Текст книги "Бремя одежд"

Как смог ни разу не сорваться за эти последние часы? Эндрю был большим человеком, большим и великодушным во всех отношениях.[22]22
  В английском языке слово «big» (большой) имеет также значение «великодушный».


[Закрыть]

– Как ты смогла? Как ты смогла, мамочка?

Грейс вздрогнула. Джейн, услышав звук закрывающейся двери, резко повернулась к ней. Несколько секунд мать молчала; внезапно ею овладело чувство огромной усталости. Она вяло проговорила:

– Я же сказала тебе все, что могла… Эндрю правильно заметил: ты поймешь все, когда станешь старше.

– Никогда я этого не пойму… папа был таким…

– Прекрати, Джейн, – в голосе Грейс послышалась холодная нотка. – Не заставляй меня говорить то, о чем я потом пожалею.

– О, – девушка беспомощно покачала головой. Слезы потекли по ее щекам, и она воскликнула срывающимся голосом: – Я не могу оставаться здесь – не могу. Я… уеду с Беатрис.

– Нет, ты не уедешь с Беатрис. Ты останешься здесь.

– Не останусь… я не могу… Разве ты не понимаешь, что жизнь будет здесь для меня невыносимой?

– Ты собиралась поехать во вторник к родителям Джорджа, подожди до того времени.

– Нет, нет, все кончено.

– Ничего не кончено, дорогая.

– Не прикасайся ко мне.

Дочь так резко отпрянула от нее, что Грейс и сама чуть не подпрыгнула от неожиданности. Смутившись, Джейн посмотрела на мать и, закрыв лицо руками, бросилась из комнаты.

– Джейн! О, Джейн! Не надо, Джейн, – пробормотала Грейс, уставившись на дверь гостиной.

Затем она медленно, как будто на ее плечи давил груз лет, пошла к тахте. Она чувствовала себя такой одинокой, как никогда прежде; даже мысли об Эндрю не могли заполнить этой зияющей пропасти… Джейн, Джейн. Грейс надеялась, что младшая дочь поймет ее… Ей, Грейс, было не столь важно, как ко всему этому отнесутся Стивен и Беатрис… но Джейн…

Грейс села и крепко сжала ладони коленями. Если бы она могла заплакать и снять эту невыносимую тяжесть. Она вспомнила, о чем говорил ей доктор в Рокфортсе: «Плачьте, никогда не бойтесь плакать, и вы увидите, что после этого вам станет легче». Парадокс. Как могло ей стать легче сейчас, в тот момент, когда она поняла, что то главное, ради чего она жила, не состоялось?

Джеральд находился в столовой. Он стоял спиной к винному шкафчику, и подбородок его был агрессивно вздернут. Супруг Беатрис воинственно возвышался над своим собеседником и смотрел на него сверху вниз.

– На кого это вы, черт побери, намекаете? – прорычал он. – Я же сказал вам, я не знал, что это она. И вообще, какое вам до этого дело, черт возьми?

– Даже такой тупица, как вы, и то мог бы догадаться.

– Послушайте…

– О, кончайте нести чепуху, вам все равно не оправдаться. Вы ведь хотели выдать его. Когда я заговорил о его жене, вы знали, что он не женат. Вы просто дождаться не могли, когда сведете нас лицом к лицу. Знаете, что я думаю о вас? Что вы – грязная свинья. Если бы вы намекнули мне хотя бы одним словом, я бы сразу насторожился, и он подыграл бы мне – они оба подыграли бы мне. Но нет, вы впутали меня в эту историю и разбили семью… Знаете, в данный момент я бы с радостью прикончил вас…

– Вы здесь не очень-то, – Джеральд выбрался из пространства между Джорджем Астером и шкафчиком и, еще более вытянувшись вверх, закричал: – Слышите, что я говорю? Не очень-то.

– А кого мне бояться? – холодно поинтересовался собеседник, и эта фраза не хуже удара остудила пыл Джеральда. К его счастью, в этот момент дверь столовой открылась.

Беатрис немедленно почувствовала напряженную атмосферу и сразу поняла причину этого. Она также видела, что ее супругу приходится несладко.

– Выводи машину, мы едем домой, – быстро проговорила она.

– Да, черт побери, я тоже так считаю, – Джеральд начал застегивать пиджак – уловка, к которой он всегда прибегал в неприятных ситуациях, – потом, повернувшись к собеседнику, сказал:

– Учтите: мы с вами еще не закончили. Я это дело доведу до конца.

– Всегда к вашим услугам, – прозвучал сдержанный ответ, и когда Джеральд вылетел из столовой, гость подошел к двери и придержал ее для Беатрис, которая вышла, не поднимая на него глаз.

Потом он увидел Эндрю.

Шотландец подождал, пока Беатрис и Джеральд окажутся на лестничной площадке, затем медленно вошел в столовую. Джордж Астер закрыл за ним дверь, и мужчины посмотрели друг на друга.

– Не знаю, что здесь говорить… только мне хотелось бы, чтобы вы знали: я до глубины души сожалею о том, что произошло, – начал Астер.

– Ничего, все в порядке.

– Я ведь и не догадывался – вы верите?

– Верю.

– Что еще сказать? Я в полной растерянности. Я… я…

– Не расстраивайтесь, это просто… ну, как говорится, одно из печальных совпадений. Я всегда чувствовал, что когда-нибудь это откроется, но Грейс… когда умер муж, она думала, что все кончилось, и теперь мы в безопасности, – она ждала, пока не устроится жизнь Джейн… ну, да теперь какая разница?

– Не мели чепухи, парень.

Впервые за последние три часа мышцы серого и угрюмого лица Эндрю расслабились. Эта реплика Астера, облеченная в такую привычную форму, произнесенная с такими знакомыми интонациями, заключала в себе все, что ему хотелось услышать.

– Спасибо.

– Я люблю Джейн и хочу жениться на ней. Я полюбил ее с первого взгляда. Я приехал бы сюда раньше, но… она была такой юной. Знаете, она прибавила себе год, – он улыбнулся. – Но теперь мы покончим со всеми формальностями как можно быстрее. Чем скорее, тем лучше, – Астер помолчал. – Я, конечно, не был знаком с викарием, но я рад, что отец Джейн – вы.

И он протянул Эндрю руку.

Сидя возле кровати, Грейс услышала, как к дому подъехало такси. Она удержала себя от того, чтобы встать и подойти к окну.

Джейн обещала писать. Несколько минут назад, стоя перед матерью с низко опущенной головой, как будто стыдиться за случившееся нужно было ей, Джейн, дочь пробормотала: «Я буду писать, мамочка». И все. «Я буду писать, мамочка.» Джейн, ее дочь, бросила ее…

Грейс сунула указательный палец в рот и до боли прикусила его.

Будет ли хорошо относиться к ней этот человек? Да, да, будет. Эндрю сказал, что он, похоже, неплохой человек Астер так отчаянно просил прощения за то, что явился инициатором всех неприятностей, что Грейс заверила: его вины здесь нет. Потом он попросил: «Разрешите мне увезти Джейн в мой дом. Я придумаю какой-нибудь предлог, чтобы объяснить ее появление в наших краях… например, что она приехала туда по состоянию здоровья… подозрение на полиомиелит, или что-нибудь в этом роде. И уверяю вас, она оправится после всего, что случилось… Я приложу к этому все силы. Доверьте ее мне, прошу вас, – он взял Грейс за руку. – Ваш Эндрю понравился мне, едва я только увидел его. А теперь он нравится мне еще больше». Да, этот Астер оказался приятным человеком.

С улицы донесся звук отъезжающего такси.

Грейс встала и начала ходить по комнате.

Ведь этого она и хотела так долго, не правда ли? Чтобы Джейн была устроена, чтобы все оставили ее, Грейс, в покое. Да, но не таким образом – стремительно убегая, как будто она была больна проказой.

Вот кем она была теперь для них… прокаженной.

Воцарилась тишина. Кроме Грейс и Пегги Матер, в доме никого не осталось.

Вспомнив о кухарке, Грейс подняла голову. Вчера, даже еще сегодня утром она боялась Пегги: та слишком много знала. Но сейчас она уже не чувствовала страха перед служанкой. Пегги, наверное, сидела на кухне и перебирала в уме события дня, с радостью сознавая, что теперь-то она сможет сплетничать сколько угодно. Последние три недели, несомненно, были для нее сущим мучением.

Неужели со времени той встречи в доме Эндрю прошло всего три недели? Они только что поцеловались и пожелали друг другу спокойной ночи, и, открыв дверь, Эндрю все еще обнимал Грейс. Неожиданно в глаза им ударил свет фонаря, но Эндрю не отдернул руку, а наоборот, еще крепче прижал к себе Грейс. Через какую-то долю секунды он включил свой собственный фонарь и осветил непрошеного гостя. Грейс охнула, увидев пунцовое лицо Пегги Матер.

Эндрю действовал так быстро, как будто встреча нисколько не ошеломила его: глядя на возмущенную кухарку, он заговорил. Грейс и сейчас слышала его голос. «Если проронишь хотя бы одно слово насчет того, что ты здесь видела, я немедленно пойду к мисс Шокросс. Ты ведь зависишь от нее, верно? Так вот, я и гроша ломаного не дам за твое будущее, если она узнает, что ты отбывала срок. И не пытайся отрицать это: как-то раз я от нечего делать зашел в суд в Дареме и увидел тебя. За кражу у своего хозяина тебе дали шесть месяцев тюрьмы, причем, если меня не подводит память, это было твое третье правонарушение.»

Пегги Матер и не пыталась ничего отрицать. Как ни странно, она вообще не открыла рта… по-видимому, потрясение было для кухарки слишком большим. Она уже давно относилась к Эндрю с неприязнью: шотландец с самого начала дал ей понять, что ничего между ними быть не может.

Но зачем она пришла в тот вечер к его дому? Ни Грейс, ни Эндрю не могли найти этому объяснения, разве что здесь была какая-то причина деликатного свойства, но они никогда так и не узнают об этом. В одном Грейс и Эндрю были абсолютно уверены: Пегги Матер не шпионила за ними – из них троих кухарка была напугана больше всего.

А теперь она сидела на кухне и потихоньку смеялась над ними…

Что ж, пусть смеется. Наверное, хорошего настроения у Пегги Матер поубавится, когда она услышит, что скажет ей Грейс. «С послезавтрашнего дня я не нуждаюсь в ваших услугах, Пегги. Вместо предварительного уведомления я выплачу вам недельное жалованье.» Она, Грейс, выдержит паузу, потом добавит: «Последнее – в том случае, если вы вернете мне все то, что утащили из моего дома за все эти годы… во время моей болезни исчезли два кольца и золотые часы… помнится, их пропажу вы списали на уличного торговца, который в то время побывал в деревне. Еще набор миниатюрных солонок георгианского стиля… но вам виднее, что вы взяли».

Она будет говорить спокойно и язвительно. Она так долго мирилась с пребыванием Пегги Матер в своем доме потому, что ее увольнение обидело бы мисс Шокросс. Ну что ж, теперь она, Грейс, может рассчитаться за все.

Но когда спустя какое-то время Грейс вошла в кухню и увидела, что Пегги уже оделась и собирается уходить, она не сказала ничего из того, что планировала, а, взглянув на кухарку, сообщила:

– Я больше не нуждаюсь в ваших услугах, Пегги. Деньги и бумаги пришлю завтра. Заберите свои фартуки, – она указала на ящик комода.

Пегги Матер посмотрела на Грейс мрачным, яростным и полным ненависти взглядом, после чего рванула выдвижной ящик и выхватила оттуда фартуки. Потом, посмотрев в глаза Грейс, она процедила:

– Прослужить столько лет, чтобы тебя потом вот так выбросили… Клянусь Богом, я вам это припомню!

– Не сомневаюсь, Пегги. Но советую не начинать до конца недели, когда я уеду из деревни. Будет жаль, если после стольких лет вам придется расстаться с тетей.

Взгляд Пегги Матер напомнил Грейс о Стивене.

Когда дверь кухни с грохотом закрылась, Грейс подошла к ней, закрыла на ключ и, прислонившись к косяку, некоторое время постояла, закрыв глаза и судорожно глотая воздух.

Ну, вот и все. Слава Богу, что все кончилось – вся секретность, ложь, страх. Она одна… совсем одна…

Грейс открыла глаза Пустота внутри нее начала увеличиваться, грозя захлестнуть ее всю.

В следующий момент Грейс бегом пересекла холл и бросилась по лестнице вверх, в спальню. Она раздвинула шторы, подержала их секунду, затем сдвинула и опять раздвинула. В прогалине, оставшейся после того, как срубили бук, она надеялась разглядеть далеко на холмах крошечную точку света. Эндрю сказал, что будет ждать ее сигнала. Но света не было.

О, Эндрю, Эндрю, где же ты? Приходи скорей, скорей.

Грейс отвернулась от окна. Дом был таким тихим, пустым, необитаемым. Она направилась к лестничной площадке. «Что посеешь, то и пожнешь» «Просящему да воздастся.» Она попросила у судьбы Эндрю, и получила его… за некоторую цену. Но где он? Он обещал прийти, едва только увидит ее сигнал. О, Эндрю…

Возле портрета Дональда она остановилась – как будто его рука протянулась из этой украшенной орнаментом рамы и остановила ее. Грейс медленно повернула голову и посмотрела на изображение покойного мужа. На какое-то мгновение ей показалось, что его глаза ожили, черты лица сложились в самодовольную, надменную ухмылку… уголки губ презрительно приподнялись. «Что посеешь, то и пожнешь» Грейс протянула руку и смяла цветы, обвивавшие раму… потом ее пальцы медленно разжались. С ее губ не сорвалось ни одного бранного слова. Она посмотрела прямо в глаза Дональда и громко прошептала:

– Ничего ты мне больше не сделаешь, и я буду счастлива вопреки твоему стремлению. Я даже могу родить еще одного ребенка… ты слышишь… еще одного ребенка.

Нет… она отвернулась и начала медленно спускаться по лестнице… не надо больше детей, пусть будет только Эндрю.

Эндрю! Она стояла в центре холла. Дом был таким пустынным. Может, с Эндрю что-нибудь случилось? Что если он упал с одного из холмов и теперь будет лежать там всю ночь?.. Не говори глупостей, не говори глупостей. Эндрю знает все тропинки, как свои пять пальцев…

Позвонить тете Аджи и сообщить ей о том, что случилось? «Да о чем это я?» – упрекнула себя Грейс. Ведь тетя сейчас в Девоне – она решила для разнообразия провести нынешнее Рождество там. Разве Эндрю лично не сопровождал туда Аджи и ее подругу, чтобы устроить их как положено и остаться с ними до второго дня праздника? Да, первоначально планировалось, что он останется. Но он вернулся. Если бы он не сделал этого… Спокойнее, спокойнее.

Грейс зашла в гостиную и огляделась.

Обстановка комнаты казалась такой веселой – елка, фонари, ветки остролиста. Рождественская ночь… но дом был мертв.

Грейс приложила руки к голове, и как раз в этот момент у входной двери раздался звонок. Она, как ребенок, подбежала к двери и открыла ее. На пороге стоял Эндрю. Грейс с плачем упала ему на грудь.

– О, Эндрю! Эндрю!

– Ну, ну, успокойся.

– Я подавала тебе сигнал, но ты не ответил… я испугалась.

– Я стоял возле дома. Уже не мог больше выдержать. Подождал, пока уйдет кухарка.

– О, мой дорогой, давай я повешу твое пальто.

– Нет, Грейс, я здесь не останусь.

– Что? – она в изумлении раскрыла рот.

– И ты тоже не останешься. Мы не можем начать новую жизнь здесь, в этом доме. Иди бери пальто, да одевайся потеплее. Я пока выключу везде свет.

– Да, да, Эндрю, – она быстро повернулась и взбежала по лестнице.

Буквально через несколько минут Грейс снова присоединилась к Эндрю. Некоторое время он смотрел на нее, потом, подняв воротник ее пальто и плотнее прикрыв ей шею, он повел Грейс к двери. Здесь он выключил последнюю лампочку…

Им потребовалось около получаса, чтобы добраться до дома Эндрю. Когда Грейс начала снимать пальто, Эндрю зажег лампу, и в трепетном свете пламени она увидела, что он приготовился к ее визиту: возле камина, между двумя потертыми креслами, красовался чайный стол, сервированный закусками.

– О, Эндрю!

– Садись и предоставь все остальное мне… это мой вечер, – он улыбался. – Ничего не надо больше говорить, садись.

Он силой усадил Грейс в кресло и коснулся ее щеки, потом отвернулся, чтобы приготовить чай. Затем он сел напротив и начал подавать ей блюда, заставляя есть, и все это время не отрывал от нее глаз.

Под его любящим взглядом настроение Грейс стало улучшаться. В свете лампы лицо Эндрю казалось почти мальчишеским. Через какое-то время, когда он так и не отвел от нее своего странно мягкого взгляда, Грейс спросила:

– В чем дело, Эндрю?

Он отвел на миг глаза и, наклонившись к ней, взял Грейс за руки. Потом снова посмотрел на нее и тихо сказал:

– Я столько лет мечтал об этом моменте – с тех самых пор, когда впервые увидел тебя на кухне и мне показалось, что те розы предназначались мне. Много вечеров я представлял, что ты сидишь здесь, а я разливаю чай – это правда… и еще я мечтал о многом другом…

– Да?

– Да.

– Расскажи.

– Потом, когда уберу со стола.

Когда Эндрю убрал посуду, он вернулся к Грейс, нежно привлек ее к себе и усадил на колено.

Они начали разговор, но не о том, что случилось за день, а о маленьком домике возле Бакфастлея, о том, как Эндрю найдет себе там работу на одной из близлежащих ферм.

Грейс знала, что это тоже было его мечтой.

Некоторое время спустя огонь в камине угас.

Эндрю погасил лампу и, взяв Грейс на руки, стал боком подниматься по узкой лестнице. Грейс смеялась, прижимаясь лицом к его шее. На маленьком квадрате лестничной площадки он остановился и поставил ее на ноги.

– А в мечтах нести тебя было намного легче, – засмеялся он.

Грейс почувствовала, что ее охватывает буквально приступ смеха. Ее начало трясти, как в лихорадке, и трясло до тех пор, пока это безудержное веселье не взорвалось потоком слез, которые, казалось, текли не только из глаз – отовсюду.

– О, Эндрю! Эндрю!

– Ну, ну, успокойся, любовь моя.

– Ничего больше не имеет значения, Эндрю…

Ничего.

Ничего, ничего…

Вот только потеря Стивена и Беатрис.

И Джейн…

О, Джейн.

Джейн…