Текст книги "Императрица семи холмов"

– Вот и хорошо, – ответил Викс, закрыв глаза. – Передай хлеб.

Тит уставился в огонь, что пылал в очаге неуютной, крошечной комнаты постоялого двора. От сапог поднимался пар.

– Наверно, ты сочтешь меня трусом, если я скажу тебе, как я тогда испугался, – неожиданно для самого себя произнес он. – Когда увидел, как на меня надвигаются эти даки.

Тогда его ноги как будто сделались каменными, а он сам как будто прирос к земле. Он мог лишь одно – оцепенев от ужаса, наблюдать, как они с каждым мигом делаются все ближе и ближе – и так до тех пор, пока рука Викса не нашла его руку. Легионер резким рывком втащил его на лошадь, отчего весь следующий день он боялся даже пошевелить рукой. Любое движение отзывалось болью, как будто рука была вывихнута в плече.

– Впрочем, испугался, это еще мягко сказано, – признался он.

– Да я сам обмочился от страха, когда первый раз вышел на арену и увидел, как на меня движется противник с мечом в руке. – Викс оторвал зубами изрядный куслк хлеба и машинально потрогал амулет на шее. – Страшно бывает всем. Так что ты не один такой.

– И что же ты сделал?

– Затолкал страх подальше и убил его. Это единственное, что можно сделать, если не хочешь умереть сам.

– Если бы не ты, я бы точно умер, – произнес Тит. Ему до сих пор было неловко. Он хотел от души поблагодарить своего спасителя, но никак не мог произнести слово «спасибо». Не потому, что стыдился, а потому, что даже оно было неспособно выразить его благодарность.

– Да ладно, – отозвался Викс, не открывая от него глаз. – И никому не говори, что я тебе только что сказал – как я обмочился в первый раз на арене. Скажи хоть слово – убью.

– Понял, – произнес Тит и тоже оторвал себе кусок хлеба. – А что это амулет у тебя на шее, который ты постоянно трогаешь?

– Да так, ничего особенного.

– Я ведь видел, как ты, прежде чем набросится на даков, потрогал его, – заметил Тит. – Это оберег?

– Мне его дал отец, – признался Викс. – Марс, сказал он, бог воинов, и он защитит меня в бою. Но дело даже не в этом. Каждый раз, когда я трогаю амулет, я вижу перед собой лицо отца. Он тоже был гладиатор. Целых восемь лет сражался на арене Колизея. Лично я предпочел бы отцовскую удачу, чем защиту какого-то там римского бога с копьем. – С этими словами Викс засунул амулет назад, под тунику. – Но до сих пор он меня хранил.

– То есть вы с отцом оба гладиаторы? – удивился Тит.

– Один император ненавидел нас обоих, и его, и меня.

Проведя целый день в седле, они под вечер добрались до Мога – более того, успели в последний миг проскочить в ворота лагеря, прежде чем те закрылись на ночь. Центурион тотчас поспешил с донесением к легату.

– Пойдем, трибун. Он наверняка захочет услышать наш отчет.

– А что должен доложить я? – удивился Тит. – Что я такого сделал? Разве что вывалился из седла.

– Пойдем!

К тому времени, когда легат выслушал их историю, уже было темно. Тит устало добрел до принципии в надежде, что еще успеет поужинать. По всему залу туда-сюда сновали вестовые, рабы, которых то и дело отправляли за чем-то в архив, легионеры читали развешанные по стенам объявления.

Намечается постройка новых казарм, прочел Тит. В лагерь ожидалось прибытие отряда из Фракии. Рядом красовалось строгое предупреждение о том, что местных женщин можно посещать только во время увольнительной и только за стенами форта. И ни намека на то, что они видели в Дакии. Ни намека на то, что в скором времени их ждет война. Тит почувствовал, как у него свело живот, как будто внутри набирал силу и разгорался пожар. «И почему я только жаловался на однообразие и скуку? – подумал он. – Уж лучше страдать от скуки, чем проливать кровь на поле боя».

– Ну и как? – это к нему обратился Викс. Легионер стоял, прислонившись к стене, рядом с бюстом императора. Такой бюст взирал на солдат в каждом форте, где размещалась римская армия. Но даже высеченное в камне, лицо Траяна, казалось, излучало доброту и участие. – Что нового? Что сказал легат?

– Лично мне – ничего. – С этими словами Тит снял шлем и пригладил волосы. – Я лишь молча стоял, пока он вытаскивал из центуриона подробности. Затем он выставил меня вон, сказав, чтобы я шел ужинать, а сам принялся диктовать депеши.

– Я так и знал. – Викс стукнул кулаком о кулак. – Войны не миновать. Траян не потерпит, чтобы кто-то нападал на его гарнизоны. Этот дакийский царь еще пожалеет, что появился на свет.

– Ну, не в такой степени, как я, когда пропустил ужин, – грустно пошутил Тит и поморщился. – Впрочем, здесь особенно не о чем жалеть, если вспомнить, какой гадостью нас потчуют.

– Жженым ячменем и вареной свининой, – согласился Викс. – Это тебе не жареные фламинго, которых тебе подавали в Риме, что скажешь, трибун?

– Ты дважды спас мне жизнь, Чуть-Чуть, – ответил Тит и еле заметно поежился. Он был уверен, что дикие даки с криками еще не раз налетят на него в его снах. – Думаю, теперь ты можешь называть меня просто Тит.

– Центурион, если услышит, спустит за это с меня три шкуры.

– Тогда, когда его не будет поблизости. Договорились? Как заметил Овидий, «хорошо живет тот, кто живет незаметно».

– Наверно, твой Овидий был знаком не с одним центурионом, – Викс не без смущения пожал протянутую руку. – Значит, Тит.

– Спокойной тебе ночи, Викс, – сказал Тит, с трудом подавив зевок. – Пойду, посмотрю, может, мне еще хватит пригоревшего ячменя и вареной свинины. Потому что я готов съесть сырым дохлого коня.

– Трибун Тит, – произнес Викс, поколебавшись с минуту. – Я знаю в городе одну девушку, она отлично готовит – не то что эти наши горе-повара. Если ты не против.

– Веди, – просто ответил Тит.

Жаркое из ягненка мучительно щекотало ноздри, однако Тит прилагал все усилия к тому, чтобы не пялиться на девушку, которая слегка испуганно посматривала на него, пока ставила на стол миски с дымящимся угощением. Овальное лицо, полные губы, кожа чистая и белая как свежие сливки. Медового оттенка волосы заплетены в толстую косу, которая свисает ниже колен. Нет, девушке Викса полагалось гордо ступать в шелках, увешанной драгоценными камнями и золотом, а не ходить, перепачканной в муке по крошечной комнатушке над пекарней. Наконец Тит заставил себя оторвать глаза и попробовал мясное рагу.

– О боги! – воскликнул он, проглатывая первую ложку. – Выходи за меня замуж, красавица!

– Я же сказал тебе, что моя Деметра отменная стряпуха, – произнес Викс, обнимая девушку за талию. Она улыбнулась, однако нервно покосилась на Тита. Когда же он представился, она побледнела как мел.

– Трибун? – пискнула она. – Что такого натворил Викс? Честное слово, он навещает меня не часто, только в увольнительную. И я никогда не прихожу к нему в форт! Я знаю все правила.

Титу стоило немалых трудов убедить ее, что он здесь не за тем, чтобы увести ее Викса на порку. Но все равно она смотрела на Тита так, как будто в ее кухню залетел дракон – и это несмотря на вздохи и причмокивания, которые он издавал по поводу ее кушанья.

– Тебе везет, – тихо сказал он, обращаясь к Виксу, пока девушка отошла к плите. – Уверяю тебя, у такой не постеснялся бы просить благоволения даже император – и не только из-за ее стряпни. Было бы достаточно одной красоты. Признавайся, как ты заполучил себе такую стряпуху?

– Как-то раз в прошлом году к ней на базаре приставали несколько воздыхателей. Так вот, я их прогнал, – довольно произнес Викс. – Девушки обычно благосклонны к своим спасителям.

Тит тотчас взял себе эту мысль на заметку. С другой стороны, будет ли у него когда-нибудь шанс спасти девушку? Да и от кого? От неправильно процитированной строчки?

Тит даже не заметил, как скребет ложкой по дну миски. Деметра тотчас поспешила подложить ему добавку. Он учтиво ее поблагодарил и обвел взглядом крошечную комнату, которая служила одновременно и кухней и спальней. Зато в ней было чисто и уютно. Не то что в провонявших мужским потом казармах. Постель была накрыта пестрым лоскутным покрывалом, сшитым из ярких, цветных полосок ткани. На шатком столике в старом кувшине стоял букет поздних астр. В воздухе витал, поднимаясь откуда-то снизу, аромат свежеиспеченного хлеба.

Тем временем Викс тоже уплетал вторую миску рагу.

– Что ты так пристально разглядываешь? – спросил он, перехватив взгляд Тита.

– Все, – ответил тот, обводя глазами комнату. – Домашний уют. Я никогда не думал, что буду по нему скучать, пока не попал в казарму.

– Тебе нужно найти девушку, – посоветовал Викс, – чтобы было к кому ходить в увольнительную. А если подмазать кого надо, то можно запросто оставаться на ночь.

– У меня уже есть девушка, – ответил Тит и на миг представил себе веселую комнату, вроде этой: книжные полки вдоль одной стены, свежий хлеб на столе, свежие цветы в вазе, и Сабину. Как она, свернувшись калачиком, лежит на постели с книгой в руках и грызет яблоко. Как на ее щеках появляются ямочки, когда она улыбается ему. – Но она в Риме, – добавил он. Сабина никогда не была его девушкой в полном смысле этого слова.

Нет, он больше не влюблен в нее. Теперь он знал ее гораздо лучше, чем когда шестнадцатилетним юнцом, увидев ее впервые, потерял от любви голову. Тогда в его глазах она была голубоглазой богиней, которой хватило душевной доброты не рассмеяться над ним, когда он предложил ей выйти за него замуж. Со временем она стала ему другом: у нее можно было брать книги, с ней можно было, когда ее муж бывал занят, прогуляться солнечным утром по Марсову полю. А какая гордость переполняла его, когда Сабина шла рядом, взяв его под руку на каком-нибудь торжестве. Почему-то другие девушки, которых дед – не одну, так другую – советовал ему взять в жены, казались ему бледными, неинтересными, какими-то неживыми. Не то, что Сабина!

Нет, он не был влюблен в нее. Но, с другой стороны, пока ему не встретится та, что сможет пленить его сердце, сидеть на месте тоже ни к чему.

– Значит, у тебя в Риме есть девушка, – подвел итог Викс. – А какая разница. Можно завести другую, здесь. Ведь они все равно не встретятся.

– Не хочу даже возражать на твой довод, – произнес Тит, а в следующий миг почувствовал, как к его боку прижалось что-то теплое. Он опустил глаза и увидел кареглазого мальчугана с курчавыми волосами. Когда Тит только вошел в комнату, мальчик взял деревянную лошадку и бочком отошел в дальний угол, откуда робко наблюдал за незнакомцем.

– Мы провели в пути несколько недель! – сердито воскликнул Тит. – Мы добрались до границ империи и вернулись обратно. Мы спасали друг другу жизни – и ты ни разу даже словом не обмолвился, что у тебя есть сын! А ведь ему уже года два, я прав?

– Он не мой, – ответил Викс, вытирая куском хлеба соус на дне миски. – Его отцом был один писарь, которого легат привез из Вифинии несколько лет назад. В свою очередь, этот писарь привез с собой Деметру и мальчика. Правда, сам писарь умер в первую же зиму, и они остались здесь одни. Германские зимы не для южан. – С этими словами Викс толкнул Тита в руку и выбил миску с рагу. – Посмотрю я на тебя, что ты будешь делать, когда впервые обморозишь пальцы. Смотри, не разревись.

– Как-нибудь постараюсь, – Тит взъерошил мальчику волосы. Те были такого же медового оттенка, как и у матери. – Ты молодец, что присматриваешь за ним, раз он растет без отца.

– Ну, с ним легко. Он тихий.

– Нельзя приставать к старшим! – Деметра наклонилась и, что-то строго сказав по-гречески, оттащила сына в сторонку.

– Так что же еще сказал легат, когда выслушал ваше донесение? – поинтересовался Викс, а сам потянулся за стоявшим на столе кувшином. – Они точно отправят на войну наш Десятый. Ведь мы – самый лучший легион за пределами Галлии, да и до границы от нас ближе всего.

На сапогах Викса еще не успела просохнуть грязь после их вылазки в Дакию, однако он, похоже, был готов сию же минуту накинуть на плечи плащ и приготовиться к марш-броску.

– Сколько нам еще ждать, как ты думаешь? Недели две-три?

– Я бы сказал, три месяца, – ответил Тит, делая глоток из кружки. Нет, в ней было не вино, а местный напиток, мед. Впрочем, будь там хоть уксус, он бы все равно поморщился, но выпил. Он давно уже не чувствовал себя так хорошо, с момента своего приезда в Германию.

– Три месяца! – изумился Викс.

– Это самое малое. Я частенько бывал в сенате – во время публичных слушаний сидел на задней скамье, слушал дебаты, особенно, если выступал мой дед. И я наслушался самых разных мнений по поводу расположения наших легионов. – Тит задумчиво отковырял от туники налипшую на нее грязь. – Чтобы всех мобилизовать, требуются месяцы: нужно наладить снабжение, прислать пополнение, перебросить дополнительные легионы. На это уйдет самое малое три месяца, если не все четыре.

– На войну? – раздался у них за спиной испуганный голос Деметры. – Ты хочешь сказать, что Десятый снимется с места и пойдет сражаться на восток?

– Пока еще ничего не известно, – успокоил ее Тит.

– Эх, уж если воевать, то воевать! – фыркнул Викс. – А то я уже пять лет как служу, а еще ни разу не бывал в настоящем сражении. Помнится, когда я только-только прошел подготовку, Траян всыпал этим дакам, но разве это было сражение? Да они бросились наутек, только пятки сверкали. И как же я дослужусь до центуриона, если эти паршивцы вдруг пойдут на мирные переговоры?

– С какой стати ты так рвешься в центурионы? – искренне удивился Тит. – Ведь у них работенка – не позавидуешь. Тебе это надо?

– Надо. Еще как надо! – без малейшего колебания возразил Викс. – Работа, звание, сражения, знаки за участие в кампаниях, горы награбленного золота и триумф в Риме.

– Ну, ты меня убедил, – с улыбкой произнес Тит. – Мои цели гораздо скромнее: лично я предпочел бы просто отслужить свой срок в звании трибуна и остаться живым. После чего получить должность в каком-нибудь архиве или же время от времени инспектировать акведуки.

А еще иметь тихий дом посреди сада, крепеньких детишек, вроде сына Деметры, и жены, которая не Сабина. Ибо Сабина никак не вписывается в эту скучную домашнюю идиллию. Даже в своем изысканно обставленном доме в Риме она никогда не производила на него впечатления серьезной римской матроны. Скорее – веселой и слегка взбалмошной гостьи, которая в любой момент может выпорхнуть за дверь и исчезнуть где-то на краю земли. Впрочем, к чему эти пустые воспоминания!

– По-моему ты вполне можешь дослужиться до центуриона, – произнес Тит. – Что-то плохо верится, что на этот раз стычка с даками закончится мирным договором. Да, военная кампания начнется не сразу, придется несколько месяцев ждать, но…

Неожиданно Деметра расплакалась и, подхватив сына на руки, выбежала из комнаты. Громко хлопнула дверь.

– Я что-то сказал не так? – спросил Тит, как ужаленный вскакивая с места.

– Понятия не имею. Она плачет всякий раз, стоит только кому-то завести разговор о войне. Она плачет, когда я ухожу. Она плачет, когда у нее не поднимается тесто, – равнодушно произнес Викс, отправляя в рот последний кусок хлеба. – Она только и делает, что льет слезы.

– Может, ты ее вернешь?

– А зачем? Пусть наплачется вволю, если ей так нравится. Тем более что ночую я обычно в другом месте. За большим театром живет одна рыжеволосая красотка…

Глава 10

Сабина

Для жен офицеров, которым предстояла поездка на север, выделили две шикарные повозки – крытые, мягкие с горой подушек. В общем, такие, в которых можно было бы путешествовать с комфортом.

В течение четырех дней Сабина ехала в первой повозке одна. Почему-то все остальные жены – под тем или иным предлогом – предпочли ехать во второй.

– Скажи мне, что ты такого им сделала? – спросил Адриан, заглядывая внутрь.

– Держала окна открытыми, чтобы смотреть, где мы едем, – ответила Сабина, глядя на него из уютного гнездышка, которое она соорудила из подушек: колени накрыты меховой полостью, в руках свиток, у ног, свернувшим колечком, расположилась серая собака. – Как я поняла, дышать свежим воздухом – это тягчайшее преступление. Зря я не рассказала им пару-тройку историй о том, как жуткие германские варвары сжигают женщин в плетеных клетках.

– В этом была необходимость?

– За четыре дня они мне все уши прожужжали своими жалобами по поводу непослушных детей и вороватых рабов! Так что какие там германцы. Я бы собственноручно посадила этих клуш в клетку и сожгла!

Адриан едва заметно улыбнулся, стянул перчатки и бросил их собаке. Та тотчас же принялась их жевать. На нем уже был плащ и кираса легата, и надо сказать, что смотрелся он настоящим красавцем.

– Как поживает моя старушка? – спросил Адриан, теребя собачьи уши, и добавил, обращаясь к жене: – Тебе не кажется, что ей холодно?

– Не волнуйся, я уж как-нибудь позабочусь о твоей самой любимой женщине.

Адриан никогда не проявлял особой заботы в том, что касалось слуг. Иное дело – собаки. С собой в Германию он захватил всю свою свору, рассчитывая охотиться в окрестностях Могунтиакума, и теперь собаки радостно неслись вслед за его конем. Все, кроме старой серой суки, которая, по его мнению, была слишком стара, чтобы проделать путь до Германии вместе с остальными псами, и в результате с комфортом путешествовала в повозке Сабины. «Большинство на его месте просто размозжили бы ей голову, как только она перестала приносить дичь, но только не Адриан», – подумала Сабина.

Адриан продолжал нежно теребить собачьи уши, и вскоре его любимица уже умильно виляла хвостом. Еще бы! Ведь каждый вечер хозяин приносил ей отборные косточки, оставшиеся после офицерского ужина.

– Обещаю тебе, что позабочусь о ней, – заверила мужа Сабина.

– Хочешь завтракать? Скоро нам предстоит переправа, а пока мы сделали остановку.

Сабина выглянула из повозки и тотчас окунулась в приятную суматоху путешествия: погонщики волов на чем свет стоит ругали рогатых упрямцев, молодые трибуны пытались перещеголять друг друга, устраивая конские забеги, рабы сновали туда-сюда, неся то еду, то плащи, то еще что-то для своих хозяев. Небо было серым, дорога раскисшей от дождя, однако весь этот шумный лагерь, державший путь на север, был полон весельем.

– Мне хлеба, меда и винограда, – сказала Сабина вошедшей рабыне, которая тотчас взялась расставлять кубки и блюда. – Как обычно.

Завтрак Адриана был таким же: свежеиспеченный хлеб с румяной корочкой, гроздь винограда (именно гроздь, а не ягоды в тарелке) и наперсток меда. Впрочем, его завтрак всегда был одинаков: и в их доме на Палатинском холме, и в дороге, на полпути между Римом и Могунтиакумом. Да где угодно. В один прекрасный день, когда ее муж спустится в Гадес, с улыбкой подумала Сабина, он потребует у паромщика Харона то же самое: хлеб, мед и виноград.

Половину их багажа во время этого долгого и утомительного путешествия на север составляли книги Адриана, без которых он не мог обойтись, рабы, обеспечивавшие его комфорт, собаки, лошади и греческие статуи.

– А потом еще говорят, что это женщины берут с собой кучу ненужных вещей! – подразнила мужа Сабина. – Например, я вышла из дома всего с одним сундуком и несколькими книжками.

– Мне хочется посмотреть мир, – сухо ответил Адриан, – но только со своей библиотекой.

«По крайней мере мы действительно смотрим на мир», – мысленно согласилась Сабина. С каждым новым, скрипучим, натужным оборотом колес они удалялись все дальше и дальше от Рима, от долга, от занудных наставлений Плотины. Сабина могла часами сидеть, высунувшись в окно. И пусть при этом она могла продрогнуть до костей, но закрывать ставни отказывалась. Она пожирала взглядом зеленые поля, аккуратные виноградники, которые вскоре сменились неприступными скалами, высокими соснами, резкими тенями. Адриан сказал, что они въехали в Грецию, проделав примерно половину пути до Могунтиакума, где расположен их легион. Германия. Что ждет их там?

Адриан сел на скамью напротив жены. Сабина протянула ему кубок.

– Что это? – спросил Адриан, опасливо поморщившись.

– Это местный мед. Мне нравится.

Адриан поднес кубок к губам.

– Нет, я, пожалуй, предпочту римское вино.

Сабина же сделала еще глоток и развернула свиток.

– Луций Нистерик, если верить тому, что здесь написано, тоже не жаловал мед.

– А кто такой Луций Нистерик? – спросил Адриан, пробегая глазами депеши, что уже летели им вслед из Рима. Не прошло и двух дней, как их, с мешками корреспонденции, уже начали догонять вестовые на взмыленных лошадях.

– Луций Нистерик был легатом, служившим в этих краях при Августе. Я раздобыла список его дневников. Решила, что мне будет полезно их прочитать, чтобы лучше понять, куда мы едем.

– И что интересного ты в них вычитала? – рассеянно поинтересовался Адриан, почесывая собаке живот. Та блаженно развалилась на спине.

– Местные жители неулыбчивы, – прочла Сабина нарочитым басом, – зато они свирепые воины.

– Ну, то, что они неулыбчивы, я заметил, как только мы пересекли горы. – Рука Адриана, гладившая собачий живот, на миг замерла. Тогда собака потерлась об нее носом, и рука возобновила движение. – Будем надеяться, что их свирепость с тех пор поубавилась. Оставь мне почитать эту книгу, хорошо?

– Разумеется. – Сабина с ногами забралась на скамью и поплотнее завернулась в меховую полость. – Скажи, в этой горе корреспонденции мне случайно нет писем?

– От императрицы…

С этим словами он протянул ей свиток с печатью Плотины. Сабина взяла его у него из рук и, не читая, вышвырнула, в окно.

– А что-то другое?

Адриан неодобрительно нахмурил лоб, но замечаний делать не стал.

– Письмо от твоей младшей сестры, судя по корявому почерку. Читай, не буду тебе мешать. Рано утром собаки загнали в лесу оленя с восхитительными рогами, а поскольку нам стоять здесь еще минимум час…

– Ладно, ступай на охоту, – сказала мужу Сабина и помахала рукой. Адриан легонько поцеловал ее в щеку. Его собственная щека была колючей от щетины.

– Смотрю, ты снова отращиваешь бороду?

Сенаторы в Риме посмеивались над ним, и в конечном итоге свою первую бороду Адриан сбрил. Правда, потом еще целую неделю ходил сердитый.

– Думаю, в провинции она никому не помешает, – произнес он, потрогав щетину.

– По-моему, борода тебе к лицу. С ней ты похож на философа.

А еще борода скрывала отметины от подростковых прыщей. Наверно, это и было главной причиной того, почему он отрастил бороду.

«Ты даже более тщеславен, чем я, дорогой муж», – подумала Сабина.

Адриан улыбнулся, потрогал ее волосы и посмотрел на собаку:

– А ты что скажешь, моя старушка? Как ты смотришь на то, чтобы еще разок пробежаться за оленем?

Собака тотчас же поднялась с места и потрусила вслед за ним. Сабина помахала им вслед, затем допила свой мед и отдала кубок рабу, который переминался с ноги на ногу за дверью. Это был симпатичный юноша лет двадцати – темноволосый, длинноногий, мускулистый, родом из Антиохии. В дорогу Адриан обычно брал с собой больше собак, чем рабов. А тех которых брал, все как один были красивыми юношами.

– Госпожа, скажи, ты не хотела бы присоединиться к остальным госпожам, пока повозки будут переправлять через реку?

– Только не это! – ужаснулась Сабина и вновь погрузилась в чтение. Давно отошедший в мир теней легат Луций Нистерик прекратил свои жалобы по поводу неотесанности местного населения и теперь предавался воспоминаниям о днях, когда он служил в Греции. Может, и я вскоре снова окажусь в Афинах. Адриан тоже был бы этому только рад – он уже начал жаловаться на местный воздух, сырой и холодный, дышать которым вряд ли на пользу легким. Как это далеко от ослепительного греческого солнца, лазурного моря, зелени кипарисов. Впрочем, кто знает, вдруг она полюбит местные туманы, густые леса, короткие дни с их темными тенями. «Открыть для себя что-то новое, сделать что-то полезное», – подумала Сабина. С этими мыслями она швырнула прочь свиток с его чересчур резкими суждениями о местном меде и местных женщинах. «Какое мне дело, что там пишет Луций Нистерик».

Викс

Могунтиакум стало не узнать. Теперь, когда в нем были размещены три легиона, это было совершенно другое место. Еще совсем недавно он слыл сонным городком – днем рынок наполняли местные женщины и дети. Вечером, когда у солдат кончалась служба, оживали таверны и дома терпимости. Кроме выпивки и продажных девок, здесь еще имелся мост через Рейн, хотя что там делать, на другом берегу, – этого я не знал. Ах да, был еще алтарь, посвященный какому-то давно умершему римскому правителю, к которому стекались паломники со всей Германии, и театр, по словам Деметры, – причем сказано это было с гордостью в голосе, – самый большой по эту сторону Альп. Я сказал ей, что трижды видел огромные театры в Риме, но она мне не поверила. Я даже не уверен, что она верила в существование Рима. Для Деметры Рим был чем-то вроде Элизия. Если он и существовал, то где-то далеко, сияющий и прекрасный, и не имел к ней никакого отношения.

И вот теперь Мог было не узнать. С приходом новых легионов жизнь била в нем ключом. Царь Дакии собрал под свои знамена тысячи мятежников. В ответ на это император перебросил в Германию новые легионы.

– Три месяца, – сказал когда-то Тит. И оказался прав. Прошла зима, наступила весна, а мы по-прежнему не сдвинулись с места. Впрочем, новые легионы прибывали к нам почти каждый день. Первым пришел Второй «Адъютрихс». Так сказать, помощник. Его солдаты расхаживали с важным видом, похваляясь, что разделаются с дакийским царем и без нас – мол, вы сидите здесь в своем уютном форте, а мы им покажем. Затем прибыл Четвертый «Флавия Феликс». Его солдаты тоже расхаживали с важным видом, говоря, что без них никому не одержать победы. А на прошлой неделе в ворота форта прошествовал Шестой «Феррата». Его солдаты тоже начали важничать, похваляясь своими подвигами на Рейне. В городе тотчас возникла катастрофическая нехватка женщин, и симпатичные девушки, вроде Деметры, выходя из дома, опасливо озирались по сторонам.

– Сколько еще легионов нам нужно? – как-то раз вечером бросил я моим товарищам по казарме, когда мы отправились к шлюхам. Кстати, я вытащил вместе с собой Тита, на которого и я, и мои товарищи по оружию до сих пор посматривали с улыбкой и с… опаской. В конце концов, он трибун, офицер, даже в увольнительной. А это были мои товарищи, с которыми я спал, ел, участвовал в учениях и боевых походах. Обычно в одном контубернии жили по восемь легионеров. Но одного мы потеряли в Дакии, в том самом году, когда я пришел служить в Десятый. Его проткнуло вражеское копье, а еще двое умерли от лагерной лихорадки прошлой осенью. Так нас осталось пятеро – Симон, Прыщ, Филипп, Юлий и я – можно сказать, пятеро братьев.

– Мы с Титом проводили троих мерзавцев к Харону, – пожаловался я. – Не понимаю, почему Десятый не может справиться с остальными, независимо от их численности.

– Маленькая поправка, – подал голос Тит, поднимая голову от кружки с пивом. – К Харону их отправил ты. Я лишь стоял рядом и молился.

– Как видишь, сработало, – улыбнулся я. – Мы с тобой оба живы. Кстати, ты почему еще не отхватил себе красотку? Спрашивается, зачем мы сюда пришли?

– Я не привык ходить по шлюхам, – признался Тит.

В этой тесной, душной и темной комнате рядом с моими товарищами он смотрелся инородным телом. Положив одну ногу на колено, он потягивал пиво, как будто это было вино, а в это время справа от него восседал здоровяк Филипп, с двумя полуголыми шлюхами, слева – Прыщ, который уже успел запустить лапу под подол сидевшей у него на коленях девицы. Напротив, по другую сторону стола, Юлий рассказывал давно набившую оскомину байку о том, что он-де прямой потомок самого Юлия Цезаря.

– К тому же, – продолжал Тит, – сейчас в форте стоят еще три легиона, так что женщин все равно на всех не хватит. – С этими словами он кивнул в сторону полуголых девиц, и они в ответ расплылись в счастливых улыбках. – Думаю, бедные женщины перетрудились и без меня.

– И это верно, – отозвалась рыжеволосая красотка, сидевшая у меня на коленях, с которой я проводил ночи, если не шел к Деметре. – Солдаты Шестого – страшные наглецы. И вдобавок скупердяи, каких свет не видывал.

– А эти их знамена с львиной головой! – проворчал Симон, раскалывая кружкой орех. – Эй, милашка, не принесешь ли ты мне еще меда? Потом можешь сесть ко мне на колени, и мы выпьем его вместе.

– Только не пытайся задобрить меня словами, – отозвалась девица. – Никакая я тебе не милашка, и ты знаешь, сколько я стою. Так что гони монету, прежде чем я сяду тебе на колени или куда-то еще.

– Теперь я склонен неплохо думать о Шестом, – с этими словами я обнял за шею мою рыжую и приготовился озвучить важную новость, которая вертелась у меня на языке весь вечер. – Наш центурион со свойственной ему бесконечной мудростью сказал… – я выдержал паузу, давая возможность моим товарищам сплюнуть и выругаться, – что после того, как к нам влились наши братья из Шестого, наш лагерь переполнен…

– Как будто мы этого сами не знаем!

– Собственно говоря, это я указал ему на это, – произнес Тит. – Хотя меня он тоже слушать не стал.

– И те солдаты, у которых есть договоренности в городе, могут там ночевать, при условии, что они в состоянии оплатить такую роскошь. – Сообщив эту новость, я с довольным видом откинулся на спинку стула. – Так что вы, если вам нравится, можете и дальше делить казармы с легионерами Шестого и их львиными головами. Я же буду нежиться в постели Деметры.

– Эй! – тотчас возмутилась моя рыжая и больно ткнула меня в плечо.

– Не переживай, моя дорогая. У меня и на тебя найдется время, – сказал я и притянул ее к себе, чтобы поцеловать. Симон бросил в меня ореховой скорлупой. Юлий, который обожал хвастать, будто ведет свой род от легендарного Юлия Цезаря, на том лишь основании, что у него точно такая же лысина и нос крючком, сделал мне неприличный жест, даже не отрывая губ от пышных грудей своей девицы.

– Эй, вы все будете чавкать помои, которыми вас будут потчевать полковые повара, – не без злорадства бросил я им в ответ, – а я буду каждое утро просыпаться в теплой постели Деметры и…

– Эй, где мое копье? – спросил Филипп своих полуголых девиц. Те захихикали. Филипп был худощавый грек, невысокого роста, но очень юркий. И если в руках у него не было игральных костей, значит, он держал в них копье. Когда же руки его были заняты копьем, вам оставалось только молиться, – какому богу, без разницы, – лишь бы его острие не было направлено в вашу сторону.

– Сказать тебе, где твое копье, легионер? – хихикая, спросила одна из девиц. – Оно стоит у тебя, вытянувшись по стойке смирно, как и полагается настоящему солдату.

– Разумеется, я буду только рад, если вы заглянете ко мне. Я с удовольствием угощу вас свежим хлебом и жареной свининой, – произнес я. – Мне казалось, я вас сразу пригласил.