Текст книги "Счастье для начинающих"

Второй раз в комнате воцарилась тишина – но на сей раз благоговейная. В тот момент Джейк официально стал нашим альфой. Для ребятишек – потому что был крут, уверен в себе, клевый и дружелюбный и только что диплом получил – что, по сути, делало его самым старшим. И для меня тоже. Потому что потрудился спасти меня даже после того, как я весь день скверно с ним обходилась.

А вот Беккет не желал, чтобы альфой был Джейк. Он тут же вскочил, чтобы отвоевать себе место лидера, и, когда Джейк снова сел, требовательно вопросил голосом, который вдруг прозвучал на пару тонов ниже:

– Кто-нибудь знает, где мы?

Детишки все как один оглянулись по сторонам. Разве кто-то может не знать, где мы?

– И, что важнее, – продолжал Беккет, увидев, что завладел нашим вниманием, – кто-нибудь знает, куда мы идем?

– В дикую природу, – сказал парень.

– В глухие места, – предложил другой.

– В задницу мира, – подбросил третий.

– Мы в Диснейленд идем? – спросил Беккет, оглядывая группу.

– Нет, – ответили все хором, уловив, что от них требуется.

– Верно, – согласился Беккет. – Там, куда мы идем, полная противоположность Диснейленда. Мы идем на хребет Абсарока. Кстати, произносится не так, как пишется. А ну, повторяйте: АБ-СОАР-КА.

– Аб-соар-ка, – послушно повторили мы хором.

– Самый крутой, самый дикий, самый кровожадный хребет в США. Он вас прожует и, как косточки от вишен, выплюнет. Это развлечение не для детей, детки. Если надеетесь выжить, – тут он сделал паузу, подчеркивая свои слова, – следуйте моим правилам. Буквально.

Я задумалась, есть ли в его словах хоть немного правды или он просто пытается вернуть себе авторитет.

– Сегодня пойдем в комнату снабжения, подберем вам все, чего вам не хватает из снаряжения. Потом – в кладовую, набить рюкзаки, а потом, после хорошего ужина – я рекомендую мексиканский ресторанчик на Стейт-стрит, – можете насладиться последним душем, последний раз посрать на унитазе и в последний раз свернуться калачиком в кровати.

Вид у Беккета, когда он доносил эти новости, сделался явно восторженный.

– Вы каждый день будете выматываться. Мы не в «Четыре сезона» отправляемся, ребята. Когда я с вами закончу, вам придорожный мотель пятизвездочным отелем покажется. Хотите знать, куда мы идем? В страну без туалетной бумаги. – Он кивнул, явно довольный шокированными выражениями на лицах. – Вот именно. В течение следующих трех недель подтираться будете сосновой шишкой. Вы зарастете грязью. Там, друзья мои, душей нет. Ни шампуней, ни дезодорантов, ни гелей для укладки волос. Вы будете выглядеть, как черт знает что, и вонять как скунс. Не знаю, что вы о себе возомнили или почему решили, что вам по плечу этот поход. Может, вы считаете себя потрясающими. Может, вы считаете себя крутыми или закаленными. Но единственный, кто крут на Абсоарке, – Мать Природа, и она вам наподдаст.

Я огляделась по сторонам. Ребятишки были в восторге от мысли, что им могут наподдать.

Достав рюкзак, Беккет стал показывать, как его собирать.

– Вот как мы живем на Абсоарке, – продолжал он. – Мы не берем ничего, вообще ничего, что нам не нужно. Каждая унция в счет, когда все свое добро на себе тащишь. У вас будет зубная щетка, две унции зубной пасты и пластиковый пакет, чтобы в него сплевывать. Дозволяется крем от солнца, бальзам для губ и расческа. Не дозволяются косметика, лосьон, бижутерия или какая-либо электроника. И знаете что? Мы не оставляем после себя ничего, кроме отпечатков ног. Все, что мы распаковываем, мы запаковываем назад. Дамы, если у вас месячные…

– Жуть! – крикнул кто-то из ребят.

– Заворачиваете свои женские причиндалы в два пакета и приносите с собой назад. Что распаковываем, то и запаковываем! Нельзя швырять использованные продукты личной гигиены в лес, это вам с рук не сойдет. Оставленный на треке тампон – основание для исключения из программы.

Неужели это проблема? Неужели женщины в этих походах разбрасывают тампоны по лесам? Так ли уж надо говорить об этом на инструктаже? А ведь я не продумала заранее, каково мне будет в походе. Я не предусмотрела, что мы три недели не будем мыться. Или что не разрешат взять с собой дезодорант. Или саму ситуацию с «подтиранием сосновой шишкой». В груди у меня все сжалось от тревоги, насколько же ужасающую ошибку я совершаю, и одновременно я постаралась беззвучно возблагодарить небо за тот факт, что хотя бы месячных у меня не случится.

О чем, черт возьми, я думала? Я же не умею ходить по пересеченной местности! Я вообще природу не люблю! Больше всего на свете я люблю мягкие постели, хорошие книги и большие чашки кофе. Я не хочу, чтобы мне наподдали – Мать-Природа или кто-либо еще.

Почему мне не пришло такое в голову раньше? Внезапно я подумала, что этот поход – последнее, чего бы мне хотелось! В животе у меня все перевернулось от отчаяния. Надо было поехать в Париж в задорной шляпе и пойти на курс кулинарии! Как же так вышло, что за образец для подражания я выбрала себе не Джулию Чайлд, а йети?!

Я обвела взглядом комнату, чтобы посмотреть, не запаниковал ли кто-то еще. Но эти детишки – эти тупые детишки – сидели как в трансе. Чем больше ужасов обрушивал на них Беккет, тем больше им нравилось.

– Можете взять с собой маленький фотоаппарат, если он поместится вот сюда. – Он указал на молнию на боку рюкзака. – Допустимо взять одну сменную футболку, одну сменную пару носков и пару трусов. Согласно требованиям, вы должны иметь при себе блокнот, который послужит вам дневником, и вы можете взять с собой одну книгу, исключительно для развлечения. Все необходимое вам выдадут в Снабжении. Рюкзаки будете упаковывать сами, согласно нашей системе, но даже не думайте затолкать потихоньку шампунь или дезодорант. – Он свирепо поглядел на всех, на женщин в особенности. – Это занимает попусту место и добавляет вес. Если найду их у вас в рюкзаке, съесть заставлю.

Затем он вытащил карту и указал на зеленую область, по которой извивались линии, – все вместе они походили на отпечаток пальца.

– На протяжении следующих трех недель мы пересечем эту местность. – Он провел по маршруту шариковой ручкой. – Мы будем спать группами по четверо в палатках и вместе идти каждый день. Мы поднимаемся с солнцем и проходим от шести до двенадцати миль в день, кое-где в гору. Вы будете вымотаны. У вас появятся волдыри. Вы возненавидите себя сами и всех вокруг. Это в порядке вещей. Так уж получается. Когда останавливаемся на ночлег, сначала ставите палатку, потом занимаетесь кухней. В походе будет много пуканья. Это забавно и уморительно. Смиритесь. Такое бывает от сухих пайков. Считайте это выхлопными газами.

Этот парень говорил смертельно серьезно.

– Наш поход не для новичков, ребята, – добавил он, оглядывая группу. – Возьмите себя в руки и справляйтесь.

Не для новичков? «Наш поход не для новичков». Но это же неправда!

– Но это же поход для начинающих, – вырвалось у меня. – Он в каталоге так значится.

С секунду он моргал, точно впервые об этом слышит. Потом нахмурился.

– Ты сама знаешь, о чем я.

Но я-то не знала.

– О’кей, – сказал он тогда, хлопая в ладоши, точно рассказал обо всем, о чем надо рассказать. – На сегодня все. Вопросы есть?

Руку поднял здоровяк Мэйсон.

– А с какашками что делать? – спросил он. – Тоже укладывать в полиэтиленовые пакеты?

Лицо Беккета посерьезнело.

– Да. Понесете в рюкзаке вместе с кухонными принадлежностями.

С кухонными принадлежностями?! Все в комнате затаили дыхание.

– Шучу! – рявкнул, тряся головой, Беккет, выдержав самую долгую на свете паузу. – Нет. Экскременты не надо упаковывать. Фекалии биоразлагаемы. Выкапываете палкой в земле яму, делаете свои дела, присыпаете землей, размешиваете, потом засыпаете. Остальное сделает Мать-Природа.

– Сделаем свои дела? – спросила какая-то девчонка. – То есть посреди леса?

– Нет, – ответил Беккет. – Вас повезут на вертолете назад на базу всякий раз, когда вам понадобится в туалет.

Ну вот, пожалуйста. У нас есть собственный комик. Полный сарказма, едва достигший полового созревания комик из глухомани.

Беккет огляделся, нет ли других вопросов. Лично у меня была тысяча, но будь я проклята, если их задам – или вообще до конца жизни рот открою. Не увидев больше поднятых рук, Беккет хлопнул себя по коленям и встал.

– Тогда ладно, – сказал он, в последний раз с ехидной улыбкой осмотрев группу. – Шоу начинается.

Глава 7

В «Снабжении», как здесь называли комнатушку выдачи экипировки, я примерила несколько пар ботинок. Беккет сказал, мол, лучше взять их напрокат, если нет собственной, «хорошо разношенной» пары, которой у меня конечно же не было. Прокатная обувь была уж точно хорошо разношена – чужими вонючими ногами. Ботинки так часто покрывали водоотталкивающими средствами, что они покрылись коркой. Шнурки размахрились. И каждая пара натирала мне в каком-то новом месте.

Он помогал подбирать ботинки той белокурой девушке. Уинди. Я увидела, как он потуже затягивает ей шнурки, и, прежде чем отвела взгляд, услышала, как она восторженно пискнула. И тут передо мной предстала картина того, какими будут следующие три недели моей жизни: я сама себе отравлю жизнь в этом походе собственными чрезмерными серьезностью, застенчивостью и самокритичностью. А из-за Джейка все будет вдвое противнее, потому что он прямая противоположность всему этому.

Детишки уже были от него без ума. Мы и двух часов тут не провели, а он уже стал их королем. Оказалось, он из тех парней, у кого всегда наготове шутка. Плюс он был уверен в себе, но без напыщенности. Проявлял интерес, но не допытывался. Был расслабленным, но не лентяем. Он всем мог что-то предложить. Крутые парни могли болтать с ним о походах на выживание. Студенточки – просить подтянуть лямки на рюкзаках. Он был бесконечно приятным. Для всех. Кроме меня.

Я вполне отдавала себе отчет, какой это идиотизм, но чем больше они им проникались, тем противней он мне становился. Предполагалось ведь, что это будет мой поход! А получалось, что он словно бы его захватил и меня выталкивает. В конце концов мы теперь враги, пусть даже только в моих мыслях. Мы были сродни расставшейся паре, чьим друзьям приходится выбирать ту или другую сторону. Вот только мы никогда не были парой, и никаких сторон не осталось, потому что все уже выбрали его.

Ничего не попишешь. Если он был счастлив, мне оставалось только быть несчастливой. Если стал своим, мне оставалось только оставаться в стороне. Особенно учитывая, что я с ним не разговаривала. Если он тот, вокруг которого все собираются, то мне даже постоять негде.

В кладовой мы отмерили и сложили по пакетам десятидневные запасы обезвоженных продуктов, а еще смесей пряностей, сухого молока, порошковых лимонада и какао. Мы узнали потрясающую, невероятную новость, что масло неделями может храниться вне холодильника и не прогоркнуть и что то же касается сыра. Каждой кухонной группе придется нести собственную головку чеддера, такую толстую, что резать ее надо струной, и достаточно масла, чтобы хватило до дозаправки пайками на середине маршрута. По всей очевидности, кто-то приведет в горы караван осликов с припасами.

– Что, правда, осликов? – спросил Мэйсон.

– Никаких автомобилей. Никаких вездеходов. Только живая, дышащая природа.

– Что, если еда у нас закончится раньше?

Беккет пожал плечами:

– Тогда будем есть друг друга.

Объем пакета с припасами ограничивался ростом и размером человека, и да, нас одного за другим взвесили и громко выкрикнули результаты. Крупные парни несли больше, чем невысокие девчонки, – вот почему им достались газовые плиты и гигантские головы сыра. Мой собственный пакет потянул на семьдесят девять фунтов, что показалось ой как много. Мне выдали муку, сухое молоко, мешок домашней гранолы и смесь для горячего шоколада.

С набитыми рюкзаками мы потренировались их надевать. Нельзя просто рывком взвалить себе на спину с земли настолько тяжелый рюкзак. Нужно встать на одно колено, точно предлагаешь руку и сердце, на согнутую ногу подтянуть рюкзак, а после извернуться и перебросить его на спину. Беккет заставил нас практиковаться. Я взяла рюкзак очень медленно, боясь, что уроню его, потяну себе что-нибудь или еще как-нибудь опозорюсь. Ведь единственные знакомые мне способы стряхнуть неловкость были: а) сбежать из комнаты; б) посмеяться над этим с другом. Поскольку я не могла сбежать и у меня не было друзей, ставки были довольно высоки.

Я ожидала, что к окончанию курса ориентации у нас будет простое, но внятное представление о поведении в дикой природе. Хотя бы базовые знания. Но сколь бы важный вид ни напускал на себя Беккет, сказать ему было, по сути, нечего. Информацию он выдавал в час по чайной ложке, и, прослушав его пять часов, наверняка я знала только, что одуванчики съедобные, что пение в пути отгонит медведей и что всякий раз, наполняя бутылки питьевой воды, надо бросать туда таблетку йода. Или рискуем подхватить кишечную инфекцию под названием «джиардия», от которой нас будет «выворачивать с обоих концов».

Когда Беккет распустил нас на ужин, сообщив, что встречаемся у входа в штаб-квартиру завтра в шесть утра, я не могла отделаться от ощущения, что мы получили лишь крохи сведений, какие нам понадобятся.

По пути к выходу я его об этом спросила, но он ответил, что все есть в распечатках.

– В тех двух, что раздали?

– Не забивай себе голову лишним.

– Но у меня такое чувство, что я слишком мало знаю.

– У нас тут на собственном опыте учатся. Узнаешь все по ходу дела.

– Но что, если мне понадобится какая-то информация до того, как я ее получу?

– Разберешься.

– А если нет?

– Тогда умрешь. – Беккет пожал плечами. – И я пущу в ход мою единственную шашку динамита, чтобы обставить все как оползень.

* * *

На ужин я прихватила с собой в мексиканский ресторанчик на Стейт-стрит дневник, думая, что посижу тихонько с миской гуакамоле и запишу кое-какие глубокие предпоходные соображения. Но подходя к стойке заказа, услышала взрывы смеха из зала. Когда мой взгляд скользнул на звук, я увидела, что все до единого члены нашей группы, включая Беккета, уютно расположились за двумя сдвинутыми столами и вовсю едят.

Я так быстро отвела взгляд, что едва не развернулась кругом. Потом осторожно глянула проверить, заметили ли они меня. Не заметили.

У меня возникло такое чувство, будто я без приглашения явилась на вечеринку, куда меня не звали. Будто я их выслеживаю или тащусь за ними хвостом, или пытаюсь подружиться с теми, кто мне не друзья. Вот только они и друг другу не друзья. Мы же все тут чужие, черт побери! Как им удалось за каких-то полдня организоваться в клуб «кто кого перепьет»?

Возможно, мне следовало к ним присоединиться. Джейк, несомненно, так бы и поступил, просто поскакал бы как шоколадный лабрадор, виляя хвостом, и скользнул в самую гущу стаи. Но я-то не шоколадный лабрадор. В сущности, в тот момент я была скорее Пикл: шелудивая с виду мини-такса с хвостом, который никогда не виляет, и скверным характером. Возможно, поэтому мы с Пикл так хорошо ладим.

Конечно, Пикл была в буквальном смысле сукой. И хотя я себя сукой бы не назвала, этой ее чертой я восхищалась. Есть женщины, которые говорят про себя, мол, они суки, зачастую с гордостью пишут это на футболках, например, или наклейках на бампер. Я годами видела такое по всему городу: Ласковая Сука, Сексуальная Сука, Сумасшедшая Сука, Альфа-Сука, Йога-Сука, Сука на Колесах, Сука на Метле. Подобные заявления бросались мне в глаза, потому что я на самом деле их не понимала. С чего вдруг клеить такое на свой автомобиль? Или носить поперек груди на футболке? Что ты пытаешься этим о себе сказать? Предостережение миру в духе «Осторожно, злая собака», чтобы все знали, какая ты крутая? Потому что я не могла не думать, мол, если ты настолько крутая, чтобы подпасть под категорию суки, зачем тебе сверкать этой фразой, выложенной стразами на заднице шорт.

Пикл уж точно никакая надпись не требовалась. Любому хватало одного взгляда на сморщенную мордочку Пикл, на приподнятую губу и торчащий клык, и он сразу понимал, что с ней лучше не связываться. Вот такой крутизны мне хотелось – особенно в тот момент. Такой, о которой не надо всех оповещать.

В кабинете директора у нас в школе висел плакат с шутками Чака Норриса. С тех пор как его там повесили, я тысячу раз его читала, и плакат всегда напоминал мне о Пикл: «Чак Норрис не ошибается номером. Это вы берете не ту трубку». «Когда Чак Норрис приступает к делению, остатка не остается». «Супермен спит в пижаме с Чаком Норрисом».

Я столько раз читала плакат, что практически выучила текст наизусть. И даже зная, что все шутки там всего лишь шутки, я почему-то прониклась странной привязанностью к Чаку Норрису, а еще к идее крутизны в целом.

Поэтому сегодня вечером я решила рассматривать мои ощущения – что меня игнорируют, пока я стою в дверях – как некий опыт, из которого следует извлечь урок. Группа намеренно меня исключила или просто про меня забыла? Это вообще имеет значение? Мне казалось, что дальнейших вариантов у меня всего два: опустить плечи, признавая поражение, или с вызовом распрямиться. Что сделал бы Чак Норрис?

Опять взрыв смеха за столом. Одна из девчонок встала и начала вращать над головой воображаемым лассо, а остальные ее подбадривали.

Отлично. Я тут не для того, чтобы заводить друзей. На самом деле я тут как раз для обратного. Всю мою жизнь я была слишком уж мягкой и доброй. Такое мне на пользу. Пришла пора научиться на всех плевать. Брось, сказала я себе, последнее, что мне нужно, – это упиться текилой накануне похода в горы. Нельзя начинать путешествие на пути к себе с похмелья.

Что сделал бы Чак Норрис? Черт, что сделала бы Пикл помимо того, что покусала бы всех и каждого за лодыжки? Ответ был прост. Нашла бы другой ресторан и пошла съела бы собственный чертов ужин.

Но мексиканский ресторанчик на Стейт-стрит Беккет рекомендовал не без причины. И заключалась она в том, что это был единственный ресторан в городе. Если не считать китайского ресторана, над дверью которого было прибито колесо от телеги, который назывался «Китайский буфет и барбекю Золотой корраль» и который по четвергам, такое уж у меня везенье, был закрыт.

В конечном итоге я собрала себе ужин на полках продуктового магазинчика при автозаправке под влиянием двух противоположных мотивов: подзаправиться полезным для здоровья топливом, чтобы начать мое новое путешествие в первоклассной форме, и сожрать всю гадкую, вредную дрянь, до какой смогу дотянуться, на случай, если это мой последний шанс. Вот так я и очутилась на закате на скамейке с разложенным на коленях «ужином»: пакетик семечек подсолнуха, вяленая говядина, бутылка минеральной воды – а еще «кока-кола», батончик «Херши» и «Милки вэй» на десерт.

Я заставила себя восхищаться окружающим миром. Городок выглядел как из классического вестерна: квадратные витрины друг напротив друга по обе стороны одной широкой проезжей улицы. Вдалеке горы. И в дополнение ко всему закат, такой безумный и пламенеющий, так захватывающий дух – этот закат явно выделывался.

Краски заката заставили меня достать из лифчика список того, что я хочу в себе изменить. Пришло время речи для поднятия боевого духа, а кроме меня самой, некому было ее произнести. Я не туда приехала, уж это-то очевидно. Ну и что с того? Я и раньше делала неверный выбор. Разве я тут не для того, чтобы превзойти чьи-либо ожидания – особенно мои собственные? Ну и что, если я последняя, на кого кто-либо поставил бы? Я собираюсь заработать Сертификат. Я, возможно, не лучшая на свете туристка, но уж точно смогу побить в походе кучку похмельных студентов. Они слишком молоды, чтобы понимать, каковы ставки. Они живут и тешат себя иллюзией, будто их жизнь имеет значение, будто жизнь вообще по сути своей справедлива, будто у всего так или иначе будет счастливый конец. А я знаю то, чего не знают они: все, что тебе дорого, исчезнет, заслуживать счастливую жизнь еще не означает, что ты ее получишь, и в целом мире рассчитывать можно только на себя саму. У меня есть преимущество, которое приходит с разочарованием. У меня есть преимущество жизненного опыта. Я, возможно, ем на ужин «Милки вэй», но я хотя бы знаю, насколько это убого.

Вот она я, на грани моего Великого Путешествия: совершенно одна, на коленях разложена всякая гадость и дневник открыт на единственной бесполезной цитате: «Если не преуспеешь сразу, ты не Чак Норрис». Я как раз отправила в рот горсть семечек, изводя себя отсутствием вдохновения, когда зазвонил телефон.

Я поскорей пошарила в сумке и нашла его как раз вовремя.

Майк.

Я даже не поздоровалась, сказала только:

– Ты опять мне звонишь?

– На самом деле это ты мне позвонила, – возразил Майк.

– Да не звонила я тебе.

– Нет, позвонила. Ты что-то нажала, и сработал последний предыдущий твой вызов. Я десять минут уже слушаю внутренность твоей сумочки.

Мне надо было удостовериться.

– Повторный вызов?

– Минут десять назад. Такое случается сплошь и рядом.

– Вот как?

– Ну, может, пару раз в месяц.

– Да? И что ты тогда делаешь?

– Кричу «Эй! Ты нечаянно мне позвонила!» Но ты никогда меня не слышишь.

– И что потом?

– Сдаюсь и слушаю еще немного, прежде чем повесить трубку.

– Ты слушаешь? – Я не поверила своим ушам. – А тебе вообще что-то слышно?

– Ну, в хороший день практически все.

– Но это же подслушивание! Это безнравственно, – сказала я и задумалась, а какие мои фразы, скажите на милость, он мог слышать.

– Полегче! Это же ты мне позвонила.

– Не намеренно!

– Все равно.

– Я когда-нибудь говорила что-то… – начала я.

– …Что можно поставить в вину? – закончил он.

Я кивнула в телефон, точно он мог меня видеть.

– Не-а, – сказал он. – Обычно это кассиры в продуктовом. Или твоя парикмахерша. Или твоя собака. Сдается, ты обзавелась собакой, которая жует мебель.

Я снова кивнула.

– У меня мини-такса. Просто ужасная.

– Избавься от нее. Жизнь и без того слишком коротка.

– Почему ты мне не говорил, что я случайно тебе звоню?

– Сомневался, что ты захочешь со мной разговаривать.

– А теперь не сомневаешься?

– Очень надеюсь. Плюс хочу поблагодарить тебя за вчерашнее. За то, что была так добра.

– Пустяки.

– Для меня не пустяки.

Я открыла пакетик чипсов, и несколько выпало мне на колени.

– Надо полагать, ты еще не ушла, – продолжал он.

– Верно, – сказала я, хрустя чипсами.

– Уверена, что сил хватит?

– Нет, – сказала я, чувствуя, как от такой честности меня пробирает дрожь. – Но назад пути уже нет.

– Уверен, что есть, – сказал Майк. – Всегда можно повернуть назад.

– Не уверена, что это так.

– Дункан очень беспокоится за твою безопасность в этом походе.

– Ты говорил с Дунканом?

– Он сказал, эти ребята известны тем, что у них люди погибают. Они набирают полных идиотов, ищущих неприятностей на свою голову, а потом оставляют их без присмотра.

– У них новое руководство.

– Существует уйма отличных программ выживания, – сказал Майк, точно был большим авторитетом в этой области. – Эта к ним не относится.

– Наверное, ты читал про нападение медведя.

– Нет, зато я читал про несчастный случай при спуске на веревке. И про оползни. И про то, как один парень умер от гипотермии.

– Со мной все будет в порядке, – возразила я, задаваясь вопросом, а так ли это.

– Зачем ты это делаешь?

– Выжившие, возможно, получат Сертификат.

– Ты сама-то себя слышишь?

– Я хочу этот Сертификат.

– Но дело-то в том, – сказал Майк, – что ты не спортсменка.

Он был недалек от истины, но я все равно обиделась на замечание.

– Я несколько месяцев готовилась, – отрезала я более раздраженно, чем следовало бы. – Я каждое утро по три мили бегала.

– Это не пробежка трусцой по кварталу…

– Трехмильная пробежка, – поправила я.

– Если ты считаешь, что три мили – это круто, ты только подтверждаешь мою правоту. Серьезно.

– Не смешно.

– А я и не шучу.

– Не говори мне, что я этого не смогу.

– Никто не может изменить то, каков он есть, Хелен.

– А я могу.

– Просто такие выходки не в твоем духе.

– Раньше были не в моем духе, – отрезала я. – Раньше, когда ты меня знал. Но я теперь в животное себя превратила. В кровожадного зверя.

– Почему?

– Тебе не захочется услышать ответ. – Я уже жалела, что подняла трубку. Иногда уж лучше совсем никого, чем хоть кто-нибудь.

– Хелен, – сказал вдруг Майк, – тебе незачем это делать.

– Если уж на то пошло, мне надо. Правда, надо.

– Я хочу, чтобы ты вернулась домой.

– Я не поеду домой. У меня есть план, и я ему следую.

– Нет, – сказал Майк. – Я имею в виду, вернись домой ко мне.

Я уронила телефон на колени. И с секунду пялилась на него, прежде чем снова взять.

– Ты еще тут? – спрашивал тем временем Майк. – Сигнал пропадал?

– Я еще тут, – сказала я, сомневаясь, а правду ли говорю.

– Я серьезно, Элли. Я очень хочу.

– Всегда терпеть не могла, когда ты называл меня Элли.

– Повесь трубку и приезжай домой. Безумие, что мы не вместе.

Мне потребовалась пауза, чтобы сформулировать ответ.

– Мы не просто «не вместе», Майк. Мы разведены. Прошел год. Нельзя обратить развод вспять. Мы подписали документы, мы официально порвали все возможные связи.

– Знаю, и я все понимаю, и в определенном смысле это кажется немного безумным…

– С какой стороны ни посмотри, это еще как безумно.

– Мы сделали тот выбор, который на тот момент должны были сделать. Но мне теперь лучше. Потребовалась чертовская встряска, но я взял себя в руки.

– Это не встряска. Это юридически заверенный документ.

Мой телефон звякнул. Заряд кончался.

– Я же тебе говорю, – не унимался Майк. – Я стал прежним… только лучше. Тебе со мной будет хорошо, Элли.

Я запрокинула голову. Как же это похоже на него, произнести те самые слова, которые мне не терпелось услышать – но выждать до тех пор, пока не будет безвозвратно поздно.

А он продолжал:

– Я полгода постоянно ходил на свидания, и знаешь что? Никто с тобой не сравнится.

– Постоянно ходил на свидания? – переспросила я.

– А ты разве нет? Тоби сказал, у тебя были свидания.

– Одно. С бельгийским страховым агентом. Сомневаюсь, что это считается.

– И у тебя никого другого нет? Правда?

Конечно, кое-кто был. Некто исключительно неподходящий, Майк сам нас прервал. Разумеется, Майк и Джейк были знакомы – они не раз пересекались на вечеринках в честь Дня благодарения и Нового года в доме Бабули Джи-Джи, и, возможно, я чертовски бы его шокировала, скажи я в тот момент что-нибудь, – а искушение было велико. Но я промолчала. Отчасти потому что мы с Майком уже не настолько близки, чтобы делиться чем-то настолько личным. Отчасти потому что я уже не была уверена, была ли идея связаться с Джейком потрясающей или абсолютно нелепой. А отчасти – хотя я никогда в этом бы даже самой себе не призналась, – потому что что-то в той почти ночи с Джейком пробило брешь в таком ранимом месте, что я знала, у меня нет выбора, только охранять эту брешь двадцать четыре часа в сутки.

– У меня была куча вариантов, – сказала я, – но я переживала период выздоровления.

– Понятно, – сказал Майк.

Телефон снова звякнул, что батарея садится.

– Возвращайся домой, – сказал Майк. – Почему тебе так надо всегда себя мучить?

Я помедлила. Разумеется, это в точности наш шаблон. Некоторые люди – и необязательно те, кто этого заслуживает, – просто умеют каким-то образом открыть все твои двери. Сколько ни меняй замки или ни прячь ключи. Для меня таким человеком всегда был Майк.

До сего момента. Пришло время стать крутой. Пришло время моему внутреннему кровожадному зверю оскалить клыки. Пришло время сказать не просто «Нет», а «Нет, черт побери».

Я набрала в грудь побольше воздуха, чтобы наконец сделать это, но тут, как по заказу, батарейка сдохла.

– Майк? – сказала я, даже зная, что он меня не слышит.

Ответа не было.

Не его вина, и я это понимала, но все равно добавила его в длинный список моих разочарований. Проклятый бывший муж. Никогда не позволит мне взять верх.

* * *

Остаток ужина я жевала как в замедленном кино. Не стану утверждать, что предложение Майка не выбило меня из колеи. Скажи он такое год или хотя бы полгода назад, я, возможно, смягчилась бы. Но теперь слишком поздно. «Чак Норрис умеет хлопнуть вращающейся дверью».

У меня была пустая банка из-под кока-колы, за щеками остатки «Милки вэй», я как раз собиралась все убрать и направиться назад в охотничий домик, когда группа – моя группа – вывалилась на улицу и, чуть пошатываясь, побрела к отелю.

Они все уже были лучшими друзьями – как способны сдружить мексиканское пиво и сальса. Уинди, та самая, что флиртовала с Джейком, проходя мимо, окликнула меня.

– Мы идем на крышу играть в «Правда или действие»! Хочешь с нами?

Не успела я передумать, как соскользнула в манеру Пикл, саркастически ответив:

– Серьезно?

Тон был слишком уж злобненький, но Уинди все равно не расслышала, потому что какой-то парень вдруг подобрался к ней сзади и начал щекотать – совсем как в рекламе сумки-холодильника для вина.

Я уже всех их ненавидела.

Я искоса глянула на Джейка. Он тоже пьян? Он тоже идет на крышу? При этой мысли я вскочила, и обертки от моего постыдного и трагичного ужина упали на землю. Попалась… Вот черт! Но не успела я за ними наклониться, как у моих ног очутился Джейк и их собрал. Выпрямившись, он сделал шаг ко мне, не встречаясь со мной взглядом, и как раз, когда я решила, что он сейчас вручит мне гору мусора, он мягко, почти нежно, забрал последнее – банку из-под кока-колы – у меня из рук и отнес все вместе в урну на углу.

Я наблюдала за ним, и не я одна. Вся группа ждала, когда он вернется, точно без него и идти некуда. Когда он повернулся к ним, кто-то крикнул:

– Пошевеливайся, Джей-Дог!

И Джейк перешел на бег.

«Джей-Дог»? Он уже стал «Джей-Догом».

Внезапно мне захотелось иметь прозвище. Мне хотелось быть таким человеком, которому дают прозвища. И чем же моя жизнь изменилась бы, если бы они вдруг начали звать меня Хел-Дог? Ладно, Хел-Дог плохо звучит… но как-нибудь. Я попыталась вспомнить, было ли у меня когда-нибудь хорошее прозвище. У Дункана было их для меня с пятьдесят, но они не в счет, потому что я все до одного ненавидела: Хелена, Хелентина, Хелло, Сеструха, Сестренка, Сестра-Монстра, Большая Мама, Безбашенная, Безбашка, Хелена-Мелена. А еще он считал, что когда я злюсь, то похожа на броненосца-армандила, и в результате докучные и противные прозвища посыпались как из рога изобилия – включая Дилло и «Дилдо», чего я так боялась. Но такого, которое мне нравилось бы, я не могла припомнить ни одного. После свадьбы Майк иногда называл меня миссис Тягомот, решительно не сознавая, что подразумевает фамилия, – мне от этого делалось просто нехорошо, но я никогда ему не говорила. Некоторое время спустя он остановился на Элли – оно никогда мне не подходило, но все же было чуть лучше, чем миссис Тягомот. И Бабуля Джи-Джи звала меня «Золотко», но она всех называла «золотком».