Текст книги "Императрица семи холмов"

Глава 9

Викс

Следующее утро выдалось ясным и словно омытым ночным дождем. С первыми лучами солнца мы сели на своих лошадей. Трибун Шести Имен ехал впереди, вместе с центурионом и опционом. Он внушительно смотрелся в красном плаще и шлеме с пышным плюмажем. Я решил, что наш удивительно откровенный разговор накануне ночью с наступлением утра был забыт, а ему на смену пришел заведенный порядок вещей. Однако не успели мы проехать и полмили, как он обернулся в седле и подозвал меня, чтобы я ехал справа от него. Для своего роста он был очень худ, а его доспехи скрипели, ибо были новыми. А вот лицо его выражало добросердечие.

– Наш вчерашний разговор вызвал у меня интерес, – произнес он слегка напыщенно. – Как сказал Сенека, «когда мы среди людей, давайте будем людьми», а хорошая беседа – это в высшей степени человечное искусство. Тем более, в такой варварской стране, как эта.

Я постарался подавить улыбку. «Ага, – подумал я, – а тебе, оказывается, одиноко». Трибуны обычно держались вместе, потому что в них, по правде сказать, особой необходимости не было. А наш Трибун Шести Имен уже несколько недель находился в пути, и ему было не с кем переброситься даже словом. Неудивительно, что он сделал вид, будто не заметил неодобрительный взгляд, которым одарил его центурион. Вместо этого, он попробовал выудить у меня подробности моей истории.

Мы ехали с ним рядом, полной грудью вдыхая свежий, омытый дождем воздух – как два товарища-легионера в военном походе. Лошадиные копыта ритмично стучали по дороге. Повсюду стоял густой запах влажной земли и осенних листьев, которые еще не успели слететь с деревьев.

– То есть ты приехал из самой Британии, чтобы вступить в этот легион? – удивился он, выслушав мою, не совсем полную историю. Признаюсь честно, самые интересные ее части я предпочел опустить. Например, умолчал о том, как участвовал в убийстве императоров, о своих поединках на арене цирка. Так что история вышла короткой.

– Не сочти меня грубым, но во имя богов, почему?

– Я сам не раз задавал себе тот же вопрос.

Особенно в первый год, когда меня без конца ощупывали, взвешивали, измеряли вечно недовольные вербовщики, или когда я был вынужден участвовать в бесконечных упражнениях с мечом, хотя овладел им еще лет в восемь, или когда, стиснув зубы, слушал, как орет на меня центурион: «Ты, вонючий гладиатор!» И знаете, что я вам скажу, им всем было далеко до императора Траяна по части доброты. Почему я вступил в этот легион? Мне было двадцать. Сейчас двадцать пять. И я до сих пор не знаю. Зато за эти годы я возмужал. Мою спину украшают шрамы, следы розог, которые я получил пару раз. Теперь я не прочь удостоиться новых, но только уж на груди, и пусть это будут следы боевых ранений. У меня были друзья, которых правильнее было бы назвать братьями, и гарнизон, который я мог назвать своим домом. Вот так я стал римским солдатом. Теперь я Верцингеторикс, солдат Десятого легиона, но даже теперь я стискиваю зубы, стоит мне подумать о том, как права была Сабина, что это изначально было мое место.

– Этому есть причина, – ответил я в конце концов, и это все, что я мог сказать.

– Да, это надо же! На такую прорву лет застрять в Германии! – посочувствовал трибун. – Лично я надеялся попасть в Африку. Там жарко, и, самое главное, спокойно.

– Или в Египет, – поддакнул я. – Я слышал, что там круглый год солнце. А еще там текут великие реки, высятся огромные храмы, а местные женщины красят глаза.

Впрочем, они вряд ли так же хороши, как та девчонка, что ждала меня в Моге – вот она точно была красавицей. Да и вообще какой толк травить себе душу, мечтая об Африке или Египте и о других жарких странах, если твой гарнизон стоит на севере и, похоже, тебе торчать в нем еще лет двадцать?

Кстати, здесь, в Германии, тоже бывает жарко, пусть не в смысле погоды, а жарких схваток. Любой, у кого есть глаза, прекрасно это знает. Я не собирался всю свою жизнь провести в легионерах, но в Римской армии дослужиться до высокого ранга можно лишь в двух случаях: если у вас есть влиятельные родственники, или если вы покрыли себя славой в бою. По части родственников у меня слабовато, а вот по части славы…

Мой норовистый конь неожиданно отскочил в сторону, не желая переходить лужу, и я, замечтавшись, едва не вылетел из седла. Меня спасло лишь то, что я в последний миг, осыпав его проклятиями, уцепился за луку.

– Ну разве не мерзавец, – посочувствовал мне ехавший рядом патриций. – Попробуй просунуть мыски сапог под подпругу. Так надежнее.

– Я не пользуюсь любовью у лошадей, – пошутил я, выпрямляясь в седле. – И вообще что в них хорошего? Подойти спереди – того гляди укусит, сзади – вляпаешься в навоз. И в любом случае так и норовит лягнуть.

– Да, наездник из тебя никакой, – усмехнулся опцион. – Нашего Викса сбросил бы даже Троянский конь.

Я смерил его сердитым взглядом. В нашем легионе опционов не жаловали. А ведь опцион имелся у каждого центуриона, ведь какой центурион без заместителя. И все как один были страшными придирами и любили задирать нос. Я же постоянно думал о том, как мне дослужиться до центуриона, миновав при этом должность его заместителя. Впрочем, даже спустя пять лет моей службы в Десятом мне не светило даже стать опционом.

– Куда нам до тебя, опцион. Каждому свое.

Трибун улыбнулся. Мне был виден его профиль – типичный профиль патриция в шлеме, вернее, такой, какой любой патриций не прочь иметь, ибо это верный признак породы: как минимум три поколения благородных предков. Впрочем, такой редко увидишь даже у патрициев. Трибун приподнял орлиный нос и жадно втянул ноздрями свежий воздух.

– Если с Дакией будет война, нам всем придется вновь маршировать этой дорогой.

– Надеюсь, – задумчиво ответил я.

Трибун поморщился:

– Мне никогда не стать солдатом.

– Тогда почему ты в армии? – спросил я, осмелев. Центурион тотчас осадил меня взглядом, но я сделал вид, что не заметил. – Разве не для того, чтобы сделать здесь карьеру?

Скажу честно, я ему завидовал. Быть в двадцать два года трибуном! Для этого нужно было иметь связи, и какие! С такими можно за несколько лет дослужиться до легата, главное, зарекомендовать себя. Эх, я бы все на свете отдал, чтобы поменяться с ним местами.

– Сыро, – произнес трибун. – Холодно. Опасно. Так что нет, спасибо. Мое заветное желание – вернуться домой и стать обыкновенным занудой-чиновником. Из числа тех, что редко поднимаются из-за своего стола – разве лишь за тем, чтобы успеть домой к хорошему ужину.

– Да, за столом уж точно не холодно и не сыро, – не удержался от комментария центурион. – Чего никак не скажешь про легионы, верно?

– А что тебя привело в армию, центурион? Ведь, судя по голосу, ты из греков.

Пока эти двое обменивались колкостями и любезностями, я первым заметил дым. По идее, его должен был заметить центурион – он всегда гордился своим зорким, орлиным взглядом. Однако он так увлекся беседой с юным трибуном, что не заметил, как из-за поворота дороги показались черные клубы дыма.

– Стойте! – крикнул я. Мой выкрик тотчас оборвал их беседу.

– Мне казалось, ты только что сказал, что там впереди гарнизон, – возразил трибун, однако центурион уже отдавал приказы. Я пришпорил моего коня и галопом понесся по дороге. Черный дым. Зловещий знак, скажу я вам. Я ожидал, что это горит склад с зерном, в худшем случае – что это на стены лагеря пытаются вскарабкаться местные мятежники.

Увы, полыхал весь лагерь.

Выругавшись себе под нос, я натянул поводья. Мои товарищи были рядом. Мы все как по команде вытащили из ножен мечи. В следующий миг к нам подоспели наши командиры. Увы, наш боевой дух был уже ни к чему. На дороге валялись мертвые стражники, причем, судя по их виду, пролежали они довольно долго. Более того, с них уже успели снять одежду, забрали оружие. Мокрая от дождя, крыша принципии тлела, однако то здесь, то там, от нее поднимался дым. Хотя до лагеря было около мили, я отчетливо слышал крики, вопли, вой, то, как с грохотом падают и разбиваются статуи.

– Круглый щит! – воскликнул я. – Ну почему я не догадался! Ведь я должен был догадаться…

Таща мешки с награбленным, из ворот лагеря выскочили лохматые мужчины с круглыми щитами.

– Что происходит? – растерянно спросил трибун, однако не сдвинулся с того места, где ему велел остановиться центурион. – Кто это?

– Даки! – крикнул я в ответ. Скорее всего, они напали на наш форт под покровом темноты и дождя. А те трое, что ночью напали на трибуна, были передовым дозором.

– И что нам теперь делать? – растерялся трибун.

– Если хочешь, помолись богам.

Зажав рукоять меча, один из легионеров от досады сыпал проклятиями, однако клинка так и не обнажил. Как, впрочем, и все остальные. К настоящему моменту склад с зерном наверняка ограблен начисто, архив сожжен, казармы пусты, а те, кто в них находился, – мертвы. Статую императора Траяна наверняка сбросили с постамента и разнесли на мелкие куски. И все это было сделано прошлой ночью, пока лил дождь. Сегодня утром, когда небо прояснилось, бандиты предали огню остатки лагеря.

Увы, мы опоздали.

– Возвращаемся в Могунтиакум, – приказал центурион. – Немедленно.

Увы, прежде чем мы успели развернуть наших лошадей, раздался пронзительный крик. Это был небольшой отряд верховых разведчиков – может, даже тех самых, что накануне ночью напали на трибуна. Даже издали я увидел нацеленное в мою сторону копье, услышал протяжный крик. Их лошади пришли в движение. Всего их было десять.

Я живо повернул коня назад, к повороту дороги.

– Назад! – крикнул центурион. – Всем отойти назад.

Впрочем, в его приказе не было нужды. Мы все как один обратились в бегство.

Поначалу наш патриций отстал, но затем и он пришпорил коня. Я поддал своему скакуну пятками в бока. Но проклятый конь, вместо того чтобы пуститься галопом, заржал и, дернувшись вбок, врезался в соседнюю лошадь. Сидевший на ней легионер тотчас перелетел через голову своей кобылы. Когда же я, крепко схватившись за конскую гриву, выпрямился в седле, моих ушей достиг боевой клич. Первый из даков уже был совсем близко.

– Давай ко мне! – крикнул я солдату, который из-за меня выпал из седла, и сам бросился к нему. Тем временем его кобыла с испуганным ржанием в панике умчалась прочь. Увы, он с криком отшатнулся от меня и, размахивая руками, бросился по дороге.

Я направил моего коня к первому даку – тот уже настигал моего бежавшего по дороге товарища. В следующее мгновение дак повернулся ко мне. На скаку я успел рассмотреть сальную бороду, медвежьи ручищи, кольчугу и щербатый оскал. Я едва смог дотронуться до небольшой выпуклости под кирасой, где хранился подаренный отцом амулет, потому что в следующую секунду дак налетел на меня. Его копье пронзило мне плечо, вернее, пронзило бы, не споткнись его конь. Это меня спасло: ловко ухватившись за древко, я его переломил, и у нападавшего в руках остался лишь деревянный конец. Я не преминул воспользоваться моментом и тяжелой рукояткой меча выбил ему почти все зубы. Дак болезненно вскрикнул, а я поспешил прочь. Остальные противники бросились за нами вдогонку. Солдат, которого я ненароком выбил из седла, по-прежнему улепетывал со всех ног. Впереди всех скакал центурион – конь под ним был быстрый, и он летел галопом. Похоже, ему было все равно, сколько нас останется лежать на грязной, размытой дождем дороге. Его заботило одно – поскорее досказать до Мога с печальным известием. Остальные участники нашего отряда пытались от него не отставать. Ни один из них даже не обернулся. Впрочем нет, Трибун Шести Имен повернул коня и протянул руку, предлагая пешему легионеру запрыгнуть на круп его коня. Увы, испуганный солдат с такой силой дернул его за руку, что трибун сам свалился в грязь.

И вновь за моей спиной раздался боевой клич, и я заметил, что на меня смотрят наконечники еще двух копий.

– Проклятие! – выругался я и вновь пришпорил коня. К этому моменту легионер успел вскарабкаться на лошадь трибуна и уже летел вдогонку остальным по дороге. Растерянный трибун на коленях стоял посреди грязи. Еще момент – и я пронесусь мимо.

«Брось его здесь, – промелькнула в моей голове мысль. – Как ты думаешь, далеко ты уедешь, если посадишь его позади себя?»

И все же я на скаку опустил руку. Он каким-то чудом ухватился за нее и в следующий миг уже сидел позади меня.

– Спасибо! – прошептал он.

– Высвободи правую руку, – приказал я ему, и на этом наш разговор закончился. Даки нагоняли нас, и, когда мой конь выбился из сил, мы были вынуждены остановиться и принять бой. Я убил одного врага, размахнувшись свободной рукой, выбил из седла другого, чем отбил у оставшихся желание преследовать меня дальше. Отпустив в наш адрес пару презрительных воплей, даки предпочли отойти к сожженному лагерю. Я же вновь пришпорил моего взмыленного коня и гнал его до тех пор, пока мы не догнали наш отряд.

– Извини, – пробормотал легионер, что сидел теперь верхом на лошади трибуна. Я не сдержался и ударил его шишкой щита, во второй раз сбросив с седла в грязь.

– Мы бросим тебя здесь одного! – прорычал я. – Точно так же, как ты бросил трибуна.

– Оставь его! – рявкнул центурион. – Когда мы вернемся в Мог, его ждет хорошая порка, это я обещаю. А пока давайте снова в путь. Секст, верни трибуну его лошадь. Сам можешь сесть вторым к любому, кто согласится принять труса.

– Ничего, он может ехать вместе со мной, – возразил трибун. С этими словами он соскользнул с крупа моего коня и протянул руку лежащему в грязи легионеру, который был готов вот-вот расплакаться. – Не переживай, я заступлюсь за тебя перед легатом. Тебя не высекут.

– А по-моему, это пошло бы ему только на пользу, – проворчал я, вставляя меч в ножны. – Ты слишком с ним нянчишься, трибун.

– Возможно. – Трибун обвел взглядом центуриона, его заместителя и остальных солдат. – Но сейчас нам некогда это обсуждать. Потому что, сказать по правде, я предпочел бы уехать отсюда как можно дальше и, главное, как можно быстрее. Так что давайте-ка поспешим назад, в наш Десятый легион, и доложим начальству, что даки бунтуют.

Плотина

Императрица Рима пребывала в дурном расположении духа. Прошел целый час, а два ткацких станка, стоявших бок о бок, так и не слились в едином ритме. Ее собственный челнок гладко сновал туда-сюда – вжик-вжик, вжик-вжик. Второй челнок то и дело замирал во время движения. Вжик-пауза-вжик. Вжик-пауза-вжик.

– Ритм, Сабина, – строго сказала императрица уже в четвертый раз. – Постарайся войти в ритм. Ты же постоянно отвлекаешься.

– А? Ты что-то сказала? – С этими словами жена Публия с зевком продела челнок между нитями основы. – Может, нам лучше пойти на прогулку? Такой прекрасный день! Стоит ли проводить его сидя в четырех стенах, согнувшись за станком? – Сабина с тоской бросила взгляд на окно, которое императрица распорядилась прикрыть ставнями, как только невестка вошла в дом.

– Чтобы навредить самой себе? – возразила Плотина. – Стоит выйти на улицу, как кожа тотчас покроется загаром. И что тогда скажут люди?

– Вот уж не думала, что кому-то интересно, какая у меня кожа!

Плотина покосилась на молодую женщину, которая должна была стать для нее почти как родная дочь, но почему-то не стала. Нет, не похоже, что она насмехается над ней. Да и как можно насмехаться над императрицей Рима? Такая дерзость исключается.

И все же Вибия Сабина не оправдала ее надежд. Не о такой жене для своего дорогого Публия она как мать мечтала. Например, посмотреть на сноху сейчас: босиком, без украшений, волосы распущены по спине, как у простой девчонки, руки, вместо того, чтобы ритмично следовать за челноком, как будто играют в какие-то свои игры. Стоит ли удивляться, что полотно выходило из ее станка неравномерно плотным. А после того, как Плотина помогла ей начать новую работу – плащ для дорогого Публия, предупредив сноху, что если та хочет, чтобы вещь была готова вовремя, нужно работать ежедневно, эта лентяйка умудрилась не прикасаться к работе до самого сегодняшнего утра! Вот они, современные женщины! Впрочем, в девушке императрицу раздражало не только отсутствие усидчивости и усердия…

– Мне наконец-то удалось заполучить экземпляр книги этого греческого поэта, о котором все только и говорят, – радостно произнесла Сабина. – Думаю, Адриан будет доволен. Хотя подозреваю, что поэт ужасен. Сегодня за обедом мы наверняка разорвем его книгу на отдельные листки, зато у Адриана появится повод в очередной раз пожаловаться на то, куда катится наше общество и как измельчали вкусы римлян!

Плотина нахмурила брови. Опять эта поэзия! Что поделать, если ее сын всегда питал слабость к стихам. Нет, конечно, и от поэтов есть польза, по крайней мере для бездельников, однако будущему императору Рима не к лицу тратить драгоценное время на такую безделицу, как стихи.

– На твоем месте, моя дорогая, вместо греческих поэтов я бы привила ему вкус к риторике. Твоего мужа и так уже за глаза в сенате называют греком. Не к чему давать его недругам новые поводы.

– А как вообще можно насильно привить Адриану вкус к чему бы то ни было? – спросила Сабина.

– Умная жена всегда может повлиять на мужа.

– Боюсь, мне для этого не хватит ума.

Это, разумеется, была ложь, и Плотина это отлично знала. На последнем придворном банкете Сабина примерно целый час с серьезном видом рассуждала о положении Рима, что было бы только на пользу дорогому Публию, если он хочет примерить императорскую тогу. Увы, красноречие снохи предназначалось какому-то престарелому другу ее отца. Ничтожеству! А ведь на банкете присутствовали и губернаторы, и сенаторы! То есть самые что ни на есть полезные люди, которых она, Плотина, пригласила на банкет не просто так, а с далеко идущими целями.

– С ним было интересно, – пожала тогда плечами Сабина. – В отличие от остальных.

Юнона, дай мне терпения! Эта девчонка способна кого угодно вывести из себя. Ну да ладно. Плотина не затем без приглашения явилась в дом к снохе, чтобы раздражаться по поводу ее ткачества и странных суждений в отношении гостей на пиру. Она принесла с собой весть, и какую!

– Когда наш дорогой Публий вернется сегодня утром? У меня для него сюрприз, который, как я полагаю, доставит ему куда большее удовольствие, нежели все эти греческие вирши вместе взятые.

– Я не слежу за тем, когда он уходит и когда возвращается. Не хочешь вина?

– Я не пью вина, и тебе давно пора это запомнить. А вот от ячменной воды не откажусь. И дай же мне взглянуть на руки вон той рабыни, ну да, так я и думала. – Плотина нахмурила брови. – Иди, почисти ногти, прежде чем принесешь нам кубки. Вибия Сабина, я не знаю, где ты берешь своих горничных! О боги, какое тупое, неуклюжее создание!

– Эта попала сюда из дома терпимости на Авентине, – пояснила Сабина, когда девушка вышла из комнаты. – Я предложила ей сменить род занятий. Пока у меня нет к ней особых нареканий, ну разве что иногда она путает кубки.

– Ты это серьезно? – растерянно заморгала Плотина.

– Но разве не вы говорили мне, что долг каждой римской матроны помогать несчастным?

– Несчастным – да, но не грязным шлюхам!

– Ну, теперь она не грязная и не шлюха. Она учится ткачеству. Я намереваюсь дать ей вольную и пристроить на работу в лавку. Думаю, это случится довольно скоро, потому что по части мастерства она давно обогнала меня. Кстати, что это за приятная весть, о которой ты только что говорила?

Плотина открыла было рот, чтобы возобновить лекцию, но желание поделиться приятным известием взяло верх. Она и так уже проносила эту новость в себе почти целый день.

– Дорогой Публий назначен легатом своего легиона!

Сабина тотчас выпрямилась.

– Легатом?

– Да, своего легиона! – с нескрываемой радостью повторила Плотина. Боги свидетели, каких трудов ей это стоило, сколько раз она массировала себе виски, которые казалось, вот-вот лопнут от жуткой боли, сколько было желающих воспрепятствовать ее планам, но в конце концов она своего добилась! Она добилась того, что ее сын поднялся еще на одну ступеньку по лестнице, ведущей к императорскому трону.

– Это которого? – уточнила Сабина, в очередной раз дернув челноком.

– Назначение еще не утверждено.

Челнок Плотины продолжал ритмично двигаться взад и вперед, как будто им управляла не ее рука, а некая невидимая сила.

– Мой муж отнюдь не горел желанием дать ему это назначение. Знала бы ты, каких трудов мне стоило его уломать. Потому что когда дорогой Публий в последний раз бывал в легионах…

Плотина не договорила. Воспоминания об этом времени были не самые приятные. Тогда ее сын, двадцатитрехлетний трибун, приписанный к Двенадцатому легиону, наделал столько долгов, что навлек на себя гнев Траяна.

– Мой дорогой мальчик порой не знает меры, – закончила свою мысль Плотина.

– Попробую угадать, – предложила с улыбкой Сабина. – В том, что касается охотничьих псов и симпатичных молодых людей.

– Такие мысли недостойны жены, – парировала Плотина, и ее челнок на этот раз слегка дернулся.

– Я слишком хорошо знаю собственного мужа, – ответила Сабина и, убрав руки от станка, потянулась, словно сонная кошка. – Чем еще заниматься вдали от дома, кроме как охотиться и предаваться любви? Он же большой любитель и того, и другого.

– Мне кажется, дорогой Публий уже угомонился, – изрекла Плотина и обиженно поджала губы. – Более того, ты проследуешь вместе с ним к месту его назначения.

– Не имею ничего против, – спокойно отозвалась Сабина.

В кои веки эта девчонка не стала вступать в пререкания! Прекрасно.

– Ты своими глазами увидишь, насколько жизнь в провинции отлична от жизни в Риме, – добавила Плотина, слегка смягчившись. – Она гораздо более суровая, без привычных вещей, без привычного круга общения. И что самое главное, там практически не найти хорошего хлеба, даже к столу легата. Но что поделать, приходится терпеть даже это.

– Там нет хорошего хлеба? Как же я там выживу?

– Даже в самых суровых условиях непозволительно опускаться ниже какого-то уровня. И долг жены легата следить за тем, чтобы этого не произошло. Не менее трех блюд на обед, пусть самых простых, и в любую погоду, будь то жара или холод, следует носить приличную столу одежду. – Сказав это, Плотина похлопала складки серого шелка. – И никакого заигрывания с местными обычаями. Я слышала, что в Британии жены офицеров опускаются до того, что возвращаются в Рим раскрашенные в синюю краску и увешанные варварскими украшениями!

– Вдруг Адриана тоже занесет в Британию? Думается, синяя раскраска была бы мне к лицу.

– Шути-шути. – Плотина многозначительно подняла брови. – Нет, конечно, общения с женами низших офицеров не избежать, но надо постараться свести его к минимуму. Уж если и водить дружбу, то с женами магистратов и губернаторов. И не забывай, что в их глазах ты должна быть образцом для подражания.

– А если легион Адриана отправят в Египет. Что тогда? – задумчиво произнесла Сабина. – Я бы не отказалась проплыть по Нилу в ладье, словно Клеопатра.

– Дорогая, вот увидишь, тебе будет не до лодочных прогулок. Потому что от тебя будет зависеть дальнейшая карьера дорогого Публия. На твои плечи ляжет многое: и завести дружбу с губернаторами, и вести переписку с нужными людьми здесь, в Риме, и давать званые обеды.

Впрочем, нужно воздать Сабине должное, давать званые обеды она мастерица. Правда, приглашает на них слишком много «интересных» гостей, как она их называет. Но что еще хуже, все ее званые обеды под конец незаметно превращаются в веселые попойки, с шутками и хохотом – вместо того чтобы служить местом для серьезных бесед. Плотину передернуло при мысли об одном обеде, который закончился купанием в фонтане! Если бы дело ограничилось только этим! По кругу пошел кувшин с вином, как будто то развлекались не представители лучших семейств, а плебеи.

– Самое главное, – подвела итог Плотина, вспомнив, что дает снохе наставления. – Ты не должна допустить, чтобы отношения дорогого Публия с важными фигурами в городе прервались лишь потому, что он будет находиться за многие мили от дома. Мужчины ужасно забывчивы, когда дело касается написания писем. Так что я буду полагаться на твои регулярные отчеты…

– Неужели? – Сабина подняла глаза на свекровь. – То есть ты останешься здесь?

– Разумеется, где же еще мне быть? Мой муж нуждается во мне. Хотя я не исключаю, что разок-другой навещу вас. – Плотина многозначительно прочистила горло. – Например, мне бы очень хотелось, чтобы к моему приезду ты бы забеременела. И конечно же я бы непременно приехала к твоим родам.

– А вот и твоя ячменная вода, – ушла от ответа Сабина.

– Только не пытайся сменить тему разговора. – Императрица даже отложила в сторону челнок и в упор посмотрела на сноху. – Я надеялась, Вибия Сабина, что к настоящему времени ты уже осчастливишь дорого Публия наследником. Разумеется, ребенок трех-четырех лет не смог бы сопровождать вас в провинцию. Но я бы с удовольствием взяла на себя роль его воспитательницы в ваше отсутствие.

– Я ценю твою заботу.

– Рожать в провинции небезопасно. Во-первых, трудно найти хорошего лекаря. Я уже умолчу про кормилицу! Впрочем, при желании все решаемо. Покой и отдых в постели, отказ от развлечений, диета – овес и рыба во избежание стимуляции крови…

– Кальпурния говорит, что во время беременности глупо делать из себя затворницу. Она сама носится по дому как огромный мяч, пока не подойдет момент произвести на свет младенца.

– У твоей мачехи весьма современные взгляды, но я никак не могу порекомендовать их тебе.

– Моя мачеха родила пятерых здоровых детей, – напомнила Сабина, изобразив невинное лицо. – А ты?

Плотина смерила ее колючим взглядом.

– Детей боги дают далеко не всем.

– Вот и у меня такое чувство, что и мне не дадут, – негромко произнесла Сабина. – Если только дорогой Публий не изменит самым решительным образом свои вкусы.

– Дорогой Публий исполнит свой долг так же, как и ты, – сердито бросила Плотина. – Мужчине нужен наследник.

– Траяну он почему-то не нужен.

– Уверяю тебя, в свое время он переживал по этому поводу.

Что ж, даже если это и правда, то не вся. Много лет назад Плотина была уверена, что как только Траян станет императором, он станет настаивать на наследнике. Когда он, наконец облачился в пурпурную тогу, ей был всего тридцать один год. Она еще могла родить ему ребенка. Тем более что императоры нуждаются в наследниках! Каково же было ее удивление, когда в ответ на ее слова он заявил следующее:

– Когда придет время, я выберу себе преемника. Так будет лучше. Кто знает, какого сына пошлет нам судьба? Я не хочу возлагать надежды на узы крови. Будучи свободен в своем выборе, я могу выбрать наиболее достойного кандидата.

Тогда Плотина не стала продолжать этот разговор, но это не значит, что она забыла о нем. В конце концов, Траян многого не знал, будь он хоть трижды римским император.

– Дорогой Публий стал для моего мужа желанным сыном, – заявила она Сабине. Это тоже была полуправда, но кому об этом известно? – Но я бы не хотела, чтобы он пошел по стопам отца. Ему понадобится наследник, и чем раньше это произойдет, тем лучше. Ты должна…

Ей не дал договорить знакомый низкий голос, прозвучавший в дверном проеме.

– Какой у вас обеих домашний вид! Юнона и ее сноха Венера за ткацким станком.

– Льстец! – со смехом ответила Сабина Адриану. – Кстати, впервые слышу, чтобы меня кто-то сравнил с Венерой!

«От тебя одна головная боль, как и у Юноны от Венеры», – подумала Плотина, но вслух ничего не сказала. Вместо этого она посмотрела на дорогого Публия, – какой же он красавец в свежей, накрахмаленной тоге! – и приподняла лицо, подставляя для поцелуя щеку.

– Мой дорогой. Я надеялась застать тебя!

– Только ничего не говори. Меня назначили легатом?

– Смотрю, ты хорошо информирован, – вздохнула Плотина. – Наверно, мне следовало ожидать, что ты обольстишь какого-нибудь вольноотпущенника, чтобы выудить у него эту новость.

– Итак? И в какой же легион тебя отправят? – поинтересовалась Сабина, отдавая мужу шуточный военный салют. Адриан тем временем наклонился, чтобы потрепать по загривку трех охотничьих псов, что вбежали вслед за ним в дом из сада и теперь увивались у его ног. – Где он стоит? В Египте? Сирии? Британии?

Адриан почесал за ухом у своего четвероногого любимца и посмотрел на Плотину.

– А что тебе успела поведать наша дорогая императрица?

– Наша дорогая императрица знает все, – слегка игриво ответила Сабина. – И как воспитывать детей, как улучшить общественные нравы, как поддерживать в провинции культурный уровень – и все это одновременно. Но что касается твоего вопроса, то на нем ее всеведение, к сожалению, закончилось.

В ответ на такое заявление Плотина нахмурила брови, как и сам Адриан. Впрочем, делать жене замечание он не стал. Это было не в его духе. Разговаривая с мужем, Сабина неизменно прибегала к игривому тону, но, похоже, сам он ничего против этого не имел. Более того, ему это явно нравилось!

– Итак? – Сабина встала из-за станка и с улыбкой подошла к мужу, словно ребенок, который рассчитывает получить подарок. – И куда же мы отправляемся, легат?

Адриан выпрямился и легонько прикоснулся губами к щеке жены – как показалось Плотине, поцелуй был полон нежности. Ты не обязан с ней нежничать, едва не одернула она пасынка. Она здесь для того, чтобы выполнить свой долг. Увы, дорогой Публий нежничал с женой, а та не выполняла своего долга. Иными словами, все было с точностью до наоборот, нежели Плотина надеялась.

– По-моему за это стоит выпить! – Адриан протянул руку, и вышколенный раб тотчас вставил в нее кубок с вином. – За наш отъезд в…

– И куда же? – Сабина была готова прыгать от нетерпения. Плотина вопросительно выгнула бровь.

– В Германию, – ответил Адриан, сжалившись над обеими женщинами. – Точнее, в Могунтиакум.

Тит

Дорога до Могунтиакума показалась Титу гораздо короче их путешествия на восток. Он не стал мешать центуриону задавать шаг и послушно ставил свое имя там, где тот ему указывал, когда требовалось сменить на станции лошадей.

– Каждый день на новой лошади, – пожаловался Викс. – И хотя бы раз попалась добрая. Так нет же. Такое впечатление, будто они все до одной ненавидят меня.

Тит уже привык наклоняться, чтобы за шиворот вернуть Викса в седло, всякий раз, когда тот начинал соскальзывать с конского загривка. Несмотря на изматывающую скорость их передвижения, обратный путь не был Титу в тягость. Может, вся разница в том, что теперь ему было с кем разделить свой обед на станциях.

– Помнится, не то Цицерон, не то Ювенал как-то раз изрек что-то вроде того, что-де усталость и грязь стирают сословные границы, – сказал он Виксу. Сам он сидел, в изнеможении откинувшись на спинку стула. Сапоги обоих сушились бок о бок у огня. – Правда, я так устал, что не смогу точно привести ни единой цитаты.