Текст книги "Лес Гримм"

Глава 3

Я ковыляю с Акселем по тропинке, которая огибает деревню и идет вдоль границы, окаймленной ясенем. Спина болит от падения на землю после нашего прыжка из леса. Он предлагает мне руку, но я ускоряю шаг и притворяюсь, что не замечаю этого.

Мне не стоило бежать за ним в лес. Я только подвергла его большей опасности, а себя сделала объектом сплетен. Как только мы с Акселем оказались в безопасности, жители деревни не переставали гадать, что же подвигло меня на такую глупость. Я пыталась не обращать на них внимания, но их шепот был достаточно громким, чтобы разбудить мертвого.

Такая же несдержанная, как ее мать.

Такая же упрямая.

Но не эти слова задели меня. Я вздернула подбородок, услышав сравнение с матерью. Но последующие слова заставили мои уши вспыхнуть.

Может, она испытывает слабость к мальчишке Фурстов.

Глупая. Никто и никогда не сможет заставить его отказаться от привязанности к Золе.

Я до скрипа сжала зубы. Деревенские жители совсем не в себе. Я действовала импульсивно, потому что Аксель мой давний друг, не более того. Не каждый смелый поступок требует романтики в качестве причины.

Мы с Акселем доходим до фермы Данцеров, где он живет с семьей Золы. Я быстро прощаюсь и бегу искать Хенни.

Я осматриваю стойла. Хенни любит оставаться наедине с коровами, но ее там нет. Ее нет и дома, так что она может быть где угодно. Когда она заканчивает работу по дому, она часто уходит, чтобы заняться любыми незначительными делами, которые ей нравятся, и всегда возвращается домой к заходу солнца.

Отсутствие Хенни никогда не беспокоило ее родителей, что странно, особенно после того, что произошло с Золой. Они по-прежнему беспокоятся о старшей дочери, так сильно переживают из-за нее, что даже не думают волноваться о младшей. Хотя, по правде говоря, Золе всегда доставалось больше их внимания, даже до того, как стала Потерянной.

В конце концов я оставляю поиски Хенни и возвращаюсь домой. В полумиле от фермы Данцеров прохожу мимо заброшенного коттеджа, места, где жили Трагеры до того, как стали Потерянными. И когда я сворачиваю с тропинки на другую сторону, замечаю свою лучшую подругу.

Хенни стоит на коленях с корзинкой у локтя и собирает дикую бруснику с куста рядом с приграничными ясенями. Все растет лучше, когда находится ближе к лесу. За чертой, в лесу, ландшафт пышный и зеленый, но на деревенской стороне зелень увядает, приобретая желтоватый и гнилостный оттенок. Птицы, белки и другие дикие животные больше не посещают Лощину Гримм. В отличие от жителей деревни, животные могут свободно пересекать черту и предпочитают жить там, где много еды.

– Если это для джема, – говорю я Хенни, – то пообещай, что дашь мне попробовать.

Она оборачивается через плечо и ухмыляется. На летней жаре ее щеки становятся розовыми, и на мгновение она кажется такой же здоровой, какой была когда-то.

За последний год, с тех пор как пропала Зола, круглое личико Хенни похудело, а ее полная фигура заострилась. С возрастом она становилась все больше похожа на сестру. У обеих девушек одинаковые миниатюрные носики, большие, как у лани, глаза и блестящие светло-каштановые волосы. Но во многом они отличаются. Зола высокая и гибкая, а Хенни невысокая и с более широкой костью. Зола ходит широкими и грациозными шагами, а Хенни – маленькими и робкими. Красота Золы поражает и пугает, в то время как обаяние Хенни простое и располагающее.

Она смеется.

– Если ты знаешь кого-то, у кого есть сахар, я с радостью приготовлю джем.

У меня текут слюнки. Как бы мне хотелось знать кого-то, у кого есть сахар.

– Значит, это для красок? – Брусника не самая вкусная, хотя я знаю некоторых, кому она нравится. Но точно не Хенни. Она предпочитает использовать их для рисования. Она всегда экспериментирует, чтобы создать новые оттенки.

– Мне нужен более темный красный, – говорит она, – но это самый лучший оттенок, который я нашла. – Она хмурится, когда смотрит в корзинку. – Хотя я сомневаюсь, что из этого получится много краски.

Прихрамывая, я подхожу на шаг ближе, положив руку на ноющую поясницу. Ее корзина не заполнена и на четверть, а куст почти весь оборван.

– Тогда я помогу тебе найти еще.

– Спасибо. – Ее улыбка увядает, когда она замечает, как я криво стою. – Но сначала тебе нужно поправить танкетку.

Только тогда я замечаю, что маленькая танкетка на моем левом ботинке находится не на своем месте. Я сажусь на землю, развязываю шнурки и поправляю ее.

Мой позвоночник имеет изгиб, из-за чего бедра стали неровными. Танкетка, которую я ношу, выпрямляет их и облегчает большую часть боли в спине, хотя я уверена, что она будет мучить сегодня, напоминая о моей глупости.

Взгляд Хенни опускается на пятна травы и грязи на моей юбке.

– Кто выиграл лотерею?

Она никогда не присутствует на Дне Преданности, хотя ей скоро исполнится шестнадцать. Ей невыносима мысль, что кто-то пострадает или его постигнет участь похуже, когда лес отвергнет его.

Я поджимаю губы и не спеша затягиваю шнурки.

Хенни наклоняет голову.

– Выбрали не тебя, верно? – В ее тоне, всегда добром, слышится ирония. – Это невозможно.

Я не рассказывала ей о своем плане, она могла бы отговорить меня от этой затеи, а сейчас мне не очень хочется откровенничать. Кроме того, нет никаких доказательств. Прежде чем я ушла с луга, я вытащила из янтарного кубка все бумажки со своим именем. Теперь эти листочки лежат в кармане моего фартука вместе с желудем, который дала мне мама. Большинство людей оставляют свои подношения. Я тоже так поступила, надеясь, что лес будет добр к Акселю. Но после того, как он напал на нас обоих, я разозлилась и забрала желудь.

– Клара, – подталкивает меня Хенни.

– Меня не выбрали. – Я больше ничего не говорю и наконец заканчиваю завязывать шнурки. – О, кажется, там тоже есть ягоды. – Я резко встаю и подхожу к зарослям ягоды неподалеку, делая вид, что роюсь в листьях.

Я не знаю, что со мной происходит. Мне так хотелось найти Хенни, но теперь, когда я это сделала, все, чего я хочу, – это побыть наедине со своей картой. Только у меня ее нет. Я отдала ее Акселю, чтобы он перерисовал ее. Это был мой способ извинений. Сегодня я испытала судьбу. Уверена, именно поэтому его выбрали, но все пошло не так.

Я наклоняюсь, и у меня начинает болеть спина, когда вглядываюсь глубже в заросли. Там явно пусто. Хенни, должно быть, это знает. К счастью, моя подруга не трогает меня.

Мое внимание привлекает красная вспышка за кустами ежевики. Гроздь крошечных цветов, более темного оттенка, чем у брусники Хенни. Именно тот цвет, который она хотела.

Я пробираюсь сквозь заросли ежевики и приближаюсь к цветам. На каждом длинном стебле их по несколько. Они напоминают колокольчики и имеют пять заостренных лепестков, образующих маленькие звездочки.

Что-то в этих крошечных цветочках-звездочках не дает мне покоя. Они мне знакомы, хотя я не могу понять почему.

Я срываю стебель, и он вырывается вместе с корнем, который тоже темно-красный. Он похож на небольшую морковь или пастернак. Идеальный. Хенни сможет использовать и корень.

Я делаю еще несколько шагов и собираю звездчатые цветы. Мне так хочется показать их ей. Хенни заслуживает всех тех маленьких проявлений доброты, которые может предложить эта жизнь и которые так трудно получить с тех пор, как на Лощину Гримм пало проклятие. Я даю ей все, что могу, хотя обычно это просто моя дружба. У меня нет ее таланта создавать красивые вещи.

Однажды она подарила мне небольшую картину, на которой был изображен мой дом, точнее, как он выглядел до того, как увяли мамины розы. В ответ я вышила ей наволочку. Это было невыносимое занятие. Я постоянно колола палец об иголку и путала нитки. Но она настояла на том, чтобы получить подарок, каким бы аляповатым он ни был. Сгорая от стыда, я подарила ей наволочку, похожую на фартук мясника. Она не рассмеялась. Она просто обняла меня и сказала, что всегда будет дорожить этим подарком.

Улыбаясь звездчатым цветам, я открываю рот, чтобы позвать ее, но она окликает меня первой. Мое сердце замирает при звуке ее голоса. Он прерывается, остается лишь слабый вздох.

Я оборачиваюсь. Весь румянец сошел со щек Хенни, и в ее глазах застыл ужас.

– Что случилось? – Мысли лихорадочно мечутся в голове. – Ягоды… – Что, если это была не брусника, а какие-нибудь ядовитые ягоды? – Ты их съела?

Она качает головой. Ее тело дрожит. Она смотрит на меня так, словно увидела призрака. Она что-то бормочет, но я не могу разобрать слов. Теперь она совсем потеряла дар речи. Я не двигаюсь с места, не зная, что делать.

Она поднимает дрожащую руку. Манит меня пальцами. Снова произносит что-то неразборчивое. Наконец я понимаю. Вернись!

Ледяной ужас пронзает мои вены. Мое сердце колотится. Каждый стук как болезненный удар молотка. Я отчетливо осознаю, где сейчас нахожусь. Мои глаза устремляются к ясеням. Я прошла пять футов от них.

Хенни удается выдавить из себя лишь одно слово.

– Скорее!

Я, спотыкаясь, иду вперед. Ноги у меня ватные, перед глазами все расплывается.

Кратчайший путь к спасению лежит через заросли ежевики. Они растут за ясенем. Вот почему я не заметила черту.

Я продираюсь сквозь них, морщась. Они схватят меня? Задушат? Сегодня я уже один раз испытывала терпение леса.

Я перехожу черту. Мои ботинки снова ступают на твердую почву. Хенни врезается в меня. Она обнимает меня мертвой хваткой, как будто я Зола, которая вернулась.

– Ты не ранена? – всхлипывает она. – О чем ты думала, Клара?

Я отстраняюсь и смотрю на смятые цветы между нами. Мой взгляд затуманен.

– Темный красный… для твоих красок.

– Забудь о красках! – Она встряхивает меня. – Пообещай так больше не делать.

– Я не хотела… – Я смотрю сквозь кусты ежевики на звездчатые цветы. Ни один из них не обвился вокруг моих ног, как дикая трава, когда я помчалась за Акселем. Земля тоже не вздыбилась и не оттолкнула меня.

Я огибаю кусты ежевики, чтобы лучше разглядеть ясени. Мои нервы трепещут от надежды.

– Что ты делаешь? – пищит Хенни. – Не надо!

Я пересекаю линию, крепко сжимая цветы в кулаке.

Хенни хватает меня.

Я отдергиваю руку.

– Клара, ты совсем голову потеряла?

Нет. Я не Потерянная. Совсем нет.

Лес не причинит мне вреда, и я веду себя совсем не так, как, по словам Хенни, вела себя Зола, когда прошлым летом забрела в Лес Гримм.

Хенни бросает в пот. Она быстро ходит из стороны в сторону. Ради нее я снова перехожу черту. Цветы, которые я держу в руках, все равно завянут через несколько часов. Мне понадобится больше времени, чтобы спасти маму.

Моя подруга краснеет, как будто собирается снова меня отругать. Я не даю ей такой возможности.

– Пошли ко мне домой! – Я хватаю ее за руку. Бешеная энергия струится по моим венам и обжигает кожу.

Я знаю, где видела эти цветы раньше.

Глава 4

Я опускаюсь на колени около большого сундука, на котором вырезаны вечнозеленые растения и лесные животные. Он стоит под окном, выходящим на северное овечье пастбище, позади которого растет живая изгородь, отделяющая нашу землю от Леса Гримм.

– Я использовала похожие цветы для красок. – Хенни сидит за столом, на котором мы с бабушкой готовим еду и делаем все остальное, кроме гадания на картах. – Только они были фиолетовыми. И корни тоже. Я раньше не видела красных.

Я копаюсь в вязаных одеялах, сером меху, запасном постельном белье и небольшой коллекции книг, написанных на родном языке бабушки. Одна из них – сборник детских сказок, которые она переводила для меня. Пугающие истории, заставлявшие меня дрожать до поздней ночи. Но я все равно их любила. Какими бы ужасными они ни были, у них всегда был счастливый конец. А счастливый конец был волшебным для таких, как я, с судьбой двух карт.

Я приподнимаюсь на коленях и выглядываю из-за подоконника. Бабушки не видно. Она, вероятно, пошла за водой к источнику в миле к востоку от нашего дома. Это бесконечная рутинная работа, так как наш колодец пересох два года назад.

– Продолжай искать. – Хенни встает и подходит к окну. – Я скажу, когда увижу ее.

– Спасибо. – Я возвращаюсь к поискам.

– Какое ей вообще дело до того, что ты делаешь с накидкой? – спрашивает Хенни. В ее голосе не слышно укора, лишь искреннее любопытство.

Я мысленно возвращаюсь на три года назад, через месяц после того, как пропала мама. Я зашла в ее комнату, впервые позволив себе войти в это место, чтобы оплакать ее. Когда я села на ее кровать, матрас, набитый соломой, уже не прогибался посередине, как раньше. Я перевернула его и обнаружила, что шов был распорот и снова зашит черной ниткой. Я разорвала его и обнаружила кое-что спрятанное внутри: красную накидку с капюшоном.

Бабушка влетела в спальню, в ее глазах горел такой огонь, который я никогда не видела раньше. Она вырвала накидку у меня из рук и бросилась в гостиную, откуда открывался вид на нашу кухню.

Я боялась, что она бросит накидку в огонь под котелком, но вместо этого она открыла резной сундук и сунула накидку внутрь.

– Оставь ее там, – предупредила она меня. – Мы и так потеряли слишком многое.

Но я никогда не обещала ей этого, никогда не произносила этих слов. Если бы она в самом деле хотела, чтобы я никогда не трогала ее, то ей стоило заставить меня дать клятву.

Я встретилась взглядом с Хенни.

– Я знаю только то, что эта накидка принадлежала маме, а любое напоминание о ней причиняет бабушке боль.

Мне непонятно, почему мама спрятала накидку в матрасе. Она шила ее у всех на виду, собираясь надеть в дорогу, чтобы найти отца. Но она так и не взяла ее с собой.

Я никогда не осознавала этого, пока не обнаружила, что она забыта.

Мое сердце сжимается. Маме не стоило отправляться за отцом. Он не потерялся в лесу. Спустя четыре дня после ее ухода его тело вынесло на берег Мондфлюсса, реки, протекающей через Лощину Гримм. Несчастный случай на рыбалке, сказали нам жители деревни. Тело отца было найдено запутавшимся в сети.

Я сглатываю и вновь копаюсь в сундуке. Что, если бабушка все-таки избавилась от накидки? Мой уникальный шанс спасти маму исчезает, как только я его нахожу.

Я почти дошла до дна, когда наконец мои пальцы натыкаются на незабываемо мягкую ткань накидки. Я расплываюсь в широкой улыбке и вытаскиваю ее.

– Ты нашла ее! – Хенни садится на пол рядом со мной. Она проводит рукой по гладкой ткани накидки. – Она прекрасна. Из турнских овец всегда получается самая лучшая шерсть.

Меня переполняет гордость за профессию, которой занимается моя семья. Шерсть, безусловно, является отличительной чертой накидки. В остальном она простая, с большим капюшоном и длиной до колен. У накидки даже нет подкладки. Я полагаю, мама могла бы пришить меховую подкладку, но отец пропал в теплое время года, так что вполне логично, что она этого не сделала.

– Где на нем вышивка? – Хенни наклоняется. По дороге сюда я рассказала ей, что искала: места на накидке, где я видела звездчатые цветы.

Я переворачиваю ее и нахожу завязки, которыми накидка стягивается у основания капюшона. Здесь по обеим сторонам блестящими нитками вышиты маленькие гроздья звездчатых цветов того же темно-красного оттенка, что и шерсть.

– Мама, должно быть, покрасила накидку корнями звездчатых цветов, – говорю я. – Каким-то образом она поняла, что они обеспечат ей защиту.

Глаза Хенни медленно округляются.

– Значит, ты наденешь ее на следующий День Преданности?

Следующий месяц слишком далеко.

– Я не могу так долго ждать, пока у меня появится шанс стать выбранной. – Моя рука сжимает в кулаке тонкую шерстяную накидку. – Мама сшила ее для меня, – шепчу я, не решаясь высказать это желание громче. Неужели это правда? Неужели все это время она рассчитывала, что я спасу ее? Осознавала ли она, что может не вернуться?

Переплетенная судьба не может быть совпадением.

Судьба…

Пение бабушки доносится сквозь открытые ставни. Хенни замирает.

– Она вернулась!

Я запихиваю накидку в сундук, захлопываю крышку и беру Хенни за руки, мой пульс учащается.

– Ты можешь кое-что для меня сделать?

У нее потеют ладони.

– Что ты задумала?

– Ты можешь попросить бабушку погадать тебе?

– Ох, Клара. Нет, – ужасается она. – Я не хочу знать свою судьбу.

Пение бабушки становится громче, его сопровождает скрип ручной тележки, на которой она таскает ведра с водой.

– Не беспокойся, – говорю я. – Она расскажет не твою судьбу. А мою.

– Я не понимаю.

Я встаю и тяну ее за собой вверх.

– Ты доверяешь мне?

– Да, но…

Бабушка входит, лениво поглядывая на нас.

– Привет, девочки.

– Привет, бабушка, – повторяем мы вместе, выпрямив спины.

Она приподнимает седую бровь, и ее фиолетовые глаза прищуриваются, с подозрением глядя на нас. Она снимает платок с волос.

– Как ваша молочная ферма, Генриетта? – спрашивает она мою подругу, воздерживаясь от любых вопросов, которые могла бы задать мне о Дне Преданности. Как и Хенни, она никогда не посещает лотерею. Ее отсутствие любопытства вполне объяснимо, по крайней мере на сегодняшний день. Она думает, что моего имени не было на янтарном кубке. – Коровы все еще дают молоко? Мы были бы рады обменять немного овечьего сыра на ведро.

– Это было бы… – она слегка морщится. – Уверена, это можно организовать…

Я слегка подталкиваю ее.

– Вы можете погадать мне? – выпаливает она.

Бабушка замирает.

– Прошу прощения?

– Пожалуйста, я бы хотела, чтобы вы погадали мне.

– Прямо сейчас?

Хенни кивает, сжимая края фартука. Нервная привычка.

– Я, эмм, пообещала отцу, что скоро вернусь.

Бабушка переводит взгляд с нее на меня.

– Но тебя раньше не интересовали мои карты, ma chère[3]3
  Дорогая (Прим. пер.).


[Закрыть].

– Неправда. Мне всегда нравилось, как вы описываете их. Я просто не была готова узнать свою судьбу.

Бедная Хенни. Ее лицо покраснело, а голос все время срывается на визг. Она бы так не волновалась, если бы у меня было больше времени, чтобы объяснить свой план.

– Ты уверена, что правда готова? – Бабушка вытирает лоб платком. Она, должно быть, вспотела от летней жары. Несмотря на свою худобу и возраст, она сильнее и здоровее большинства жителей деревни. – Уверена, Клара говорила, что узнать судьбу не значит обрести спокойствие.

– Я хо-хочу знать. – Хенни тяжело выдыхает. – Пожалуйста.

Бабушка перехватывает мой взгляд, и я киваю. Хенни будет в порядке. На самом деле бабушка прочитает не ее судьбу, а мою. Я собираюсь обмануть бабушку, заставив ее думать, что я – это моя лучшая подруга. Необходимый обман. Она больше никогда не станет раскладывать для меня карты по своей воле.

Мой желудок переворачивается и трепещет, как рыба в сети. Как-нибудь я переживу следующие несколько минут. Мне не предсказывали судьбу с той ночи, когда мама дала мне желудь. До сих пор я не верила, что моя судьба может измениться.

– Хорошо. – Бабушка выпрямляется, становясь выше. К сожалению, я не такая высокая, как она и мама. Хотя мне хотелось бы думать, что во мне есть что-то от бабушкиной красоты. Она все еще при ней, независимо от того, насколько сильно седеют ее волосы или насколько глубокими становятся морщины на лице. – Клара, помоги мне подготовить комнату.

Я послушно подхожу к окнам и закрываю ставни, чтобы никто не подсмотрел за нами. Из коробки на угловой полке я достаю бабушкину вуаль для гадания и карты и кладу их на маленький круглый столик, который она использует для гаданий. Ее любимое кресло уже пододвинуто к окну и покрыто овчиной.

Я придвигаю простой кухонный стул для Хенни, которая, садясь, бросает на меня умоляющий взгляд. Я сжимаю ее руку. Худшее почти позади, во всяком случае, для нее.

Бабушка садится напротив нее и начинает тасовать карты, раскладывая колоду рубашкой вверх и вниз, как обычно, чтобы убедиться, что карты лежат в случайном порядке.

Колено Хенни подпрыгивает. Руки сжаты.

– Какие красивые карты. Да, да, очень красивые, – бормочет она. – Мне нравится контраст фигур и цвета. Это не похоже на стиль рисования в горных районах. Такое распространено на вашей родине?

Если бы кто-нибудь другой, включая меня, спросил о прошлом бабушки, она бы закрыла глаза и крепко сжала челюсти. Но, поскольку Хенни самый наивный и милый человек на свете, бабушка отвечает:

– Не на родине, а в семье, которая у меня там была. Они научили меня рисовать карты, а потом читать их.

Тень улыбки коснулась губ бабушки. Я бы хотела, чтобы она поделилась тем, что помнит, но вскоре ее веки тяжелеют, а улыбка исчезает с лица. По опыту я знаю, что больше она ничего не скажет.

То, что я узнала о жизни, которую она вела до приезда в Лощину Гримм, я узнала от дедушки, пока он еще был жив.

Марлен Даниор, ставшая Марлен Турн, по его словам, обладала сердцем странницы. Именно оно привело ее сюда из далекой страны, за сотни миль от наших горных хребтов, и когда она нашла это пристанище, то наконец прекратила свои странствия. Но я подозреваю, что истинная причина, по которой бабушка переехала в нашу деревню, заключалась в том, что ее сердце болело и было одиноко, а влюбленность в дедушку немного облегчила эту боль.

Она была единственной оставшейся в живых из своей семьи. Даниоры были зверски убиты у себя на родине. Если дедушка и знал, как и почему, он никогда не делился этим со мной. А когда я осмелилась спросить, бабушка ответила только:

– Мой дар связан с будущим, ma petite chère. У меня никогда не было таланта читать прошлое. Пусть оно будет похоронено там, где превратилось в пепел.

Часть меня чувствует себя похороненной вместе с этим – родословная, которую я никогда не узнаю, связи, которые нас могли бы объединять, но я все равно проживаю свою жизнь, наполовину находясь в могиле и стараясь как можно дольше избегать своей неизбежной смерти. Единственное, что придает мне смелости, – это клятва спасти маму до того, как истечет мое время.

– Если бы только я могла найти такие яркие краски для своих работ. – Хенни тараторит еще быстрее, потому что бабушка заканчивает тасовать карты. – Здесь больше не растет ничего яркого, кроме как на границе с лесом. Я долго искала подходящий оттенка красного. К счастью, сегодня появилась Клара, и…

– …и мы набрали бруснику, – перебиваю я, чтобы она не успела рассказать что-либо о том, как я переступила черту дозволенного.

Не обращая внимания на мое беспокойство, Хенни спрашивает:

– Что вы использовали для рисования этой карты? – она указывает на Красную Карту. Бабушка только что раскрыла ее, выдвигая часть колоды.

Внезапная заминка мешает бабушке плавно двигаться. Она откашливается.

– Корень цветка под названием красный колокольчик, – отвечает она. – Он цветет крайне редко. Иногда проходят годы, прежде чем его снова можно найти. – Она кладет карту обратно в колоду.

Ее слова звучат у меня в ушах вместе с биением моего сердца. Я не могу в это поверить. Тот же корень, который окрасил накидку в красный цвет, использовался и для изготовления Красной Карты. Это еще один признак того, что пришло время спасти мою маму. Но мне нужен настоящий знак. Мне нужно, чтобы эта карта, Вершитель Судеб, была вытянута для меня.

– Колокольчик! Конечно! – восклицает Хенни. – Я забыла его название. До сегодняшнего дня я находила только фиолетовые…

– Готова начать? – спрашиваю я, прежде чем она успевает сказать что-нибудь еще.

Я вкладываю вуаль в руки бабушки, и она, прищурив один глаз, хмурится, глядя на меня.

– Терпение, Клара. Может, стоит подождать у себя в комнате?

– Нет. – Я отступаю на шаг. – Ты не заметишь, что я здесь. Обещаю.

Она ворчит и натягивает вуаль на голову. Черный шелк полностью закрывает ее лицо, а кончики вуали опускаются чуть ниже плеч. Она в последний раз переворачивает колоду карт рубашкой вверх. Я беру Хенни за руку и прижимаю палец к губам.

«Что мне делать?» – губами произносит она.

Я жестом прошу ее встать со стула. Она делает это с редкой молчаливой грацией, которой гордилась бы Зола.

Так же тихо я проскальзываю на освободившееся место, но тяну ее за юбку, чтобы удержать рядом с собой. Заметив это, она приседает, чтобы наши головы были на одном уровне.

– Положи свою руку поверх моей, – указывает бабушка.

Я делаю, как она велит, мои пальцы дрожат. Не стоит искушать судьбу, вспоминаю я сегодняшние слова Акселя.

– Расслабься, дитя. Я должна почувствовать пение твоей крови.

Я медленно выдыхаю через рот и пытаюсь собраться с мыслями. Прогоняю образ искренних голубых глаз Акселя и пытаюсь освободить место для надежды, которая когда-то была у меня, когда я была маленькой девочкой, что моя судьба действительно может измениться.

– Хорошо. – Рука бабушки парит над разложенными веером картами, скользя взад-вперед в поисках нужной. Вскоре ее пальцы резко останавливаются над картой с оторванным уголком.

Холод пробегает по моему телу. Я знаю, что это за карта, до того как она ее перевернет. Как только она это делает, на меня смотрят силуэты деревьев, выкрашенных в черный цвет. За ними подмигивает желтый полумесяц.

Полночный Лес, это всегда первая из двух карт моей судьбы.

«Все хорошо», – успокаиваю я себя. Полночный Лес означает все запретное, и для меня это, должно быть, отражает буквальное значение: Лес Гримм, запретное место. Конечно, моя судьба находится там. Именно туда мне нужно отправиться, чтобы спасти маму. Вот почему она сшила мне накидку.

Рука бабушки снова движется, всего мгновение, а затем снова замирает. У меня перехватывает дыхание. Слишком рано. Я никогда не видела, чтобы она так быстро вытаскивала вторую карту.

Она переворачивает ее. Я мысленно выругалась, глядя на животное на карточке, неопределенного вида, но с острыми клыками. Клыкастое Существо. Оно предвещает преждевременную смерть – мою преждевременную смерть.

Большие карие глаза Хенни с сочувствием смотрят на меня. Я же зажмуриваюсь, тщетно пытаясь не думать о своей неизменной судьбе. Я просто хотела, чтобы хоть раз в жизни меня благословили, чтобы это было хорошим предзнаменованием, а не плохим.

Но это неважно. Мне не нужен знак. Я в любом случае попытаю удачу в лесу. Я накину на плечи красную накидку и верну свою маму и Книгу Судеб.

– Твоя кровь танцует, Хенни. – В голосе бабушки сквозит благоговение. – Она еще не закончила петь.

Мое сердцебиение учащается. Мы с Хенни обмениваемся испуганными взглядами. Выражение ее лица отражает мою призрачную надежду.

Бабушка наклоняется ближе. Ее рука под моей скользит по колоде, задерживаясь в воздухе над единственной картой с четкими краями. Красной Картой. Вершителем Судеб. Картой, которую бабушка никогда раньше не вытаскивала при гадании.

Ее рука замирает над картой. Она раскачивается влево-вправо, как маятник часов с кукушкой.

Мое сердце бьется где-то в горле. «Остановись, остановись, остановись», – мысленно взываю я к бабушке, но она продолжает раскачиваться в нерешительности. Может, я ее сбила с толку. Она думает, что я Хенни. «Я Клара! – хочется закричать мне. – Ты вытянула Красную Карту для меня».

Пожалуйста, пусть это будет правдой.

Она опускает указательный палец, касаясь места, где сходятся две карты, одна с четкими краями и другая.

– Интересно, – бормочет она. – Какая карта твоя?

Красная Карта, не перевернутая, лежит слева. Мне требуется вся моя выдержка, чтобы не протянуть к ней ее руку.

Бабушка, кажется, чувствует мой внутренний толчок.

Ее палец скользит влево.

Она переворачивает Красную Карту.

У меня открывается рот. Меня охватывает головокружение. Смех поднимается к горлу. Я сглатываю, чтобы сдержать его, но мои плечи дрожат, а щеки болят от улыбки. Вся моя жизнь встает на свои места, как кусочки головоломки, которые никогда раньше не подходили друг к другу.

Теперь судьба в моих руках. Потому что я могу изменить судьбу. Это именно то, что значит карта: Вершитель Судеб. А значит, я смогу изменить и судьбу мамы. Красный колокольчик, красная накидка, Красная Карта. Все это связано между собой.

Рука бабушки перемещается вправо.

– Это тоже твоя судьба, дитя. Здесь твоя кровь перестает петь.

У меня в голове все переворачивается. Она тянется за последней картой, той, что лежит рядом с Красной Картой.

Что происходит? Я не хочу другую карту.

Она все равно переворачивает ее, и я резко втягиваю воздух.