Текст книги "Дом у озера"

– Долить чаю? – предложила Элис, взяв чайник.

Она не ожидала, что Дебора расскажет о разговоре с матерью перед свадьбой. Элис не планировала воскрешать старые обиды и теперь боялась, что разговор уйдет в сторону.

Дебора пододвинула свою чашку с блюдцем.

– А все-таки хорошо было в Лоэннете, правда? – продолжила Элис, пока чай с бульканьем лился через носик чайника. – До того как пропал Тео.

– Да, хотя лично я всегда предпочитала Лондон. Тот восхитительный дом на Кэдоган-сквер, мистер Аллан, который подгонял ко входу «Даймлер», балы, наряды, ночные клубы… Сельская жизнь мне казалась скучной.

– Зато там было красиво! Лес, озеро, пикники. Сад.

А вот сейчас аккуратнее, подумала Элис и продолжила:

– Вообще-то, там и должно было быть красиво. Мама держала целую команду садовников, они работали круглые сутки.

Дебора рассмеялась.

– Да уж, было время! Сейчас прислугу не сыщешь, пыль с камина стереть некому.

– Заправлял всем, если не ошибаюсь, старый мистер Харрис, а ему помогал сын, он еще получил ужасную черепно-мозговую травму в битве на Сомме.

– Бедняга Адам.

– Да, Адам. И еще один человек, точно помню, работал по контракту. – Элис слышала стук собственного сердца. Шум кафе, казалось, исчез, как будто она оказалась внутри вакуумной электронной лампы старинного радиоприемника. – Как его звали… Бенджамин?

Дебора нахмурилась, вспоминая, затем покачала головой.

– Нет, боюсь, не помню. Это было так давно, сколько их приходило и уходило…

– Верно.

На душе стало легче, но вместе с облегчением пришла странная опустошенность. Какую-то долю секунды Элис ждала, что Дебора скажет: «Мунро. Его звали Бенджамин Мунро». Ей вдруг захотелось продолжить разговор, заставить сестру вспомнить Бена, как будто помощь сестры вернула бы его к жизни, и она, Элис, могла бы говорить о нем и чувствовать то, что чувствовала тогда, много лет назад. Дурацкий порыв, настоящее безумие, и Элис подавила его усилием воли. Она узнала все, что хотела: Дебора не помнит Бена, значит, можно не бояться. А сейчас лучше перевести разговор в безопасное русло.

Элис намазала скон[17]17
  Скон – небольшого размера британский хлеб быстрого приготовления, традиционно приготовляемый в Шотландии и на юго-западе Англии. Он обычно делается из пшеницы, ячменя или овсянки, с пекарским порошком как пищевым разрыхлителем.


[Закрыть] маслом и спросила:

– Как там Линда?

Дебора подхватила давно избитую тему, но Элис слушала вполуха. Утомительная история о блудной внучке интересовала ее постольку, поскольку Элис собиралась завещать Лоэннет Линде. Собственно, у нее не было выбора. Поместье считалось неотчуждаемым, а у самой Элис не было родственников по нисходящей линии. Те, которые могли бы когда-то появиться, остались не более чем призраками у изножья кровати в те ночи, когда Элис мучилась бессонницей. А о том, чтобы продать дом, не могло быть и речи.

– Пиппа, конечно, вне себя, – говорила Дебора. – Кстати, это она оставила мне голосовое сообщение. Оно и понятно: если молодые люди отдыхают перед университетом, то обычно год, не более, а Линды нет уже почти пять лет.

– Ну, она еще совсем юная, и у нее наследственная страсть к приключениям.

– Да, и мы обе знаем, что случилось с прадедушкой Хорасом.

– Не думаю, что в Австралии есть племена воинственных караибов. Она, скорее, потеряется на пляжах Сиднея, чем станет жертвой каннибалов.

– Боюсь, это слабое утешение для Пиппы.

– Ничего, со временем Линда вернется домой.

«Когда у нее закончатся деньги», – подумала с сарказмом Элис. Они с сестрой никогда не обсуждали Линду, однако Элис не питала иллюзий насчет ее характера. Элис подозревала, что Дебора втайне разделяет ее мнение, но нельзя же в открытую критиковать единственную внучку сестры, это дурной тон. Тем более Дебора так долго не могла забеременеть, что ее не самое удачное потомство обрело почти королевский статус.

– Ничего, наберется житейского опыта и вернется совсем другим человеком.

– Надеюсь, ты права.

Для Элис было полной неожиданностью, когда после смерти Элеонор поместье Лоэннет досталось ей. Впрочем, смерть матери тоже была неожиданной. Она погибла в тысяча девятьсот сорок шестом году, когда война уже закончилась. После стольких смертей и разрушений казалось немыслимым, что человеческая жизнь может прерваться под колесами заурядного автобуса, следующего из Килберна в Кенсингтон.

Водитель автобуса ужасно переживал, на дознании не выдержал и расплакался. По его словам, он заметил Элеонор, когда та стояла на тротуаре – представительная, в элегантном костюме и с кожаным портфелем. Какая благородная дама, подумал водитель, интересно, куда она едет? Он сказал, что, судя по ее лицу, она полностью погрузилась в свои мысли. Вдруг в конце автобуса закричал ребенок, и водитель на долю секунды отвлекся от дороги, понимаете, всего лишь на какой-то миг, и тут – бац!.. Он так и сказал – бац! Элис до сих пор слышала его голос, когда закрывала глаза.

Она не хотела ни дома, ни поместья, никто из них не хотел, но мамино решение было вполне логичным: Дебора богата, Клемми умерла, оставалась Элис. Тем не менее Элис слишком хорошо знала свою мать и сразу поняла, что все не так просто. За наследством пришли долгие ночи, когда мрак смыкался вокруг Элис, она почти жалела себя и слишком много пила, сидя за голым столом в холодной квартире. В те послевоенные годы Элис казалось, что стены, которыми она отгородилась от прошлого, вот-вот рухнут. Все это было в другой жизни, еще до того, как она начала писать книги, и Диггори Брент помог ей найти, куда излить страх и раскаяние. Теми ночами Элис поняла, что мать наказала ее, оставив в наследство Лоэннет. Поняла, что Элеонор всегда винила ее в пропаже Тео, хотя ни единым словом не упрекнула. Каким же изощренным оказалось это наказание, каким правильным: получить во владение свое самое любимое место на земле, куда невозможно вернуться из-за прошлого.

Глава 13

Домой в Хэмпстед Элис поехала на метро. По громкой связи объявили, что на станции «Гудж-стрит» человек попал под поезд; пришлось перейти на линию Пикадилли и доехать до «Кингз-Кросс». Парочка влюбленных сплелись в тесном объятии в конце вагона среди чужих чемоданов; девушка прижималась к молодому человеку и тихо смеялась, пока тот что-то шептал ей в ухо.

Элис встретилась взглядом с мужчиной, который с напыщенным видом сидел напротив. Он с осуждающим видом поднял брови, но Элис отказалась его поддерживать и отвела взгляд. Она еще помнила, что такое юношеская страсть, хотя прошло много времени с тех пор, как она испытывала нечто подобное. Такая любовь прекрасна, хотя и очень опасна. Она затмевает весь мир, в ее власти заставить даже самого разумного человека потерять голову.

Если бы тем летом Бенджамин Мунро попросил Элис умереть за него, она бы умерла не раздумывая. Конечно, он бы не попросил; как выяснилось, ему вообще ничего не было нужно. Впрочем, Элис и без просьб отдала бы ему все, что угодно.

Тогда Элис думала, что она очень скрытная, считала себя взрослой и умной. Любовь ослепила ее, и она ничего не замечала. Правильно сказал Уильям Блейк: любовь всегда слепа к недостаткам. Любовь заставляет людей попирать законы, она окрыляет и освобождает, любовь делает людей беспечными. А ведь их с Беном могли увидеть. Может, Дебора ничего про них и не знала, а вот другие вполне могли догадываться.

Пока поезд с грохотом мчался по туннелю, в голове Элис вдруг зазвучали два далеких голоса, как из старой радиопередачи, которая долетела к ней через десятки лет. Это было зимой тысяча девятьсот сорокового года, в самый разгар немецких бомбардировок. Клемми ненадолго приехала в Лондон – ей дали неожиданный отпуск – и остановилась в крошечной квартирке Элис. Сестры сидели за бутылкой джина и обменивались военными историями: о службе Клемми во вспомогательной транспортной авиации, о работе Элис на расчистке завалов после налетов. Ночь все тянулась, бутылка пустела, и когда сестры расчувствовались, разговор перешел на отца и Первую мировую войну, на пережитый отцом ужас, который Элис и Клемми только-только начали осознавать.

– Папа хорошо держался, правда? – сказала Клемми.

– Да, он не хотел нас обременять.

– Он никогда не говорил о войне. Ни единого слова. В голове не укладывается, как это он все терпел, а после войны отбросил в сторону, как будто ничего и не было. Вот я в старости наверняка заболтаю своих внуков до полусмерти, рассказывая о войне и своих подвигах. А папа был не такой. Я бы в жизни не подумала, что он всю войну провел в окопах. Только представь, топкая грязь, кругом крысы, а главное – гибель товарищей. Он говорил с тобой о войне?

Элис покачала головой.

– Помню, папа однажды сказал, что, к счастью, у него дочери, и, случись еще одна война, его детям не придется воевать. – Она махнула стаканом в сторону армейской формы Клемми и улыбнулась. – Все порой ошибаются.

– Даже папа, – согласилась Клемми. – И что бы он ни говорил, ему все-таки хотелось иметь сына.

– Бабушка Дешиль считала, что все мужчины мечтают о сыне.

Элис не стала добавлять, что вредная старуха высказала свое мнение в октябре тысяча девятьсот двадцатого года, сразу после рождения Клемми, когда упрекала их мать: мол, третья дочь никоим образом не порадует вернувшегося с войны мужа.

– И все-таки в конце концов у него появился сын, – заметила Клемми.

Они обе замолчали – разговор привел их к детству и запретной теме потерянного брата. Сестры сидели, погрузившись в пропитанные джином мысли о прошлом. В квартире наверху заплакал ребенок, где-то завыла сирена. Элис встала, чувствуя, как накренилась комната, собрала пустые стаканы и отнесла их к маленькой раковине под грязным окошком, заклеенным крест-накрест полосками бумаги. Она стояла спиной к Клемми, когда та вдруг сказала:

– Я встретила садовника, который какое-то время работал у нас в Лоэннете, он ехал во Францию.

В холодной тишине комнаты слова прозвучали резко, как будто кто-то чиркнул спичкой. Элис сжала кулаки в рукавах вязаного джемпера, собравшись с духом, повернулась к Клемми и услышала собственные слова.

– Какого еще садовника?

Клемми смотрела на деревянную столешницу, водя по текстуре коротким ногтем. Она не ответила, да и зачем, – обе знали, о ком идет речь.

– Элли, – произнесла она, и от детского прозвища Элис бросило в дрожь. – Мне нужно что-то… я имею в виду… О том, что я видела, когда мы были детьми.

Сердце Элис тяжело упало, словно молотком ударили по часам. Часть ее хотела немедленно закончить разговор, но другая, пьяная часть, которая устала бегать от прошлого и осмелела перед лицом вездесущей смерти и опасности, почти ждала продолжения. Поразительно, как алкоголь развязывает языки.

– Все случилось тем, последним летом. За несколько месяцев до этого мы были на авиационном шоу, и я с ума сходила по самолетам. Помнишь, я даже бегала, раскинув руки, притворялась, что лечу.

Элис кивнула. У нее пересохло в горле.

– В тот день я ходила на аэродром за фермой Джека Мартина. Я любила там бывать, просто смотрела, как взлетают и садятся самолеты, и представляла, что когда-нибудь сама стану летчицей и полечу. Я опаздывала домой и потому срезала путь: пошла через лес вдоль ручья и вышла к старому лодочному сараю.

У Элис поплыло перед глазами; часто моргая, она уставилась на картину с изображением корабля в штормовом море, оставленную предыдущим жильцом. Корабль двигался. Элис с легким удивлением смотрела, как он качается из стороны в сторону.

– Я бы не стала останавливаться, потому что очень проголодалась и спешила домой, но изнутри донесся мужской голос.

Элис закрыла глаза. Долгие годы она страшилась этой минуты, представляла различные варианты развития событий, мысленно репетировала объяснения и оправдания, однако теперь, когда это случилось, не знала, что сказать.

– Я поняла, что там не папа и не мистер Ллевелин, и мне стало любопытно. Я не удержалась и подошла к окну, забралась на перевернутую лодку и увидела… Элис, я не хотела, так получилось. Этот мужчина, садовник…

– Осторожно! – перебила Элис и, рванувшись к столу, сбросила бутылку с джином на пол. Стекло разбилось, Клемми вскочила со стула, отряхивая одежду, ошарашенная неожиданным грохотом и брызгами.

– Прости, – пробормотала Элис, – ты локтем чуть не задела бутылку. Я хотела ее поймать.

Она поспешила к раковине и вернулась с тряпкой, с которой капала вода.

– Элис, прекрати.

– Господи, ты же насквозь промокла!.. Сейчас принесу тебе другую рубашку.

К тому времени как одежду сменили, а разлитый джин вытерли, желание поделиться тайнами исчезло. На следующее утро исчезла и Клемми.

От нахлынувшего чувства облегчения у Элис закружилась голова. Даже записка на столе не испортила настроения. «Тороплюсь, рано улетаем. Увидимся, когда вернусь. Надо поговорить. Очень важно. К.».

Элис скомкала клочок бумаги и поблагодарила бога за временную отсрочку.

Как выяснилось, бог может быть жестоким. Через два дня Клемми сбили над океаном, за четыре мили до английского побережья. Самолет выбросило на берег, но ее тело так и не нашли. В рапорте говорилось: «Вероятно, пилот катапультировался перед тем, как самолет упал в воду». Еще одна потеря в мире, который решил, что человеческая жизнь ничего не стоит. Элис не считала, что события в жизни других людей происходят лишь для того, чтобы она, Элис, могла извлечь из них урок, и терпеть не могла выражение: «Ничего не бывает просто так». Поэтому предпочитала считать обычным совпадением то, что гибель сестры скрыла причастность Элис к смерти брата.

Она по-прежнему видела Клемми – в летние дни, когда глядела на пылающее солнце, и у нее темнело в глазах. Черная точка стремительно неслась в небе, описывала изящную дугу и безмолвно падала в море. Маленькая девочка, которая, вытянув руки, кругами бегала по полю; еще одна исчезнувшая родная душа. «Кто дал бы мне крылья, как у голубя? я улетел бы и успокоился бы».[18]18
  Псалтирь, 54:7.


[Закрыть]

Поезд вполз на станцию «Кингз-Кросс», влюбленные встали и направились к выходу. Элис вдруг захотелось пойти за ними, чтобы хотя на несколько мгновений прикоснуться к их пьянящей страсти.

Конечно, никуда она не пошла. Пересела на Северную линию и доехала до станции «Хэмпстед», а там на лифте поднялась наверх. У нее нет времени на сожаления о прошлом или ностальгию, нужно поскорее вернуться домой, увидеть Питера и заняться делом. Наверху ясный день близился к вечеру, жара спала, и солнце не слепило глаза. Знакомой дорогой Элис пошла к дому.

* * *

Питер выбрал желтый маркер и аккуратно выделил нужные строки. Потом позволил себе на минутку отвлечься, довольный результатом. Издатель Элис хотел запустить веб-сайт через месяц, и Питеру поручили написать тексты. Работа оказалась нелегкой, а все потому, что особа, которой посвящался сайт, наотрез отказалась принимать участие в его создании.

Дело было вовсе не в обычном для человека, которому перевалило за восемьдесят, нежелании воспринимать новшества; наоборот, Элис гордилась своим умением идти в ногу с современными технологиями. Интернет сильно изменил полицейские процедуры со времени первого появления Диггори Брента, а Элис в книгах строго придерживалась реализма. Ее безумно злило «коварное вторжение» общественной сферы в личную жизнь. Маркетинг, конечно, дело хорошее, говорила она, но если автор становится важнее, чем его книги, значит, в этом мире что-то не так. Только приближающийся юбилей творческой деятельности и личная просьба главы издательства вынудили ее согласиться. При одном условии: «Я не желаю об этом слышать, Питер. Сами займитесь».

Питер пообещал, что займется, и приступил к работе, старательно избегая в присутствии Элис слов «онлайн» или «платформа». Биография автора получилась довольно быстро – у них уже был типовой документ, который постоянно дополняли для пресс-релизов, – и Питер даже гордился особой страничкой, которую написал от лица Диггори Брента, но сейчас он работал над разделом «ЧаВо», и дело буксовало. Трудность заключалась в том, что здесь все основывалось на ответах Элис. Без ее помощи Питеру приходилось перелопачивать архивы в поисках статей, из которых можно было бы набрать материала.

Питер сосредоточился на создании текста и поиске информации, отчасти потому, что хотел порадовать Элис, а отчасти потому, что это облегчило жизнь. Сейчас Элис почти не давала интервью, а если давала, то требовала, чтобы ее спрашивали только о работе. Элис тщательно охраняла свою частную жизнь, и Питер иногда тревожился – украдкой, про себя, и так, чтобы она не догадалась! – что в этом есть нечто невротическое.

Тем не менее он включил несколько личных вопросов из уважения к рекламному агенту Элис, которая прислала «коротенький список» из тридцати пунктов на выбор, и теперь ему приходилось перерывать информацию за несколько десятков лет, чтобы найти ответы. Архивы самой Элис не отличались аккуратностью. В течение всех этих лет для их упорядочивания и хранения использовались разные, довольно интересные системы, и теперь отыскать там что-либо было довольно проблематично.

И вот, наконец, успех. В интервью «Йоркшир пост», напечатанном в августе тысяча девятьсот пятьдесят шестого года, Питер нашел цитату Элис, которую, немного обработав, можно было использовать как ответ на один из вопросов.

Вопрос: Каким вы были ребенком? Уже тогда пробовали стать писателем?

Питер посмотрел на выделенные чуть раньше строки.

Ответ: Мне всегда нравился процесс письма, меня ругали за то, что я пишу на стенах или вырезаю свое имя на мебели. К счастью, меня поддержал друг нашей семьи, известный автор, который никогда не ограничивал полет моей фантазии. Одним из лучших подарков, которые я когда-либо получала, была моя первая записная книжка. Ее подарил отец. Как же я ее любила! Я с ней не расставалась и до сих пор сохранила любовь к записным книжкам. Каждый год папа дарил мне новую, и я написала целый детективный роман – самый первый! – в записной книжке, которую получила на пятнадцатилетие.

Прекрасно подойдет. Напевая, Питер прокрутил вниз текст на экране компьютера, отыскивая пустое пространство, куда нужно было вставить ответ.

Теплые послеобеденный свет падал на клавиатуру. За окном вздохнул автобус, подъезжая к остановке, женщина со смеющимся голосом кому-то крикнула «Скорей!», а дальше, на Хай-стрит, уличный музыкант играл на электрогитаре мелодию группы «Лед Зеппелин».

Питер уже мысленно собирался домой, предвкушая долгую поездку на автобусе в компании Пипа и Абеля Мэгвича,[19]19
  Персонажи романа Чарльза Диккенса «Большие надежды».


[Закрыть] как вдруг его внимание привлек еще один вопрос. Вернее, ответ, который он напечатал ниже.

Вопрос: Роман «В мгновение ока» стал первым опубликованным детективом с участием Диггори Брента. Был ли он вашей первой книгой?

Ответ: Да. Я из тех редких счастливчиков, кому никогда не возвращали рукопись.

Эти два ответа не слишком противоречили друг другу. В конце концов, существует разница между законченной рукописью и романом, написанным пятнадцатилетней девочкой в записной книжке, но что-то не давало Питеру покоя.

Он снова перебрал стопку ксерокопий на столе, разыскивая страницы, откуда взял ответ на второй вопрос. Питер нашел их в интервью для журнала «Пэрис ревю» в тысяча девятьсот девяносто шестого году и перечитал.

Интервьюер: Роман «В мгновение ока» стал первым опубликованным детективом с участием Диггори Брента. Но ведь он был не первой вашей книгой?

Элис Эдевейн: Вообще-то, первой.

Интервьюер: Неужели вы никогда не пробовали ничего написать до того, как взялись за «В мгновение ока»?

Элис Эдевейн: Никогда. До конца войны мне и в голову не приходило, что я смогу написать рассказ, не говоря уже о детективном романе. Я увидела своего персонажа, Диггори Брента, во сне и на следующее утро взялась за перо. Конечно, это архетипический образ, хотя любой автор цикла книг, который утверждает, что его герой не разделяет увлечения и хобби самого писателя, просто-напросто лжет.

Питер слышал, как тикают часы на каминной полке. Он встал, потянулся, допил воду из стакана, затем подошел к окну. Как ни крути, а эти два интервью явно противоречат друг другу.

Он вернулся к письменному столу, встал перед компьютером. Стрелка курсора мигала на слове «лжет».

Элис никогда не лгала. Более того, она говорила исключительно правду, была настолько искренней, что на нее порой обижались.

Значит, расхождение возникло из-за ошибки. Между двумя интервью прошло сорок лет, Элис вполне могла что-нибудь забыть. Ей восемьдесят шесть лет. Питеру всего тридцать, а он уже почти не помнит какие-то события из своего детства.

И все же не следует выкладывать в Интернет то, что может навлечь критику. В наше время легко попасться на неточностях и несоответствиях. Все можно проверить.

Питер рассеянно постучал по клавиатуре пальцем. Ничего страшного, просто досадная мелочь. И ведь не спросишь у Элис, какое интервью точнее. Он пообещал, что не будет докучать ей веб-сайтом, а еще Питер слишком дорожил жизнью, чтобы вслух усомниться в правдивости Элис.

Он снова перевел взгляд на экран.

До конца войны мне и в голову не приходило, что я смогу написать рассказ, не говоря уже о детективном романе… Как же я ее любила! Я с ней не расставалась и до сих пор сохранила любовь к записным книжкам. Каждый год папа дарил мне новую, и я написала целый детективный роман – самый первый! – в записной книжке, которую получила на пятнадцатилетие.

С крыльца донеслись шаркающие шаги, Питер бросил взгляд на часы. Входная дверь открылась, и вошла Элис.

– Питер?

– Я в библиотеке, – отозвался он, торопливо сворачивая окно до крохотного электронного пятнышка. – Уже заканчиваю. Может, чашку чая, пока я не ушел?

– Да, пожалуйста. – Элис подошла к двери. – Мне нужно кое-что с вами обсудить.

Она выглядела усталой и еще более хрупкой, чем обычно. Казалось, весь зной летнего дня собрался в помятостях одежды Элис, на ее коже, в ее манерах.

– Кто-нибудь звонил? – поинтересовалась Элис, присев, чтобы снять туфли.

– Джейн – по поводу нового романа, Синтия хочет поговорить о рекламе, а еще звонила Дебора.

– Дебора? – Элис вскинула взгляд на Питера.

– Да, всего лишь полчаса назад.

– Мы с ней только сегодня виделись! Что-то случилось? Она оставила сообщение?

– Да. – Питер сдвинул в сторону распечатки с интервью, чтобы найти бумажку с записью. – Где-то здесь лежит. Я записал, чтобы не забыть.

Он отыскал клочок бумаги и нахмурился, глядя на собственные каракули. Обычно Дебора разговаривала по телефону довольно рассеянно; сегодня же она вела себя настойчиво и потребовала, чтобы Питер передал сообщение слово в слово.

– Она просила передать, что вспомнила. Его звали Бенджамин Мунро.