Текст книги "Пропала собака. История одной любви"
Автор книги: Кейт Спайсер
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
В глубине души сгораю от стыда. Я правда решила, что женщина подержит дверь? Или разозлилась из-за того, что меня пытались вовлечь в благоговейное обожание маленького ребенка? Да, мне очень нужен кофе, но разве надо так за ним рваться? В конце концов, мой сегодняшний день не назовешь перегруженным работой.
В кофейне часто бывает шумно и многолюдно: родители с гиперопекой, визжащие дети, которые носятся вокруг анонимных наркоманов и алкоголиков – они ходят на группы реабилитации в здание Армии Спасения через дорогу. Настоящий человеческий муравейник. Мне такое нравится.
Инцидент в дверях взбудораживает темную материю, которую я запихивала в дальние углы сознания последние лет десять или около того с тех пор, как друзья начали один за другим обзаводиться детьми. Несколько недель назад я ездила на ярмарку с подругами – одной из них только что сделали экстракорпоральное оплодотворение.
Я убеждала ее прокатиться на поезде страха, но она беспокоилась о недавней процедуре. «Не волнуйся, – сказала я ей тогда, – это всего лишь взбодрит твои яйцеклетки. Будут поживее».
Но она не пошла на аттракцион. Ее яйцеклетки сохраняли спокойствие, пока она ждала нашего возвращения. Другая подруга, разделившая со мной место в поезде, заметила: «Знаешь, Кейт, это довольно жестокая шутка. Даже слишком».
Я словно закрыла для себя эту часть личности. Даже не знаю, что именно чувствую по этому поводу. Какой смысл горевать о жизни, которая никогда не билась внутри тебя? Просто смирись и двигайся дальше. Но бередящая, почти измывающаяся тоска накатывает всякий раз, когда заговаривают о детях. И теперь она снова нахлынула, когда эта женщина отчитала меня за то, что я не стала, просунув руки меж колен, согбенно вопрошать: «Можно открыть тебе дверь, великолепная маленькая принцесса?»
Психотерапевт сказал бы: «Хотите поговорить об этом?»
Женщины исчезают, растворяясь в материнстве. Даже если физически они с тобой в одной комнате, все равно более или менее отсутствуют. Подруги, ставшие матерями, не слышат твоих слов, не замечают присутствия или доброго жеста. Иногда мать склоняется над ребенком, будто хочет защитить его от всего мира, включая и тебя тоже. И возникает странное унизительное чувство.
Мужчины тоже так поступают. Помню, у меня был долгий неудачный роман с одним человеком; как-то я осталась у него во время разрешенного посещения сыном. Среди ночи ребенок проснулся, отец прижал его к груди, укутал в кокон своих рук, а мне велел уйти. Я вышла из комнаты и по скрипящим голым половицам направилась к входной двери. Стук дурацки-сексуальных высоких каблуков лишь подчеркивал болезненность изгнания. Такие вещи ожесточают.
В конце концов это оттолкнуло меня от знакомых семей с детьми, я чаще зависала с одинокими друзьями, в основном с мужчинами, поскольку большинство подруг стали матерями. По той же причине я приходила к Тиму так часто, что намертво запомнила шестизначный код на его двери. Хотя это не оправдание. Ненавижу оправдания вроде тех, которые выдумывают вечно опаздывающие на работу. Нет, иногда причина уважительная, иногда бабуля действительно умирает. Но по большому счету оправдания – чушь собачья. Оправдания – это для детей.
Отсутствие детей оставило меня без цели: не на что отвлечься, нечем заняться. В отличие от Чарли, мне одной работы недостаточно. Кто-то однажды сказал: «Бороться только за себя – просто защитная реакция, и это горестно». Именно. Так и есть. Никак не заглушить постоянный внутренний крик: «И это что, все?»
Я живу в Ноттинг-Хилл, и здешняя реальность далека от изображенной в фильмах студии «Воркинг Тайтл». Аристократы с безупречными прическами, которые иногда позволяют себе напиться, живут дальше, в Фулхэме и Уэндсворте, а если при больших деньгах – то и в Кенсингтоне. У нас тут есть свои поши, в основном тусовщики или модники с оценивающими глазами. Еще здесь куча бывших наркоманов-джентри и множество модных тори – приятелей Дэвида Кэмерона[11]11
Дэвид Уильям Кэмерон (род. 1966) – британский политик, лидер Консервативной партии, 75-й премьер-министр Соединенного Королевства
[Закрыть]. Их привилегия государственного школьного образования размывается этническим разнообразием этого уголка нашей страны, одного из самых пестрых в этом отношении. По последним подсчетам, в Северном Кенсингтоне, самом живом и веселом районе королевского боро «Кенсингтон и Челси», живут представители более девяноста различных этнических групп. Так что – да, я иногда весело машу сыну герцога, а в другой раз задеваю человека, который выводит на стене «Ноттинг-Хилл», слоняясь по району в анораке. Здесь живут и «другие» британцы – португальцы во втором, третьем и четвертом поколениях, марокканцы, испанцы или колумбийцы, недавно прибывшие выходцы из Судана и Сомали. И в основе всего этого разнообразия в глаза бросается, особенно в августовский банковский выходной, контингент из Вест-Индии, появившийся вместе с Виндраш[12]12
«Поколение Windrush» – мигранты, приглашенные в Великобританию из стран Карибского бассейна в 1948–1971 годах для восполнения недостатка в рабочей силе, возникшего после Второй мировой войны. Термин происходит от имени корабля «Empire Windrush», на котором прибыла первая партия переселенцев.
[Закрыть] в пятидесятых. Их смешение порождает магию. Я знаю здесь всех, но не встречала никого, хотя бы отдаленно похожего на Хью Гранта или его очаровательных, неуклюжих, безобидных приятелей из фильма[13]13
Имеется в виду фильм «Ноттинг-Хилл» (1999) режиссера Р. Митчелла, главные роли в котором сыграли Хью Грант и Джулия Робертс.
[Закрыть]. Хью живет в Эрлс-Корт на другой стороне района. Все это знают, разве нет?
В очереди за кофе замечаю Кита, элегантного пиарщика из Северной Ирландии. Такой чистенький и опрятный. Не хочу, чтобы он видел меня в состоянии жуткого похмелья. Сжавшись, прячусь за француженкой в мужском пальто от «Кромби», но вдруг замечаю рядом с Китом коричнево-белого уиппета. Желание погладить собаку перевешивает стыд из-за старых потрепанных джинсов.
– Эй, Кит, – окликаю его, выглядывая с улыбкой из-за француженки. – Это твой?
– Кейт! – он приветствует меня обезоруживающе тепло. – Да, это мой мальчик, Кастор. – Собака стоит неподвижно, а я глажу ее от головы по спине. Эффект похож на дозу валиума. Я до сих пор чувствую, что вся пропитана дымом и грязью прошлой ночи, но смеюсь над этим и добавляю подробности, живописуя, почему поздно легла и теперь мучаюсь отходняком. Кит фыркает: «Как же знакомо», – и его смешок звучит в унисон с мрачноватой эмпатией.
– Но сколь веревочка ни вейся… – начинает он.
– Так ведь?
Мы с Китом садимся за столик от «Формика», чтобы выпить наш чертовски крепкий кофе. Я успокаиваю себя, поглаживая шелковистые уши пса, покручивая их пальцами, лаская гладкую мягкую шерсть на его спине. Я почти готова стонать от удовольствия. «Он чудесный, Кит». Пес спокойно и неподвижно стоит рядом со мной.
Я готова зарыдать, как католик у подножия креста, вымаливающий прощение и вечную любовь. Однако вместо этого спрашиваю:
– А какие они, уиппеты? Много нужно с ними заниматься?
– Вообще-то это лерчер[14]14
Лерчер – порода, возникшая путем скрещивания шотландской борзой, уиппета и других пород охотничьих собак. Четкого стандарта породы нет, возможны ее вариации.
[Закрыть]. Бог знает, какие породы здесь еще примешаны, точно много уиппета, может, немного лабрадора. Я купил его на ферме в Кенте за сто фунтов. Гулять с ним нужно пару раз в день, потому что он в основном спит.
– Я бы с удовольствием завела собаку.
Мы немного поболтали о работе.
– Мне надо вернуться и доделать статью.
– Да неужели? – Кит цинично приподнимает бровь. – Пойдем лучше прогуляемся.
– Ладно.
В «Ауди» Кита Кастор встает на заднем сиденье, положив подбородок позади меня. Длинная мордочка упирается мне в шею. Мы разговариваем, каково это, держать собаку в Лондоне. «Эти собаки шикарны. Им не нужен двор. Они спокойные. Чистые».
Семейное предание гласит, что собака в Лондоне несчастна. Я всегда хотела собаку, но меня уводили от этой идеи убеждения, вбитые в голову с детства. Например, что собаки и Лондон несовместимы. Мы гуляем по Вормвуд-Скрабс, шестидесяти акрам почти заброшенных кустов и деревьев рядом с известной тюрьмой. Я даже и не знала об этом месте.
Дома я избавляюсь от признаков безнадежной дневной реабилитации. Разглаживаю простыни, взбиваю одеяло, убираю все. Я застилаю постель так хорошо, как сделал бы это сам Чарли. Ну ладно, не настолько хорошо. Но зато не будет никаких вздохов и раздраженного ворчания с его стороны насчет беспорядочной похмельной кровати. Всплеск активности и порыв к совершенству снова наполняют мое истощенное тело энергией. Сколь веревочке ни виться, а конец будет. Но всегда можно взять другую веревку…
Тим пишет смс: «Прикольная вышла ночка. Рад был увидеть тебя». Я удаляю сообщение. Знаю, что Чарли уже идет домой. Его сверкающие туфли топают по улице, под мышкой элегантная кожаная папка с документами. Возможно, он отвечает на важные звонки, но я знаю также, что он при этом гадает, в насколько хаотичном состоянии сейчас квартира, да и его неопрятная, занятая только собой подружка.
Его шаги звенят на металлических ступеньках. Окна запотели от готовки, внутри обнадеживающий аромат тающего в масле чеснока.
Я открываю рот, но он поднимает руку. Он и правда разговаривает по телефону. Думаю, чем бы заняться, пока не смогу сказать то, что очень хочу.
– Да, прости.
– Я видела сегодня Кита, и знаешь, у него есть пес, лерчер, его зовут Кастор. Так вышло, что мы немного погуляли с собакой на Вормвуд-Скрабс, там куча места, реально куча, и это всего в пяти минутах отсюда, и там классно гулять, и я подумала, что нам надо завести пса. Да, мы должны взять собаку.
– Отличная идея, Фокс. – Так он стал называть меня, когда мы еще упивались окситоциновой радостью первой любви. – Ты этим и займешься. Что у нас на ужин?
Часть первая
Пропавшая женщина
Глава первая
Собака к Рождеству – таков был план. Но приобрести лерчера оказалось не так просто. Битых два месяца нас посещали женщины средних лет в туфлях на резиновой подошве и шуршащих анораках. Расхаживали по квартире, ставили галочки, задавали вопросы. Прямо как полицейские.
Нам не позволили взять ни одноглазого Зака, ни Милашку. Женщины всегда упоминали две вещи. Во-первых, про недостаток у нас с Чарли опыта. Господи, неужели держать собаку – это так сложно? У людей вон дети, и они не спрашивали какую-то Морин из «Спасения лерчеров», можно ли им их завести. Чтобы хотя бы начать общаться, я старалась заслужить доверие. Собачники – закрытая группа. Забудьте про «Карлтон-клуб» и попробуйте добиться доверия участников форума «Спасения лерчеров»: легче купить оружейный плутоний в даркнете.
Во-вторых, они с ходу набросились на лестницу и развели серьезную дискуссию о том, как опасна она для лерчера с его тонкими ногами. Слишком много ступеней, извините. Нет. «Но собака никогда не будет подниматься по лестнице в спальню, ведь собаки не спят в спальнях», – упрашивала я их. «Собаки и лестницы несовместимы».
Им хватает самого существования лестниц. Этого я не ожидала. Я завязала со специалистами по лерчерам и обратилась в место попроще, незарегистрированную благотворительную организацию, где занимались спасением всяких животных, от морских свинок до ослов. Здесь мы нашли «Мерлина, четырехлетнего лерчера», комок лохматого меха цвета печенья, как указывалось, и примерно собачьей формы. На сайте была всего одна его фотография, черно-белая, в багажнике машины. Он сидел там словно перепуганный сфинкс. Для меня он выглядел не совсем лерчером, но к этому моменту я уже отчаялась. Я безумно хотела собаку.
Вновь к нам пришла женщина в анораке. На этот раз дома был и Чарли. К смертельно опасной лестнице у нее тоже возникли вопросы, но она казалась более уступчивой, чем предыдущие гости из «Спасения лерчеров». «Ступени слишком крутые, и то, что у них нет спинки, может быть очень опасно».
– Собака никогда не будет подниматься наверх. Я ей не позволю, – заявляю я, старательно изображая суровую властную бой-бабу.
– А я закажу стеклянные спинки для ступеней. Прямо сейчас, – добавляет Чарли.
– О, – следует ответ. – Это может сработать.
Четыре дня спустя, во вторник вечером, мне звонит женщина по имени Сара из сообщества спасателей из Эссекса и сообщает: если я захочу, Мерлин – мой.
– Стекло уже заказали, – говорю ей.
– Отлично, потому что мне нужны фотографии в доказательство того, что это сделано; слышала, ступени у вас и правда крутые.
Я сижу за тяжелым столом из вишни на полпути к завершению статьи о здоровье, которую нужно было сдать еще в понедельник утром. Тысяча двести слов о феномене под названием «дранкорексия», когда, чтобы похудеть, ничего не едят, а только употребляют алкоголь. Материалы по такой теме мне найти несложно.
Пока мы с Сарой говорим по телефону, заметки о дранкорексии покрываются каракулями с изображением собак.
– Он у нас, потому что не прижился у последних хозяев. Его гнобила одна сучка из жильцов, и его снова отдали на «усыновление».
– Какой он?
– О, чудесный мальчик. Он у меня уже три месяца. Не понимаю, почему никак не находит хороших хозяев. Любит прогулки и всегда их очень ждет. Лучше всего, когда вы с ним наедине. Как и большинству подобных собак, комфортнее всего ему жилось бы с одинокой женщиной.
– Мой парень очень добрый человек, очень мягкий.
– Да, это хорошо. Постарайтесь не кричать на собаку, иначе он забьется куда-нибудь в угол, обмочится или вообще убежит. Он мальчик сильный, но чувствительный.
Я слышала, как общаются риелторы, – каждая фраза у них наполнена скрытым смыслом. Складываю воедино «никак не находит… комфортнее с одинокой… забьется в угол… сильный мальчик… чувствительный» и представляю себе уродливого пса с недержанием, который бросается на людей и затем убегает. Собака, которую никто не захотел.
– А мы какие по счету? Третьи хозяева?
– Насколько я знаю, да.
Сара демонстрирует классические для любителя животных навыки общения. Сдержанность в деталях – не от грубости или желания что-то скрыть, а просто из предпочтения не разговаривать слишком много с людьми. Она ничем не выдает, что заметила мою бурную благодарность. Мое любопытство кажется ей неуместным, но я хочу знать больше.
– Мерлина нашли на улице где-то в Манчестере. У него не было чипа или ошейника, поэтому кто знает…
– Есть идеи, что именно в нем намешано?
– Ну, он довольно лохматый, поэтому, мне кажется, не обошлось без лабрадудля и салюки, но точно не скажу.
Лабрадудля и салюки? Это точно не тот царственный лерчер, о котором я мечтала все это время. Мне нравятся лохматые лерчеры: мощные, как дворняги, но с длинными ногами, поджарые, с силуэтом, в котором чувствуется порода; я бы выглядела офигенно круто рядом с таким. Мерлин довольно лохматый, так она сказала, но остается ли лерчер лерчером, если его скрестили с лабрадудлем? Скорее это какой-то лабрапуки или салабрапу. В любом случае, что бы ни получилось, это никак не благородный цыганский лерчер древних кровей, о котором я мечтаю.
В голове проносится множество неприятных мыслей. Не в последнюю очередь дает о себе знать потребительский подход к покупке живого существа. И теперь, когда я уже согласилась принять Мерлина, я гадаю, что не так со спасением животных в Эссексе вообще и с этой собакой в частности. Если мужик дает тебе понять, что ты ему нравишься, надо его послать – он может оказаться двинутым.
– Мне кажется, ему с вами будет хорошо. Даже не понимаю, почему вам так долго отказывали.
Но ведь все это займет несколько недель. Мне нужно подумать, действительно ли я хочу собаку. Поэтому слова Сары: «Можете забрать его в субботу», – застают меня врасплох.
Слишком скоро. Не знаю, хочу ли я Мерлина. Мы разве не можем сначала навестить его и посмотреть, как там с химией между нами? Разве не должно быть более тщательной проверки от обладателей анораков и тех, кого эти самозваные собачьи социальные работники предлагают новым хозяевам? Я не хочу собаку с генами пуделя или лабрадора. Я хочу лерчера.
– В эту субботу?
Нужно было сказать Саре о моих опасениях.
– Да. Встретимся в полдень у парковки «Террок Сервис». Захватите сто шестьдесят фунтов – плату за «усыновление», и поводок.
– Увидимся там. Отлично. Спасибо. Шикарно. Еще раз спасибо. Большое вам спасибо.
Похоже, еще одно важное жизненное решение отдано на волю судьбы – как вероятность забеременеть, карьерный рост или выживание в старости. Чарли на судьбу не слишком полагается. У него есть планы на ближайшие лет пять и пенсию. И он встает в пять утра, чтобы отправиться в спортзал.
Я звоню матери.
– Мам, мы нашли себе собаку. Он…
– О нет, это кобель? Не заводи кобеля. Они убегают. Они везде метят, они…
– Мне пора. Извини.
Я совсем позабыла о маминых предрассудках насчет кобелей, латентной собачьей мизандрии, до причины которой я так и не докопалась. Как и большинство женщин, она любит, фыркая, бросать: «Мужики!» Не все женщины ее поколения были Глорией Стайнем[15]15
Глория Мари Стайнем (род. 1934) – американская журналистка, социальная и политическая активистка, лидер американского феминистского движения в конце 1960-х и начале 1970-х годов.
[Закрыть] или депутатами-лейбористами; для менее заметных дам ее времени война полов осталась пассивно-агрессивной, и выиграли они ее не с помощью трудов знаменитых феминисток, а маленькими победами на домашнем фронте.
В ее варианте отрицание патриархата сводилось к тому, чтобы никогда не заводить кобеля и постоянно жаловаться на мужа. Мне лично все равно, какого пола моя собака, но сейчас я порадовалась, что это кобель, а не сучка. В сорок шесть с половиной меня все еще по-детски бодрит то, что мы с матерью во многом не похожи.
Мы оба с нетерпением ждем появления пса. Ни дня не проходит без того, чтобы мы не обсуждали, какой он, наш новый мальчик. Чтобы уверить себя в том, что обеспечим животному прекрасную жизнь, мы осматриваем места будущих с ним прогулок. Я показала Чарли закуток под моим столом, где у пса может быть собственный «кабинет», укрытие подальше от людей, темное и тихое, где он – рядом со мной – сможет спокойно сидеть и ничего не делать. Мне нравится представлять, что он спит у моих ног. Может, и напишу больше в компании коллеги-пса.
В промежутке между решением взять собаку и ее появлением дома царит приподнятое настроение. Появилось что-то еще, кроме работы, о чем можно подумать.
Ночами перед поездкой в Эссекс за собакой я сидела в кровати, поглощая как чтиво для перелетов книжку Джеки Дрейкфорд «Лерчер дома». И пыталась расшевелить Чарли всякими впечатляющими цитатами про охотничий инстинкт, глистов или идеальный собачий стул.
«Лерчеры легко начнут избегать вас, если посчитают, что вы их не достойны… Лают мало, но обладают большим разнообразием звуков, известных как «разговоры лерчеров»… Лерчеры все делают вместе с вами, а не для вас, и, пока они считают, что вы их заслуживаете, это самые верные компаньоны».
– Ммм, очень интересно, – бормочет Чарли под одеялом.
«Сырые мясные кости дополняют естественный рацион, и их следует добавлять к еде три-четыре раза в неделю…»
– Ты меня слушаешь?
В ответ раздается невнятное бурчанье вперемежку с брутальным звуком выпускаемых газов: нет, не слушает.
«Лерчеры…»
Храп. Ну хватит. Я читала часами, а он спал.
Если честно, мы пытаемся примирить наши две слишком разные жизни. Чарли живет в безумном темпе, подгоняемый амбициями и двойным макиато. Сон для него – время вынужденного простоя. И тут я, со всеми моими сиестами, пропущенными дедлайнами и абсолютным беспорядком. Желание завести собаку и ее поиск создали общую умиротворяющую точку фокусировки, которую мы отчаянно искали с тех пор, как год назад стали жить вместе.
Суббота – день, когда мы забираем Мерлина. Мой левый висок пульсирует легким похмельем от текилы: вечер я провела на концерте группы «Либертинс». Я шла вообще в другое место и ничего такого не планировала, просто оказалась рядом и увидела пару знакомых. Артисты выступали, а помпезные гости, украшающие вечеринку своим присутствием, как обычно, громко говорили. Они никогда не в восторге от того, что их пригласили, но ведут себя так, словно находятся здесь по праву рождения. Халява, сэр! Этих людей зовут везде и еще немного приплачивают. Потому что заполучить их – уже честь.
Болтовня, болтовня, болтовня. Знаешь, Патти Смит[16]16
Патти Смит (род. 1946) – американская певица и поэтесса. Ее называют «крестной мамой панк-рока» благодаря ее дебютному альбому «Horses» 1975 года.
[Закрыть] это поддерживает. О, потрясающе! Обожаю Патти. Болтовня, слухи, болтовня, слухи. Сплетни. Дорогая. Люди, места, вещи. Дорогая. Дорогуша. Люди, места, вещи. Кто-то из них успешен, кто-то попал сюда благодаря браку, рождению, красоте, деньгам, всему сразу или просто кого-то знает и служит кому-то компанией. Все очень яркое, кругом шелковые палантины и длинные вечерние платья. Мимо проплывает стайка моделей.
Пить я не собиралась, но пью. Все же оплачено. Вот и я решила пропустить одну «маргариту» или даже четыре. Похмелье часто собирает жатву в знаменательные дни свадеб, похорон, важных интервью, высоколобых культурных ночных шоу, куда второй раз вас никогда не пригласят. Так почему бы не отнести сюда и канун обретения первой собаки?
На вечеринке я рассказываю некоторым гостям, что завтра поеду за собакой. Кто-то отвечает: «И что?», кто-то – «Потрясно!». На самом деле всем плевать. Впрочем, учитывая тотальный эгоизм и безразличие присутствующих, я могла забирать хоть тигра-альбиноса, и дождалась бы самое большее вежливых зевков.
Чарли не пошел на концерт. Он редко ходит со мной на мероприятия: «Мне неинтересно быть приложением к тебе».
Будильник звонит в семь, и Чарли выдает: «Так», подразумевая «время собираться».
Он-то с утра бодр и свеж. Полежав еще немного, снова говорит: «Так», – и встает. Приняв душ и дозу кофеина, Чарли успел одеться и завершить утренние сборы парфюмом еще задолго до того, как я оторвала голову от подушки. Он даже ухитрился немного закупиться и подготовиться к финансовому экзамену.
Подлинные физические страдания этим утром мне причиняет не свет, а похмелье, которое, разумеется, дает о себе знать; причем проблема скорее ментальная. Ощущение такое, будто маленькое создание аккуратно крадется туда-сюда по лобной доле мозга, препятствуя моим исполнительным функциям, тем из них, которые заставляют тебя встать и показать им всем.
Мои собственные ограничения усиливает избыточная активность Чарли. Чем больше он делает внизу, тем меньше у меня сил встать. Меня атакует звук готовящегося на кухне смузи. И дело не только в шуме. Дело в том, что он зеленый и создан для Чарли знаменитым, нестерпимо прекрасным диетологом. Я прикидываю, успеем ли мы захватить пачку чипсов с перцем и солью.
– Так. Ты уже встаешь? – доносится вопрос снизу. Я знаю, что на самом деле он хотел сказать: «Вали на хрен из кровати, ленивая корова».
– Да, да.
Я натягиваю вчерашние шмотки, скатываюсь вниз, пытаясь уловить остатки приятного запаха, и бодрящимся голосом спрашиваю:
– Можно мне чашку чая?
Раздраженный необоснованным желанием получить сибаритский эликсир типа крепкого ассама с молоком, он огрызается:
– Нет, Кейт. – Очевидно, он уже далек от чайной части дня. – Нам надо идти.
Как ошпарило. Похмелье повышает чувствительнось. Меня только что наказали за то, что я – это я.
Чарли знал, во что ввязывался. Он утверждает, что влюбился, когда увидел, как я грызу яблоко за рулем побитой Honda CR-X, стоившей мне всего четыреста фунтов. Вместо сломанного люка на крышу я натянула мешок для мусора. Я называю ее моей «Порше Банана».
– Почему не ездишь на моей машине? – спросил Чарли, когда я не прошла техосмотр. – Я ее почти не беру.
Это была увертюра к долговременным отношениям.
Я представила полторы тысячи фунтов, которые помогли бы привести «Банану» в порядок, соотнесла это со стремительно сужающимся рынком фриланс-журналистики и ответила: «Да, спасибо, если ты точно не против».
– Нисколько. Люблю вдыхать запах твоих духов, когда сажусь в машину после тебя.
Так мило и романтично. «Люблю вдыхать…» Но не в том дело. Это был переломный момент, тогда почти незамеченный, хотя очень важный. Я отказалась от части своей независимости. Чарли начал мне помогать. В мире равенства, который я выдумала, у меня была куча денег. Беда в том, что я выстроила это ощущение в миазмах бесконечного кредита, выданного на двадцать лет. Все эти «не-твои-цыплята-денежки» теперь возвращались домой на насест – не только у меня, во всем мире, – и с тех пор я жила в тесных отношениях со счетами по кредитной карте, налоговой службой и финансово подкованным парнем.
Этому равенству есть альтернатива, о которой я знаю от поколения матери: мужчина, который тебя поддер-живает.
Нет, Чарли не богач. Мы живем в маленькой милой квартирке, я плачу за ипотеку чуть меньше, чем он, а он больше кладет на счет в банке. Учитывая налоговый дисбаланс, я чувствую себя обязанной стирать ему носки. Еду чаще покупает он, чем я. В этом году взял на себя мои налоговые счета. Вроде бы все это здорово, но ощущение, что предаешь свои идеалы. И вообще, ничто в жизни не дается даром, детка.
Женщины иногда выбирают отношения по типу откровенной сделки. У каждого есть то, что нужно другому: с него деньги, с нее секс. Это совсем не то, чего я хотела.
Но трудно говорить о балансе сил, если ты на мели. Споры вокруг денег Чарли всегда выигрывает. Мать постоянно твердила мне: «Когда финансовые проблемы стучатся в дверь, любовь вылетает в окно». В этом есть определенная ирония, ее судьба вполне вписывается в схему «позволь мужчине поддержать себя». Я не хочу быть такой. Но похоже, что мы движемся именно в эту сторону.
– Так, – повторяет Чарли. – Пойду заберу машину.
Господи, он когда-нибудь прекратит говорить «Так»? Пока нет машины, я сделала себе чай и жду его у нашей задней двери на Тредголд-стрит. На самом деле это всего лишь калитка в ветхий переулок с задними входами в дома наших соседей с Гренфелл-роуд и Тредголд-стрит. Наша передняя дверь – задняя дверь второго этажа, к которой ведут гремучие металлические ступени. Если хотите жить в фешенебельном Ноттинг-Хилл, забудьте о роскоши типа парадного входа, если, конечно, вы не богаты. Только в этом случае передние двери – действительно парадные. Ну а если вы мегабогаты, то у вас еще и бассейн в подвале.
Мы уже выехали в центр, и я вспоминаю, что забыла снять наличные, которые надо отдать за собаку, так что нужно остановиться у банкомата. Чарли, хотя ничего не говорит, прямо-таки пышет раздражением из-за моей предсказуемой несобранности.
После напряженной пятиминутной тишины он вдруг спрашивает:
– Как у тебя сейчас с деньгами, Кейт?
Ага, вот и один из специальных вопросов-наказаний. Вопрос провокационный, и он знает, что это отличный повод открыто на меня злиться. Он задает его, только когда у нас наступает период едва сдерживаемой враждебности. Сердце у меня падает. Не лучшее время для беседы о финансах. Если я открою, что денег в банке у меня хватит ровно на собаку из третьих рук, ситуация скатится в разговор о кредитоспособности и о том, как безалаберным подходом к деньгам я хороню наш шанс на высокий ипотечный рейтинг.
Выбора нет. Надо соврать.
– Неплохо, – отвечаю весело. – Пара тысяч в банке, и еще несколько тысяч мне должны.
Раздражение у него не проходит, но в вербальной форме целиком переносится на пробки и других водителей; он прямо как уличный пьяница с синдромом Туретта, ругающий подхваченные ветром бумажные пакеты. Я съеживаюсь на пассажирском сиденье, придавленная вчерашней текилой и растущей горой обид.
– Да ладно тебе, Чарли, сегодня ведь такой хороший день. Я волнуюсь, а ты? Мы забираем нашу собаку.
– Ммм, ага, – бормочет он, и я жду, пока атмосфера в машине разрядится и в наше общение вернется тепло.
– Сука! – водительнице «Приуса».
И в таком духе проходят следующие полчаса на М-25.
– Долбаный козел! – Чарли бьет кулаком по клаксону: белый фургон подрезал его на перекрестке.
Сосредоточься на собаке. Думай о хорошем. Думай о животном, которого ты еще не встретила, которое вот-вот придет и будет жить в твоем доме.
– Сара сказала, мы не должны кричать при нем. Если кричать, он описается, – говорю моим специальным, размеренным и очень спокойным тоном. – Ты точно остынешь до того, как мы заберем собаку?
Почти невозможно произнести в такой ситуации что-то, звучащее не пассивно-агрессивно.
– Да, конечно, – отвечает Чарли предельно спокойным тоном, который он расчехляет, когда я начинаю говорить своим «очень спокойным» голосом. С каменным лицом он смотрит на дорогу. Мгновения тишины длятся до тех пор, пока очередной «Приус» не влезает в чужой ряд.
Я громко вздыхаю.
– По какому поводу вздохи?
– По такому – не знаю, как еще снять напряжение в машине. Разве нельзя просто радоваться этому дню?
– Радость – понятие преувеличенное, – бурчит он, но, по крайней мере, не орет снова «козел!». Хоть какое-то перемирие.
– Я вот думаю, сколько его какашек соберу за год?
Чарли вопрос игнорирует, но посчитать несложно. Понятия не имею, сколько раз в день испражняется собака, наверное, максимум два. Может, чуть больше после сытных дней типа Рождества. Хотела было над этим посмеяться, но какой смысл – моя аудитория только и делает, что грозит кулаками водителям «Приусов».
Как перестать волноваться из-за пса? Никак. Принимаюсь листать Инстаграм. Открыла страницу Чики. Кажется, у меня развилась легкая одержимость крупными планами ее блестящих губ и динамичными фото во весь рост в мини-шортах. Обычно она заботится только о том, как бы подчеркнуть великолепные ноги, но сегодня запостила мотивационную цитату: «Каждая женщина – твоя сестра; относись к ней соответствующе».
«Сестренка!», «Подписываюсь!», «Обожаю тебя», «В точку». Внизу, должно быть, штук тридцать комментариев, все сопровождаются сердечками и эмодзи типа «дай пять». Странно. Как будто она Эммелин Панкхёрст[17]17
Эммелин Панкхёрст (1858–1928) – британская общественная деятельница, лидер британских суфражисток. Неоднократно подвергалась преследованиям и тюремному заключению.
[Закрыть], кричащая: «Свобода или смерть!»
Я тоже написала: «Ты о чем вообще? Да каждая сеструха только и жаждет, что стащить твои шмотки и устроить кулачные бои за место под солнцем!»
Бессильная немая злость на Чарли слегка улеглась, вытесненная подстегнутыми Инстаграмом завистью и уязвленным чувством превосходства. Как же это работает – смесь горячих шортиков, блеска для губ, макияжа и тупого феминизма? Она ведь просто маленький глупый ребенок. Как ей удалось заполучить еще почти пятьдесят тысяч подписчиков с той ночи у Тимбо? Мне тоже захотелось орать «Сука!» водительницам «Приусов».
– Скажи, я несносная и придирчивая? – спрашиваю Чарли.
– Да, иногда ты бываешь слегка стервозной, – отвечает он ровным тоном. Но в голосе звучит нежность, и день сразу окрашивается другими цветами. Я оживаю, настроение поднимается. – Но я знаю: какой бы злой ты ни была снаружи, в глубине души тебе еще хуже, и стараюсь этого не замечать.
Свой комментарий под постом Чики я завершила плачущим от смеха эмодзи и иксом, обозначающим поцелуй. Надеюсь, это нейтрализует язвительность. Саркастичные люди, которые пишут заумные комменты в чужих профилях, – те еще гады, но раз уж я катаюсь по полу от смеха, а после дарю поцелуй, то я лучше такого дебила.
Чика никогда не бывает злой или саркастичной; иногда подшучивает над любовью к пончикам, а когда она и ее друзья собираются вместе, то фотографируются с высунутыми языками, но… я обрываю эту мысль: чувствую, что завожусь. Так бывает, если слишком долго листаешь Инстаграм.
Убираю телефон в бардачок.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?