на полпути ко рту. Девочка безмятежно смотрела на Мередит.

– Нет, мамочка.

Выуживая из тарелки волос, женщина скосила глаза на дочь. Та казалась невинной, как ангел; слишком невинной.

– Ты вечером не впускала в дом Голиафа?

– Нет, мамочка.

Мередит никогда не ловила Сэмми на лжи, и у нее не было причины подозревать, что ребенок обманывает. Но все же пристально посмотрела ей в глаза, пытаясь разглядеть признаки… но чего именно? Некоего раздвоения? Мередит прекрасно понимала, что говорит не с законченной лгуньей, а с маленькой девочкой, которой еще нет и пяти лет.

– Дорогая… – Мередит колебалась, но решила не пугать дочку страшными предостережениями. – Странно… Наверное, ты все еще приносишь эти волосы со двора.

Сэмми нахохлилась, и Мередит почувствовала, что она в замешательстве.

– Ну ладно, с завтраком покончено, – наконец вздохнула мать. – Собачья шерсть не слишком аппетитна.

Через несколько минут Мередит устроилась за столом, чтобы отработать свои ежедневные четыре часа. Разговоры по телефону были тупым, не требующим мозгов занятием. Но ее любимое компьютерное программирование было сейчас недоступно: неустойчивая психика маленькой дочери требовала, чтобы мать постоянно находилась дома. Девочку выдернули из привычного окружения и с размаху швырнули в абсолютно незнакомый мир. Требовалось время на излечение. Требовалось время, чтобы забыть о прошлом.

Позже, когда Сэмми окрепнет и будет посещать школу, Мередит вернется к своей профессии. Есть места, где продают липовые дипломы. С ним можно поступить в компанию, а там уже опыт ей поможет. Пока же она согласна звонить незнакомым людям и предлагать чистящее средство для ковров. За каждый пузырек, который ее клиенты приобретают у проводившего демонстрацию торгового представителя, Мередит получает комиссионные. Это не сделает ее богатой, но и не пустит бедность на порог.

Набирая первый утренний номер, Мередит заметила на своей тетради для записей несколько черных шерстинок и озадаченно уставилась на них. Раздраженный голос на другом конце провода отвлек ее от мрачных подозрений.

– Слушаю!

– Здравствуйте. Это миссис Кристиани? С вами говорит Мередит Кэньон, местный представитель фирмы «Миракл клин». Наша компания предлагает вам несколько тщательно отобранных собак в пузырьках для чистки ков…

Прежде чем она успела что-либо продолжить, потенциальная клиентка бросила трубку.

На третью ночь крепко спавшую Мередит разбудил пронзительный крик:

– Мама! Мамочка!

Привыкшая к кошмарам дочери, она вскочила, еще до конца не проснувшись, схватила со спинки кровати халат и, волоча его за собой, босиком бросилась в комнату Сэмми.

– Я с тобой, милая! – Распахнула дверь и включила свет. – Мамочка рядом, моя крошка…

Слова замерли на ее устах. Мать остановилась как вкопанная: на кровати Сэмми большущим черным пятном лежала собака. Мередит бросила взгляд на открытое окно и снова посмотрела на дочь. Сэмми обнимала ротвейлера за мощную шею и прижималась к его холке мокрой от слез щекой. А тот положил голову ей на плечо так, что слюна капала с морды на розовую пижамку. Каждый раз, когда девочка всхлипывала, Голиаф тихонько скулил, нюхал ее волосы и лизал в ухо.

Раньше дочь успокаивала только Мередит. Теперь с этим прекрасно справлялся ротвейлер шерифа.

Она гадала, сколько раз Сэмми впускала собаку в дом. Судя по тому, как она прижималась к Голиафу, они успели крепко подружиться. Мередит сделала осторожный шаг к кровати и тут же услышала глухое рычание. Она замерла и обхватила себя руками за плечи. Глаза не отрываясь смотрели на обнаженные белые клыки. О Боже! Не оставалось никаких сомнений, что ротвейлер кинется, стоит ей подойти поближе.

Собрав все свое мужество, Мередит решилась еще на один шаг. Рычание стало громоподобным, казалось, завибрировали стены. Боясь шелохнуться, Мередит прижала ладонь к горлу. Из оружия в доме хранились только нож для разделки мяса и большой молоток. Но пройдет не меньше минуты, прежде чем удастся принести их сюда.

Она отступила на кухню и бросилась к висящему на стене телефону. Света из комнаты Сэмми оказалось достаточно, чтобы разглядеть в книге номер Мастерса. Он ответил после второго гудка, и голос прозвучал на удивление тревожно:

– Мастерс слушает.

– Приходите! Ваша собака в кровати у моей дочери. Я не могу к ней приблизиться.

– Мередит?

Тот факт, что шериф каким-то образом знал ее имя, ее почему-то не удивил. Она со страхом оглянулась, желая убедиться, что ротвейлер не разорвал Сэмми, и закричала:

– Конечно! Кто же еще будет вам звонить в два часа ночи?

– Иду.

Мередит повесила трубку, в изнеможении прислонилась к стене и стала прикидывать, сколько шерифу потребуется времени, чтобы добежать до их дома. Минут пять?

Она пригладила волосы. Силы небесные! В таком виде нельзя открывать дверь!

И кинулась в ванную, где в спешке уронила коробочку с контактными линзами. Мередит опустилась на колени и в поисках тончайших кусочков пластмассы тщательно ощупала линолеум. Где-то были запасные линзы, но она не помнила, в какой ящик их засунула. Боже, помоги…

Она чуть не разрыдалась от радости, когда нашла линзы, но, промывая их под струей воды, едва не утопила в раковине. Вставив линзы в глаза, Мередит надела темный парик и потянулась за хорошо подбитым подкладкой бюстгальтером. В этот миг раздался громкий стук в дверь.

На покосившемся крыльце Хит Мастерс казался еще огромнее. Несколько пуговиц форменной рубашки остались расстегнутыми, открывая загорелую мускулистую грудь. Выцветшие джинсы обтягивали словно вросшие в ступеньки могучие ноги. Тусклый свет падал так, что чеканные черты лица оставались в тени.

– Где он?

Мередит отступила назад, пропуская шерифа в дом.

– Осторожно, не заденьте цветочные горшки на полу. Дочери привиделся кошмар. Когда я прибежала, пес был уже с ней.

Оценив ситуацию, Хит хлопнул себя по бедру.

– Голиаф, ко мне! Иди сюда, мальчик!

Как только собака соскочила с кровати, у Мередит вырвался вздох облегчения, да такой, что она сама удивилась: когда это успела вобрать в себя столько воздуху?

– Бояться абсолютно нечего, – заверил шериф.

Мередит бросилась к дочери и, убедившись, что девочка невредима, укрыла ее одеялом.

– Я через минуту вернусь. Хорошо, дорогая?

Но Сэмми, которая на этот раз забыла дурной сон с небывалой быстротой, схватила ее за руку.

– Не сердись на Голиафа, мамочка. Это я плохая.

Мередит погладила ее по головке.

– Ах, Сэмми…

– Только я не врала! Честно! Помнишь, ты спрашивала, не пускала ли я в дом собаку? Так вот я не пускала, просто открывала окно, а Голиаф приходил сам.

– Понимаю. – Мередит пристально посмотрела дочери в глаза и подумала: «Даже такие ангелочки способны на двуличность, как лживые взрослые». – Но почему ты мне не рассказала?

– Потому что ты его боялась. – Сэмми наморщила носик. – Сказала, что строишь забор от коров. А сама обманула – от Голиафа.

Мередит почувствовала, как краснеет – сначала шея, потом лицо. Ну разве можно наказывать дочь за то, в чем грешна сама?

– Ладно… поговорим об этом утром. Хорошо?

– Поставишь в угол?

Мередит вздохнула и поправила у девочки под подбородком одеяло.

– Нет. Но попрошу рассказать, как ты рвала волосы.

– Я их не рвала, мамочка. Они выпадали сами и повсюду разлетались. Наверное, потому, что Голиаф любит лежать в ванне.

– В самой ванне?

Да, неудивительно, что она находила там шерсть. Страшная собака свободно разгуливала по всему дому. От этой мысли Мередит поежилась.

– Вот об этом мы серьезно поговорим. А сейчас мне надо проводить шерифа Мастерса.

– Ты на меня сердишься?

Мередит снова посмотрела дочери в глаза и, заметив в них испуг, поняла, что не может больше злиться.

– Нет, малышка, не сержусь. Просто удивилась, когда застала здесь Голиафа. Вот и все.

– Дядя шериф прав: Голиаф любит маленьких девочек и очень хотел иметь друга. Теперь он мой защитник – от пожара и всего прочего.

Мередит вспомнила, как испугалась Сэмми ротвейлера, и не поверила услышанному. Но, не удержавшись, спросила:

– А откуда ты узнала, что ему хотелось завести друга?

– Он мне сам сказал, по-собачьи. Подошел к окну, поскребся и сказал. А потом целовал через стекло до тех пор, пока я не перестала бояться, что он меня покусает. Пожелай ему от меня спокойной ночи.

– Хорошо. – «Спокойной ночи и скатертью дорога», – подумала Мередит и поцеловала дочь. – Больше никаких кошмаров. Только светлые сны. Ладно?

Она вышла из спальни и плотно закрыла за собой дверь. Затем повернулась к Мастерсу и включила свет. Под большим пальцем ноги торчал край оторванного линолеума. Мередит вздохнула и ощутила легкий запах мускусного лосьона. Очень мило! Этот человек был врагом, но вот устроился на ее же кухне и возвышался, как пустившее корни дерево. Рядом, у его ног, вывалив из пасти язык, сидел Голиаф, да так послушно, будто сошел с рекламного плаката, изображающего образцового выпускника собачьей школы. Мередит не знала, на кого из них смотреть.

– Я искренне сожалею, – произнес шериф.

После того как прошел испуг, Мередит хотела только одного – выставить Мастерса по-тихому за дверь. А он изучал ее точно головоломку, которая никак не складывалась. Шериф был, без сомнения, симпатичным; взъерошенные темные волосы придавали ему какую-то неукротимую дикость, которая так привлекала Мередит в дни бесшабашной учебы в колледже. С такой смуглой кожей и резкими, будто вырубленными, чертами лица он вполне мог быть потомком индейцев. Тип мужчины из любовных исторических романов «о нежных и диких»: мускулистый полукровка крал белую женщину, и они любили друг друга в его типи , под звездами, у рек, в пещерах и прямо в седле. Когда-то, очень и очень давно, Мередит обожала такие истории.

Но потом все эти мечты – о железных объятиях, горячих поцелуях и широких плечах несущего тебя на руках мужчины – померкли после первого полового акта… без новокаина.

Она тяжело вздохнула, испытывая странную слабость. И, словно почувствовав ее состояние, собака заскулила. Мередит опустила взгляд и встретилась с печальнейшими карими, явно просящими извинения глазами. Безумие! Собаки не могут, не умеют раскаиваться!

– Мистер Мастерс, пожалуйста, поймите меня правильно. Нынешняя ситуация не может продолжаться. Вашей собаке нельзя находиться рядом с моей дочерью. Вдруг она поранит девочку и понадобится медицинская помощь? Не хочу показаться грубой, но если это еще раз повторится, я буду вынуждена подать жалобу.

– Понимаю. – Мастерс потрепал ротвейлера за ухо. – Голиаф всегда защищал детей. Но обычно на это имелась какая-то причина.

Мередит, нервничая, прикусила щеку. В прошлый раз он точно так же извинялся за собаку.

– Защищал? Сэмми не требуется никакой защиты. Я ее мать и справлюсь со всем сама.

– Я потрясен не меньше вашего. – Держа Голиафа за ошейник, Мастерс выпрямился во весь свой громадный рост.

– Но пытаетесь оправдать поведение вашего пса. Это все равно что оправдывать льва, который сожрал своего укротителя, потому как выдался тяжелый день.

– Но не забывайте, что и вы не без греха – это ваша дочь впустила собаку в дом. Поймите, Голиаф – не людоед. Девочка жива-здоровехонька, и на ней ни единого укуса. – Его объяснения повисли в воздухе, как искрящиеся высоковольтные провода. – По крайней мере выслушайте меня.

– Я вас слушаю. – Мередит удалось это выговорить с холодным спокойствием.

– В голове собаки происходит что-то странное.

Если бы все не было так ужасно, она, Мередит, пожалуй бы, рассмеялась.

– Тогда отведите ее к психиатру. А я в собачьем психоанализе не сведуща.

Она прищурила глаза. Нет, только один глаз. Но и этого оказалось достаточно. С разъяренным мужчиной шести с лишним футов находиться рядом не совсем приятно.

– Извините, вырвалось. – Она разжала кулак, в котором комкала халат, и сделала неопределенный жест рукой. – Но это мой дом. Я просыпаюсь и вижу в постели своей дочери вашу собаку. И эта собака чуть на меня не набросилась. Согласитесь, трудно сохранить хладнокровие.

– Я вас об этом не прошу. Просто выслушайте и постарайтесь быть рассудительной.

Мередит ухватилась пальцем ноги за край оторванного линолеума и сквозь зубы процедила:

– Рассудительной?

Мастерс потер переносицу и провел ладонью по лицу.

– Согласен. Моя очередь. На сей раз вырвалось у меня. Может, начнем сначала? Обещаю не ершиться, если вы тоже не будете.

Это звучало по-честному, что само по себе не соответствовало се опыту общения с мужчинами.

– Хорошо. Я не хочу ссоры.

– В этом мы с вами едины. Голиаф – не обыкновенная собака, а награжденный орденами герой. Любое полицейское управление страны отвалит тысячу баксов за одного его щенка. Вот какая у него слава. А теперь из-за недоразумения пес может умереть.

– Умереть? – эхом отозвалась Мередит.

– Черт побери, а как вы думаете, что произойдет, если вы подадите жалобу? Он – вымуштрованный полицейский пес. Такие собаки опасны, если их озлобить.

– Именно это я и утверждаю, – сухо заметила Мередит.

– Голиаф не тронет ребенка, – грустно вздохнул шериф.

– Согласна, что вы в это верите. И все же…

– Я это знаю. Не могу сосчитать, сколько раз нас вызывали на семейные скандалы. Когда мы приближались к дому, пес пулей влетал внутрь. А потом я обнаруживал, что он охраняет детей. В таких ситуациях Голиаф всегда казался ненормальным, как в тот вечер у вас. Иногда не подпускал даже меня, пока я его не отзывал. Он любит детей. И когда ведет себя подобным образом, значит, считает, что кто-то или что-то им угрожает.

Мередит молчала. Только во все глаза смотрела на шерифа.

– Послушайте. – Мастерс запустил пятерню в шевелюру. – Поведение пса необычно. Я это признаю. Но прошу: дайте мне возможность понять, почему так происходит. Он второй раз прибегает сюда и охраняет вашего ребенка. Должна быть какая-то причина, хотя ни вам, ни мне она не известна.

Женщина перевела взгляд на Голиафа и снова почувствовала, как ее пронзил извиняющийся взгляд животного. Ну что за пес? Она вспомнила вечер, когда впервые познакомилась с Мастерсом и как горячо тот выгораживал собаку. Тогда Мередит подумала, что раскусила соседа, как спелый орех. Но теперь ее уверенность улетучивалась. Да, собаки действительно обладают шестым чувством. Ведь каждый раз, когда Голиаф приходил в бешенство, Сэмми явно что-то беспокоило.

Сегодня ее мучил кошмар. Открыв дверь в спальню, Мередит сразу заметила, в каком состоянии девочка. Конечно, она не могла сказать точно, что снилось Сэмми, но догадывалась. Неужели Голиаф почувствовал ее страх и не подпускал мать, так как подумал, что именно она и есть причина опасности? Невероятно! Но Хит Мастерс подразумевал именно это, хотя ничего не знал о прежней жизни ее дочери.

У Мередит закружилась голова. Она сжала кулаки и так сильно стиснула халат, что побелели костяшки пальцев. Нельзя признавать, что у собаки имелась причина защищать девочку. От того, насколько удастся сохранить прошлое в тайне, зависит их будущее.

– Рискую показаться бесчувственной, но заявляю, что мне все равно, по каким причинам ваша собака вела себя подобным образом, – начала она как можно мягче. – И объяснение ее поведения оставляю на вашей совести.

Хит кивнул:

– Не могу вас за это судить.

– Однако мне ненавистна мысль, что пса могут усыпить. Это позор. Я только хочу, чтобы он больше здесь не появлялся. И в этом я готова всячески с вами сотрудничать.

Мередит нарочно не смотрела на Голиафа, который грустным взглядом как будто старался растопить ее сердце. Безумие какое-то! Ведь еще пять минут назад она до смерти боялась этого огромного черного пса.

В комнате повисло напряженное молчание, которое нарушало только тиканье кухонных часов. Наконец Мастерс заговорил:

– Утром я сделаю заказ, чтобы мне построили псарню. А до того времени буду всеми силами удерживать Голиафа в доме. Вас это устроит?

Мередит чуть было не сказала, что все его усилия до сих пор не дали никакого результата, но почувствовала, что парик сидит неровно, и вспомнила, что не успела притемнить ресницы тушью, а ее подбитый подкладкой бюстгальтер так и остался в ванной. Чем быстрее она избавится от шерифа, тем будет безопаснее.

– Это все, о чем я могу просить.

– Но если Голиаф все-таки убежит, позвоните сначала мне, а не в службу надзора за животными.

– Я, конечно, постараюсь, но не могу ничего обещать. Что, если вас не окажется дома?

– Уходя, я буду накрепко его запирать. – Хит улыбнулся и протянул ей руку. – По рукам?

Мередит со страхом покосилась на ротвейлера, и шериф ухмыльнулся:

– Голиаф охраняет детей, а не меня.

Мередит решилась и осторожно подала руку, которая тут же утонула в необъятной ладони Мастерса, теплой и слегка шершавой. Шериф провел по ее запястью указательным пальцем, и в его серо-голубых глазах появились веселые искорки.

Но Мередит испытала радость, когда рукопожатие наконец завершилось. Она незаметно вытерла ладонь о халат и повела гостя к выходу, с облегчением заметив, что шериф по-прежнему держал ротвейлера за ошейник. На собаку Мередит так и не смотрела – взгляд Голиафа проникал в самое сердце.

Распахнув дверь, она попрощалась с Хитом:

– Ну что ж… спокойной ночи, шериф Мастерс.

– Хит. Мы соседи, Мередит. И надеюсь, станем добрыми друзьями.

– Кстати, вы мне напомнили: я ведь не назвала вам своего имени.

Он смущенно улыбнулся и пожал плечами.

– Ах да… Понимаете, в тот первый вечер я хотел вам позвонить, еще раз извиниться. И сделал запрос по номерному знаку вашей машины.

Мередит почувствовала, что пол уходит у нее из-под ног. Оказывается, все так просто: захотел узнать имя – сделал запрос и получил ответ.

– Ясно, – выдохнула она. – А вам не кажется, что это вмешательство в мою личную жизнь?

– Только в том случае, если ваши имя и фамилия являются тайной.

От Мередит не ускользнул огонек любопытства, мелькнувший в его глазах, и она тут же отвернулась.

– Во всяком случае, не государственной. Хотя такой способ знакомства заставляет чувствовать себя уязвимой. Предпочитаю традиционный…

– Вы совершенно правы. – Шериф отпустил собаку, выпрямился и подал Мередит руку: – Меня зовут Хит Ян Мастерс. – В его голосе прозвучали ироничные нотки. – Я тот самый парень, который живет по соседству и у которого ненормальный пес.

Мередит уже выдержала одно рукопожатие и не горела желанием испытать второе. Но шериф стоял напротив и ждал. Она с опасением посмотрела на ротвейлера и коснулась пальцами натруженной ладони Хита, надеясь этим ограничиться. Но не тут-то было.

Неизвестно, как это получилось, – ведь мужчина только пожал ей руку, но Мередит вдруг охватил жар. Сначала он хлынул на плечи, потом завертелся в животе.

– Ваша очередь.

Мередит растерялась.

– Ах да… Я Мередит Линн Кэньон – та самая женщина, что живет с вами по соседству и не любит вашего ненормального пса.

Хит усмехнулся и снова провел пальцем по се запястью, словно пытаясь запомнить, какова ее кожа на ощупь.

– Боюсь, и меня тоже, – хрипло уточнил он. – Но это надо исправить. Сдается мне, что одинокая леди должна быть в хороших отношениях с единственным соседом.

«На последнюю фразу вроде бы ничего не надо отвечать», – лихорадочно подумала она, вдруг поняв – нет, почувствовав, – что этот человек грозил ее душевному покою.

Хит еще стоял на шатком крыльце, когда Мередит выключила наружный фонарь, оставив гостя в темноте. А ведь знала, что он еще здесь. Шериф улыбнулся.

– Ну, Голиаф, на этот раз ты и натворил дел, – ласково проговорил он. – Что это пришло в твою дурью башку? Ротвейлер посмотрел на закрытую дверь и заскулил.

– Не желаю этого слушать, болван. – Хит осторожно спустился с прогнивших ступенек, но когда понял, что собака за ним не последовала, обернулся и щелкнул пальцами. – Ну-ка быстро спускай сюда свой зад!

Понурив голову, ротвейлер повиновался. Мастерс пересек двор и, выйдя на дорогу, оглянулся. Полы в этом доме представляют опасность для жизни. Надо же, расставила цветочные горшки, чтобы обходить совсем прогнившие доски. Черт побери! И почему она не заест до смерти этого старого пердуна Зека Гантрума, чтобы тот сделал ремонт?

Но Хит слабо представлял, как Мередит могла бы это сделать. Вспомнил настороженность в ее глазах и то, как судорожно она вцепилась на кухне в свой халат. Эта женщина не из тех, кто может сладить с таким скрягой. И Зек этим пользуется. У старика богатый опыт: сдает дом и обешает все починить. Кладет в карман задаток и арендную плату, а облапошенные жильцы съезжают раньше времени.

Хиту очень не нравилось, что одинокую женщину с ребенком так обманули. Он снова оглядел ветхое строение и покосившееся крыльцо, размышляя, не позвонить ли Зеку. Нет, это уж точно не его дело. Да Мередит и не оценит такого вмешательства. Но с другой стороны, она вряд ли будет довольна, если в один прекрасный день сама или дочь провалится сквозь пол.

Хит вспомнил, каким хрупким было ее запястье. Подломись доски – и она сломает себе лодыжку или еще что-нибудь. Мередит, судя по всему, не очень крепкая женщина. А если она покалечится, кому играть роль доброго самаритянина? Кому же еще, как не ее единственному соседу! Эта мысль понравилась шерифу. Не то чтобы Мередит его очаровала. Нет, просто Хит предчувствовал неприятности и всегда старался их предотвратить.

Ладно. Если в это верить, придется вкладывать деньги в мост «Золотые ворота».

Неудивительно, почему Голиафа так тянуло сюда. В Мередит и Сэмми было нечто такое, что пробуждало инстинкт охранять! Может быть, большие, настороженные глаза? Стоило увидеть их единственный раз – и ты пропал.

Хит вздохнул и снова посмотрел на крыльцо. Можно привести в порядок, и работы-то не слишком много: на вечер, максимум на два. Черт! Было бы у него три недели – починил бы здесь все. Окинув дом от крыши до фундамента придирчивым взглядом, шериф прикинул список необходимых материалов. Уже четыре года он не брал оплачиваемый отпуск. Если недели три уходить с работы пораньше, в управлении никто и не пикнет.

Время, конечно, не очень подходящее – как раз сейчас на работе неприятности. Но с другой стороны, что делать с этими несчастными перепуганными соседками? Постоянно о них тревожиться? Если избиратели округа считают, что шериф ведет дела неправильно, значит, он неподходящий для этой должности человек. Мастерс не желает меняться. Спасать детей – вот главный смысл его работы в полиции. Такой уж он человек. Отними у него этот смысл – и работа потеряет всякое значение.

Если жители округа надеются загнать его в угол, то они глубоко ошибаются. Он не станет применять к подросткам тактику устрашения – лучше сам напишет просьбу об отставке…

Утром, позвонив насчет псарни, он набрал номер хозяина Мередит. Зек был обидчивым и очень несговорчивым стариком, но у Хита в арсенале имелось несколько веских аргументов, например, угроза свидетельствовать в пользу соседки, если она покалечится.

Перспектива, что суд прищучит его, быстро привела Зека в чувство, и он был несказанно рад, когда Хит бескорыстно предложил свою помощь. Мередит уже совершила настоящее чудо, кое-что подкрасив и повесив на окна миленькие занавески. Еще бы новые полы, линолеум, сносный ковер в гостиную – и дом уже не казался бы таким ужасным.

Вспомнив, как, выставив его за дверь, Мередит погасила наружный фонарь, Хит снова ухмыльнулся. Ей потребуется немало усилий, чтобы избавиться от него, – это как вычесать застрявший репей из волос. А волосы у нее и в самом деле красивые – темные, ниспадающие на плечи волнистыми локонами.

Да, черные, блестящие волосы Мередит ему определенно понравились.