Текст книги "Не отпускай"

Глава 8. Грейс

Прошло два или три дня. Как-то вечером, около семи часов, Рейлин и Грейс услышали, что мама зовет ее домой. С лестничной площадки донесся сердитый крик:

– Грейс, где ты? – Мама едва успела спохватиться о том, что девочки нет рядом, но уже злилась как тысяча чертей.

– Иди, покажись ей на глаза, – сказала Рейлин.

– Яичный рулет остынет!

– А ты скажи, что никуда не пропала, и возвращайся.

– Идти будет трудно.

– Старайся не прижимать вату и пальцы на ногах держи пошире. Тогда лак не размажется.

– Я думала, вата для того и нужна, чтобы пальцы растопырить.

– Просто разведи их еще сильнее.

– Ладно, попробую.

Грейс соскользнула с деревянного стула и поковыляла к двери, прихватив по яичному рулету в каждую руку. На пороге пришлось запихнуть один рулет в рот – иначе дверь не откроешь. Но на пальцах все равно остался жир, поэтому Грейс поступила по-хитрому и прихватила дверную ручку подолом рубашки.

Пока она возилась перед дверью, мама крикнула во второй раз, еще сердитее.

Грейс потихоньку начала жевать засунутый в зубы рулет, и к тому времени как она показалась маме на глаза, вести разговор было совершенно невозможно.

– Вот ты где, – сказала мама. – Пойдем домой.

Волосы у мамы были спутаны и взъерошены, совсем как у Грейс пару дней назад. Синяки под глазами. Выглядела она плохо, однако, разумеется, вслух Грейс этого не сказала. Даже если бы рот не был занят.

Про некоторые вещи лучше не говорить.

– Не могу, – ответила Грейс, но получилось только громкое неразборчивое мычание.

– Что-что?

Грейс показала на рот другим рулетом и жестами попросила маму подождать.

– Что ты там жуешь? – Казалось, мама не поняла намека. Или притворилась, что не поняла.

Грейс изобразила пантомиму заново, дожевала остатки и, наконец, произнесла:

– Яичный рулет. Не волнуйся, это здоровая еда!

– Пойдем домой.

– Не могу. У меня там рулеты! И ногтекюр.

– Педикюр. Кто угощает тебя рулетами и учит красить ногти?

– Рейлин. Она за мной присматривает.

– Ясно. Рейлин, значит. А она знает, что я не собираюсь ничего ей платить за услуги няньки?

– Наверное. Я уточню! Ладно, мне пора.

– Иди-ка домой! Я ведь даже не знала, где ты находишься.

Грейс решительно уперла руки в боки. Даже ту, в которой держала яичный рулет.

– Мам. Ты уже давным-давно не знаешь, где я нахожусь. До сих пор ты об этом даже не вспоминала. И теперь я должна бросить рулеты и ножной маникюр, потому что ты проснулась и обнаружила, что меня нет дома?

– Я совсем недавно спрашивала у соседа, где ты.

– Ага, а потом снова уснула – я даже домой прийти не успела.

Грейс прекрасно понимала, что говорит очень смелые вещи. Они рождались из злости, из старых ссор. Слова скрывали за собой осуждение и обиду.

Она ждала маминого ответа. Раньше мама непременно разозлилась бы.

– Хорошо, – сказала мама. – Когда доешь и… закончишь свои дела, возвращайся домой.

– Угу, – ответила Грейс и снова вцепилась в рулет.

Потом проковыляла обратно в квартиру соседки и взобралась на стул, чтобы Рейлин могла закончить свою работу (хотя осталось только проверить, высох ли лак, и убрать вату между пальцев).

Дожевав, Грейс спросила:

– Думаешь, я слишком резко вела себя с мамой?

– Да нет, честно говоря. В самый раз. Ни убавить, ни прибавить.

Грейс прошлепала босиком вниз по лестнице, держа туфли в руках и предвкушая вечер с мамой. Для разнообразия. Дернула ручку – заперто.

Она громко постучала и крикнула:

– Мам, это я! Впусти меня!

Дверь распахнулась, и мама Грейс замерла на пороге с ошеломленным выражением лица.

– Господи! – выдохнула она. – Грейс Эйлин Фергюсон, что ты сделала с волосами? Отрезала?

Грейс хотела было ответить, но ей не дали. Мама ухватила ее за подбородок и заставила повернуть голову, разглядывая стрижку сначала с одной, потом с другой стороны.

– Нет, не отрезала. У тебя бы так не получилось. Это работа профессионального парикмахера. Настоящая стрижка, дорогая. Кто тебя подстриг?

– Белла, – ответила Грейс, выдергивая подбородок из маминых рук.

– Кто такая Белла?

– Подруга Рейлин. Они работают в одном салоне. А почему ты спрашиваешь? Тебе не нравится? Все говорят, что получилось красиво.

Мама ничего не ответила. Просто взяла Грейс за руку и стремительно зашагала вверх по лестнице.

На ходу Грейс пыталась возмутиться:

– Ты же меня видела. Вот только что! Видела, как я стою здесь с яичным рулетом и с ватой между пальцами. И ничего не сказала!

– Я не заметила.

– Я же стояла прямо перед тобой!

– Нет, ты была далеко. Я подумала, что ты завязала хвост.

– Тебе не нравится? Все говорят, что получилось красиво.

Они остановились прямо перед дверью Рейлин. Мама Грейс громко постучала, вложив в удары такую силу, будто хотела снести дверь с петель, как делают полицейские по телевизору.

Приоткрылась дверь в квартиру Билли. Он осторожно смотрел на них сквозь узенькую щель. Грейс собралась было помахать ему, но он приложил палец к губам, – девочка поняла намек и притворилась, что вообще никого не заметила.

Рейлин открыла дверь, увидела гостью и подбоченилась, готовясь драться, пусть и не кулаками.

– Вам не кажется, что это уже чересчур? – спросила мама Грейс. Голос у нее был злющий.

– Понятия не имею, о чем вы.

– Да неужели? Послушайте, я благодарна за то, что вы разрешаете Грейс заходить в гости. Очень благодарна. Но вы делаете это добровольно и бесплатно. Вы понимаете, что я не собираюсь вам платить?

Рейлин молчала. Лицо у нее было каменное, и Грейс видела, что соседка тщательно взвешивает каждое слово.

– Это уже слишком. Вы перегибаете палку. Грейс моя дочь, не ваша. Понимаете? А что получается? Стоит мне ненадолго прилечь, как вы переделываете ее на свой манер!

Долгое молчание. Каменное. Грейс начинала понимать: чем сильнее Рейлин злится, тем тише себя ведет.

– Грейс ходит с новой прической уже три дня, – наконец сказала Рейлин. – Долго же вы спите.

Снова повисла тишина, от которой волосы на затылке становились дыбом.

– Ну ладно. Я и вправду вам благодарна. Почти за все. Но нельзя ни с того ни с сего взять и решить, что моей дочке больше пойдут короткие волосы вместо длинных. Как будто у вас есть право…

Рейлин перебила ее. Оборвала на полуслове:

– Так вот что вы подумали! Грейс, расскажи маме, как все было.

– Э-э… Хорошо. Мам, понимаешь, расческа лежала на комоде, и я не могла ее достать. Лезть наверх побоялась, хватило прошлого раза – ты же помнишь, как я тогда свалилась? В общем, волосы спутались очень сильно, так что Рейлин отвела меня в салон и попросила Беллу вычесать колтуны, но Белла сказала, что будет больно до чертиков и выдернется много. Тогда они велели мне самой решать. Ты же знаешь, что я не люблю, когда мне распутывают волосы! А тут было в сто тысяч раз хуже, так что я попросила их отстричь. Тебе не нравится? Все говорят, что получилось красиво.

Грейс ждала ответа. Мама молчала и уменьшалась прямо на глазах – не в прямом смысле, конечно, просто будто бы стала занимать меньше места. Злость, распиравшая ее, таяла и сжималась.

– Стрижка и вправду симпатичная, – сказала мама.

А потом заплакала. Грейс тут же расстроилась: за всю свою жизнь она видела мамины слезы всего два или три раза.

– Извините, – сказала мама Рейлин, продолжая всхлипывать все громче и громче.

Взяла Грейс за руку и повела домой; проходя по лестничной площадке девочка помахала Билли, и он помахал ей в ответ. Потом они спустились по лестнице; шагая по ступенькам, мама снова и снова просила прощения.

«Что ж, по крайней мере, сегодня мы побудем вдвоем, – подумала Грейс, – даже если она будет продолжать плакать и извиняться».

Но Грейс опять ошибалась. С мамой побыть не удалось.

Не прошло и часа, как она снова постучалась к Рейлин. Очень аккуратно, чтобы сразу стало ясно, что гость пришел с миром.

Рейлин ожидала увидеть на пороге взрослого человека: ее взгляд скользнул над головой Грейс и только потом опустился ниже.

– Можно зайти? – спросила Грейс.

– Конечно. Ты в порядке?

– Вроде бы. Можно я сегодня переночую у тебя?

– Если мама не возражает. Что с ней?

– Опять под кайфом.

Через некоторое время, расстилая для Грейс постель на кушетке, Рейлин сказала:

– Интересно. Раньше ты всегда говорила, что мама спит.

– Ага. А теперь мне надоело. Под кайфом – значит, под кайфом.

Глава 9. Билли

– Какая-то ты сегодня грустная, – сказал Билли, стоило ей шагнуть через порог.

Обычно Грейс сразу бросалась к своим танцевальным туфлям, но тут, словно в подтверждение своего унылого настроения, лишь стряхнула воду с маленького потрепанного зонта и плюхнулась на диван.

– Угу.

– Что случилось?

– Ничего.

– Грейс Фергюсон, с каких пор ты стала вруньей?

– Я не врунья! Зачем ты обзываешься? С чего ты вообще взял… А-а. Точно. Ну да. Наверное, все-таки случилось.

Билли сел на диван рядом с ней.

– Расскажи.

В глубине души Билли обрадовался такому положению дел и потому чувствовал себя виноватым. Он думал, что Грейс пулей влетит в дом, предвкушая новый урок танцев, а ему придется встретить ее плохими новостями – и этот радостный энтузиазм погаснет от его слов, как от ведра ледяной воды, и во всем опять будет виноват он и его невроз.

Шел дождь. Билли опасался привлечь внимание, поэтому танцевать можно было только на веранде… но над верандой не было навеса.

Может, ему повезет, и сегодня она забудет про танцы.

Грейс театрально вздохнула.

– Просто мистер Лафферти сказал…

При звуке этого имени Билли ощутил, как ускользает даже та малая толика спокойствия, которая позволяла ему с горем пополам пережить очередной день.

– Что тебе сказал этот отвратительный человек? Когда ты с ним разговаривала?

– Только что. На лестничной площадке. Мы с Фелипе как раз зашли внутрь, и он объяснял мне, как по-испански будет дверь – puerta, если ты вдруг не знаешь. Я вот, например, не знала… Не обижайся, просто я не в курсе, хорошо ли ты говоришь по-испански, вот и решила – вдруг ты тоже не знаешь, как будет дверь…

– Грейс, – прервал ее Билли, – сосредоточься.

– Ага. Мистер Лафферти стоял на лестнице. Посмотрел на меня, посмотрел на Фелипе, покачал головой и сказал, что мы просто-напросто занимаемся по-пу-сти-тель-ством и маме от этого только хуже.

– Хм, – сказал Билли. – То есть ты поняла даже это сложное слово и расстроилась?

– Нет, слово-то я поняла не сразу. Но мистер Лафферти все говорил и говорил, и стало ясно о чем. Он знал кучу людей, у которых были проблемы с наркотиками и алкоголем, и им почти никогда не удавалось избавиться от своих привычек. А если уж кто-то исправлялся, то просто потому, что у него не было другого выхода. Например, под угрозой потерять что-нибудь очень-очень важное. Мистер Лафферти сказал, что дом, машина, работа – это мелочи, потому что такие люди готовы жить даже под мостом. Однако некоторые берут себя в руки, если поймут, что больше не увидят мужа, жену или детей… Вот когда меня хотели забрать чиновники из опеки, у мамы еще была причина, чтобы выбраться из болота. А теперь можно даже не дергаться. Ты, Рейлин и Фелипе сняли с нее всю ответственность, так что маме даже пальцем пошевелить не пришлось. Наверное, это и есть попустительство, да?

– Да, – откликнулся Билли. Уныние Грейс оказалось заразным. – И вправду попустительство.

– Но ведь он не прав?

Билли промолчал.

– Ты же сам говорил, что он кретин?

– Не в такой формулировке.

– Он тебе не нравится?

– Ни капельки.

– Поэтому он не прав. Так?

Билли уставился на коврик и снова промолчал.

– Ладно, забыли, – сказала Грейс. – Давай просто займемся танцами. Тогда точно полегчает.

– Ах да, танцы. Извини, не полегчает. Мне бы не хотелось, чтобы ты репетировала на кухне.

– Почему? Из-за мамы?

– Да, из-за мамы. Не люблю, когда на меня кричат.

– Но она же не кричала…

– В следующий раз накричит. Потому что вежливо она со мной уже разговаривала.

– Мама почти всегда спит. – Грейс даже слегка захныкала, тоненько-тоненько.

– Почти, но не всегда. И мы не знаем, когда у этого правила появится исключение. Я не смогу жить в подвешенном состоянии, это выше моих сил.

Грейс вздохнула.

Билли заметил, что она не протестует. Что ж, вполне понятно. К сожалению, Грейс уже слишком хорошо его знала. Настолько хорошо, что даже не пыталась побороть страхи Билли логическими аргументами.

Они сидели на диване бок о бок. Не шевелясь и не разговаривая. Минут десять, а может, и больше. Просто глядя на пелену дождя.

– Не день, а фигня какая-то, – сказала Грейс. И тут же зажала себе рот ладонью.

– Что с тобой? Не такое уж страшное ругательство. Бывают и хуже.

– Я не из-за этого. Понимаешь, я пожаловалась!

– И что? Все на что-нибудь жалуются.

– Рейлин говорит, что я никогда не жалуюсь. И это ей во мне нравится.

Они снова помолчали, глядя на дождь. Потом Билли произнес:

– Не волнуйся, я никому не скажу.

– Спасибо. Может, я потанцую на коврике? Хоть как-нибудь.

– Хорошо, надевай свои ботинки. То есть мои.

На этот раз Билли даже не стал наблюдать за тем, как она сражается с обувью, слишком уж глубоким и непроглядным было уныние.

Спустя некоторое время он поднял глаза: Грейс начала повторять шаги – стомп, флэп, шлеп! – и с размаху села на пол.

– Ай!

– Осторожно, – вяло прокомментировал Билли. – На коврике скользко.

– А раньше ты об этом сказать не мог? – уточнила Грейс, поднимаясь на ноги.

Она сделала еще пару флэпов, не перенося вес с опущенной на пол ноги.

– Фигня получается, – вздохнула Грейс. – Ой, я опять жалуюсь.

– Услышу еще раз и все расскажу Рейлин.

На Грейс было жалко смотреть.

– Возьмешь и расскажешь?

– Нет, конечно. Я просто шучу.

– А-а… Не шути сегодня, ладно? Я не в настроении. Ничего не получается. Слишком скользко. И надо, чтобы туфли щелкали, иначе неинтересно.

– Мне тоже не хватает этого звука. Уже много лет не хватает, тебя тогда еще на свете не было.

Она снова плюхнулась на диван и откинулась на спинку, глядя в окно.

– Говорят, дождь будет идти всю неделю.

– Знаешь, у меня есть одна идея… Только не знаю, как это провернуть, – сказал Билли.

– Что?

– Смотри, для тренировок нам нужна небольшая танцевальная площадка. Сделать ее совсем нетрудно, понадобится только большой кусок фанеры, примерно полтора на полтора метра. Подойдет любой. Если мы положим фанеру на ковер в гостиной, то он приглушит звук. До пола будут доходить только слабые щелчки. Эх, если бы у нас была фанера… С таким же успехом можно мечтать о том, что через мою гостиную проложат автотрассу. Я на улицу не выхожу. Ты до склада стройматериалов одна не дойдешь…

– Давай попросим Фелипе!

– А у него есть машина?

– По-моему, нет. Но он может сходить пешком или съездить на автобусе.

– Фанера большая, нести неудобно.

– Попросить-то можно! – сказала Грейс уже на пути к двери. – Если он еще не ушел на работу.

– Туфли! – вырвалось у Билли. – Ты не сняла туфли.

Грейс расстроенно посмотрела на свои ноги.

– Но мне надо бежать!

Повисла мучительная пауза.

– Ладно. Давай, беги.

Набойки звонко прощелкали по лестничной площадке, и Билли ощутил острую боль разлуки. Будто Грейс забрала с собой его любимую собаку или даже ребенка. Конечно, ни того, ни другого у Билли никогда не было. Несколько минут он просто смотрел на дождь, стараясь дышать спокойно и размеренно, чтобы тревога, поселившаяся в груди, не разрослась дальше.

Грейс проскользнула обратно в квартиру. В прямом смысле слова. Шагнула через порог, поскользнулась на коврике и плюхнулась на пол.

– Нет, ну сколько можно!

– Пожалуй, туфли лучше снять.

Грейс вздохнула и принялась развязывать шнурки.

– Не получится. До ближайшего магазина стройматериалов очень далеко – Фелипе знает, он раньше на стройке работал. И на себе фанеру не дотащишь. А еще он сказал, что у мистера Лафферти есть пикап. Однако Фелипе с мистером Лафферти не разговаривает. Его можно понять: мистер Лафферти не очень-то с ним вежлив. Фелипе говорит, это потому, что он мексиканец. А ты как думаешь?

– Скорее всего, так и есть.

– Странная какая-то причина.

– Полностью согласен.

Грейс села рядом и аккуратно поставила туфли на диван между ними. Как будто тоже считала их чем-то средним между ребенком и любимой собакой.

– Фелипе не может попросить мистера Лафферти, но я-то могу. Если надо.

– А у Рейлин есть машина?

– Ага.

– Хорошо.

– Но она сломана, и у Рейлин нет денег на ремонт.

– Тогда ничего хорошего.

– Как мне лучше поступить?

– На твоем месте я бы сначала поговорил с Рейлин. Прежде чем идти к Лафферти.

– Ладно.

Они смотрели на дождь. Так прошло еще несколько минут.

– Тоска какая, – вздохнула Грейс.

– Склонен с тобой согласиться.

– А что бы ты делал, если бы меня здесь не было?

– Примерно то же самое.

– Давай поиграем.

– Извини, нет сил.

– Не волнуйся, это словесная игра. Правда или вызов – знаешь такую?

– Хм. Жутковато звучит.

– Подумаешь, просто слова! Что в них такого?

– Ты еще ничего не смыслишь в жизни, малышка. На свете нет оружия опаснее, чем слово.

– Чепуха какая-то. А пистолет? Из пистолета можно убить.

– Только тело. С душой пистолету не справиться. А вот слова попадают прямо в душу.

– Тогда мы с тобой сыграем аккуратненько, без страшных слов.

– Расскажи поподробнее.

– У меня раньше была подруга. Нет, у меня, конечно, и сейчас есть друзья, но с ними мы видимся только в школе. А тогда у меня была настоящая подруга, очень хорошая, ее звали Жанель, но когда я пошла в школу, она переехала в Сан-Антонио. Это в Техасе.

– Да, слышал о таком.

– Мы играли в эту игру, когда оставались ночевать друг у друга в гостях. То я у нее, то она у меня. Мама тогда участвовала в программе, и все было хорошо: она наводила дома порядок, готовила что-нибудь вкусненькое и разрешала приглашать друзей. Вечером мы забирались на кровать и делали из одеяла палатку…

– Никаких палаток в моей квартире, – вклинился Билли.

– Ясное дело. Дай рассказать, не перебивай.

– Извини.

– В игре всего два вопроса. Чего тебе хочется больше всего на свете? И чего тебе больше всего на свете не хочется? То есть чего ты боишься?

Билли хотел было запротестовать, но спорить не было сил.

– Ты первая.

– Ладно. Я очень-очень хочу, чтобы мама поправилась. И боюсь, что мистер Лафферти прав и большинство людей никогда не возвращаются к нормальной жизни. Потому что тогда я начинаю думать, что мама тоже не вернется.

Тишина. Дождь пошел еще сильнее, хотя казалось – куда уж сильнее. Как будто вода лилась из огромной водопроводной трубы сплошным потоком, даже не разбиваясь на отдельные капли.

– Быстро ты отстрелялась.

– Твоя очередь.

– Я знаю. Потому и жалуюсь. Что ж, тогда слушай. Больше всего на свете я… ничего не хочу. В том-то и дело. Все, что я любил, осталось позади, и хотеть уже нечего. И это мой главный страх. Никакого будущего. Никаких желаний. Отвратительная жизнь, скажу я тебе.

Они снова молча смотрели на дождь.

– Я-то думала, от игры полегчает.

– А я тебя предупреждал.

– Не день, а фигня какая-то.

– Все как обычно, если хочешь знать мое мнение.

– Нет, пожалуй, в следующий раз я твоего мнения спрашивать не буду.

Рейлин должна была вернуться с работы гораздо позже. Но в дверь постучали. В определенном ритме – так стучала только она. Четыре негромких удара. Раз-два-три… пауза… четыре. Наверно, под такой ритм можно было танцевать. Билли ни разу не говорил Рейлин, что этот особенный стук бальзамом льется на его измученные нервы.

Билли посмотрел на затихшую Грейс.

– Ты заперла дверь?

– Ой. Нет, забыла. Поскользнулась, упала, потом ты велел снять ботинки, и я забыла.

«Вполне предсказуемое развитие событий», – подумал Билли. По-настоящему неожиданным оказался тот факт, что он сам тоже забыл про дверь.

– Открыто, – крикнул он. – Входите.

Дверь распахнулась, и к ним осторожно заглянула Рейлин.

– Какая муха вас обоих укусила?

Билли вздохнул:

– У всех бывают плохие дни.

– Рейлин, – начала Грейс, – можно я попрошу мистера Лафферти, чтобы он съездил в строительный магазин? Я знаю, что мистер Лафферти тебе не нравится и ты не любишь, когда я с ним разговариваю, но нам позарез нужна его помощь. Надо раздобыть большой кусок дерева. Можно я к нему схожу?

– Зачем тебе кусок дерева?

– Нам нужна танцевальная площадка для тренировок. Положим дерево на ковер, и мама ничего не услышит и не придет сюда кричать на Билли.

– Вот уж не знаю, Грейс. Мистер Лафферти на редкость паршивый человек. Вряд ли согласится.

– Спросить-то можно.

– Конечно, можно.

Девочка вылетела из квартиры, так и не успев обуться.

Билли посмотрел на Рейлин, та в ответ тоже внимательно взглянула ему в лицо. Тогда он приглашающе похлопал по дивану, и Рейлин села рядом.

– Вопрос на миллион, – начал Билли. – Заботясь о Грейс, мы потакаем пагубной привычке ее матери?

– Хм, – откликнулась Рейлин. – Не задумывалась…

– Жаль. Я-то надеялся, что ты меня успокоишь. Понимаешь, она спит двадцать три часа в сутки, не отвлекаясь ни на что другое. Если бы не мы, ей бы это с рук не сошло.

– Может, все было бы точно так же. Только Грейс пострадала бы.

– Но благодаря нам она может забыть о последствиях.

– С чего ты вообще об этом заговорил?

– Лафферти поделился своим мнением с Грейс.

– Конечно, куда же без него. Ненавижу этого мерзавца. Догнать, что ли, Грейс, пока она не успела подняться на его этаж…

– Поздно. Они уже наверняка разговаривают.

Рейлин вздохнула и снова опустилась на диван. Устремила взгляд в окно. Есть в дожде что-то завораживающее – смотришь, и глаз не оторвать.

– Вот зарядил, – вздохнула она.

Повисло молчание.

– Ладно, – сказала Рейлин. – Хочешь честный ответ? Может быть. Не знаю. Придется хорошенько все обдумать.

– Неприятно осознавать, что такой человек может оказаться прав.

– К счастью, это бывает редко.