Текст книги "Цветочное сердце"

2

Когда я снова открыла дверь, мраморный зал Совета исчез. Остался лишь живописный сад, за которым ухаживал папа, и дуб, на который я влезала ребенком. Казалось, Совет, собрание его членов, Ксавье мне просто приснились.

Однако это был не сон, и вскоре мою магическую силу ждало сильное болезненное ограничение.

Я выбежала из дома и спряталась под дубовыми ветвями. Зажмурившись, подставила ладони солнцу и вдохнула аромат лета – цветов, росы, земли.

Кто-то верит, что магия исходит от солнца, которое льется на землю и порождает жизнь. В таком состоянии, наслаждаясь летним утром, я чувствовала, что снова вернулась в свою стихию.

Может, если как следует постараться, я уговорю Совет не трогать мою магию еще неделю, еще день, еще секунду…

Вдалеке тише эха прозвучал слабейший раскат грома. Я содрогнулась. Это была я. Это моя магия без разрешения просочилась в окружающий мир. «Веди себя прилично», – шепнула я ей, но вдали продолжали темнеть тучи.

– Клара! – Папа спустился с холма и уселся на землю рядом со мной. Его лоб изрезали глубокие морщины. – То, что случилось здесь… Что ты об этом думаешь? Что намерена делать?

Я горько рассмеялась и подтянула колени к груди.

– Папа, сделать я тут ничего не могу. Совет принял решение.

– По-моему, ты слишком быстро сдаешься.

– Нет. – Я прижала подбородок к ладоням и стала смотреть, как солнце сверкает на росистой траве. – Я пять лет пробовала. Очень старалась приручить свою магию собственными силами. Может, так будет лучше.

Подсознание заполнили крики учителей и наставников, звон бьющегося стекла, мои всхлипы.

– Со мной что-то не так, – прошептала я скорее себе, чем папе. – С моим сердцем, наверное. Будь я… Будь я по-настоящему хорошей ведьмой, сумела бы…

– Нет, цветочек, нет… – Папа пододвинулся ко мне и одной рукой обнял за плечи. Другой, мозолистой от многолетней работы в саду, он накрыл мою. – Ты хороший человек, слышишь? Плохой не работал бы так упорно, чтобы стать целителем.

Я рукавом вытерла заплаканные глаза.

– Мучений не должно было быть в принципе. Магия отражает то, что скрыто в наших сердцах. Каждый мой учитель так говорил. Эмоции обуздывает внутренняя сила. Значит, мои эмоции ужасны.

Папа ответил тягостным молчанием. Мои слова эхом разносились в тишине, и я услышала, как глупо они звучат.

– Думаю, дело, скорее, в том, что твоя магия за тобой не поспевает, – наконец сказал папа. – Ты готова спасти мир, а вот твоя сила… Ей нужно еще немного времени.

Светлую любовь к папе омрачала темная реальность ситуации.

– У меня нет времени.

Закрыв глаза, я увидела членов Совета, окруживших меня, словно хищные птицы, готовые когтями выхватить магию. Папина вера в меня была прекрасна и неизменна. Но еще она была наивна.

Я отвернулась от папы, плотно прижав руки к груди, где нетерпеливо билась магия. Тучи, темневшие вдали, теперь висели над нашим домом.

– Ты не представляешь, каково это. Не видел меня в процессе обучения. Не знаешь, что творит моя магия.

Я практически услышала крики мадам Бен Аммар в день, когда у меня загорелись ладони. Даже она, невозмутимая и блистательная, испугалась того, на что была способна моя магия.

– Я просто думаю… думаю, тебе нужно бороться. Бороться за право сохранить свою магию такой, какая она есть.

– Бороться с Советом? – Я категорично покачала головой. – Папа, не знаю, что видишь ты, когда смотришь на меня, но, когда смотрят члены Совета, они видят ее. – На последнем слове у меня пресекся голос. Огонь в сердце разгорался все жарче. Во рту появился вкус пепла.

Она была именно такой, какие качества я ненавидела. Дикой, беспечной, импульсивной. Совсем как моя магия. Как магия, которой в ее молитвах должна была владеть и я.

– Чары – все, что у меня есть, – сказала я сквозь судорожные вдохи. – Способность помогать ближним. И при этом магия даже не моя, а ее. Она передала ее мне. – По щекам у меня текли слезы. – С моей стороны было глупо думать, что я смогу быть не такой, как она.

Папа осторожно притянул меня к себе, так что моя голова оказалась у самого его сердца.

– Ненавижу ее, – объявила я воздуху, солнцу, своей магии, себе.

– Клара, послушай!

Чем больше я о ней думала, тем больше моя магия казалась мне настоящим жгучим пламенем, исходящим из тела. В груди стало тесно, плечи затряслись, по коже прокатился жар…

Папа охнул и отстранился от меня. На области его сердца, к которой я только что прижималась щекой, желтая ткань рубашки опалилась, почернела, стала загибаться. Из-под кожи у папы пробивались розовые бутончики.

Я вскрикнула.

Содрогаясь, папа прижал ладонь к цветам у себя на сердце. Лицо у него стало желтушно-белым, а меж пальцами появлялись все новые розовые бутоны.

– Что происходит? – спросила я слабым, дрожащим голосом.

Трясущейся рукой я коснулась его щеки. Папа вскрикнул от боли и отпрянул от меня. На месте моего прикосновения появился ярко-розовый ожог.

Моя голова кружилась, как летящее с дерева семя. Загрохотал гром, дождь полил как из ведра, обрушившись на наш дом и на деревню Уильямстон, что лежит в низине. Я промокла насквозь, пока поднималась на ноги и пятилась от папы, боясь отвести взгляд и столь же сильно – увидеть, как моя магия его уничтожает.

Папа кашлянул – звук получился страшным, дребезжащим. Он прикрыл рот рукой, а когда опустил ее, на его ладони лежало пять розовых лепестков.

Вытаращенные от шока, его глаза покраснели. Папа впервые смотрел на меня с тем же страхом, что и члены Совета.

– Клара… – мое имя прозвучало слабо и хрипло. Из груди папы цвели цветы.

«Азалия символизирует заботу и упрямство, – гласил старый справочник. – При употреблении внутрь ядовита».

Казалось, глянув себе на грудь, папа вспомнил это одновременно со мной.

– Зови на помощь, – прохрипел он.

Я уложила папу на диван и бросилась к себе в комнату. Сама помочь ему не могла, хоть и знала, как; только не после того, как мои прикосновения причинили ему боль. Требовался маг, достаточно опытный, чтобы спасти моего папу.

У кровати стоял ящик с цветами и запасными принадлежностями, который я привезла, отучившись у мастера Янга, своего недавнего наставника. Я разблокировала и подняла крышку, затем порылась среди стеклянных пузырьков, стеблей лаванды и веток сирени.

Зеленый лист клена, аккуратно положенный на дно амулет, служил для отправки сообщений, только быстро связаться ни с кем не получится, особенно с учетом того, какая дикая у меня магия. А мне не следовало терять ни минуты.

Имелся и другой вариант. Морвины жили по соседству. Если не Ксавье, то его родители наверняка сумели бы мне помочь.

Отложив кленовый лист, я нырнула под кровать за шкатулкой, в которой хранились мои сбережения. Все монеты, которые я получила, когда продавала обрезки ткани и помогала по хозяйству горожанам. Все чаевые, которые щедрые заказчики давали мне в пору, когда я помогала разным магам и ведьмам. Жемчужные сережки, которые отец подарил мне на шестнадцатилетие. Золотое обручальное кольцо, которое моя мать швырнула папе, прежде чем раствориться в облаке дыма пятнадцать лет назад.

Я бросилась в коридор. У самой входной двери папины сапоги валялись рядом с моими. Я надела свои грязные садовые перчатки, папино пальто и шляпу-котелок, в которой он путешествовал. Все это не слишком защитит от дождя, да и, судя по раскатам грома и переполоху у меня в сердце, гроза и моя дикая магия в ближайшее время не прекратятся. Спрятав монеты и драгоценности в карманы пальто, я отважилась взглянуть на папу.

Он лежал тихо, с закрытыми глазами, его грудь поднималась и опускалась. Сон пошел ему на пользу. Но какое отсроченное действие у яда азалии, я понятия не имела.

Я зашла в гостиную и склонилась над ним, осторожно коснувшись его указательного пальца рукой, обтянутой растрескавшейся кожей перчатки. Папа открыл глаза.

– Я приведу Морвинов, – пообещала я. – Вернусь прежде, чем ты проснешься.

– Люблю тебя, – медленно и невнятно отозвался папа.

Я сильно закусила губу, стараясь подавить слезы и магию, корчащуюся у меня в груди.

– Я тебя тоже.

Переступая порог, я велела себе не оглядываться. Если скажу себе, что, возможно, вижу папу в последний раз, то начну в это верить. Как я усвоила в процессе обучения, стоит моему сердцу ухватиться за какую-то идею – и моя магическая сила вполне может воплотить ее в жизнь, хочу я этого или нет.

* * *

Стуча сапогами по земле, я бежала по дороге из города. Вверх по одному холму, по другому, а на вершине последнего стоял красивый странный дом, который я так хорошо знала.

Морвин-мэнор выглядел эклектически – эдакая помесь сторожевой башни, дворца и коттеджа; сочетание разных эпох архитектуры. С одной стороны словно башню сняли с древней крепости и соединили с особняком. На другом конце дома красовалась труба, обвитая плющом, который полз по стене до самой крыши. А на ней стоял флюгер в виде сияющего солнца – символа магов, который кто угодно мог опознать издалека.

Когда в детстве гостила в Морвин-мэноре, я каталась вниз по склонам холмов, плела венки из маргариток, играла в прятки в странных извилистых коридорах дома.

Каждую субботу папа разрешал мне кататься на груженной цветами телеге – высаживал у Морвинов, а сам отправлялся работать. Я с удовольствием тряслась на краю повозки, взахлеб рассказывая ему о том, в какие игры буду играть с Ксавье и его сестренками, Леонор, Далией и Инес.

Сегодня меня переполняло совершенно другое, пугающее, предвкушение. Каждый шаг означал секунду папиных страданий. Сегодня я искала у Морвинов спасителя, не товарища по играм.

По скользкой тропке, змеящейся вверх по склону, я поднималась, пока не прошла под надписью на воротах, гласящей «Морвин». Остановившись на крыльце, прислонилась к квадратной грязно-белой колонне, чтобы отдышаться. Болели бока. Кружилась голова. Сапоги натерли мне пятки, совершенно не защищенные заношенными чулками.

На дрожащих, как у олененка, ногах я приблизилась к изумрудно-зеленой двери. Над ней висел маленький золотой колокольчик, звеневший, когда посетители приходили и уходили. С перемычки над проемом спускались гирлянды из белого вереска – оберег от воров.

По обеим сторонам от двери были квадратные, отделанные белым окна, в которых горел свет вопреки тому, что в одном висело слово «Закрыто». Внутреннее убранство лавки искажалось стеклом. Я могла разобрать очертания стеллажей, прилавка, пары стульев, а людей – нет. Тем не менее свет горел. Кто-то был дома. Кто-то мог помочь моему отцу остаться в живых. Я представила, как Далия, Леонор и Инес бегут звать родителей, потом брата.

Я потянула за ручку, но дверь оказалась заперта. Я ударила по ней кулаком. Магия уже рьяно нашептывала на ухо, что мои усилия напрасны. Вместо того чтобы поддаваться ее издевкам, я выместила свой гнев на двери, сильно ее ударив.

– Мадам Морвин! – закричала я. – Мастер Морвин!

«Зачем ты вообще пришла сюда? – спросила меня магия. – Ты опоздала!»

Я пнула дверь, царапая изумрудно-зеленую краску.

– Ксавье!

Возможно, он был на втором этаже. Моя циничная магия настаивала, что приятель меня игнорирует. «Так же, как игнорировал твои письма».

– Ладно, – буркнула я магии. – Давай помоги мне, раз у тебя язык развязался.

Я подошла вплотную к двери и сделала глубокий вдох, сосредоточившись на том, как магическая сила бурлит у меня в груди; на том, как дрожит мой локоть, когда я держусь за ручку; на своих горящих щеках, на гневных мыслях. Представила, как плавно открываю дверь, словно ее и не запирали.

– Отворись! – шепнула я на выдохе и нажала на ручку.

С громким «трах!» дверь сорвалась с петель и, бешено звоня золотым колокольчиком, полетела на пол. Я вскрикнула и отскочила от нее, зажав рот рукой.

Суматошные шаги застучали ближе.

Я вошла в лавку, таща грязь через упавшую дверь, и вытянула шею к источнику звука. В дальнем конце коридора, у основания винтовой лестницы, появился Ксавье, по-прежнему в строгом, одобренном Советом костюме, но в разномастных носках и с мясницким ножом, который он выставил как кинжал. Взгляд темных глаз с пурпурными кругами усталости метался от меня к двери.

– Мисс Лукас, – позвал он, резко опустив руку с ножом, – вы сломали мою дверь?

Объяснение уже вертелось на языке, но я сдержалась: все мои мысли были об отце. О страхе в его глазах. О цветах, пробивающихся из его сердца.

– Мне нужна помощь. Ваша, ваших родителей, кого угодно. Помощь любого мага. – Я пересекла прихожую, вывернула карманы и протянула ему кольцо, сережки, монеты. – Я заплачу…

Одной рукой Ксавье коснулся моей обтянутой перчаткой ладони, скользкой от дождя. Другой рукой он медленно и осторожно убрал нож в карман.

– Мисс Лукас, пожалуйста… Я не понимаю. Что случилось?

Я тяжело вздохнула, продолжая смотреть в сторону. От тревоги и замешательства в глазах Ксавье я запаниковала еще сильнее.

– Дело в моем отце. Он потерял сознание. Он… у него азалии из сердца прорастают.

Лицо Ксавье, и без того бледное, стало белее мела.

– Это из-за вашей магии?

Услышав, что о ней говорят, чудовищная сила зашевелилась у меня в груди.

Слезы застилали мне глаза, и я кивнула. Именно такого опасался Совет.

– Сейчас это неважно, – проговорила я с дрожью в голосе, разрушающей все иллюзии решительности. – Пожалуйста, он в опасности.

Я снова протянула ему руку в промокшей перчатке с оплатой.

– Это все, что у меня есть. Пожалуйста, исцелите его. Вы должны…

– Разумеется, исцелю, – заверил Ксавье голосом строгим, но мягким, словно успокаивал ребенка. – Только саквояж свой возьму.

Я положила деньги ему в пригоршню. Широкими шагами Ксавье вошел в комнату, которая была и лавкой, и кухней, – в нее я дверь и высадила. Монеты и украшения он со звоном высыпал на прилавок. У меня сердце упало от этого звука, оттого, что я потеряла все сбережения, да еще отдала их человеку, которого прежде считала другом. Но ради спасения отца я пошла бы на любые жертвы. А сейчас обхватила себя руками, чтобы больше не дрожать от холода и страха.

Повернувшись ко мне спиной, Ксавье вытаскивал из шкафчиков пузырьки и большую зеленую банку. Ее он положил в саквояж для снадобий и закрыл его.

– Следуйте за мной, – велел Ксавье. – Я создам портал.

Он направился к кладовой, которая послужила нам вместо выбитой двери.

На непонятном мне языке, мелодичным, как колыбельная, голосом Ксавье запел двери, прижимаясь лбом к ее деревянному полотну. Несколько раз в жизни я видела, как учителя создают порталы, чтобы отправить меня проведать папу в Уильямстоне, но никогда прежде не слышала, чтобы портальное заклинание пели. С бешено бьющимся сердцем я прислушивалась к голосу Ксавье. Стоя рядом с ним, на миг снова почувствовала себя его подругой, вопреки страшной цели предстоящего посещения.

Когда он приоткрыл дверь, воздух наполнил тошнотворный цветочный аромат.

3

Я вошла в свою уютную гостиную. На столе с утра стоял разбитый чайный сервиз, на стене висела моя старая вышивка крестиком, на диване, где я его и оставила, лежал папа. Грудь его медленно вздымалась, из нее до сих пор пробивались цветы.

С круглыми от изумления глазами Ксавье остановился перед моим папой.

– Разрази меня гром! – пробормотал Морвин. – Это и впрямь азалии!

Я стояла в шаге от него, плотно сложив руки на груди, чтобы не дрожали.

Опустившись на колени, Ксавье отстегнул и откинул крышку своего саквояжа. Затем посмотрел на папу и осторожно прижал ладонь к его щеке.

– Мистер Лукас?

Папины глаза открылись, лоб сморщился от недоумения.

– Я… я забыл доставить вам цветы?

– Нет, сэр. Меня ваша дочь вызвала.

Папа улыбнулся, держа голову на поручне дивана.

– Она просто чудо. Вам нужно стать ее учителем.

Ксавье отвел взгляд.

– Ясно, полубредовое состояние. – Он склонился над азалиями, цветущими у папы на груди, осторожно потянул за темно-зеленый стебелек, но остановился, услышав резкий, испуганный возглас больного. Я вздрогнула, а Ксавье отстранился, поджав губы. – Возможно, корни ушли глубоко. – Он снова посмотрел на меня, наморщив лоб. – Если нам повезет, цветов, растущих внутри, у него не окажется.

Меня аж в холод бросило.

– Папа… он лепестки выкашлял. Думаете, у него внутри тоже что-то растет?

При мысли о таком по пищеводу у меня поднялась желчь. Моя магия наводнила папины легкие и сердце цветами, как паразитами…

– Возможно. – Из саквояжа со снадобьями Ксавье вытащил стетоскоп и легонько похлопал папу по плечу. – Сэр, если позволите, я хотел бы послушать ваше сердце.

«Ты виновата, ты виновата, ты виновата», – монотонно повторяла моя магия. Я с силой надавила на грудь ладонью, словно могла таким образом заглушить звук.

Ксавье прижал металлическую головку стетоскопа к папиному сердцу и ребрам.

– Сердцебиение у вас неровное. И что-то явно прослушивается в дыхательных путях. – Ксавье заглянул в саквояж, где каждый пузырек и бутылочка стояли в идеальном порядке, как солдатики в строю, и выбрал высокий флакон с темной густой жидкостью. – Мисс Лукас, мне понадобится большая миска или ковш.

– Зачем?

Ксавье встряхнул флакончик со снадобьем.

– Хочу посмотреть, не поможет ли отхаркивающее изрыгнуть цветы.

Я бросилась на кухню и схватила миску с полки над раковиной.

Когда вернулась, папа стонал от боли, обхватив грудь. Горло свела судорога, и я сжала папину руку через плотную материю перчатки.

«Я тут виновата?» Моя магия действовала самостоятельно, а у меня не хватило сил ее остановить? Или во мне живет нечто непостижимое и ужасное, спровоцировавшее мою магию навредить папе?

Взяв миску, Ксавье снова повернулся к папе.

– Сэр, процедура будет довольно неприятной.

Папа выпустил мою руку и поставил миску себе на колени. Голову он наклонил, будто стыдился себя.

– Клара, тебе необязательно на это смотреть.

Я придвинула стул поближе к дивану и обняла отца за плечи.

– Я уже несколько раз проходила обучение и свою долю мерзостей видела.

Вздохнув, папа кивнул Ксавье, и тот вручил ему зеленую бутылочку.

Едва глотнув из нее, папа закашлял в миску, изрыгая ярко-розовые лепестки, а также листья, целые стебли и длинные тонкие корни, влажные от слюны. Пока его тело корчилось, изо всех сил стараясь изгнать магию, я крепко держала беднягу за плечо и кусала губу, чтобы сдержать слезы.

В итоге папа откинулся на поручень дивана. Грудь его судорожно поднималась и опускалась, щеки побледнели, светло-рыжие волосы взмокли от пота. Он явно выбился из сил, зато дыхание стало чище и свободнее.

Послушав папу через стетоскоп, Ксавье подтвердил, что организм от цветов очищен. Вот только лицо приятеля так и осталось встревоженным.

– Мистер Лукас, что случилось с вашей щекой? – спросил Ксавье, показывая на интересующую его область.

Папа коснулся пятна, которое оставила моя рука. Глянув на меня, он пробормотал:

– Да сам не знаю.

У меня живот схватило. Разумеется, он выгораживал меня, даже после того, как я ему навредила.

Лампа на столике неподалеку от нас задребезжала, потому что я снова растревожилась.

– Это моя вина, – проговорила я, глядя на свои бурые садовые перчатки. – Коснулась папиной щеки и почему-то обожгла ее.

Ксавье достал из саквояжа серебряную плошечку и нанес маслянистую смесь на ожог.

– Может остаться шрам, – мягко предупредил он. – Магические раны труднопредсказуемы. – Ксавье вытер бледные ладони носовым платком и нащупал у папы пульс. От его хмурого взгляда у меня сердце екнуло.

– Что такое?

Взгляд карих глаз Ксавье метнулся ко мне.

– Мисс Лукас… прежде чем вашему отцу стало плохо, не говорили ли вы ему неприязненных слов? Вы с ним не ссорились?

Я ощетинилась. Так обычно спрашивают о проклятиях. О жестоких, черных заклинаниях. Молодая женщина, резко начавшая стареть. Мальчишка, из пальцев которого проросли колючки. Они твердили, что черной магией занималась моя мать. Но я на такое ни за что не решилась бы.

– Нет, – ответила я.

– Вы совсем не злились на него? Вы не… – Ксавье откашлялся и глянул на свои обтянутые носками стопы. – Какими словами вы его проклинали?

В груди все пылало от злости, и я стиснула кулаки:

– Я его не проклинала!

Со звучным пронзительным «дзынь!» настольная лампа взорвалась, засыпав стол осколками. Я соскочила со стула, подальше от дивана, с которого на меня смотрел бледный как мел папа.

Причинив ему такую боль, моя магия не насытилась. Она жаждала разрушения.

– Извините, – пролепетала я, закрыв лицо руками.

Ксавье сделал вдох, чтобы успокоиться, выпрямился во весь свой пугающе высокий рост и протянул руку к упавшим на пол осколкам лампы. Он покрутил пальцем, словно хотел, чтобы запел обод бокала. Осколки заколыхались, оторвались от половиц и идеально слились воедино вокруг пламени, которое окружали несколько секунд назад.

Когда Ксавье снова посмотрел на нас, щеки его раскраснелись, круги под глазами потемнели пуще прежнего, виски заблестели от пота. Я уже видела столь простые восстанавливающие заклинания в действии, но чтобы они так изнуряли мага – никогда.

– Мистер Лукас, – Ксавье разгладил полочку своего жилета, – могу я поговорить с вашей дочерью наедине?

Папа кивнул в мою сторону:

– Это ее надо спрашивать.

– Я поговорю с ним, – пообещала я. – А ты лежи здесь и отдыхай. Сможешь ведь, да? Сможешь полежать спокойно пару минут? – Я бросилась к папе и поправила тонкое одеяло, которым он укрывался.

Папа криво усмехнулся, потом устроился на подушках и закрыл глаза.

– Да-да, иди. Не суетись вокруг меня.

Невыполнимая просьба.

Тем не менее я шагнула к кухонной двери и придержала ее для Ксавье. Он взял саквояж и послушно проследовал за мной в соседнюю комнату. Я закрыла за нами дверь, но осталась стоять, прижавшись к ней, и устремила взгляд на Ксавье. Стало больно оттого, что с годами мы вдруг превратились в чужаков.

Мы так давно не виделись, и вот Ксавье оказывается у меня дома второй раз за день. Это напоминало злую шутку.

Ксавье поставил саквояж на обеденный стол, прислонился к разделочному и стал жевать губу. Старые часы на стене громко тикали, словно кто-то нетерпеливо топал ногой.

Ксавье открыл рот, чтобы что-то сказать, но в этот самый момент я выпалила:

– Как думаете, с ним все будет в порядке?

– Я… я не знаю. Проклятия очень сложно…

– Я… не проклинала… папу. – Я шагнула вперед и схватилась за спинку ближайшего ко мне стула, чтобы справиться со своим темпераментом и магией. – Я изучала магию пять лет и не хуже вашего знаю, что проклятия нужно озвучивать с умыслом и намерением. Ничего подобного я не говорила и, жизнью клянусь, ничего дурного против своего отца не замышляла.

– Я вам верю, – отозвался Ксавье. – Вы не замышляли дурного против своего отца. Однако ваша магия продолжает на него действовать.

У меня сердце упало.

– Продолжает действовать? Но цветы… Вы же сказали, у него в организме не осталось цветов!

– Они загрязнили его кровь. Мистер Лукас и впредь будет страдать от тошноты, головокружения и, возможно, других симптомов отравления ядом азалии. И цветы могут появиться снова.

Яд. Отравление. От этих слов я сразу вспомнила мать. И еще сильнее возненавидела свою магию, потому что та очень напоминала ее чары.

– А вы можете ввести противоядие? – спросила я хриплым, срывающимся голосом.

– Будь это просто яд, я помог бы ему. Но здесь магия, конкретно – ваша магия. Только силой ваших слов мистера Лукаса можно исцелить полностью.

Я рухнула на ближайший ко мне стул:

– Папу можно исцелить лишь силой моей магии?

– Да. Думаю, если вы наложите на своего отца благословение со всей силой своей магии, то освободите его от чар, которые на него действуют.

Благословение – такое заклинание способны наложить лишь самые могущественные, уверенные в себе маги. Оно спасает жизни и выжимает все соки из накладывающего. Заклинание для отчаянных.

– Я… я неспособна на нечто подобное, – проговорила я. – Моя магия мне не повинуется, и, более того, уже завтра она не будет действовать в полную силу. – Я снова рухнула стул и убрала кудри с глаз. – И моя сила сотворила то, чего мы все боялись! Вдруг Совет просто лишит меня ее?

– Я попрошу, чтобы вам дали отсрочку, – сказал Ксавье. – Наше кредо – не причинять вред. Лишив вас магической силы, они обрекут вашего отца на гибель.

С моих губ сорвался всхлип. Я зажала себе рот обеими руками так, что от усилия задрожали плечи. Моя магическая сила закачала чашки на разделочном столе.

Ксавье обошел вокруг стола и положил передо мной носовой платок. Я с благодарностью приняла кусочек ткани с вышитой монограммой «М» и вытерла глаза.

Пока я успокаивала дыхание, Ксавье сидел передо мной, молчаливый и спокойный. Прямая спина, черный костюм, серьезное лицо – он казался совершенным образом мага.

Странно, почти невероятно было видеть человека из моего детства в роли взрослого. Она ему шла.

– Вашему отцу можно помочь, – проговорил он мягко и утешающе. – Если Совет даст вам отсрочку, вы научитесь подчинять свою магию. Потом наложите благословение или любое другое нужное вам заклинание.

Магическое пламя обожгло мне заднюю стенку горла. Ксавье не понимал.

– Вы же слышали Совет. Я безнадежна. Я…

Я вспомнила, как вместе с Ксавье заглядывала на кухню к Морвинам. На наших глазах мадам и мастер Морвин касались сердец пациентов – и кухню заливал золотой свет. Старинный мощный обряд. В магическом сообществе семья Морвин была очень известной и уважаемой. Поколениями они справляли сложные магические обряды и исцеляли людей тысячами.

– Ваши родители накладывают благословения, – пробормотала я.

В глазах у Ксавье мелькнули догадка и тревога.

– Да, накладывают.

– Другие мои учителя так не могли.

– Это очень сложная магия.

Я потянулась к нему через стол; и сердце забилось быстрее, потому что мой план представлялся мне все разумнее.

– Ваши родители могли бы взять меня ученицей! Они показали бы мне, как накладывать благословения!

– Они… они за границей, мисс Лукас…

– Тогда вы!

Ксавье часто-часто захлопал ресницами:

– Я?

– Родители же научили вас накладывать благословение?

– Да, научили, но…

– Вот и покажите мне! – попросила я, хлопнув по столу обтянутой перчаткой ладонью. – Вы не такой, как другие мои учителя и наставники. Мы давно друг друга знаем. Вы не боитесь моей магии.

Ксавье открыл рот, потом закрыл, словно выброшенная на берег рыба.

– У меня есть другая работа, – проговорил он.

Слабое оправдание разозлило.

– Другая работа?! У меня отец умирает.

У Ксавье покраснели уши.

– К летнему солнцестоянию я должен приготовить для Совета очень важное снадобье.

– Оно важнее жизни моего отца?

Среди пропитанной шоком тишины мой голос эхом разнесся по кухне, словно мы были в концертном зале. Я отстранилась и крепко обхватила себя руками. Невероятность собственных слов, гнев и магия звенели у меня внутри.

– Вы моя единственная надежда. Я не прошу помогать мне в качестве одолжения. Я заплачу вам. Что угодно сделаю. Стану бесплатно работать на вас сутки напролет. Буду убирать в доме, штопать вам носки – всё, что пожелаете. – Я закрыла лицо ладонями, заслоняясь от мира. Однажды мы с Ксавье загадали на четырехлистном клевере, чтобы у нас появилась магическая сила. И когда она проснулась, сначала у меня, потом у него, носились туда-сюда, орали, вопили, клялись, что станем работать вместе как партнеры. Морвин и Лукас. У нас были прекрасные, дикие мечты о том, как использовать нашу силу ради спасения жизней.

И вот теперь эта магия едва не убила моего отца.

Ничего общего я с ней больше иметь не желала.

– Хотите – могу вам даже силу свою отдать, – прошептала я.

– Не говорите того, о чем серьезно не думаете, – слова Ксавье прозвучали холодно и колко, как обломки льда. Когда я подняла голову, его взгляд казался прежним.

– Я серьезно обдумала все сказанное, – заявила я. – Вы видели мою магическую силу. Она ни на что не годна. – Признаваться в таком было больно. Моя магия обжигала горло, наказывая за оскорбление. – Я в мгновение ока от нее избавилась бы.

Строгости во взгляде Ксавье как не бывало. Когда он снова посмотрел в мои глаза, возникло ощущение, что мы снова стали детьми. Равными.

– Окажись такое возможным, – тихо начал Ксавье, – если бы вы могли передать свою силу другому человеку, то пошли бы на это?

По моей спине пробежали мурашки. Магическая сила просыпалась у очень немногих. Отказываться от такого дара – глупо и душераздирающе… Но ради папы я вытерпела бы.

– Если бы вы научили меня накладывать благословение, то да, пошла бы.

Ксавье коснулся губ кончиком пальцев. Я заметила, что на большом пальце у него черное чернильное кольцо.

– Вы дали кому-то клятву? – проговорила я.

Такая традиция существовала между магами при заключении определенных соглашений. Некоторые мои учителя и наставники носили на пальцах черные кольца в знак обещаний, данных коллегам или Совету. Мастер и мадам Морвин использовали их вместо обручальных. В детстве мы с Ксавье обменивались клятвами понарошку. Брались за руки, совсем как взрослые волшебники, обещали друг другу всегда дружить и делиться секретами. Мы тоже рисовали на пальцах чернильные колечки.

Но наше детство уже закончилось.

– Для чего это кольцо? – спросила я.

Ксавье убрал ладони под крышку стола.

– Это для Совета. И я предлагаю такую клятву вам. Если вы настроены серьезно и впрямь хотите, то можете отдать свою силу мне.

Я содрогнулась. Дать настоящую клятву, как взрослая ведьма взрослому магу, – это казалось странным. Наша детская игра стала серьезнее, чем я могла себе представить. Ума не приложу, зачем приятелю потребовалась моя капризная магия. Но раз такую плату Ксавье назначал за помощь, задавать вопросы касательно его мотивов я не собиралась.

– Вы научите меня, как наложить благословение на папу, и как только ему полегчает, я заплачу вам – своей магией? – уточнила я.

– Да, именно.

Я представила, как отец упрашивает меня не отказываться от своего дара, от своего будущего. Но будущее без папы представлялось мрачным и пустым, а будущее с магией – полным проблем. Да еще после того, что она натворила, Совет наверняка откажется от «милосердного» ограничивающего заклинания и полностью отберет у меня силу.

– Я согласна, – проговорила я и протянула ему руку.

– Мисс Лукас, вам придется снять перчатку, чтобы дать клятву.

Я прижала ладонь к груди. Горло судорожно сжалось.

– Коснувшись голыми руками папиной кожи, я обожгла его. Вдруг то же самое случится с вами?

Ксавье покачал головой:

– Уверен, вы не собираетесь мне вредить.

– Я и папе не собиралась, – пробормотала я.

Ксавье скривился:

– Тогда сделаем принесение клятвы быстрым.

Я сжала в кулаки обтянутые жесткими перчатками руки.

– Не волнуйтесь, – проговорил Ксавье. – В саквояже у меня достаточно целебного бальзама на случай, если вы действительно мне навредите. Если такое впрямь случится, я не стану вас винить.