Текст книги "Бездонные пещеры"

– Не знаю, – сказала она просто.

Он немного помолчал, глядя на их переплетенные руки.

– Ты… Ты не…

– Я не знаю, – сказала она. – Я боюсь… – Она не смогла заставить себя закончить фразу. Что-то поднялось из глубин ее души, стиснув железной рукой горло и снова наполнив глаза слезами.

– Изабо, когда тебя тогда поймали… когда тебя пытали, они… они тебя?..

Он тоже не смог договорить. Из глаз у нее хлынули слезы, но она ничего не ответила, отобрав у него руку.

– Пожалуй, я пойду помогу Мегэн, – сказала она, протискиваясь мимо него.

Он поймал ее руку.

– Изабо…

Она выдернула ее и бросилась прочь. Оставалась еще масса несделанного, и Изабо занялась этими делами. Время от времени горячий ураган эмоций грозил ошеломить ее, и тогда ей приходилось немного постоять на месте, глубоко дыша и обращаясь к своей ко, прежде чем она могла немного успокоиться. Она опять ощущала ту опасную ранимость, которая мучила ее в недели, последовавшие после ее Испытания Колдуньи, то ощущение, будто сломались какие-то преграды внутри нее, которые она предпочла бы оставить целыми. Клюрикон Бран слонялся вокруг нее, чувствуя ее расстройство, и Буба время от времени беспокойно ухала, задавая какой-нибудь вопрос. Она лишь растерянно улыбалась, пытаясь заверить их, что у нее все в порядке. На резкий вопрос Мегэн она ответила просто:

– Это все эта война, этот морской огонь. Та ужасная гибель.

Хранительница Ключа кивнула.

– Да, ведьмам еще труднее защититься от этого, чем обычным людям, ведь мы не только видим физическую агонию, но и ощущаем нематериальные эманации. Мне самой пришлось нелегко, а ведь я уже привыкла ко всему за четыреста тридцать пять лет.

Изабо никогда раньше не видела настоящей войны. Она бежала, покинув двор Лахлана вместе с Бронвин, еще до того, как разгорелась война с Яркими Солдатами, и все те долгие годы, которые понадобились, чтобы победить их, провела в горах. Замечание Мегэн показалось ей очень точным.

Ибо этой войне, получившей название Четвертая Фэйргийская Война, предстояло стать той долгой и изнуряющей войной, которой все страшились. Она тянулась всю зиму. Фэйрги защищали Остров Богов с отчаянным мужеством фанатиков. Флоту Ри никогда не удавалось подойти на расстояние выстрела к старому вулкану, несмотря на все пушки, баллисты и бочонки с морским огнем. Стычка следовала за стычкой, и огню, крови, разрушениям и горю не было конца. Изабо вместе с целителями перевязывала раненых и отправляла солдат получать все новые и новые раны. Томас Целитель исхудал до прозрачности, отдавая всю энергию жизни, роста и детства на исцеление одного растерзанного тела за другим.

Серые Плащи сосредоточились на том, чтобы удерживать берег. Их люди заняли старые форты, построенные на каждом крупном мысе, и большинство главных городов-крепостей, защищающих безопасные бухты. Хотя все эти города были покинуты много лет назад, новость о том, что Мак-Синн вернулся, хотя и медленно, но все же распространялась по внутренним районам, куда бежали многие жители. Постепенно люди начали возвращаться, подогреваемые застарелой ненавистью, чтобы помочь выгнать фэйргов. Тех из них, которые обосновались в старых городах, вытеснили обратно в море, а в каждую пещеру и каждый подземный ход в скалах были посланы отряды с горящими факелами. Но каждая, даже самая маленькая, победа давалась с огромным трудом, а маленьким поражениям не было числа.

Лахлан проводил большую часть времени на «Королевском Олене» в постоянных атаках на фэйргов, и Дайд плавал вместе с ним. Если Изабо когда-то и удавалось увидеть его, оба были усталыми, встревоженными и поглощенными каждый своими заботами.

Наступил и остался позади седьмой день рождения Бронвин, потом Самайн, самая темная ночь года. Никто уже и не помнил, что можно быть в тепле, сытым и свободным от липкого страха. Солнечный свет превратился в смутное воспоминание детских лет. Несмотря на все усилия ведьм, берег постоянно трепали бури. Корабельный налог Лахлана постепенно разбивался о скалы, мешки с зерном плесневели, а детей невозможно было содержать в чистоте и сухости. Болезни косили всех без разбора, а лекарств оставалось все меньше. У Оуэна несколько дней держалась такая высокая температура, что Изабо думала, что он не выживет. Томаса поспешно отозвали домой, чтобы он мог вылечить его, а тем временем семнадцать солдат умерло от дизентерии в Замке Запустения, форте, построенном на мысе на дальней стороне залива, где Мак-Рурах стоял лагерем со своими людьми и своей строптивой дочерью.

Часто бури бушевали так долго, что никто из солдат даже и не пытался покинуть Замок Забвения. В такой ветер было слишком опасно выходить в море, слишком холодно гулять на воздухе, слишком трудно поднимать боевой дух для еще одного безрезультатного нападения. Фэйрги отошли в Бездонные Пещеры, и Майя дразнила своих тюремщиков описаниями их теплых пещер, горячих дымящихся озер и толстых тюленьих шкур. Фэйргийка не страдала от пронизывающего холода. Она могла плавать в море среди льдин и оставаться в живых.

К середине зимы ведьмы оставили попытки обуздать погоду. Начинающийся шторм превратился в яростную бурю. Постоянный рев ветра взметал волны на такую высоту, что они накрыли бы «Королевский Олень» со всеми его мачтами, если бы у Лахлана хватило безрассудства вывести его из ненадежного укрытия бухты. Постоянно сверкали молнии, точно толстые, пульсирующие жидким огнем вены. Гром отзывался от стен Замка Забвения зловещей симфонией ударов и раскатов. Снег возвел над старыми стенами новые. Почти неделю никто не мог пробиться к ним, и никто не мог связаться с ведьмами в других фортах из-за статических помех в небесах. Они были осаждены, отрезаны от жизни, заперты в этом замке неистовой бурей.

День зимнего солнцестояния они провели, сбившись в кучу и пытаясь сохранить остатки тепла. Потом настал Хогманай с его бесповоротным и окончательным отделением одного года от другого. Они не могли не вспоминать прошлые года и не беспокоиться о наступающем. Они не могли не чувствовать острого сожаления.

Стоял лютый холод. Ветер завывал, точно баньши. Снежная тьма подступала к стенам разрушенного замка. Несмотря на все усилия Изабо, огонь мигал и трещал, давая больше дыма, чем тепла. Близнецы жалобно плакали. Изабо укачивала Ольвинну, прижимая ее к плечу, похлопывая ее непослушной окоченевшей рукой и бормоча:

– Шшш, моя пчелка, шшш, моя пчелка.

Слова давно уже утратили всякий смысл.

– Вот я и вернулся в Брайд ко дню рождения, – пробурчал Доннкан.

– Ничего, малыш, – сказала Изабо. – Разве тебе бы больше хотелось быть в Брайде одному, чем здесь с мамой и дайаденом?

–  Да! – непокорно заявил Доннкан. – Кому бы вообще захотелось здесь быть? Почему мы пытаемся отбить это ужасное место? Давайте попросим фэйргов забрать его у нас и поедем домой.

Изабо ничего не сказала. Она готова была согласиться с каждым словом. И, судя по выражением лиц всех остальных, кто собрался в выстывающей маленькой комнатке, не она одна.

– И потом, – сердито сказал Доннкан, – мама и дайаден все равно не здесь. Они застряли в том ужасном замке, и в такую метель ни за что не смогут вернуться. А они обещали, что вернутся к моему дню рождения!

– Они проберутся сюда, если смогут, дорогой, – сказала Изабо, но Доннкан бросился на свою импровизированную кровать, отвернувшись к стене. Бронвин зарылась в одеяла рядом с ним, положив руку ему на плечо. Изабо тяжело вздохнула. Лахлан и его свита были в Замке Запустения уже две недели, и она не верила, что они смогут вернуться назад. Буран был слишком свирепым.

– Что ж, нет никаких сомнений в том, что эта их жрица-ведьма обладает Талантом управлять погодой, – сказала Мегэн, сидевшая почти у самого огня. – Этот проклятый ветер воет уже два месяца, и у нас не было ни единого дня покоя.

– Мак-Синн говорит, что зимой бывает такой ветер, – сказала Изабо.

– Да, может, это и так, – раздраженно ответила Мегэн. – Но я не поверю, что он дует вот так, днем и ночью, каждый божий день. Это неестественно, а если бы и было естественно, то никто в здравом уме не поселился бы здесь, даже Мак-Синн.

– Разве ты не можешь ничего сделать? – пронзительным от раздражения голосом спросила Изабо.

– Думаешь, если бы могла, то не сделала бы? – огрызнулась Мегэн. – Я же не погодная ведьма!

– Но есть же Лодестар! Неужели ты не можешь помочь Лахлану поднять Лодестар и остановить непогоду? – Изабо чуть не плакала. Постоянный вой ветра мог вывести из терпения кого угодно, в особенности когда ему сопутствовали постоянные капризы двух голодных и замерзших трехлеток.

Мегэн вздохнула.

– Теперь Лодестар Лахлана, и только он может поднять его, Бо. Тебе бы следовало это знать. Кроме того, погодой всегда трудно управлять. Это взаимодействие воздуха, воды, огня и земли, и если ведьма хочет воздействовать на погоду, она должна быть сильной во всех этих стихиях, и в стихии духа тоже. А такую бурю, как эту, вообще практически невозможно контролировать. Когда она достигает такой силы, самое лучшее, что можно с ней сделать, это просто позволить ей пройти. – Она закуталась в свой плед, поднеся скрюченные узловатые пальцы к еле тлеющим углям. – По крайней мере, можно радоваться, что фэйрги точно так же страдают от непогоды, как и мы.

Майя злорадно улыбнулась, и Мегэн сказала:

– Одно слово, Колдунья, и я испепелю тебя на месте. Я не преувеличиваю!

Майя успокаивающе подняла руки, потом сделала вид, что заперла рот и выкинула ключ. Бронвин хихикнула.

Доведенная до предела, Изабо резко встала и вышла из комнаты, закутавшись в свой плед, который не слишком спасал от пронизывающего ледяного ветра.

Во дворе под импровизированным навесом, наспех сколоченным солдатами, сбилось в кучу стадо коз и овец. Сугробы доставали им до холок, и все овцы были так густо облеплены снегом, что казалось, будто на них надета еще одна шкура, более белая и тяжелая, чем их собственная.

Изабо погладила их по их стоическим печальным мордам и вгляделась в обжигающий ветер. Зима в Карриге походила на зиму на Хребте Мира. Она была такой же беспощадной.

– Хочу домой, – сказала она Бубе. Домой-ух…

Сверкнула внезапная вспышка, и на ее серебристом фоне четко вырисовался черный силуэт разрушенного замка. До Изабо донеслась музыка, электрическое покалывание, похожее на разряд молнии, которое на самом деле было результатом какого-то мощного магического действия. Она распрямилась, волосы у нее на голове встали дыбом. И сияние затопит землю…

То, что озарило небо от горизонта до горизонта, не было молнией. Эта была вспышка Лодестара. Она услышала, как ветер внезапно улегся, услышала тишину, звенящую, точно удар гонга. Снежинки медленно опали на землю, но новых за ними не последовало. Из конюшен донеслось ржание лошадей, овцы беспокойно кружили в своем загоне, жалобно блея. Сердце у Изабо колотилось, замерзшие губы растянулись в непривычной улыбке. После всего этого времени, после борьбы, смертей и ужаса, Лахлан наконец зажег Лодестар – и не для того, чтобы выиграть битву, не для того, чтобы одержать победу над врагом, а для того, чтобы выполнить обещание, данное маленькому сыну.

Слезы замерзали у нее на щеках. Она пробралась через занесенный снегом двор, поднялась по лестнице и перебралась через огромные сугробы к воротам замка. Она была не единственной. Все в замке слышали эту ликующую музыку, видели поток света. Они поспешили к воротам замка, загоревшись надеждой. Подошла Мегэн, тяжело опираясь на свой резной посох, с Гита на плече. Доннкан и Бронвин подскакивали от нетерпения, наперебой забрасывая ее вопросами, а няня Мора крепко держала за руки Оуэна и Ольвинну. Томас прислонился к стене, и его лицо впервые за несколько недель окрасилось румянцем, а Джоанна Милосердная хлопотала вокруг него с теплой шубой и кружкой горячего молока. Все солдаты, здоровые и раненые, столпились рядом с ней вместе с целителями, слугами и ведьмами.

– Сам скоро будет здесь, – говорили они друг другу. – И буран прекратился. Хорошее предзнаменование для нового года!

Стражники распахнули дверцу, прорезанную в массивной створке замковых ворот. Луна заливала бледным светом заснеженный пейзаж, а темное небо, точно маргаритки на лугу, усеивали звезды. Вокруг стояла немыслимая тишина. Вдалеке еще виднелись облака, закрывающие горизонт, но над Замком Забвения все было спокойно.

Во дворе развели костер, поскольку никто не хотел возвращаться обратно в темные душные комнаты. Они кутались в шубы, по самые носы заворачиваясь в пледы и притопывая ногами, чтобы не замерзнуть, но упрямо высматривали Ри и его свиту.

– Я знал, что они придут! – радостно сказал Доннкан. – Дайаден обещал!

Внезапно один из стражников воскликнул:

– Смотрите! Они идут.

По скале вилась дрожащая цепочка оранжевых огней. Толпа приветственно завопила. Колеблющиеся огоньки становились все ближе, и наконец они увидели процессию, поднимающуюся по крутой дороге к замку. Возглавлял ее Лахлан, верхом на своем вороном жеребце, а по правую руку от него ехала Изолт на серой кобылке. Дайд и Дункан Железный Кулак ехали вслед за ними, а позади скакали офицеры. Замыкали шествие вьючные лошади, шатающиеся под тяжелой поклажей и утопающие в снегу по самые холки.

Перед замковыми воротами Лахлан спешился. Он поднял руку, остановив уже готовую хлынуть ему навстречу толпу. Его иссиня-черные крылья и волосы серебрил снег.

– Уже наступила полночь? – осведомился он.

– Нет еще, – крикнула Мегэн. – Осталось совсем немного.

– Нужно подождать, когда пробьют часы, – ответил он, широко улыбаясь. – До полуночи порог переходить нельзя!

Раздался хохот. Все оценили шутку. Первый человек, пересекавший порог дома после полуночи новогодней ночи, определял, каким будет для этого дома новый год. Считалось очень плохим знаком, если Первой Ногой становился кто-нибудь старый, уродливый или обладающий еще какими-нибудь недостатками, и, наоборот, кто-то сильный, крепкий и красивый приносил удачу. К этой традиции все относились с таким суеверием, что Первую Ногу обычно назначали, просто для того, чтобы быть точно уверенными, и он переходил из одного дома в другой, принося подарки, чтобы обеспечить год процветания, здоровья и счастья.

– Значит, Первая Нога – вы, Ваше Высочество? – выкрикнул кто-то из толпы.

Лахлан поднял зеленую ветку, сломанную на одной из сосен по пути.

– А есть кто-то лучший?

Раздались одобрительные возгласы. Толпу охватило праздничное настроение, составлявшее разительный контраст с тем унынием, которое царило в замке всего несколько часов назад. Потом Мегэн сказала:

– Я чувствую поворот времен. Уже полночь!

– Тогда пойдемте скорее в дом, пока мы все не окоченели! – воскликнул Лахлан. Он церемонно спешился, взяв из рук Диллона охапку свертков, и приблизился к замковым воротам, глубоко увязая в снегу. Толпа притихла. Он прошел в дверь и бросил смолистую ветку в огонь. Вспыхнуло ароматное пламя, и сосновые иглы съежились, превращаясь в извивающиеся нити белого огня.

Лахлан улыбнулся, и его усталое лицо озарило торжество.

– Что ж, мы справились с этим, – сказал он, – хотя, честно говоря, я не думал, что нам это удастся! Как вы?

Подбежавший Доннкан крепко обнял его, и Изолт вместе с остальными усталыми путешественниками прошли через ворота. Диллон вел вороного жеребца Ри в поводу. Они тяжело спешились и подошли к огню, чтобы обогреться, а Лахлан передал свои свертки управляющему.

– Вот, хлеб для изобилия, довольно черствый, боюсь, но все же лучше, чем ничего, и соль на удачу, и виски, чтобы разогреть кровь. И, вы не поверите, яйца и мед! Мы сможем сделать себе Горячую Пинту, как и полагается на Хогманай!

– Ты зажег Лодестар и укротил буран, – сказала Мегэн, держа его за локоть двумя руками. – Ох, Лахлан, я так рада и так горжусь тобой! Ты совершил могущественное колдовство.

Лахлан кивнул, не удержавшись от довольной и гордой улыбки.

– Да, и на этот раз самостоятельно. Я был полон решимости вернуться сюда на Хогманай и день рождения Доннкана. Все считали, что мы не в своем уме, раз решились пуститься в путь в такую непогоду, и это действительно так и было. Снег доходил мне до подбородка, а ветер был таким сильным, что поднимал лошадей и швырял их со скал. Мы все уже чуть было не попрощались с жизнью.

– Но чем яростнее дул ветер, тем больше я сердился и тем сильнее становилась моя решимость, так что в конце концов я схватил Лодестар и велел вьюге утихнуть. Я удивился больше всех, когда Лодестар вдруг ожил! Это было как удар молнии. Клянусь, что все волосы у меня на голове встали дыбом, а пальцы задымились! – рассмеялся Лахлан. Его топазово-золотые глаза возбужденно сверкали, смуглое лицо сияло. – А потом мы просто пробрались сквозь сугробы, и вот мы здесь, как и обещали. – Он прижал к себе Доннкана, и кудрявая золотистая голова уткнулась ему в плечо, а золотые и черные перья перемешались. – Но вот что я вам скажу, мне сейчас не помешало бы выпить стаканчик! Я чувствую себя так, будто поднялся на Хребет Мира!

Улыбаясь, Изабо налила ему виски, и он одним глотком осушил кружку и снова протянул ее ей. Она налила ему еще и двинулась через толпу, наливая одну кружку за другой и раздавая их усталым путешественникам. Кто-то подвесил над костром большой котел, и по двору поплыл пряный запах Горячей Пинты. Она увидела, как Дайд склонился над огнем, помешивая кипящую жидкость, и внезапно почувствовала, как у нее екнуло сердце. Он повернул голову и, увидев ее, устало улыбнулся. Изабо подошла к нему, держа в руках кружку с виски.

Она молча предложила ему выпить, но он покачал головой.

– Нет, я лучше Горячей Пинты. Вот что нужно, чтобы обогреть замерзшее сердце.

Она почувствовала, что краснеет. Он налил горячего пряного эля в кружку и протянул ей. Она взяла ее одетой в перчатку рукой, и он налил и себе, потом легонько коснулся своей кружкой ее.

– Счастливого Хогманая! Любви тебе и мира.

– Счастливого Хогманая! – эхом отозвалась она и сделала глоток. Их глаза встретились. Холодный воздух между ними, казалось, заискрился. Выражение его лица изменилась, и он придвинулся к ней.

– Как ты, моя милая Бо?

– Замерзла, оголодала и хочу домой, – ответила она, силясь улыбнуться. – Надоела уже эта война.

Он кивнул, потом улыбнулся ей, блестя черными глазами.

– Ну, с тоской по дому я сделать ничего не могу, а вот что касается голода… – Он вытащил из кармана расплющенный пакетик и, торжественно взмахнув малиновой шапочкой, вручил его ей. – Хлеб и самый лучший козий сыр во всем Карриге, и еще немножечко айвового джема, благодаря щедрости Замка Запустения. У Мак-Синна дела с провизией обстоят куда лучше, чем у нас, ведь они расположены через бухту от Шантана.

Изабо проворно развернула пакетик. Хлеб был черствым, но сыр оказался мягким и терпким, а джем сладким. Она жадно набросилась на еду, запив сухой хлеб пряным элем.

Дайд наблюдал за ней, потягивая свою Горячую Пинту. Расправившись с едой, Изабо лучезарно улыбнулась.

– Спасибо. Поразительно, насколько лучше я себя почувствовала после того, как перекусила.

Он взял у нее кружку и поставил ее, взяв ее за руки и растирая их.

– Кажется, ты что-то говорила насчет того, что замерзла. Я мог бы помочь этому горю, – прошептал он и привлек ее к себе. Она с готовностью спряталась в тепло его тяжелого плаща, и он обнял ее. Сквозь его одежду она ощущала, как сильно колотится его сердце, и чувствовала запах его пота. Она уткнулась головой ему в грудь и закрыла глаза.

Руки Дайда медленно скользнули под ее плед, взяв ее за талию.

– Ты скучала по мне?

Изабо кивнула, не раскрывая глаз. Он поцеловал ее в лоб.

– Я тоже скучал по тебе, моя Бо.

Она взглянула на него, сказав с тревогой:

– У тебя усталый вид. Как ты там был?

– Бегал, как платяная вошь, – сказал он сардонически. – Последние несколько недель мы вели тяжелые бои. Ты знаешь, что они напали на Киннейрд под прикрытием вьюги?

Изабо испуганно вскрикнула. Киннейрд был самым крупным городом на берегу залива, построенный между Замком Забвения и Замком Запустения. Географически он находился в самой близкой от Острова Богов точке, отделенной от островка лишь узким проливом. Когда-то это был один из богатейших городов Эйлианана, но после вторжения фэйргов обезлюдел. Лахлан превратил его в одну из основных крепостей Серых Плащей, расквартировав там множество своих солдат и кораблей.

Дайд ответил на невысказанный вопрос, который светился в ее глазах.

– Ничего хорошего, Бо. Мы потеряли почти триста человек, а их ужасные морские змеи разнесли наши укрепления. Нам пришлось отступить. Теперь наши силы расколоты. Мы еще удерживаем мысы, но берег уже нет.

Изабо поникла, слезы катились у нее из глаз.

– Эта война еще нескоро закончится, да?

– Да. И если пророчество Йорга правда, то нам придется отступить вглубь материка до подъема кометы. У нас осталось всего несколько недель, чтобы нанести им смертельный удар, иначе нам повезет, если удастся убраться отсюда живыми.

– И уже столько убитых, – прошептала Изабо. – И за что? За что?

Дайд обхватил ее лицо ладонями, и ей пришлось поднять на него глаза. Он вытер слезы с ее щек.

– Не забывай, сегодня мой хозяин поднял Лодестар и унял вьюгу. Мы еще не побеждены, моя Бо.

У нее перехватило дыхание. Отблески огня играли на его лице, мерцая в глубоких, как ночь, глазах. Озорное веселье исчезло с его лица. Оно было суровым и решительным, но в то же время таким уязвимым, что у нее больно защемило сердце. Какой-то миг они смотрели друг на друга, потом он склонил свою темную голову и поцеловал ее.

Их губы сошлись, точно две части одной головоломки. Его руки снова скользнули под ее плед, гладя ее спину, лаская изгиб ее талии. Его рука опустилась ниже, но обнаружила лишь тяжелую ткань ее платья. Он прижал ее к себе, другой рукой сжав ее локоть и слегка задев грудь. Несмотря на разделяющие их слои одежды, его прикосновение было как ожог. Изабо тихонько ахнула. Она поднялась на цыпочки, пытаясь стать еще ближе к нему, и поцелуй мгновенно стал более страстным и неистовым. Она чувствовала, как колотится его сердце. Когда он оторвался от ее губ, Изабо инстинктивно потянулась за ним, пытаясь подняться еще выше. Он взял ее за талию и отстранил от себя. Его глаза были полуприкрыты, он тяжело дышал.

– Бо… – выговорил он наконец. – Моя милая Бо.

Ее дыхание немного успокоилось. Она чуть отступила от него. Ноги у нее подкашивались. На эти несколько секунд она совершенно отключилась от окружавшего их мира. Остались лишь одни ощущения. Теперь мир обрушился обратно на нее: обжигающий холод ночного воздуха, догорающий огонь костра, начавшие неметь ступни. Вокруг осталось всего несколько человек, весело болтающих и пьющих. Остальные вернулись внутрь. Казалось, никто не заметил Дайда и Изабо, уединившихся в тени арки, но Изабо покраснела от смущения. Она отошла от него, испытывая ощущение утраты от разделявшей их холодной темноты.

– Ты замерзла, – сказал Дайд. – Ради Эйя, пойдем скорей в дом!

Изабо кивнула, чувствуя наплыв знакомой нерешительности. Он наклонился, поднял их кружки и разлил по ним остатки Горячей Пинты.

– Вот, грейся, – сказал он с улыбкой, обвив ее талию рукой. – Пойдем в дом.

Вместе они ушли со двора внутрь. Серые Плащи заняли большую часть уцелевшего крыла разрушенного замка, причем большинство из них расположилось в одном небольшом зале. Женщины устроились в двух или трех маленьких комнатках с одной стороны, а Ри со своей свитой ночевал в меньшем зале в дальнем конце. Обычно Изабо спала в небольшой передней рядом с их комнатой, разделяя постель с Майей и Бронвин, а иногда и с маленькой Ольвинной тоже.

Длинный зал, в котором спали солдаты, уже утих, и большинство мирно спало, завернувшись в свои одеяла. В центре комнаты догорал костер, и в воздухе стоял запах дыма. Дайд повел Изабо через длинные ряды спящих, крепко держа ее за руку. Они вошли в одну из небольших комнаток, где спали офицеры Ри. Здесь был камин, и дым уже не ел Изабо глаза. Она увидела темные силуэты спящих офицеров и попыталась выдернуть руку. Дайд ободряюще улыбнулся ей, сверкнув белыми зубами.

– Посиди со мной немножко, выпей свою Горячую Пинту и обогрейся, – прошептал он. – Мы не можем разговаривать в твоей комнате, там же Колдунья, и дети тоже.

Она позволила Дайду повести ее дальше. Он споткнулся об одного из спящих, вполголоса извинился, бросив сверкающий взгляд на Изабо, подом подвел ее к вороху мехов и одеял в углу. Она села, обняв колени, а он укутал ее в одеяло и сел рядом, прислонившись спиной к стене. Изабо сделала глоток теплого эля и почувствовала, что начинает расслабляться.

– Где сегодня твоя совушка? – спросил он со смешком в голосе.

– Улетела на охоту, – ответила она, не зная, то ли смеяться, то ли смущаться. – Она склевала всех пауков в этом забытом Эйя замке, а когда вьюга закончилась, полетела в лес, поискать личинок.

– Значит, можно не бояться, что меня клюнут, если я попытаюсь снова поцеловать тебя?

– На этот раз можно не бояться, – ответила она, чувствуя, что ее сердце снова забилось быстрее. В темноте его лица было почти не видно, но она ощущала его близость и чувствовала его теплый запах.

Он чуть придвинулся к ней.

– Это замечательно, – сказал он и поцеловал ее, так быстро и внезапно, что застал ее совершенно врасплох. Пульс у нее бешено заколотился. Где-то глубоко внутри она ощутила резкую судорогу желания. Она прильнула к нему как к единственному ориентиру в сорвавшемся с места и закружившемся мире. Его рука ласкала ее затылок, поддерживая ее, а другая скользнула от горла к груди. Ее сосок почувствовал прикосновение его пальца сквозь все слои одежды и затвердел, поднимаясь ему навстречу. Она отстранилась от него, хрипло дыша.

Они с Дайдом почему-то лежали рядом на одеялах, ее голова покоилась на его руке, его тело прикрывало ее. Было очень темно. Она не видела его лица, но чувствовала, как быстро вздымается и опадает его грудь, ощущала напряжение в его теле.

Он вздохнул и положил голову рядом с ее головой, всего в нескольких дюймах. Одной рукой он играл с ее волосами, но за исключением этого, больше никак ее не касался. Через миг она расслабилась, повернувшись к нему лицом.

– Прости, – прошептала она. – Просто я не могу…

– Ты же знаешь, что я всегда мечтал о тебе, Бо, – выговорил наконец Дайд. Он не смотрел на нее, а слова давались ему с явным трудом. – С тех самых пор… думаю, что с тех пор, когда мы еще были детьми, с того раза, как мы встретились в Кариле.

Изабо удивленно покачала головой.

– Откуда мне было знать? – спросила она с каким-то возмущением. – А ты флиртовал с каждой хорошенькой девушкой, которую видел!

Она увидела, как он улыбнулся.

– А ты ревновала?

– Ты что, делал это специально?

– Ну разумеется. – В его голосе звене смех. – Ну, в основном.

Она тоже улыбнулась, хотя и ощутила легкий укол ревности. Он придвинутся чуть ближе.

– А что я должен был делать? – спросил он с притворным отчаянием. – Ты большую часть времени и не смотрела на меня. Что оставалось бедному циркачу?

– Я на тебя не смотрела? Неправда!

– Нет, правда, – сказал он. – Я делал все, что мог, чтобы привлечь твое внимание, а ты только и знала, что бранить меня и командовать мной. И постоянно куда-то исчезала. Я не могу сосчитать, сколько раз это было!

– Всего один или два, – сказала Изабо, – и каждый раз у меня не было другого выбора.

Он кивнул.

– Да, я знаю, – ответил он, и его голос стал совершенно серьезным. – Я твердил себе, что время еще не пришло. Когда придет время, думал я, Пряхи переплетут наши нити.

Они молча лежали в темноте, всего в нескольких дюймах друг от друга. Изабо ощутила, как внутри у нее все знакомо сжалось от охватившего ее смятения. Он накручивал ее локон на палец, но ничего не говорил.

Через миг она выдавила:

– Но я… я не знаю…

Повисло долгое молчание, потом он сказал спокойно, все так же играя с ее волосами:

– Чего, Бо?

– Я не знаю, могу ли… – Она замялась, пытаясь разобраться в путанице мыслей. Потом выпалила, удивив саму себя, – Ты знаешь, что у меня не может быть детей? – Его пальцы все так же продолжали крутить ее локон. – Йорг так сказал, он заглядывал в мое будущее. Он сказал: «Я вижу тебя с множеством лиц и во множестве масок; ты будешь единственной, кто сможет скрыться в толпе. Хотя у тебя не будет дома и ты не будешь знать отдыха, все горы и долины станут твоим домом; хотя ты никогда не станешь матерью, тебе суждено будет вырастить дитя, которое когда-то будет править страной».

Ее голос изменился, стал более низким и прерывистым.

– Видишь? У меня никогда не будет ни дома, ни отдыха, и у меня никогда не будет детей. Когда пророчества Йорга не сбывались? Мегэн говорит, что ведьмы часто оказываются бесплодными. Это как-то связано с Единой Силой. – Слова сбивались в одну кучу, перепрыгивая друг через друга. – И потому, что ведьмы редко выходят замуж…

Дайд ничего не сказал, хотя его пальцы оставили ее волосы и легонько водили круги по ее шее.

– А я же теперь ведьма, колдунья. Я поклялась посвятить себя Шабашу.

– И что? – спросил он. – Ты поклялась посвятить себя одному хозяину, а я другому. Как это может помешать нам любить друг друга?

Медленные круговые движения его пальцев по ее коже успокаивали ее. Она протянула руку и сжала его запястье.

– Это означает, что я не обычная девушка, с которой ты можешь прыгнуть через костер и строить свою жизнь.

Он повернул руку, и их пальцы сомкнулись.

– Мне не нужна ни обычная девушка, ни обычная жизнь. Ты все это уже говорила раньше, Бо, это никак не меняет мои чувства к тебе.

Он немного помолчал и снова придвинулся к ней. Ее пульс мгновенно бешено заколотился снова. Он очень нежно поцеловал уголок ее рта, губы, подбородок.

– Вопрос в том… каковы твои чувства ко мне?

Его губы скользнули к жилке, пульсирующей в ложбинке между ее ключицами. Одна рука быстро и со знанием дела принялась развязывать шнурки у нее на корсаже. Губы опустились вслед за рукой. Изабо снова почувствовала приступ острого желания, и вместе с ним еще более сильный страх. Он почувствовал ее движение и слегка отстранился, хотя его рука все еще лежала на ее солнечном сплетении, там, где должно было быть средоточие ее ко.

Я не причиню тебе боли, Бо, – сказал он ласково. – Почему ты боишься меня?

Она ничего не сказала. Все ее тело было очень неподвижным и очень напряженным.

– Кто-то уже причинил тебе боль, моя Бо? – спросил он ласково. Она напряженно кивнула. – Оул? – Она снова кивнула, и он поцеловал ее, гладя по спутанным рыжим волосам. Она чувствовала, как дрожит его рука у нее на груди. – Как?.. Что они?.. – Он не смог договорить. Она отодвинулась, снова ощутив прилив стыда и отвращения. Он удержал ее, убрав со лба упавшую прядь. Мало-помалу нежность его прикосновения успокоила ее. – Они тебя?..