Текст книги "Лабиринт"

Глава 14

Шартр

Огромный готический Шартрский собор поднимался высоко над лоскутным одеялом острых черепичных крыш цвета красного перца, над теснящимися домами из желтоватого известняка, составлявшими исторический центр города. Ниже тесного лабиринта кривых улочек, где уже собрались вечерние тени, играла солнечной рябью река Эр.

У западных дверей собора толпились туристы. Каждый старался первым попасть внутрь. Мужчины орудовали видеокамерами, загоняя в окошко видоискателя яркий калейдоскоп красок трех стрельчатых окон над Королевским порталом.

Вплоть до XVIII столетия девять ворот, ведущих в город, крепко закрывались при угрозе нападения. Закрывавшие их створы давно сгинули, но направление мысли сохранилось. Шартр и теперь четко делился на две половины: Старый и Новый город. Самым роскошным и дорогим считался квартал к северу от монастыря, где прежде стоял дворец епископа. Светлые каменные здания величественно глядели на собор, символизируя дух владычества католической церкви.

Дом семьи Л’Орадор был главной приметой улицы Шеваль-Блан. Он пережил революцию и оккупацию и по сей день оставался свидетельством старины. Медные ручки и почтовые ящики ярко блестели, кусты в чашах по сторонам лестницы главного крыльца были тщательно подстрижены.

Входные двери вели в просторный холл. Натертый мастикой темный паркет сиял, а в массивной стеклянной вазе на овальном столике стояли свежесрезанные лилии. Вдоль стен протянулись музейные витрины – неприметные глазки включенной сигнализации присматривали за внушительной коллекцией произведений египетского искусства, приобретенной семьей Л’Орадор после триумфального возвращения Наполеона из Северной Африки в начале XIX столетия. То была одна из крупнейших частных коллекций в стране.

Мари-Сесиль Л’Орадор, возглавлявшая ныне семью, занималась скупкой произведений искусства всех времен и народов, однако от деда она унаследовала особое пристрастие к Средневековью. Два прекрасных французских гобелена, висевшие напротив двери, были приобретены ею лет пять назад, сразу после получения наследства. Остальные фамильные ценности: картины, камни, рукописи – не выставлялись, а хранились в сейфе.

В хозяйской спальне, выходившей окнами на улицу Шеваль-Блан, на постели под столбиками балдахина лежал, до пояса натянув на себя простыню, Уилл Франклин – нынешний любовник Мари-Сесиль.

Он лежал на спине, заложив руки за голову, и волосы, выгоревшие на солнце острова Мартас-Винъярд, где он с детства проводил каждое лето, обрамляли привлекательное лицо с чуть растерянной мальчишеской улыбкой. Сама Мари-Сесиль сидела в резном кресле времен Людовика XIV у камина, скрестив длинные стройные ноги. Ее шелковая блуза цвета слоновой кости, казалось, светилась на фоне темного синего бархата обивки.

Она унаследовала резкий профиль Л’Орадоров, их орлиную красоту, но губы у нее были полные и чувственные, а зеленые, кошачьи глаза скрывались под густыми длинными ресницами. Безукоризненно подстриженные темные локоны лежали на точеных плечах.

– Потрясающая комната, – заговорил Уилл. – Превосходная оправа для тебя. Спокойная, дорогая, изящная.

Крошечные бриллиантики в ушах Мари-Сесиль сверкнули, когда женщина склонилась вперед, чтобы загасить сигарету.

– Здесь раньше жил мой дед.

Она безупречно говорила по-английски, а легчайший французский акцент, с точки зрения Уилла, только украшал ее выговор. Женщина встала и прошла к нему через спальню, беззвучно ступая по толстому светло-голубому ковру.

Уилл радостно улыбнулся атмосфере, смешавшей секс, ароматы от Шанель и изыск от Галуа.

– Повернись, – приказала она, пальчиком описав в воздухе петлю. – Переворачивайся.

Уилл повиновался, и Мари-Сесиль принялась массировать его широкие плечи. Он чувствовал, как расслабляется и вытягивается тело под ее умелыми прикосновениями. Ни он, ни она не обратили внимания на звук открывшейся и закрывшейся внизу двери. Уилл не заметил даже, что в прихожей зазвучали голоса, по лестнице, а потом в коридоре простучали торопливые шаги.

Он напрягся только тогда, когда в дверь спальни резко постучали.

– Это мой сын, – успокоила его Мари-Сесиль. – Oui? Qu’est que c’est?[27]27
  Да? Что случилось? (фр.)


[Закрыть]

– Maman, je veux te parler![28]28
  Мама, я хочу поговорить с тобой! (фр.)


[Закрыть]

Уилл поднял голову:

– Я думал, он до завтра не вернется.

– И не должен был.

– Maman!.. – повторил Франсуа-Батист. – C’est important[29]29
  Мама!.. Это важно (фр.).


[Закрыть].

– Если я мешаю… – смущенно начал Уилл.

Мари-Сесиль продолжала массаж.

– Он приучен не беспокоить меня. Поговорю с ним позже. – Она повысила голос: – Pas maintenant[30]30
  Не сейчас (фр.).


[Закрыть], Франсуа-Батист. – И ради Уилла добавила по-английски, погладив ладонями его спину: – Сейчас мне… неудобно.

Уилл перекатился на спину и сел. Ему было неловко. С Мари-Сесиль он был знаком уже три месяца, но ни разу не встречался с ее сыном. Франсуа-Батист был сперва в университете, потом проводил каникулы у друзей. Ему только сейчас пришло в голову, что об этом позаботилась Мари-Сесиль.

– Почему бы тебе не поговорить с ним?

– Если тебе хочется… – Она соскользнула с кровати и приоткрыла дверь.

Уиллу не было слышно приглушенного разговора, но вскоре шаги удалились обратно по коридору. Мари-Сесиль повернула ключ в замке и обернулась к нему.

– Полегчало? – тихо спросила она и двинулась к любовнику, подчеркивая каждое движение, не сводя с него взгляда из-под темной каймы ресниц.

Выглядело это излишне театрально, тем не менее Уилл почувствовал, как его тело послушно отзывается ей.

Она толкнула мужчину, опрокинув его на спину, и ловко оседлала, обхватив его плечи изящными ладонями. Отточенные ноготки оставляли на коже легкие царапины. Колени сжимали бока. Уилл дотянулся, провел пальцами по гладкой золотистой коже рук, погладил сквозь шелк ее грудь. Тонкая шелковая ткань легко соскользнула вниз, открыв плечи статуи.

В это время зазвонил мобильный телефон, лежавший у кровати. Уилл и головы не повернул, спуская к талии изящную блузу.

Но Мари-Сесиль, бросив взгляд на высветившийся номер, изменилась в лице.

– Придется ответить, – сказала она.

Уилл попытался удержать ее, но женщина нетерпеливо стряхнула его руку.

– Не сейчас, – бросила она, отходя с телефоном к окну. – Oui, j’écoute[31]31
  Да, я слушаю (фр.).


[Закрыть].

Ему был слышен треск помех в трубке.

– Trouve-le, alors![32]32
  Так найдите же его! (фр.)


[Закрыть] – сказала она и сердито отключилась.

Лицо у нее потемнело от гнева. Мари-Сесиль потянулась за сигаретой, закурила. Пальцы у нее дрожали.

– У тебя неприятности?

Сначала ему показалось, что женщина попросту не услышала его, забыла о его присутствии в комнате. Чуть погодя Мари-Сесиль скользнула по нему взглядом.

– Дела, – отозвалась она.

Уилл ждал, пока не понял, что продолжения не последует и женщина дожидается, пока любовник уйдет.

– Извини, – суховато добавила она. – Я предпочла бы остаться с тобой, mais…[33]33
  Но… (фр.)


[Закрыть]

Обиженный, Уилл поднялся и потянулся за джинсами.

– Пообедаем вместе?

Она поморщилась:

– У меня важная встреча. Деловая, видишь ли. Попозже, oui?

– Когда попозже? В десять часов? В полночь?

Она подошла, переплела его пальцы со своими:

– Не сердись.

Уилл хотел отстраниться, но она его не пустила.

– Всегда ты так. Я никогда не знаю, чего ждать.

– Это все дела, – промурлыкала она. – Незачем ревновать.

– Я не ревную. – Он уже потерял счет таким разговорам. – Просто…

– Ce soir[34]34
  Вечером (фр.).


[Закрыть], – перебила она, отпуская его. – А сейчас мне надо собираться.

Он не успел возразить. Мари-Сесиль скрылась в ванной и закрыла за собой дверь.

Выйдя из душа, Мари-Сесиль с облегчением увидела, что Уилл ушел. Она бы не удивилась, застав его по-прежнему валяющимся на кровати все с той же вечной растерянной улыбочкой на лице.

Его навязчивость начинала действовать на нервы. Он все чаще предъявлял права на ее время и внимание. Явно неправильно понимает их отношения. Придется с ним разобраться.

Мари-Сесиль выкинула Уилла из головы и огляделась. Служанка успела прибрать комнату. Ее вещи были разложены на застеленной постели. Рядом стояли золотистые туфли ручной работы.

Она достала из портсигара новую сигарету. Слишком много курит. Всё нервы. Перед тем как зажечь сигарету, постучала фильтром о крышку. Еще одна привычка, унаследованная от деда в числе прочего.

Мари-Сесиль подошла к зеркалу, сбросила с плеч белый купальный халат и, склонив голову набок, критически оглядела свое отражение. Стройное тело, бледное вопреки моде, высокая полная грудь, безупречная кожа. Она провела ладонью по темным соскам, проследила изгиб бедер, погладила плоский живот. Пожалуй, еще несколько морщинок появилось вокруг глаз и у рта, но в остальном время не тронуло ее.

Бой золоченых бронзовых часов на каминной полке напомнил, что пора собираться. Потянувшись, она сняла с вешалки прямое воздушное длинное платье. Спинка высокая, на горле треугольный вырез – скроено специально для нее.

Она поправила на прямых плечах узкие золотые лямочки и присела к туалетному столику. Расчесала волосы, приглаживая пряди, пока они не приобрели блеска полированного черного дерева. Она любила эти минуты преображения, когда она переставала быть собой, превращаясь в Navigatairé, словно сливаясь сквозь время со всеми, исполнявшими ту же роль до нее.

Мари-Сесиль улыбнулась. Только дед мог бы понять, что она сейчас чувствует. Восторг, вдохновение, уверенность в победе. Еще не этой ночью, но в следующий раз она встанет на том месте, где стояли некогда ее предшественники. Не он. Больно было думать, как близко оказалась пещера к участку раскопок, которые вел ее дед пятьдесят лет назад. Он был прав с самого начала. Всего несколько километров к востоку, и возможность изменить ход истории выпала бы ему, а не ей.

Она унаследовала фамильное предприятие Л’Орадоров после его смерти, пять лет назад. Ее отец – единственный его сын – не оправдал надежд деда. Мари-Сесиль поняла это очень рано. Ей было шесть лет, когда дед взял ее образование в свои руки – начал формировать светские привычки, кругозор и мировоззрение. Он питал страсть ко всему красивому и изысканному, прекрасно чувствовал цвет и разбирался в искусной и качественной работе. Мебель, ковры, наряды, картины, книги – во всем безупречный вкус. Всем, что она ценила в себе, Мари-Сесиль обязана ему.

И он же обучил ее властвовать: пользоваться властью и сохранять ее. В восемнадцать лет он счел, что она готова, формально лишил сына наследства и назвал своей наследницей Мари-Сесиль.

Всего один камень преткновения попался в их отношениях: ее случайная, нежеланная беременность. При всей преданности миссии и древним тайнам Грааля, дед был правоверным католиком и не одобрял детей, рожденных вне брака. Тем более не могло быть речи об аборте. И о том, чтобы отдать ребенка на воспитание в другую семью. Только убедившись, что материнство не поколебало ее решимости – что оно, напротив, только подхлестнуло ее рвение и честолюбие, – он снова допустил внучку в свою жизнь.

Мари-Сесиль глубоко затянулась, радуясь, что сигаретный дым, обжигая горло и проникая глубоко в легкие, ослабляет власть воспоминаний. Даже через двадцать лет она приходила в отчаяние, вспоминая годы изгнания. Отлучения, как сказал бы дед.

Очень подходящее слово. Она и чувствовала себя тогда мертвой.

Она тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. Сегодня ничто не должно возмутить ее спокойствия. Ничто не должно бросить тень на эту ночь. Ошибки допустить нельзя.

Снова повернувшись к зеркалу, она наложила бледную основу, а на нее – слой золотистой пудры, отражающей свет. Глаза и брови очертила жирным угольным карандашом, подчеркнувшим черноту зрачков и ресниц; положила на веки зеленые переливчатые, как павлинье перо, тени; подкрасила губы помадой с медным блеском и промокнула их салфеткой, чтобы подольше не стирался макияж. И наконец, распылила над собой духи, позволив ароматному туману осесть на кожу.

Три ящичка выстроились в ряд на столике: алая кожа, медные замочки, блеск и полировка. Каждое из ритуальных драгоценных украшений насчитывало несколько столетий, а изготовлены они были по образцам тысячелетней древности. Первой была высокая остроконечная тиара, далее – два золотых амулета – змейки, сверкавшие изумрудами глаз. Третья шкатулка скрывала ожерелье – массивную золотую ленту со свисающим вниз символом. Блеск золота вызывал в воображении горячую пыль Древнего Египта.

Подготовившись, Мари-Сесиль подошла к окну. Внизу картинно раскинулись улицы Шартра: дома, толпы людей, вереницы машин, огни кафе и ресторанов в тени огромного готического собора. Скоро из этих самых домов начнут выходить люди, избранные участвовать в ночном ритуале.

Она закрыла глаза. На месте знакомого силуэта городских крыш, шпилей и серых монастырских стен перед ней раскинулся целый мир.

Мир, к которому теперь достаточно протянуть руку.

Глава 15

Фуа

Громкий, пронзительный звонок прямо над ухом вырвал Элис из сна.

«Где я, черт возьми?» Бежевый телефон на полочке над кроватью зазвонил снова.

«Ну конечно!» Номер отеля в Фуа. Она вернулась с раскопа, упаковала часть вещей, потом отправилась в душ. Последнее, что запомнилось: как прилегла минут на пять отдохнуть.

Элис дотянулась до трубки:

– Oui? Allo?[35]35
  Да? Алло? (фр.)


[Закрыть]

Хозяин гостиницы, месье Анно, говорил с сильным местным акцентом: сплошные открытые гласные и носовые согласные. Элис трудно было понимать его даже при разговоре лицом к лицу, а по телефону, когда не прибегнешь к помощи бровей и рук, просто невозможно. Так иногда щебечут, изображая речь, персонажи мультфильмов.

– Plus lentement, s’il vous plaît, – попросила она, надеясь притормозить его. – Vous parlez trop vite. Je ne comprends pas[36]36
  Пожалуйста, помедленнее… Вы говорите слишком быстро. Я вас не понимаю (фр.).


[Закрыть].

В трубке замолчали, на заднем плане послышалось невнятное бормотание голосов. Потом мадам Анно взяла трубку и объяснила, что Элис ждут в холле.

– Une femme?[37]37
  Женщина? (фр.)


[Закрыть] – с надеждой спросила Элис.

Она оставила записку для Шелаг в общежитии и пару раз просила позвонить по телефону, но ответа так и не получила.

– Non, c’est un homme[38]38
  Нет, мужчина (фр.).


[Закрыть], – ответила мадам Анно.

– Ладно, – вздохнула разочарованная Элис. – J’arrive. Deux minutes[39]39
  Я приду через пару минут (фр.).


[Закрыть].

Она прошлась расческой по непросохшим волосам, натянула юбку и майку, сунула ноги в сандалии и вышла. Спускаясь по лестнице, она гадала, кто, черт побери, это мог быть.

Вся постоянная команда осталась в трактирчике рядом с участком раскопок, и, во всяком случае, Элис уже распрощалась со всеми, кто захотел с ней прощаться. А больше никто не знал, где ее искать. Да и некому было искать, с тех пор как она порвала с Оливером.

Столик портье пустовал. Она присмотрелась в надежде увидеть в темном холле мадам Анно, сидящую за высокой деревянной конторкой, но и там никого не оказалось. Элис поспешно заглянула за угол. Старое плетеное кресло, копившее пыль под сиденьем, было свободно, пустыми стояли и две большие кожаные кушетки, поставленные торцами к камину, украшенному чеканкой на меди и рекомендациями благодарных посетителей. Покосившаяся вертушка с потрепанными открытками и видами Арьежа застыла в неподвижности.

Элис вернулась в холл и позвонила в колокольчик. Звякнули унизанные бусинами шнурки, закрывавшие дверь в личные комнаты хозяев гостиницы, и вышел месье Анно.

– Il y a quelqu’un pour moi?[40]40
  Тут кто-то ко мне? (фр.)


[Закрыть]

– Là[41]41
  Там (фр.).


[Закрыть], – ответил он, перегибаясь через конторку, чтобы указать пальцем. – Personne[42]42
  Человек (фр.).


[Закрыть].

Элис покачала головой.

Он обошел конторку, выглянул и пожал плечами, обнаружив пустынную прихожую.

– Dehors?[43]43
  На улице? (фр.)


[Закрыть] Снаружи?

Он изобразил курящего человека.

Гостиница стояла на узкой улочке между главными кварталами, полными муниципальных зданий, закусочных и почтовых контор в стиле ар-деко тридцатых годов, и более живописным средневековым центром Фуа с его кафе и антикварными лавочками.

Элис взглянула налево, потом направо, но никто, по-видимому, ее не ждал. Почти все магазины уже закрылись на ночь, и проезжая часть была свободна.

Недоуменно пожав плечами, она собиралась вернуться в гостиницу, когда в дверях появился мужчина. Ему было немногим больше двадцати, светлый летний костюм сидел на нем несколько свободнее, чем следовало бы. Густые темные волосы аккуратно подстрижены, глаза скрыты за темными очками. В руке у него была сигарета.

– Доктор Таннер?

– Oui, – осторожно призналась она. – Vous me cherchez?[44]44
  Да, вы меня искали? (фр.)


[Закрыть]

Он сунул руку в нагрудный карман.

– Pour vous. Tenez[45]45
  Это вам. Возьмите (фр.).


[Закрыть], – сказал он и протянул ей конверт.

Глаза его стреляли по сторонам, словно он боялся, что его застанут на месте преступления. Между тем Элис вдруг узнала этого человека. Днем она видела его в форме. Молодой помощник инспектора Нубеля.

– Je vous déjà recontré, non? Au Pic de Soularac?[46]46
  Мы с вами не встречались? Около пика Де-Соларак? (фр.)


[Закрыть]

Он перешел на английский и торопливо попросил:

– Прошу вас, возьмите.

– Vous étes avec Inspecteur Noubel?[47]47
  Вы были с инспектором Нубелем? (фр.)


[Закрыть] – настаивала Элис.

На лбу у него выступили капельки пота. Неожиданно молодой человек схватил Элис за руку и буквально втиснул в нее конверт.

– Эй, – возмутилась девушка, – что такое?

Но он уже скрылся, нырнув в один из проулков, тянувшихся к замку.

С минуту Элис стояла, уставившись на пустую улицу и раздумывая, не броситься ли вдогонку. Потом опомнилась. По правде сказать, молодой человек ее напугал. Она взглянула на зажатое в руке письмо, как на готовую взорваться бомбу, глубоко вздохнула и решительно поддела пальцем клапан конверта. Внутри обнаружился единственный листок дешевой писчей бумаги, на котором детскими печатными буквами было написано: «Appelez»[48]48
  «Звоните» (фр.).


[Закрыть], а ниже стоял номер телефона: 02–68-72–31-26.

Элис нахмурилась. Номер был не местный. Код Арьежа – 05.

Она перевернула листок, надеясь найти объяснения на обороте, но там было пусто. Она чуть было не отправила записку в мусорную корзину, но, поразмыслив, передумала. «Почему бы не сохранить, раз уж взяла». Сунув листок в карман, она вернулась внутрь, обдумывая таинственное происшествие.

Человека, вышедшего из кафе напротив гостиницы, Элис не заметила. К тому времени, как он нагнулся над урной, чтобы вытащить отброшенный конверт, она была уже в своем номере.

Ив Бо, подстегнутый выплеснувшимся в кровь адреналином, наконец остановил бег и оперся руками о колени, чтобы отдышаться.

Высоко над ним громадой возвышалось, как и тысячу лет назад, величественное шато Фуа. Замок был символом независимости этого края – единственной крепостью, не взятой крестоносцами, громившими Лангедок. Здесь находили укрытие изгнанные из городов и деревень катары и те, кто пытался отстоять свободу своей земли.

Бо знал, что за ним следят. Они – кто бы они ни были – даже не пытались прятаться. Рука потянулась к скрытому под пиджаком оружию. По крайней мере, просьбу Шелаг он выполнил. Теперь только бы успеть перебраться через границу в Андорру, прежде чем они поймут, что он решил бежать, – и все еще может кончиться хорошо. Молодой полицейский уже понял, что ему не остановить события, которые он сам помог привести в движение. Он исполнял все их приказы, но она всегда хотела большего. Что бы он ни делал, все было мало.

Посылка с последней почтой отправилась к его бабушке. Она знает, как с ней поступить. Он не придумал другого способа исправить то, что натворил.

Ив оглядел улицу. Ни справа, ни слева никого. Он вышел из переулка и направился к дому, выбрав окольный непривычный маршрут на случай, если они ждут его там. Подходя с другой стороны, он рассчитывал заметить их издалека.

Когда он проходил крытый рынок, взгляд бессознательно отметил серебряный «мерседес» на площади Сен-Волюзьен, но Ив не счел его стоящим внимания. Он не слышал, как тихо кашлянул заводившийся двигатель, и не оглянулся на автомобиль, почти беззвучно кативший по булыжной мостовой Старого города.

Бо шагнул с тротуара, чтобы перейти улицу, и тогда машина рванула вперед, взревев, как самолет на взлетной полосе. Ив развернулся на месте. Лицо его свело ужасом. Глухой удар, и его ставшее невесомым тело взлетело над ветровым стеклом, перевалилось через крышу. Мгновение Бо казалось, что он летит, – а потом тело врезалось в стальную опору, поддерживавшую перекрытия рынка. Он повис на ней, распростершись в воздухе, как мальчишка на детской карусели. Затем земля притянула его к себе, и он сполз вниз, оставив на черной колонне красную полоску крови.

«Мерседес» не остановился.

Услышав шум, на улицу высыпали посетители окрестных баров. Две женщины смотрели из окон, выходящих на площадь. Хозяин ближайшего кафе кинул на лежащего всего один взгляд и бросился вызывать полицию. Закричала женщина – и сразу умолкла. Вокруг тела собиралась толпа.

Поначалу Элис не обратила внимания на шум. Но вой сирен приближался, и она вместе со всеми подошла к окну.

«Тебя это не касается».

Совершенно ни к чему было вмешиваться. И все же, сама не зная зачем, Элис вышла из гостиницы и направилась к площади.

Полицейская машина перегородила переулок, отходивший от угла площади. На ее крыше беззвучно вспыхивала мигалка. Чуть дальше полукругом собрались люди. Все смотрели на что-то или на кого-то, лежащего на земле.

– Нигде нельзя надеяться на безопасность, – пробормотала стоявшая рядом с Элис американка, обращаясь к мужу, – даже в Европе.

Предчувствие, толкавшее Элис вперед, становилось все сильнее. Ей вовсе не хотелось видеть, однако ее будто что-то подталкивало к толпе. Еще один автомобиль полиции вырвался из боковой улицы и затормозил рядом с первым. Толпа развернулась к нему и раздалась ровно настолько, чтобы Элис успела увидеть тело на мостовой. Светлый костюм, черные волосы и валяющиеся рядом очки с темными стеклами и золотыми дужками.

«Не может быть, чтобы он».

Элис протолкалась в передний ряд. Парень лежал неподвижно. Рука Элис автоматически потянулась к листку в кармане.

«Никакое это не совпадение».

Оглушенная увиденным, Элис слепо побрела обратно. В это время хлопнула дверца автомобиля. Элис оглянулась и увидела инспектора Нубеля, выбирающегося из-за баранки. Она быстро отодвинулась в толпу. «Не дай ему себя заметить». Инстинкт заставил ее, не поднимая головы, перейти через площадь, подальше от инспектора.

Едва завернув за угол, Элис бросилась бежать.

– S’il vous plaît, – покрикивал Нубель, раздвигая зевак. – Police. S’il vous plaît![49]49
  Пропустите, полиция. Пропустите! (фр.)


[Закрыть]

Ив Бо лежал, распростершись на беспощадной земле, широко раскинув руки. Одна нога у него подогнулась, и белая сломанная кость лодыжки прорвала штанину. Другая, вытянутая во всю длину, казалась неестественно плоской. Коричневая туфля слетела с нее.

Нубель присел на корточки, нащупал пульс. Юноша еще дышал, неглубоко и прерывисто, но кожа его сделалась влажной и холодной, глаза были закрыты. Вдали наконец послышалась сирена долгожданной «скорой помощи».

– S’il vous plaît, – снова выкрикнул Нубель, поднимаясь. – Poussez-vous[50]50
  Пожалуйста, потеснитесь (фр.).


[Закрыть]. Отойдите.

Прибыли еще две полицейские машины. По связи уже сообщили, что был сбит офицер, так что полицейских собралось больше, чем случайных прохожих. Они оцепили улицы и отбирали среди зевак свидетелей происшествия. Действовали быстро и методично, однако лица у всех были напряжены.

– Это не случайный наезд, инспектор, – обратилась к Нубелю американка. – Машина так и помчалась на него. Он и оглянуться не успел.

Нубель пристально оглядел ее:

– Вы видели, как это случилось, мадам?

– Еще бы не видела!

– Вы заметили марку машины?

Женщина покачала головой:

– Только то, что цвет серебристый.

Она обернулась к мужу. Тот немедленно отозвался:

– «Мерседес». Хотя сам я видел не все. Обернулся только на шум.

– Регистрационный номер?

– Кажется, кончается на одиннадцать. Все случилось так быстро…

– Улица была совершенно пуста, господин офицер, – повторила жена, словно опасаясь, что ее не примут всерьез.

– Вы заметили, сколько человек было в машине?

– Один на переднем сиденье. Сидел ли кто-то сзади, не могу сказать.

Нубель передал ее коллеге, который должен был снять подробные показания, и направился к фургону «скорой», куда сзади грузили уложенного на носилки Ива. Голова и шея раненого были прочно зафиксированы, но алая струйка крови протекла сквозь бинт на рубашку.

Кожа у него была совсем восковая. В уголке рта виднелась дыхательная трубка, у запястья укреплена переносная капельница.

– Выкарабкается?

Врач поморщился.

– На вашем месте, – сказал он, захлопывая дверцу, – я бы вызвал ближайших родственников.

Нубель ударил кулаком по борту отъезжающей «скорой», затем, убедившись, что подчиненные делают все, что нужно, побрел к своей машине. Он проклинал себя, ощущая на плечах все свои пятьдесят лет, перебирая все сделанные в этот день ошибки, которые и привели к такому концу. Инспектор оттянул пальцем воротничок рубашки, ослабил галстук.

Надо было давно поговорить с мальчиком. Бо был не в себе с первой минуты, как они прибыли на пик Де-Соларак. Обычно паренек так и рвался в бой, а сегодня не знал, куда деваться, потом вообще исчез на весь вечер.

Нубель побарабанил пальцами по рулю. Оти уверяет, будто Бо ничего не сказал ему о кольце. И зачем бы ему лгать?

Задумавшись о Поле Оти, Нубель ощутил резкую боль под ложечкой. Чтобы снять изжогу, сунул в рот мятную пастилку. Еще одна ошибка. Не следовало подпускать Оти к доктору Таннер, хотя, подумавши, он, право, не знал, как можно было ему помешать. Когда поступило сообщение о найденных в горах скелетах, было приказано – и приказ был должным образом подкреплен – допустить на раскопки Поля Оти. Нубель до сих пор не мог понять, каким образом Оти так быстро прослышал о находке и тем более пробил себе путь на территорию раскопок.

До сих пор Нубель ни разу не сталкивался с Оти, но понаслышке отлично знал его. Его знала вся полиция. Адвокат, известный своей религиозной нетерпимостью, Оти держал в руках чуть не всю жандармерию Миди. Нубель лично знал одного коллегу, которого вызвали для дачи показаний по делу, в котором Оти выступал защитником. Двух членов ультраправой группировки обвиняли в убийстве алжирца-таксиста в Каркасоне. Ходили слухи о шантаже. Так или иначе, обоих обвиняемых оправдали, а несколько офицеров полиции вынуждены были уйти в отставку.

Нубель опустил взгляд на очки Бо, поднятые им с мостовой. Ему и раньше все это не нравилось, а теперь стало совсем плохо.

Рация закашлялась и выплюнула очередную порцию информации. Нубелю сообщили, кто числился ближайшим родственником Бо. Инспектор просидел еще немного, оттягивая неизбежное, и взял трубку, чтобы позвонить.