Текст книги "Сокровище по имени няня"

Кэтрин СПЭНСЕР
СОКРОВИЩЕ ПО ИМЕНИ НЯНЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Такой день должен быть дождливым. И чтобы с деревьев падали капли. Тихо, непрерывно. Как всю долгую ночь – слезы. И небо должно быть траурно-серым. И океан – укутан туманом как саваном. Но нет. День стоял неприлично роскошный. Солнце сияло. И сад пламенел геранью и ранними розами.

Даже дом будто улыбался. Сиял арбузно-розовыми стенами и искрящимися филенками окон. Тянулись к ясному небу четыре элегантных трубы. Поблескивали белые крашеные карнизы. Сверкал на солнце медный молоток, заменявший дверной звонок. Угрожающая красота – такая, что глаза Николь наполнились слезами. И как теперь, заплаканной выйти из машины? Николь несколько раз моргнула.

Вдруг дверь широко распахнулась. На пороге появилась женщина средних лет. Она задержалась на верхней ступеньке, разговаривая с кем-то в доме. Сочувственно покачала головой и протянула руку, будто поглаживая кого-то невидимого по плечу.

Николь подумала: как раз так и должна выглядеть няня. Приятно полная, знающая свое дело, оптимистичная. Платье из ткани с набивным рисунком и белые мягкие туфли. В нынешнем возрасте Томми совсем не нужна женщина, по уши погрязшая в собственном несчастье.

Еще раз моргнув, Николь перевела взгляд на клумбу с темно-синими гортензиями, окруженными остролистыми маргаритками. «Будьте в два», – сказал по телефону голос. Было без пяти, когда она свернула на тихую дорогу, ведущую к кованым железным воротам. Именно такие и описывала женщина, которую она вчера встретила в доме Арлин. У нее еще есть минута. Может быть, две. Надо приготовиться к самому виртуозному спектаклю в жизни. Но разве дано человеку даже на минуту забыть о таком свежем горе? И как постоянно прятать его под маской невозмутимой деловитости?

Претендентка на место няни с большой белой корзиной на широком запястье спустилась по ступенькам. Проходя мимо машины Николь, она любезно кивнула.

Николь будет доброй и твердой. Ее заботами Томми научится любить зеленый горошек и шпинат и вовремя ложиться спать. А если заплачет, призывая папу и маму, она успокоит его в своих ласковых объятиях. Но этого мало. Только она, Николь, может по-настоящему понять его утрату. И только она может возместить ее.

Парадная дверь дома по-прежнему была открыта. Из нее вышла вторая женщина, старше и стройнее, и кивнула Николь с верхней ступеньки. Николь ответила на приветствие и быстро посмотрела в зеркало заднего вида. Слава Богу, краснота глаз после бессонной ночи в слезах исчезла. Нельзя выглядеть убитой горем.

– Должно быть, вы – та молодая леди, которая звонила утром? Мисс Беннет, правильно? – Женщина говорила с заметным английским акцентом. На ней было гладкое серое платье и накрахмаленный белый передник. – Хорошо, что вы приехали вовремя. Командор любит пунктуальность.

«Командор любит». Эти слова привели Николь в ужас. Мысленно возник образ стареющего военного с солдатской выправкой, помешанного на армейской дисциплине. А Томми всего четыре. Ох, несчастное дитя!

– Много претенденток на работу? – быстро спросила Николь, чтобы снова не расплакаться.

– Боюсь, всего трое, – покачала головой женщина. – Вы наша последняя надежда, если не появится неожиданно еще кто-нибудь. Такая трагическая утрата, бедный доктор Джим с женой в могиле. Командор Уорнер в отчаянии. Ведь он остался папой для их мальчика. – Она достала из кармана передника платок и вытерла набежавшие на глаза слезы.

«Не плачь, – беззвучно молила ее Николь, – или я тоже разрыдаюсь и не смогу остановиться».

– Я поняла так, что у командора Уорнера нет своих детей?

– Милостивый Боже, нет! – воскликнула женщина, взяв себя в руки. – Он даже не женат, несмотря на попытки некоторых особ. Больше того, для маленького Томми он обычно был дядей, который живет где-то далеко-далеко. И даже нельзя сказать, что командор ему дядя, скорее троюродный брат, но какое это имеет значение? Самое важное, что они нашли друг друга, и слава Богу. Иначе не представляю, как бы каждый из них пережил это ужасное время. Пойдемте сюда, дорогая. Командор побеседует с вами в библиотеке.

Ковер, ведущий от парадной двери в глубину дома, покрывал натертый пол из темного дерева. Женщина провела Николь по широкому сводчатому коридору, из которого видна была залитая светом гостиная. Напротив нее располагалась столовая, где точно на середине светлого ковра стоял обеденный стол и восемь стульев с высокими спинками. Интересно, Томми тоже здесь завтракает и обедает? Командор понимает, что четырехлетние дети часто выплевывают еду на пол?

– Командор, здесь мисс Беннет.

– Спасибо, Жанет. Пусть войдет. – Голос низкий, глубокий, бархатный. Такой мог бы быть у певца. Но у Николь сложилось впечатление, что тон до смешного властный и неприятный.

Женщина ободряюще улыбнулась и свернула в узкий коридор под лестницу. Там, наверно, было кухонное крыло.

«Не бросайте меня, – хотела крикнуть ей Николь. – Я не справлюсь одна!»

– Вы здесь, мисс Беннет? – На этот раз голос из библиотеки еле сдерживал нетерпение.

– Да, – еще стоя на пороге, выдохнула она.

– Тогда будьте так добры, предстаньте во плоти. Теперь в голосе звучала сталь. И без всякого

Бархата. Если она еще немного потопчется, беседа закончится, даже не начавшись. Взяв себя в руки, она вошла в библиотеку, моля Бога, чтобы ей удалось найти правильное сочетание компетентности и почтительности.

Мужчина встал из-за красивого, в георгианском стиле, стола и пожал ей руку. И выглядел он совсем не так, как она себе представляла. Лет тридцати с небольшим, высокий, широкоплечий, с потрясающими голубыми глазами и гранитным подбородком. Классический Голливудский Тип в самой привлекательной ипостаси.

– Как поживаете? Я Пирс Уорнер. – Пожатие короткое и твердое. – Садитесь, пожалуйста, мисс Беннет.

– Спасибо. – Она с испугом услышала свой голос.

Последний раз она так нервничала, когда пришла на заключительное собеседование в клинике. Тогда едва высохли чернила на ее дипломе медсестры, а она от страха уже не помнила, сколько у человека конечностей. Но это случилось шесть лет назад. И она полагала, что возраст неуверенности уже миновал.

Все шесть лет Николь ухаживала за больными детьми, утешала несчастных родителей. Много раз она ждала, что сердце не выдержит. Но все же ей удавалось сохранять самообладание. Почему же сейчас, в такой критический момент, сила воли изменила ей?

– Расскажите о себе, мисс Беннет, – приказал командор, внимательно разглядывая ее.

– Хорошо, – начала она, тайком вытирая мокрые ладони о юбку. – Здесь я недавно.

– Вы считаете, это имеет отношение к делу? – Темные брови выразили явное пренебрежение.

– Да.., ммм.., нет! – Она замолчала. – Я имела в виду.., что вы захотите поговорить с моими предыдущими работодателями. Но у меня хорошие рекомендации.

Она достала из соломенной сумки, лежавшей на коленях, плотный коричневый конверт с документами и протянула ему.

Он отодвинул его в сторону и сложил руки на столе. Она отметила, что ногти у него короткие и безукоризненно чистые.

– Я больше заинтересован, – он окинул ее всезамечающим взглядом, – услышать от вас, почему вы считаете, что именно вы – самая лучшая кандидатура на место няни для моего подопечного.

Николь в очередной раз набрала побольше воздуха и выдохнула, надеясь в конце концов произвести хорошее впечатление. Но опять сказала совсем не то, что хотела:

– Мне лучше сразу объяснить, что я никогда няней не работала.

– Ваше замечание представляется мне решительно неуместным. Почему же вы взяли на себя труд отнимать время у меня и у себя? – Он сощурился так, будто заметил на горизонте вражеский корабль.

– Потому что, – пустилась она наконец в плавание, надеясь, что вспомнит фразы, которые репетировала всю прошлую ночь, – у меня большой опыт работы с детьми, особенно с теми, которые пережили стресс. И я понимаю, что ваш подопечный… – она поперхнулась на этом холодном слове. Ведь они говорят о Томми. О ее племяннике. Теплом, живом ребенке, отчаянно нуждающемся в любви и нежности, которыми она так хочет окружить его.

– Продолжайте, мисс Беннет.

Видел ли он, как она стискивает руки под столом? Догадывается ли, что кожа онемела от холода, хотя на улице двадцать семь градусов тепла?

– Я понимаю, – снова начала она, отключив все мысли, кроме одной – убедить его, что она именно такая няня, какую он ищет, – что ваша семья недавно пережила ужасную трагедию. Ваш подопечный потерял обоих родителей. Разрешите мне высказать самое искреннее сочувствие.

Он наклонил голову в знак признательности. Этот жест мог бы показаться холодным и бесстрастным, если бы не дрогнувший вдруг подбородок.

– Я долго жила вдали от семьи, а сейчас переехала в Орегон, чтобы быть поближе к родственникам. – Она старалась говорить правду и при этом не раскрыть истинной причины. – И конечно, мне нужно зарабатывать на жизнь. Когда я услышала, что вы ищете няню на полный день, то подумала, что это как раз те обязанности, с которыми я справлюсь. Я медсестра детского отделения, командор Уорнер. Последние три года работала в отделении интенсивной терапии. Сестрам в таких отделениях приходится часто сталкиваться со смертью и учиться состраданию. Если у них это не получается, они быстро уходят. Я могу помочь вашему подопечному пережить трудное время и готова приступить к работе прямо сейчас.

– Сколько вам лет?

– Двадцать девять.

– Матери Томми недавно исполнилось двадцать восемь. – Он тихо, пробарабанил пальцами по столу, мрачно глядя в окно.

«Знаю, – могла бы сказать ему Николь. – Она на восемнадцать месяцев младше меня. У нее день рождения в феврале».

– По-моему, лучше, если за ним будет ухаживать женщина в чем-то близкая его матери, – проговорила Николь.

– Согласен. – Он подвинул к себе конверт из коричневой бумаги. – Вы понимаете, что вам придется жить здесь? Что у вас почти не будет свободного времени, чтобы проводить его с родственниками? Вы нужны мне здесь по крайней мере пять дней в неделю.

– Конечно. – Николь стала почти беззаботной. И едва удержалась, чтобы не сказать, что готова работать все семь дней в неделю.

– Вас ждет беспокойный сон. Том каждую ночь плачет и зовет мать.

Ох, родной мой! – подумала Николь. Как она хотела поскорее прижать его к себе. Сердце обливалось кровью при мысли об одиночестве малыша.

– Я медсестра. Для меня ночная работа привычна.

Пирс тихо что-то насвистывал. Потом снова посмотрел на нее.

– Женщина, первой пришедшая по объявлению сегодня утром, сама выглядела ребенком и явно не годилась на роль няни. Та, что явилась перед вами, последние одиннадцать лет служила в одной семье. Идеальный вариант. Но она может начать работать у меня только в конце месяца…

Николь почти не дышала, чувство победы заполнило ее. И будто для того, чтобы ускорить принятие решения, из глубины дома донесся детский плач.

– По-моему, я не смогу так долго ждать, – решил командор и показал пальцем на конверт. – Рекомендации… Наверно, мне надо их прочесть. Или это обычная трескотня?

– Решать вам.

– Правильно. – Он пожал плечами. – Не хотите, мисс Беннет, кофе или еще чего-нибудь?

– Я бы выпила холодной воды.

– По-моему, мы можем придумать кое-что получше. – Он улыбнулся, и неожиданные ямочки заиграли на щеках. – Я попрошу Жанет принести что-нибудь для вас в патио. – Он показал на открытые французские двери на другой стороне библиотеки.

У Николь перехватило дыхание от открывшегося вида. Расположенный над обрывом дом террасами спускался к берегу, к которому вели выложенные кирпичом дорожки. Извилистая лестница, такая же, как и возле парадной двери, спускалась к плавательному бассейну, устроенному в естественной выемке и скале. Клумбы опоясывали маленькую лужайку с подстриженной травой. Внизу бесконечный океан отражал безоблачное небо.

На дорожке, усаженной вьющимися растениями, появилась Жанет с нагруженным подносом.

– Чудесный вид, правда? – Она поставила поднос на столик под большим зонтом и подошла ближе к Николь. – Здесь покой окутывает человека до глубины души.

К Николь это не относилось. В ее сердце красота и покой только усиливали боль.

– Как прошла беседа? – Жанет наливала какую-то жидкость из запотевшего кувшина в высокий бокал на ножке.

– Трудно сказать. Надеюсь, что получу работу.

– Да, дорогая, замечу лишь, командор не стал бы оставлять в доме неподходящего человека. Если бы он решил, что напрасно тратит на вас время, вы были бы уже за дверью. Попробуйте лимонад. Натуральный. Из только что выжатого лимона.

– Спасибо.

– На тарелке бисквиты… Если захотите перекусить…

Завтрак остался далеким воспоминанием. Вчера она не обедала. Но мысль о еде вызвала у Николь тошноту. Из вежливости она отломила кусочек бисквита.

– По правде, мне хотелось бы увидеть мальчика. Вы не могли бы привести его?

Опять Николь сказала не то, что надо. Жанет отпрянула, будто услышала неприличное предложение.

– Ох, дорогая, это не мое дело! – воскликнула она. От потрясения ее акцент стал заметнее.

«Но мальчик – мой племянник. Мне необходимо его видеть, необходимо держать его на руках. Вдыхать запах его волос. Целовать нежную кожу на затылке. Мне необходимо знать, что он не чувствует себя одиноким и брошенным». Мысли вихрем неслись у Николь в голове.

– Надеюсь, хозяин быстро примет решение. – Жанет поправила верхнюю часть передника и вздохнула. – Признаюсь вам, у меня много работы. Приходится управлять домом и не спускать глаз с Томми. Он хороший мальчик, но, вы же знаете, в таком возрасте дети успокаиваются, только когда спят.

– Где он сейчас?

– Спит. Почти всегда в полдень он спит примерно полчаса. – Жанет сочувственно коснулась плеча Николь. – Уверена, что командор приведет его сюда и представит вам. Если ему понравится то, что скажут о вас.

– Скажут обо мне?

– Когда я принесла ему лимонад, он говорил по междугородному телефону. – Жанет, точно секретничая, наклонилась к Николь. – И я подслушала, как он упоминал ваше имя.

Командор пьет лимонад, усмехнулась Николь. Стакан рома больше подошел бы ему…

– Почему вы называете его «командор»?

– Это его чин. Вы не знали, что он моряк? А сейчас проектирует военные корабли. Из-за больной спины он не может продолжать военную службу. Он мечтал о морс еще в возрасте Томми. Ему не исполнилось и восьми, а он уже научился плавать на лодке с парусом. Каждую свободную минуту крутился на стоянке яхт, знал название каждой и сделал модели большинства из них. Когда вырос, пошел в морскую академию, и потом – слава на всем пути. Местный герой, можно сказать.

Жанет еще ближе наклонилась к Николь, будто то, что она говорила, было секретом, который открывают только избранным.

– Видели бы вы его медали. Он участвовал в войне в Персидском заливе, был ранен. На мостике произошел взрыв, и он спас одного из своих людей. И получил награду за храбрость, или как ее там называют.

– Почему бы вам еще не сообщить размер моих ботинок? – вмешался в разговор предмет восхищения Жанет. Пирс быстро вышел в патио, улыбаясь своей домоправительнице.

У него глаза голубее неба, отметила Николь. А улыбка просто ослепляет.

– Ох, командор! – воскликнула Жанет, покраснев, как девушка. – Я не слышала, как вы подошли.

– Сделаю выводы. – Став серьезным, он перевел взгляд на Николь. – Забирайте лимонад, и пойдем в дом, необходимо кое-что уточнить, мисс Беннет.

Он даже не сказал «пожалуйста» или «прошу вас». Привык отдавать приказы.

– Почему вы не сказали, что работали в клинике Мэйо? – спросил он, едва они сели.

– Вы считаете это относящимся к делу? – не удержалась она. Вопрос вырвался раньше, чем Николь успела подумать.

Его глаза сверкнули веселым изумлением.

– Если бы вы служили на флоте, я бы сделал вам замечание за несоблюдение субординации. Но в нынешней ситуации меня занимает другое. Что привлекает вас в подобной работе при вашей квалификации?

– Мне нужна перемена, – вздохнула она.

– Почему?

И снова зашевелилась боль, угрожая полностью затопить ее. Пытаясь выгадать время, Николь подошла к французским дверям и встала к нему спиной, чтобы он не заметил засверкавшие в глазах слезы.

– Любая медсестра, работавшая в реабилитационном отделении, скажет, что рано или поздно начинается профессиональное сгорание. – Николь старалась подавить дрожь в голосе. – Наверно, вы думаете, что мы привыкаем к смерти. Нет. Особенно когда это касается детей. Фактор стресса становится неизбежным. – Она помолчала. Ей нелегко давался обман. Как Николь хотелось набраться смелости и открыть ему правду! Но еще рано. Слишком велик риск. – Я почувствовала, что пора изменить обстановку.

– Ценю ваше отношение к работе, мисс Беннет, и сочувствую вам. Но для меня главное – благополучие моего подопечного. У меня появились сомнения. Способны ли вы облегчить его состояние, испытывая стресс?.. Сможете ли поддержать его?

– Если я чувствую необходимость в перемене работы, это еще не означает, что я перестала любить детей, возразила она, радуясь, что снова абсолютно честна. – Вы можете положиться на меня. Интересы вашего подопечного всегда будут важнее моих собственных.

– Я буду вам об этом напоминать.

Она осмелела и посмотрела на него с надеждой.

– Вы хотите сказать, что я принята?

– Не совсем. Прежде чем мы примем решение, вы должны встретиться с Томом.

– Это разумно, – согласилась она. – Нет смысла приходить к окончательному решению, пока мы не увидим, как у нас пойдут дела.

– Я приведу его. – Командор вложил в конверт рекомендации и протянул ей. – Вероятно, он будет с вами застенчив. За последнюю неделю мальчик видел много незнакомых людей и явно смущался. Но уверен, вы это учтете.

– Конечно.

Надо взять себя в руки. Командор заметит каждое фальшивое движение. Чего бы это ни стоило, она должна выглядеть спокойной и уверенной. Должна убедить его – лучшей няни для Томми не существует.

У нее огромный опыт – долгие годы работы в реанимации. В конце концов, Томми – здоровый мальчик, а не несчастная больная душа без будущего. И тут открылась дверь. Николь увидела на руках у командора малыша и забыла обо всем. Забыла успокоительные тренировки, свою ложь – все.

– Это Том, мисс Беннет.

Вместо того, чтобы сказать разумные слова, вроде «Привет, Том. Рада познакомиться», Николь прижала ко рту палец, чтобы унять дрожь, и запричитала:

– Ох! Я догадывалась, что он должен быть красивым. Но не представляла, что возможно такое совершенство!

– Посмотрим, что вы скажете после того, как он три дня кряду разбудит вас в пять утра, – сухо заметил командор, опуская Томми на пол.

Мальчик прижался к коленям дяди и разглядывал Николь широко раскрытыми глазами. Его лицо разрумянилось после сна, вспотевшие волосы легли на одну сторону. В руке он держал старенький детский плед, который волочился за ним по полу.

Ей так хотелось прижать к груди нежное тельце мальчика, но она не рискнула. Слезы слишком близко. Если она расплачется, то образ рассудительной, уверенной няни исчезнет как дым. Николь быстро отвернулась, не дав судороге исказить черты. Потом полезла в сумочку за платком и высморкалась.

– Простите, – проговорила она. – Захотелось чихнуть, но все прошло.

– Наверно, вы простудились?

– Нет, – поспешила она успокоить его. – Я здорова. – Она села на корточки и улыбнулась Томми. – Привет, солнышко. Я Николь.

– Привет, – ответил мальчик. Если бы заговорили ангелы, подумала она, их голоса звучали бы так же.

– У тебя очень симпатичный плед. Ты берешь его с собой в постель?

– Да, – подтвердил он, отпуская дядину ногу и делая шаг к Николь. – Это мое ди-ди.

– Это одеяло, Том, – мягко поправил его командор. – Большие мальчики не говорят как малыши. Пожми руку мисс Беннет.

Боже милостивый, этот мужчина умеет разговаривать с четырехлетними детьми так же, как она с орангутанами!

– Лучше покажи мне сад, – предложила Николь, понимая, что мальчику явно смущен и надо что-то предпринять. – Если дядя не возражает?.. – с опозданием взглянула она на командора.

– Пожалуй, – согласился он. – Это позволит вам лучше познакомиться. Иди, Том, покажи мисс Беннет сад.

– Хорошо, – оживился Томми. – Но не бассейн. Мне не разрешается ходить к бассейну одному. Это нарушение правил.

– Нет, не бассейн, – заверила его Николь. – Я лучше посмотрю цветы.

Мальчик с минуту подумал, потом подошел и взял ее за руку.

– У меня есть сад в доме, – охотно сообщил он. – Я сажаю семена и потом поливаю.

– Сам? – очарованная, воскликнула она.

– Да. И они растут большие, как дерево. – Он высоко поднял руку, лицо оживилось от волнения.

– Стоп, Том! – остановил его дядя. – Помнишь, что мы говорили о преувеличениях? Пожалуйста, ближе к фактам.

Проглотив возражения, которые так и вертелись на языке, Николь успокаивающе сжала руку Тома. Но это не утешило его.

– Я только поддразнивал, – пробормотал он. Оживление будто смыло, губы опасно дрожали. – Мама любит, когда я дразню ее. Я хочу к маме. Можно мне сейчас поехать домой?

– Он постоянно задает этот вопрос, – пробормотал командор. В голубых глазах вспыхнула паника. – Я не знаю, что отвечать.

– Поскольку вы так озабочены близостью к фактам, вероятно, вам лучше сказать правду, – предложила она и повернулась к племяннику. – Пока поживи здесь, солнышко. А потом, если захочешь, мы можем как-нибудь поехать и навестить твой дом.

– И там будет мама?

У Николь ком встал в горле.

– Нет, Томми. Но, наверно, мы найдем ее фотографию.

– Ох! – Он снова вцепился в плед. – И папину тоже?

– Да, дорогой.

Малыш наклонил набок голову и улыбнулся ей.

– Цветы красные, – сообщил он.

Николь была неописуемо рада, что мальчик переменил тему раньше, чем она разразилась очередным потоком слез.

– И желтые, и пурпурные. – Он потянул ее за руку. – И розовые, и черные, и малиновые.

– Черные? – переспросила она. Том вел ее к французским дверям и дальше в патио на солнце. – По-моему, я прежде не видела черных цветов. Покажи мне.

– Черных цветов нет, Том, – вмешался командор. – Нельзя говорить не правду.

Ох, ради Бога! Интересно, этот мужчина помнит детство, удивление перед миром, магия которого ограничивалась только воображением?

– Пурпурные, – послушно поправился Том. – Очень пурпурные. Я предпочитаю пурпурные цветы.

Ї Ты ПРЕДПОЧИТАЕШЬ? – засмеялась Николь.

– Он иногда употребляет взрослые слова, – объяснил командор. – Ему не имеет смысла возвращаться к детской болтовне, которую, должен признаться, нахожу раздражающей.

Конечно, подумала она. Вы бы предпочли, чтобы он сделал гигантский скачок из детства во взрослую жизнь, ничего не имея для такого перелета, кроме подушки.

– В его возрасте, командор, все дети так говорят. Его речь скорее изменится, если мы не будем делать из этого драму.

– Вероятно, вы правы.

– Я права, – заверила его Николь. – Поверьте мне. Я много занималась с четырехлетними детьми.

Он наклонил голову. Николь решила, что это жест согласия. Командор достал из кармана ключи и снял с кольца один из них.

– Я оставлю вас вдвоем, чтобы вы ближе познакомились. Если вы захотите пройти к берегу, имейте в виду, вам придется выйти за ворота, потом спуститься по ступенькам. Пожалуйста, когда вернетесь, проверьте, заперли ли вы ворота. Я не хочу, чтобы мальчик без надзора бегал к морю.

Он стоял в патио и минуты две смотрел им вслед. Потом раздался женский голос, серебристый, как колокольчик. Голос не принадлежал Жанет. Его звали по имени. Командор повернулся и вошел в дом. Николь услышала низкое гудение его ответа, а потом водопад женского смеха, рассыпавшегося в воздухе. Кто же эта посетительница? Его женщина?

Хорошо бы. Чем больше он будет занят другими делами, тем меньше будет вмешиваться в ее отношения с Томми. Она посмотрела на малыша, шагавшего рядом, и почувствовала, как сердце переполняется любовью. Блондин с голубыми глазами, как и его мать. Кожа мягкая и гладкая, щеки румяные, маленькие крепкие ножки слегка покрыты загаром.

Николь хотелось обнять его, прижать к себе, целовать и говорить, как она его любит. Но она сдержалась. Она знала о нем все, но он не знал о ней ничего.

Они вышли за ворота, встроенные в кирпичную стену на краю скалы. По другую сторону ворот сто восемьдесят восемь ступенек вели вниз, с обеих сторон они были огорожены потрескавшимися перилами из кедра.

Когда они спустились на берег, Томми высвободил руку и побежал по песку.

– Я позабочусь о нем, Арлин, – прошептала Николь, не отрывая от него глаз. – Нас с тобой жизнь ограбила. Двадцать пять лет мы, сестры, не знали друг друга. Но даю слово, твой сын никогда не забудет тебя. В моих руках твой малыш в безопасности.

Эта клятва стала священна для Николь.