Текст книги "Счастье для начинающих"

Ну и ладно. Отлично. Мне нравится имя Хелен.

Я смотрела, как Джей-Дог трусит назад к группе. Почему-то даже мусор он выбрасывал круто. Беккет не одобрил бы «Милки вэй»: ядреные химикаты, из которых он изготовлен, целлофановая обертка, выхлопные газы с грузовиков, на которых его сюда привезли с фабрики в Канзасе, или еще что-нибудь. Он, вероятно, даже выставил бы меня для всех примером – назидательная повесть о неполезной пище и замусоривании. А Джейк спрятал обертки в урне еще до того, как Беккет вообще меня заметил.

Я не пойду на крышу. Я не стану смотреть, как стайка нелепых ребятишек играет в дурацкую игру. Но за мгновение до того, как Джейк отвернулся, у меня – даже не знаю, по какой причине – возникла нелепая искорка надежды, что он скажет им идти без него и останется тут со мной.

Чего он не сделал. Разумеется.

Джейк собирался на крышу: пить пиво на закате и быть веселым и спокойным оптимистом, каким бываешь только в двадцать два года. И, конечно, я останусь тут одна. Иного исхода и быть не могло.

За исключением одной мелочи. Пока Джейк нагонял остальных, он чуть отклонился от курса на группу. И на секунду я подумала, а вдруг он протянет ко мне руку или найдет способ задеть меня, проходя мимо. На долю секунды я позволила себе надеяться – на человеческий контакт, соприкосновение, на признание того, что я тут. На то, что кто-то в этой дикой, пустой местности имеет хотя бы малейшее представление, кто я.

Но мне не следовало позволять себе надеяться. Джейк прошел мимо, даже не взглянув в мою сторону. Как совершенно чужой человек. Как я от него и потребовала.

Глава 8

На следующее утро я еще толком не проснулась, а мы уже загружались в автобус – в старый школьный автобус, перекрашенный в зеленый цвет и с логотипом «ГТВ» на боку.

Выбрав место впереди, я специально села у прохода, чтобы никто не мог сесть рядом со мной. Или, по крайней мере, я могла бы убеждать себя, что по этой причине со мной никто не садится. Но потом вдруг тощий парень по имени Хью протиснулся мимо меня и плюхнулся у окна, даже не встретившись со мной взглядом. Я буравила его глазами, пока он, уже усевшись, не спросил:

– Место занято?

– Нет.

– Теперь занято.

Я посмотрела мимо него за окно, пусть на улице и было слишком темно, чтобы что-то разглядеть.

– Ты вчера, кстати, круто отожгла, – сказал он.

– Отожгла?

Он кивнул.

– В печальном смысле.

Я нахмурилась.

– Спасибо.

– Ты теперь тут мой любимый персонаж.

– Я? – Что-то в его манере заставляло считать, что любые его высказывания имеют противоположный смысл.

Он подался ко мне.

– Мне и в голову не пришло, что этот поход обернется студенческой вечеринкой.

Я улыбнулась.

– Мне тоже.

Пока детишки один за другим загружались, Хью, подавшись ко мне, нашептывал уничижительные замечания о всех и каждом, сразу же выхватив наиболее нелепые и уязвимые черты: татуировка на лодыжке «ДРУЗЬЯ НАВЕК», залысины, поддельный загар. Надо отдать ему должное, он был наблюдательным. И, может, самую чуточку подлым. Но я была не в том положении, чтобы привередничать.

Болтовня в автобусе обернулась бурной и веселой: детишкам не терпелось пуститься в приключения, где они соприкоснутся со смертью и похудеют. Насколько я могла судить, я одна была в ужасе и сидела тихонько. Во мне бушевал адреналин. Я изо всех сил старалась не замечать, как Джейк верховодит легкомысленным трепом, но, конечно, чем больше стараешься что-то не замечать, тем больше места оно занимает в твоих мыслях. Особенно если этот кто-то сидит прямо за тобой.

Первой темой утра была Единственная Книга. Наверное, это многое говорит о человеке. Если на три недели у тебя только одна книга, какую ты выберешь? Большинство парней привезли триллеры и тут же договорились меняться. Девушки проявили больше разнообразия. Одна привезла Библию. Другая – руководство, как печь капкейки – кто бы мог подумать! Третья – любимую книгу детства «Энн из Зеленых Мезонинов» – как литературный эквивалент «еды в утешение». Уинди привезла учебник по психологии для летнего учебного курса, который как раз проходила.

Она тоже сидела позади меня – с Джейком, между прочим, которого затащила на сиденье рядом с собой, когда он проходил мимо.

– А ты какую привезла? – спросила она меня.

Обернувшись, я увидела, что на меня смотрит весь автобус. Ждет.

– Я не привезла книгу, – сказала я.

– Она забыла книгу! – заорал один из парней, точно я опять отожгла.

– Я не забыла, я намеренно решила ничего не привозить.

Еще одно мое непостижимое заявление. Один парень поскреб себе шею.

– Я просто хотела, ну, знаете, осознавать окружающий мир, впитывать все до единого мгновения, – сказала я, сознавая по ходу, как глупо это звучит. – Я не хочу пропустить даже самой малости. – Оттого только, что эти слова сорвались у меня с языка, мне захотелось сразу поехать домой и пропустить вообще все.

Я от них отвернулась, но Уинди тут же наклонилась ко мне.

– Кстати, я Уинди, – сказала она.

– Это я еще со вчерашнего дня запомнила, – откликнулась я.

– Через «У».

Что-то у меня не складывалось.

– Через «У»?

– Не Венди, как в «Питере Пэне», а Уинди, как… – Тут она замахала руками – Ну… как завывание ветра.

– О, – только и сказала я.

– Угадай, как зовут мою младшую сестру? – спросила она и, не дожидаясь моего ответа, дала его сама: – Шторми!

– Через «О»? Как шторм? – вырвалось у меня.

– Ага, – откликнулась Уинди, воплощенное веселье. – Мы из Калифорнии.

Она подождала секунду, не добавлю ли я что-нибудь, но я этого не сделала, а потому она в конечном итоге вернулась к общему разговору, и обо мне забыли. Мой сосед крепко заснул, я сидела, не шевелясь, сложив на коленях руки. Я могла бы сделать вид, будто слушаю, но мне не хотелось. Я не понимала, как они могут быть так беспечны перед лицом того, что мы собираемся сделать. Слова Майка, мол, «ты-то не спортсменка», крутились у меня в голове, пока автобус уезжал по петляющему двухполосному шоссе все дальше от цивилизации. Скоро дорогу обступили какие-то бугры и выступы скальной породы.

Насколько же иные тут были краски! На Восточном побережье скалы – всех оттенков серого, но здесь земля была красной, пурпурной и оранжевой, растительность – более редкой, а почва – более песчаной. Я смотрела, как вся эта красота, слившись в пятно, проносится за окном, и решила, что дело главным образом в другой палитре – именно из-за красок я чувствую себя так далеко от дома.

Когда Беккет со своим клипбордом встал, чтобы сделать несколько объявлений, начал он со следующего:

– Сегодня идем в горку, ребятки. Целый день. Каждый шаг. Давайте сосредоточимся.

Я навострила уши и даже вытащила дневник, чтобы делать заметки. Сосредоточиться я смогу. А вот шагать весь день в гору? Тут я была не так уверена.

Пока Беккет излагал план на день, я лихорадочно записывала. Мы пойдем группой из двенадцати человек плюс Беккет и разделимся на «палаточные группы», когда дойдем до лагеря. Готовить еду и спать мы будем «палаточными группами», а потом снова соберемся с утра, чтобы вместе идти.

– Значит, спать мы будем в палатках? – спросила одна девушка.

– Ты что, в Снабжение не ходила? – спросил Беккет. – Тут кому-то выдали палатку?

Девочка огляделась по сторонам.

– Нет, – ответил на свой вопрос Беккет. – Нет никаких палаток. Спать будем под непромокаемым брезентом.

– А почему тогда группы «палаточные»? – спросила она.

Беккет закатил глаза, точно сил у него больше нет, и сказал:

– Просто они так называются.

Потом зачитал имена по группам. Стоило мне скрестить пальцы и подумать «Только не Джейк», как я тут же передумала и спросила себя, может, лучше пожелать именно его. Ведь явно он тут самый приятный человек. Но еще он Джейк. Тот самый Джейк, к которому мне хотелось быть ближе и близость которого была невыносима. Разумеется, желание «Только не Джейк» необязательно привело бы к тому, чтобы он не попал в мою группу. Иногда я задавалась вопросом, вдруг, желая чего-то, я подначиваю вселенную испортить мне жизнь. На этой стадии, возможно, разумнее было бы испробовать какую-то обратную психологию.

Так или иначе Джейк очутился в первой группе, а я – в последней. С Мейсоном, девушкой по имени Уинди и парнем с песочными волосами, который сидел рядом со мной в автобусе, Хью.

Разобравшись с «палаточными группами», Беккет изложил нам свои правила на маршруте, включая суровый наказ побольше пить при каждой остановке на отдых, наносить солнцезащитный крем и обращать внимание на наши ноги.

– Если чувствуете, что ногу печет или обувь вам натирает, – сказал он, – не ждите. Остановите группу и разберитесь с проблемой. Волдыри тут могут стать сущим бедствием. Если дома натрете волдырь, можно свернуться на диване перед теликом, пока не полегчает. Здесь вы пойдете пять миль в муках. – Он огляделся по сторонам. – Усекли?

– Усекли! – хором ответила группа.

– Блиц-опрос! Что делаете, если ногу печет?

– Разбираемся с этим!

Я записала в дневнике: «Ногу печет = разобраться». Но в груди у меня похолодело от страха. Я так гордилась своей ежедневной трехмильной пробежкой. Но то было по мощеной дорожке, к тому же ровной. Я никогда в жизни не шла целый день в гору. Что, если я действительно не смогу? Что, если смогу взобраться только до половины… ну, того, на что надо карабкаться? Что, если я самое слабое звено? Оглянувшись по сторонам, я подумала, что это не просто возможно, а очень даже вероятно. Забудь про Сертификат! Какой иллюзией я себя тешила?! Мне повезет, если я вообще поход закончу. С чего это я возомнила, что смогу изменить саму свою жизнь, просто объявив, мол, отныне все будет по-другому? Я всегда была из тех детей, которых последними выбирают в команду на соревнованиях и которые всегда приходят последними. В ночь накануне «Заплыва на милю» в летнем лагере я заснула в слезах.

Окно автобуса было чуть опущено, врывавшийся ветер ерошил мне волосы. Я прижалась затылком к спинке сиденья. Конечно, во взрослой жизни никто не заставляет тебя проплывать милю или бегать кросс. От всего этого можно отвертеться. Если, конечно – по причинам, которых, честно говоря, сама не в силах уразуметь, – снова не записываешься в спортсмены.

* * *

Автобус остановился у начала маршрута, и все вышли. Тут был в буквальном смысле конец дороги. С этого места только пешие тропы вели в различных направлениях, отмеченных деревянными табличками, на которых желтым были обозначены маршруты. В небо тянулись ели, верхушки терялись где-то над головой, кругом витал их запах, сами деревья можно было почувствовать – безмолвное присутствие кругом. Вот оно: сегодня я войду в лес и еще три недели из него не выйду.

Наши рюкзаки были приторочены на крыше, и Беккет вскарабкался туда с веревкой и карабинами, чтобы их спустить. Но не успели мы их надеть, он заявил:

– Не впрягайтесь пока, ребята. Пора по-маленькому.

Я огляделась по сторонам в поисках туалета.

– Где? – наконец спросила та же девушка, что спрашивала про палатки.

– Там! – Он жестом указал на лес. – Пойдите поищите себе местечко! Рассейтесь! Добро пожаловать в гигантский, общедоступный туалет дикой природы.

Мы рассеялись. Я шла, пока до меня не перестали доноситься голоса, и все это время думала, как легко будет потеряться. Присев на корточки и стараясь не забрызгать ботинки, я думала о том, что парням в очень многом легче, чем женщинам. Конечно, это навело меня на мысли о Джейке и о том, как он едва не помочился у меня в машине. Сейчас казалось, прошло лет сто, наверное, но в глубине души мне очень и очень хотелось снова там очутиться. Водить-то я умела.

Все парни вернулись еще прежде меня (на самом деле большинство вообще никуда не уходили, просто отвернулись и пустили струю, где стояли). Девушкам, конечно, понадобилось больше времени, и когда мы вернулись, парни рвались в путь. Я разыскала свой рюкзак – такой зеленый с оранжевым был только один – и осторожно встала на одно колено, чтобы его надеть. Накануне я отлично справилась, но на сей раз, когда все парни стучали по наручным часам и кричали: «Пошевеливайтесь, дамы», – я, наверное, чуток поспешила. А еще, если быть совершенно честной, я в тот момент была так перепугана, так подавлена при мысли, что придется четыре часа карабкаться вверх, в таком ужасе перед тропой, которая в буквальном смысле расстилалась передо мной, что, Богом клянусь, тряслась всем телом. И потому, когда я изворачивалась, чтобы закинуть на спину рюкзак, его истинный вес ударил по мне сильнее, чем вчера, и у меня подогнулись колени.

Я выпрямилась и не упала, но все равно чиркнула по камню коленом.

Было больно. С шумом выдохнув, я все равно надела рюкзак и попыталась встать по стойке «смирно». Я прикусила губу, чтобы не чертыхнуться. По ноге у меня текла кровь. Я не опустила глаза, чтобы посмотреть, но чувствовала что-то влажное. Замечательно! Что сделал бы Чак Норрис? Отнесся бы как к царапине и пошел дальше.

Мы выстраивались цепочкой, и я чувствовала, как кровь мочит мой носок, когда Беккет заметил мое колено.

– Стоп! – рявкнул он. – Что, черт возьми, с тобой стряслось?

– Я в порядке. – Я отмахнулась.

– Ни в каком ты не в порядке, – раздраженно отрезал Беккет. – Как ты такое учудила? Мы еще даже не вышли.

– Поскользнулась, когда надевала рюкзак.

– У кого аптечка? – окликнул Беккет группу.

– Да нет, правда, все в порядке, – сказала я.

– У меня, – раздался голос сзади. Голос Джейка.

– Давайте просто пойдем, – взмолилась я.

– Если игнорировать такую рану, – сказал Беккет, указывая на меня так, словно я поцарапалась намеренно, – не успеешь оглянуться, заработаешь такую инфекцию, что тебя придется вывозить вертолетом. Или чего похуже. Снимаем рюкзаки, ребята, – крикнул он группе. – У нас травма.

Кто-то из парней сзади не понял, что происходит.

– Что? – крикнул Мэйсон. – Мы еще даже не вышли!

Беккет указал на меня:

– Она поскользнулась, надевая рюкзак!

Я уставилась в землю, поскольку парни сзади раздраженно застонали.

Когда я подняла глаза, передо мной стоял Джейк. Одежда на нем была та, какую он будет носить каждый день в течение следующих трех недель: темно-зеленые шорты из парусины, темно-синяя футболка-поло, голубая плотная рубашка, дурацкая шляпа с мормышкой и очки в толстенной оправе – сейчас закрепленные для надежности на голове неопреновой камуфляжной резинкой.

Глаза у него были добрые.

– Снимай рюкзак, – велел он.

Я села на ближайший камень, а он полил мою ссадину перекисью водорода, присвистнув при виде ее размера. Пока мы смотрели, как пузырится перекись, он сказал:

– Довольно глубокий порез. И прямо на коленной чашечке. Будь мы в городе, я послал бы тебя накладывать швы.

– Но мы не в городе.

– Ну да, – согласился он. – Но ты выживешь. – Он поднял глаза. – Просто шрам останется. Считай это своей татуировкой гор.

Ну вот, опять он со мной мил.

В любых других обстоятельствах мы в данный момент не оказались бы рядом. Я пошла бы куда-нибудь нянчить пострадавшее самолюбие, а он – куда-нибудь заниматься тем… чем обычно занимается. А сейчас он стоял на коленях передо мной, задавал всяческие вопросы о моем теле и очень нежно касался кожи вокруг моего колена.

Я закрыла глаза.

– Почему аптечка у тебя?

– Потому что я прошел курсы первой помощи.

– Кто бы сомневался.

Его прикосновение казалось ужасно уверенным. Я сидела в полном напряжении, пока он нарезал нужной формы лейкопластыри и возводил что-то вроде «лесов», чтобы защитить ранку и чтобы колено все-таки сгибалось.

– Можем мы уже наконец пойти? – крикнул нам Мэйсон.

– Через минуту, – ответил Джейк, совершенно не собираясь спешить. Потом, прежде чем помочь мне встать, вытащил из своего рюкзака моток скотча, оторвал солидный кусок зубами и залепил им всю повязку.

– Что это? – спросила я.

Он нахмурился, словно переспрашивая: «Что, сама не видишь?»

– Скотч.

Наконец мы выступили. Я настояла на том, чтобы самой надеть свой рюкзак – все еще нервничая, но на сей раз меня отвлекала боль, – и когда все застегнули ремни, мы выступили цепочкой по одному. Я испытала облегчение, что мы наконец на тропе. Переход через гряду может обернуться пыткой, но, по крайней мере, с каждым шагом, который я сделала, шагов впереди становилось на один меньше.

Я только что сказала – испытала облегчение, что мы наконец на тропе? Это было правдой. Минут десять.

А после грубые старые прокатные ботинки начали натирать мне ноги. В нескольких местах. Поначалу я думала, что мне только кажется, но через полчаса стало ясно, что происходит: я натерла волдыри. В первый же день.

Поэтому я оставила их без внимания. Мне не хотелось быть девчонкой, которая вечно жалуется и заставляет всех ждать.

С волдырями или без них, я все равно буду самым медленным ходоком. Мы едва начали, а я уже потеряла из виду идущего передо мной, а потом меня обогнали один за другим почти все остальные в группе. К тому времени, когда часа через два мы сделали первый привал, чтобы напиться и перекусить, я не могла отрицать, что только две девушки шли медленнее меня. Вероятно, было бы самое время отвести в сторонку Джейка, чтобы он тайком занялся моими натертыми ногами, но я просто не хотела. Ни у кого больше волдырей не было! Как бы глупо это ни было, я не стала обращать на них внимания. И медленная ходьба, и волдыри разом – это уже чересчур. Что я медленно иду, само по себе плохо. Беккет прочел нам нотацию, мол, на тропе надо держаться вместе, идти мы можем только с той скоростью, с какой идут наши «самые слабые звенья». Произнося слова «самые слабые звенья», он взаправду ткнул пальцем в меня и двух девочек сзади.

– Знаю, идти медленно – для сосунков, – сказал Беккет парням, – и вам может показаться, что девушки в плохой форме – обуза для вас. Но работа в команде – тоже полезный навык выживания в дикой природе. Помните это.

Мне хотелось думать, что Беккет скорее не ведает, что творит, чем откровенно подлый. Но кое-кто из парней и не ведал, и был подлым. И вел себя как подросток. И вообще осёл. К ланчу я поняла, что от Мэйсона жди беды, потому что он постоянно ко всем придирался, выискивая слабые места. Когда парень по имени Клод задал слишком много вопросов о том, как читать топографические карты, Мейсон окрестил его Клод-Картоглот. Когда Хью споткнулся о ветку, Мейсон расстарался и на каждом привале швырял в него палками, приговаривая: «Не спотыкайся». Еще до ланча он оскорбил каждую девушку в группе по очереди, когда обгонял их и приговаривал: «Посторонитесь, телки. Настоящий ходок идет». Он был асом по части подлости. Я почти радовалась, что иду так далеко позади.

С полмили тропа была более или менее ровной, а потом, как и было обещано, пошла в гору. Поначалу уклон был небольшой, словно у пандуса, но довольно скоро стал больше походить на лестницу. Вот это однозначно разделило парней и девушек, что было еще одним явным оскорблением со стороны Матери-Природы. У невысоких девушек ноги короче. Чтобы преодолеть то же расстояние, нам приходилось делать больше шагов, чем высоким парням. Конфигурация группы изменилась сама собой: высокие парни впереди, парни и девушки среднего роста в середине, невысокие девушки позади. При моих пяти футах и четырех дюймах я никогда не считала себя низенькой, но Абсарокас определенно сделал меня такой.

– При каждом шаге выпрямляйте ногу, – кричал нам через плечо Беккет. – Тогда при ходьбе ваш вес придется на кости, а не только на мышцы.

Я сделала, как было сказано, но все равно дышала с трудом.

Девчонки позади были не против, что идут последними. Звали их Кейли и Трейси, но они были так похожи друг на друга, что никто не помнил, кто из них кто. Как выяснилось, они принадлежали к одному женскому студенческому обществу и потому называли себя Сестрами. Уже через час пути стало ясно, в чем их фишка: они были типичными девочками. Они взвизгивали при виде жуков. Они отказывались садиться на замшелые стволы. Они громко жаловались, мол, несправедливо, что пришлось оставить всю косметику. Я не могла взять в толк, что они вообще здесь делают. Они еще меньше подходили для этой программы, чем я.

– Наплевать, что там говорит Беккет, – случайно подслушала я одну. – Я буду мыть голову.

Она призналась, что тайком несет шампунь – невзирая на тот факт, что не далее как сегодня утром, пока мы утром ехали в автобусе, Беккет напомнил, что любое мыло под запретом, и подчеркнуто запретил купаться в ручьях. Одних только бактерий с наших тел, напрямик заявил он, достаточно, чтобы разрушить экосистему рек. Шампунь обернется смертью для местных водорослей и бактерий в водных путях, а те, в свою очередь, понесут смерть рыбе, которая их съест, а после – птицам и хищникам, которые питаются рыбой. И далее по пищевой цепочке.

– Что, правда? – спросила у Беккета во время той лекции одна из Сестер. – Если одна девушка однажды вымоет голову шампунем, это всю горную цепь выбьет из колеи?

– А ты посмотри, что в мире творится, – сказал Беккет. – Что об этом можно сказать?

– Могу сказать, что не хочу вонять как скунс, – сказала Сестра.

– Тело мыть можно, – сказал Беккет. – Только не в ручье. И мылом пользоваться нельзя.

– А посуду чем мыть, если у нас нет мыла? – спросил кто-то.

– Илом или землей, – ответил Беккет. Никто не понял, шутит он или нет.

Необходимость плестись в хвосте с «девочками» только усиливала обиду. Я здесь ради природы. Я здесь ради трансформации. А вместо того весь первый день похода выслушиваю сплетни о знаменитостях, повести о склоках внутри женского общества и соображения по части диет. Воздух в горах был более разряженным, и мы все в той или иной степени пыхтели, неуклонно карабкаясь все выше. Сестры тоже отдувались, но это их не останавливало. Одна только что закончила программу очистки организма на одних только грейпфрутах и слабительном, что излечило ее от прыщей, но вызвало колики, а другая (клянусь, я не преувеличиваю) целый час перечисляла плюсы выжимания соков и нарезания каждого фрукта, овоща или вида мяса, которые по той или иной причине можно затолкать в блендер.

Мне не приходило в голову, что может быть что-то хуже, чем плестись в самом конце. Но «девочки» способны сделать еще хуже и это.

* * *

К великому облегчению для моих натруженных ляжек, лагерь мы стали разбивать после полудня, чтобы Беккет успел проинструктировать нас, как правильно натягивать брезент, научить разжигать керосиновые плитки и готовить на них, продемонстрировать «медвежью подвеску».

– Кто-нибудь знает, что такое «медвежья подвеска»? – спросил Беккет.

Группа собралась на поляне, поросшей полевыми цветами, на наш первый «урок» выживания на дикой природе. Я прихватила с собой дневник и бешено корябала заметки (моя внутренняя отличница отказывалась смириться с поражением), но никто больше как будто не писал.

Мейсон поднял руку.

– Нужно подвесить еду на ночь между двумя деревьями, чтобы ее не съели медведи.

– Правильно, – сказал Беккет. – А что в этом дурного?

Мэйсон нахмурился.

– Медведи без жратвы тебя оставят, чувак.

– И не надо давать медведю причину заявиться в лагерь, – добавил Хью.

– Правильно, – похвалил Беккет. – А еще нельзя, чтобы у медведей развилась зависимость от людей по части пропитания. – Что-то в том, как он это произнес, натолкнуло меня на мысль, что он больше беспокоился за медведей, а еще за рыбу и водоросли, чем за людей.

– Есть добровольцы учиться делать подвеску? – спросил Беккет.

Тишина. Я огляделась по сторонам и с удовольствием увидела, что остальные выглядят такими же смертельно усталыми, как я себя чувствовала. Наконец руку поднял Джейк.

– Давай я, – сказал он.

– Молодец, – похвалил Беккет.

После обеда мы сложили всю еду в один большой нейлоновый мешок. И потащились за Беккетом и Джейком, когда те нашли подходящее место.

Я тщательно делала пометки о «медвежьей подвеске». Мало просто подвесить свою еду на ветку. Медведи достаточно умны, чтобы о таком догадаться. Надо залезть на дерево с одним концом веревки, в то время как кто-то другой лезет на другое дерево с другим концом, привязать концы веревки к разным деревьям, подцепить на нее свой мешок и натянуть веревку. Медведи, конечно, потрясающие существа, но по канату ходить не умеют.

– Смотрите внимательно, – распорядился Беккет.

Уже начало темнеть. Натягивание брезентов и приготовление обеда заняли, как не преминул указать Беккет, «чересчур много времени». Когда Беккет и Джейк полезли каждый на свое дерево, я забеспокоилась, что Джейк плохо видит в темноте. Но это как будто ему не слишком мешало. По сути, не предполагалось, что попытки соорудить подвеску превратятся в соревнование, но, когда Беккет заметил, как быстро и легко Джейк подтягивается с ветки на ветку, стал делать то же самое. А ребята внизу их подбадривали.

– Я бы поставил на Джейка, – сказал стоявший рядом со мной Хью.

Я вздохнула:

– Я тоже.

Мы оба стояли, сложив на груди руки и изумленно разинув рты. Не знаю, восторгался ли Хью увиденным, а вот я точно. Похоже, нет ничего, что Джейк не умел бы.

Остановившись на середине ствола, Джейк и Беккет завязали особыми узлами веревку, и Беккет карабином прицепил к ней мешок, отпустил и подтолкнул. Мешок скользнул до половины пути и там остановился. Все закричали «ура» – включая даже меня, – и Беккет с Джейком стали спускаться.

Когда все начиналось, только-только сгущались сумерки, но за те двадцать минут, что Джейк и Беккет лезли наверх и возились с подвеской, окончательно наступила ночь. Возможно, дело было в темноте. Или, возможно, просто не повезло. Так или иначе на полпути вниз Джейк то ли пропустил ветку, то ли поскользнулся. Раздался стремительный, неестественный шорох, пока он падал шесть или около того футов до земли, от этого шума я даже охнула. Он приземлился на ноги, но на несколько очень долгих секунд застыл совершенно неподвижно. «Он серьезно поранился!» – подумала я.

А он победно вскинул над головой руки и повернулся к группе, которая разразилась аплодисментами. Одним-единственным жестом он поставил случившееся с ног на голову: мол, он не упал, он выиграл состязание. Несуществующее состязание. И он не поранился, он – победитель. Я смотрела на него в полном изумлении. Только Джейк мог превратить падение с дерева в нечто потрясающее.

* * *

Той ночью я расстелила свой спальный мешок под брезентом рядом с Уинди – и как можно дальше от Мэйсона.

Я слишком устала, чтобы переодеваться в футболку и шорты, которым предстояло служить мне пижамой в походе, но Беккет строго предупредил нас, что нельзя, решительно нельзя спать в футболках, в которых мы шли днем. Они, возможно, сейчас кажутся сухими, сказал он, но в них сохранились пот и влага, и, если не переоденемся в другую одежду, будем дрожать всю ночь.

Это был мой первый опыт переодевания в спальном мешке, и, скажем так, мои усталые мышцы не слишком ему обрадовались.

– Ты похожа на хорька, – сказала Уинди, светя на меня фонариком. – Хорька с конвульсиями.

– Вот так я себя и чувствую, – откликнулась я.

Уинди перекатилась на бок, чтобы полностью отдаться наблюдению за мной. Когда я наконец выпростала свою дневную одежду из спального мешка и бросила на рюкзак, она спросила:

– Так, значит, никаких книг, да?

– Сейчас вроде как жалею, – ответила я. – То, что я себе об этом походе нафантазировала, несколько…

– Далеко от реальности?

Я кивнула.

– Ага.

– Могу одолжить тебе мою, если хочешь, – предложила Уинди.

– Твой учебник?

– Просто захватывающе.

– Не сомневаюсь. – Хотя я очень сомневалась.

– Это для моего семинара позитивной психологии.

– Собираешься получить диплом по психологии?

Она кивнула.

– На самом деле два. По психологии и по социологии. – Тут она улыбнулась. – Я собираюсь стать психологом для животных.

Я даже поперхнулась.

– Что, правда?

– Ага, работать с собаками.

– А есть такая работа?

Уинди кивнула.

– И довольно прибыльная.

– У меня есть собака, – сказала я.

– Не говори, какая. – Она прищурилась. – У тебя кокер-спаниель.

– Нет.

Уинди как будто удивилась, что ошиблась.

– Лабрадудль? Смесь лабрадора и пуделя?

Я покачала головой.

– Обычно я очень хорошо умею считывать людей. – Она снова прищурилась. – Гаванский бишоп, – объявила она наконец. – Национальная собака Кубы.

– Нет.

– Сдаюсь.

– Такса, – сказала я. – Частично лысая, жесткошерстная такса. С ожирением. И ненавидит всех, включая меня.

Уинди нахмурилась:

– А по тебе и не скажешь, что у тебя сродство с таксами.

– А еще она любит кусать за ноги, – добавила я. – И сожрет практически что угодно. Туалетную бумагу, губки, предметы гигиены. Я возила ее к ветеринару, когда она глотала палочки от леденцов, заколки, точилки. У нее напрочь отсутствует чувство самосохранения. А еще у нее дерматит, – добавила я. – Хвост у нее совсем лысый, как у крысы. Она выглядит ужасно.

– Вот уж точно, – согласилась Уинди.

– Я натираю ей хвост мазью, а она ее слизывает, а от мази у нее понос. По всему моему коврику из морской травы. – Я покачала головой. – В доме уйма ковриков, а она выбирает морскую траву.

Я посветила фонариком на Уинди, лицо которой скривилось в сочувственной гримаске.

– Иногда у животных есть любимое место, куда они ходят тошниться.

– Она грызет мебель, коврики для мыши и электрические шнуры. Она ненавидит всех собак и всех людей. Она бросается или рычит на всех, кто заходит в мою квартиру, на всех, кто проходит мимо по коридору. Мне приходится выжидать, когда остальные люди и их животные улягутся спать, и только потом ее выгуливать. И круглые сутки надо оберегать лодыжки. Она невероятно злобная. Пиранья в собачьем обличье.

– Не слишком весело, – сказала Уинди.

– Я думала, взяв собаку, буду больше выходить. Ну знаешь, заходить к соседям, выгуливая по вечерам собаку. Ходить на собачью площадку. Подружусь с другими собачниками. А в действительности наоборот. Какая-то изоляция. Она настолько кровожадная, что мне приходится все время держать ее в квартире. А когда я ухожу куда-то, то чувствую себя виноватой.

Уинди сморщила носик.

– Та еще радость.

– Она превращает мою жизнь в ад, – сказала я. – Она – худшее домашнее животное на свете.

Уинди всмотрелась в мое лицо, и ее собственное расплылось в улыбке.

– Но уже слишком поздно.

– Верно, – согласилась я. Слишком поздно. Потому что я уже ее люблю.

Все еще улыбаясь, Уинди покачала головой:

– Правда, любовь – ужасная штука?

Мне не следовало бы продолжать в таком духе, но Уинди так хорошо умела слушать, задавала вопрос за вопросом, что меня просто прорвало. Как я стала одержима мыслью завести собаку и как на протяжении нескольких месяцев каждый вечер заходила на Petfinder.com, разглядывая фотографии собак из приютов, видео с ними, описания характеров. Мне хотелось кого-то пушистого и очаровательного, общительного и гипоаллергенного, и я до бесконечности перелистывала раздел с метисами пуделя. Догадки Уинди не слишком далеки от цели: я заносила в «закладки» бесчисленных лабрадудлей, кокапу, золотистых дудлей и шнудлей. Я составляла списки черт моей идеальной собаки и задавала в поисковик цвет, тип шерсти, характер, возраст и близость центра передержки к моей квартире. Я вплотную подошла к тому, чтобы взять несколько – сплошь светленьких и пушистых, с блестящими глазками и умильными мордашками.