Текст книги "Пропала собака. История одной любви"

Мне, наверное, следует чувствовать себя отвратительно, но, глядя, как Вулфи резвится в траве, срывается с места, обнюхивает все вокруг и стремительно несется обратно ко мне – голова на бегу то поднимается, то опускается, мех развевается на ветру, – как я могу снова сползти в яму самоосуждения и отчаяния?

Неуклюже бегу за ним, спотыкаясь в сапогах и путаясь в грязном подоле бедняги «Гарета», а он описывает вокруг меня широкие круги, прежде чем опустить голову и рвануть обратно на максимальной скорости. Внезапно останавливается для экстренных дел, разворачиваясь на месте и возвращаясь к пропущенному раньше притягательному уголку, чтобы усердно его обнюхать. Тщательно проверив траву на присутствие дерьма, я нахожу хорошее местечко, снимаю жилет и расстилаю подкладкой вниз. Зарываюсь лицом в плотный мех на шее Вулфи, вдыхаю запах печенья и теплого сена. У меня из груди вырываются гортанные звуки, как у довольного животного. Пес сияет широкой собачьей улыбкой.

– Мммм, мммм, ммммм… – эту радость не передадут никакие слова, только звуки.

Какой-то тип пробирается сквозь огромную стаю ворон – они что-то клюют во влажной рассветной траве. С ним немецкая овчарка и спаниель. Кроме них, других млекопитающих вокруг не наблюдается, и Скрабс выглядит пустынным, хотя, наверное, это не так. Ходят слухи, что в глубине леса и на его окраине живут бездомные. Я видела, как появляются и исчезают палатки. На типе синяя форменная куртка и казенные ботинки – скорее всего, тренер полицейских собак или, что вероятнее, охранник из близлежащей тюрьмы. У него служебные псы, натасканные на поиск наркотиков. Он смотрит на меня.

– Доброе утро! – говорю, едва сдерживая смех. Сижу здесь в платье за две тысячи фунтов, задницей на теплой жилетке и с безумно лохматым лерчером на руках. Тип молча кивает.

Что это у нас – моцион перед сном или первая прогулка нового дня? Спустя какое-то время, скорее праздно бездельничая, чем совершая выгул, мы возвращаемся домой. Я болтаю с псом, смеюсь над тем, какая я идиотка и какой он красавец. Готовлю на кухне графин воды с лимоном, чтобы взять с собой в кровать. Заметив большой пакет чипсов с черным перцем и уже хрустя ими, добавляю его к общей груде лечебных материалов, которые нужно захватить в спальню. Завтра они мне понадобятся.

Сижу в постели. Простыни с годами стали шелковисто-гладкими и все еще хранят запах свежести. Вулфи возится внизу, устраивается на диване на ночь, которая на самом деле уже день. Слышу шуршания и поскрипывания, и уже по нему скучаю.

– Вулфи? – зову его, задаваясь вопросом, захочет ли он прийти и готова ли я пригласить его в мир людей. А как же мои ответы «аноракам»: «Собака наверху, что вы, никогда!»? Внизу секунд на тридцать наступает полная тишина. – Вулфи! – Осторожный скрип, клацанье когтей по крашеным деревянным ступенькам. И вот он уже стоит наверху, тяжело дыша, глядя на меня и широко раскрыв пасть. Он улыбается. Я хлопаю по кровати.

– А ну-ка! Вулфи! – Он останавливается рядом, улыбаясь и как бы спрашивая: «Ты уверена?» А потом с удовольствием запрыгивает на матрас и сворачивается клубком у меня в ногах. Я засыпаю, раскинувшись, как морская звезда, голова пса лежит у меня на икре. Хватит с меня позы эмбриона. Прилив окситоцина просто крышу сносит.

Больше Вулфи никогда не спал внизу.

– Извините? – прочирикала я в спину «Халка», того мрачного мужика со стаффом. Мы с Вулфи идем недалеко от него по пути в «Кофи Плант». Всю дорогу от Элджин-Кресент до Лэдброк-гроув я набиралась храбрости подойти и прямо спросить: «Ваша собака – любовь всей вашей жизни?»

– Она – моя единственная. – Его смех грохочет, как поезд подземки. Мелькнули золотые коронки на зубах. Затем он снова возвращается к прогулке.

Это успокаивает. Если любовь к собаке – форма душевной болезни или проявление склонности к ней, то от этого недуга страдает огромное количество вполне обычных людей. Вот и хорошо, я расслабляюсь. Послушай, говорю себе, было ведь даже академическое исследование в Эдинбургском университете. И выяснилось, что окситоциновый ответ на присутствие рядом собаки заложен у нас в генах. Отличные новости. Еще одну проблему можно переложить на родителей. На этот раз это даже не моя вина.

С того мерзкого визита к Тиму, который побудил меня охотиться на Вулфи, прошло уже несколько месяцев.

Он позвонил как-то вечером, когда я гуляла на Вормвуд-Скрабс, и поинтересовался, не рядом ли я. Сообщил, что у него в Ноттинг-Хилл какие-то дела.

– Нет, – вру я. – У меня дедлайн.

Он заводит болтовню о новой подружке. Она совсем молоденькая и, похоже, обожает анальный секс. Теперь она у Тима фаворитка. У меня с языка чуть не срывается, что она с ним только из-за денег и наркоты.

– Я не хочу это знать, Тим, пожалуйста.

Пес тем временем шныряет по краю зарослей, где живут бездомные, и я рассеянно за ним наблюдаю. Как они пробираются сквозь толщу деревьев и кустов? Как вообще тут выживают?

Здесь настоящая контркультура, и владельцы собак принимают это близко к сердцу. Перепихон на открытом воздухе с наступлением тепла случается чаще. В начале лета мужики всех возрастов и национальностей будут сидеть на скамейках у края чащобы, сосредоточенно глядя в телефоны и ожидая знака, чтобы скрыться в кустах для короткого акта любви. Как-то я пошла за Вулфи и наткнулась там на голого мужика. Он размахивал своим огурчиком, а я в шоке, прикрыв лицо руками, запричитала: «Опроститепроститепростите! Вулфи, пойдем, пойдем, пойдем».

Мужик перепугался не меньше моего.

– Простите, простите, дорогая. – Вполне себе британская беседа с этикетными извинениями, чего уж там.

На шести акрах Скрабса можно встретить кого угодно, надо только поискать.

Когда-то я думала о себе как о классной современной девчонке и душе компании. Сейчас я, оказывается, чопорная леди средних лет в резиновых сапогах, визжащая при виде мужского члена. Но, стоп, старый добрый Тимбо, напоминающий мне о прошлом, все еще на связи. Вполуха слушаю, как он рассказывает, что один из его дородных дружков-кокаинщиков внезапно, пусть никого и не удивив, склеил ласты в пятьдесят пять лет.

– Питер умер. Сердечный приступ. Жена походу обнаружила и его любовницу. Дети в ужасе. На похоронах всем было очень неловко.

Такие вот сложности жизни у наркоманов. От этой мысли все внутри у меня переворачивается.

– Ох, мне жаль. Но этого стоило ожидать. Он давным-давно сидел на коксе.

– Мы вообще тебя не видим, дорогая. Я скучаю.

– Я завела собаку.

– Я слышал, дорогая, но ты все равно можешь приходить позабавиться.

Позабавиться. Забава. Дурацкое слово. Прямо как те наивные детские часы, звонящие и мяукающие над столом, пока несчастные взрослые пребывают в невменяемом состоянии.

– Мне пора, Тимбо, давай как-нибудь поужинаем. – На универсальном языке это означает «я не горю желанием тебя видеть».

– Где, когда, как скоро, дорогая?

Долгие годы Тимбо был худшим лучшим другом, которого только может пожелать девушка. Он одалживал мне деньги и забирал к себе жить, когда некуда было идти после очередных тяжелых расставаний. Подкреплял мою уверенность в себе, когда она падала до нуля. Мы много говорили. Я открывала ему самые грязные тайны, и он внимательно выслушивал меня. Хотя для него никакая тайна не грязная. Точнее, чем грязнее, тем лучше.

Причины поужинать с Тимом: это человек-хаос, но он добр и умен, чертовски умен, и если бы не сидел на коксе, давно бы правил миром. Когда-то давно он отхватил кучу денег – изобрел в начале девяностых что-то важное, связанное с программированием, плюс унаследовал ту самую шикарную квартиру на Маунт-стрит. Результат в сочетании с генетической наркозависимостью привел к тому, что по-настоящему он больше никогда не работал.

Да, Тим умен. Все его грязные сексуальные развлечения и полуночные выходки покоятся на фундаменте отличного образования, а также личной и политической проницательности, которыми он обзавелся в середине семидесятых, будучи парнем смешанной расы в элитной британской государственной школе. Годами просиживая в его квартире, мы беседовали о книгах и политике, истории и религии. Так говорить я не смогла бы ни с кем, а если бы и попыталась, то лишь для того, чтобы побыстрее уйти от темы, нервничая из-за собственного невежества. С Тимом такого ощущения никогда не возникало.

Случались у нас и серьезные ссоры. Однажды, когда мы говорили о влиянии «холодной войны» на постколониальную Африку, я сильно двинула его в плечо. А в другой раз, в Париже, он ушел, бросив меня рядом с ночным клубом в три утра, и деться мне было просто некуда.

Мы по-настоящему старые друзья, если не принимать во внимание зависимость Тима от наркотических веществ. Но с этим я должна научиться справляться.

В общем, причина не видеться с Тимом всего одна, но весомая: наркотики. Для меня это, как реакция собаки Павлова – даже просто проходя мимо его дома в десять утра, я наверняка ощутила бы наркотический кайф и нервную дрожь.

Я гляжу вниз, в блестящие глаза моего четвероногого. Последние несколько минут, пока я болтала по телефону, он стоял рядом на маленькой аллейке у ветки Большой западной железной дороги. Рассеянно успокаивая себя, глажу, кручу между пальцами и массирую его уши.

– Может, в среду?

Хороший тихий вечер, если такое понятие вообще существует в мире Тима.

– Годится, Кейт, где?

– В «Локанде», там любят собак. Знаешь, Люсьен Фрейд[29]29
  Люсьен Фрейд (1922–2011) – высокооплачиваемый британский художник, мастер психологического портрета.


[Закрыть], ужиная, брал туда своих уиппетов. Я буду тальятелле с каштанами и куриной печенью.

Итальянский ресторан «Локанда Локателли» находится за универмагом «Селфриджес» на Оксфорд-стрит. Я пойду через Гайд-Парк и хорошо выгуляю собаку – это длинная дорога. Мы разопьем бутылочку санджовезе, съедим углеводов, отмеченных звездой «Мишлен», и я еще успею домой на 94-м автобусе. И, конечно, для моих ноздрей будет лучше, если рядом окажутся мокрые черные ноздри Вулфи. Да, я все рассчитала: рискну, перекушу с Тимом, и меня не засосет в «Ночь сурка» на Маунт-стрит.

– Ты сказала – с собакой? С собакой? Ты что, ешь с чертовой собакой? – Он саркастически смеется.

Должно быть, это провокация, но меня она никак не задевает.

– Да, иногда, – отвечаю с довольной улыбкой.

– Ну тогда мне лучше встретиться с этим уникальным животным.

И вешает трубку.

Я сажусь на корточки, чтобы оказаться с псом лицом к лицу.

– Спасибо, приятель.

Он тоже присаживается на свои мохнатые бедра, и я делаю движение навстречу, как покалеченная лягушка, чтобы мягко взять его морду в ладони и посмотреть ему в глаза. Интересно, о чем он думает, отвечая мне взглядом? «Есть у нее еще печенье?», или «Она пахнет тостами», или «Чего ей надо? Господи, какая же она убогая». Или он тоже любит меня?

Возвращаемся домой. «Отпуск по уходу», возможно, закончился, но продолжается медовый месяц. Жизнь с Вулфи не может надоесть. Медовый месяц у нас с Чарли: мы снова купаемся в волне гормонов счастья, которые принес с собой Вулфи, прямо как ту грязь, которую он притаскивает, полежав в пабах и кафе вблизи нас на слишком маленьких для него песьих постелях. Разговоры о работе уступили место разговорам о мире Вулфи.

В марте мы пошли ужинать домой к Кастору. Если бы не встреча с ним и его хозяином Китом в «Коффи Плант», когда во время судьбоносного похмелья у меня возникла идея завести пса, я никогда бы не узнала Вулфи, и моя жизнь так и осталась бы пустым, лишенным собак существованием.

Мы с Китом не дружили, скорее общались по работе, но с приходом Вулфи сблизились. Обожаем своих собак и обсуждаем их, как две одержимые молодые мамаши.

– Представляешь, Кейт? Мой возвращается из «детского сада»[30]30
  Имеется в виду «детский сад» для собак, которых не с кем оставить дома.


[Закрыть] немного задиристым. Думаю, он набирается там стайной ментальности.

– О да, знаю, как это бывает. Давай я лучше буду забирать Кастора к нам, чтобы он мог немного отдохнуть от «детского сада»?

– Конечно! Если сможешь, было бы здорово! Твой хорошо влияет на Кастора, похоже, он его успокаивает.

– Никаких проблем. Вулфи тоже нужен Кастор, все эти покусывания за задницу держат его в форме. Честное слово, Кит, он такой лентяй, прямо четырнадцатилетний пацан, а не лерчер.

– Чем ты его кормишь?

– Мы придерживаемся природного питания, ну, ты понимаешь – мясо, кости, органы.

– Наш ветеринар против. Я перевел Кастора на сухой корм, но это очень дорогая штука.

– Ладно, хватит о собаках. Что думаешь о новой коллекции «Диор»?

– Ну, мне не следует говорить тебе это, но строго entre nous…[31]31
  Между нами (фр.).


[Закрыть]

Как по мне, собаки – словно членство в гольф-клубе. Они буквально притягивают успех. Брать интервью у звезд шоу-бизнеса теперь легче легкого: у них у всех по своре собак из приютов, которых они обожают и называют «мои щеночки», даже если щеночки страдают недержанием и им по человеческим меркам лет сто пятьдесят. Собаки – входной билет в этот мир. Большинство людей с собаками, не важно, признают или нет, на самом деле не доверяют тем, у кого нет собак.

Кит пригласил меня на ужин, прибавив: «Захвати своих мальчиков», в смысле Чарли и пса.

– Устроим еще одну собачью вечеринку. Я позвал Стейси и ее терьера, Бо. Вы знакомы?

Фу. Она. Я всегда недолюбливала Стейси. Злобная тварь из мира моды. Впервые мы встретились, не считая работы, в середине нулевых, на вечеринке сразу после Нового года. На мне тогда были угги. Понятно, что здесь нечем гордиться, но десять лет назад люди и не такое вытворяли. Она посмотрела на меня и многозначительно приложила к щеке палец: «Угги. Интересно», – перед тем как пробормотать подруге: «Я думала, она пишет для «Стайл», вот уж говорящее название, дорогуша».

И потом крутанулась передо мной, показывая новую юбку «Баленсиага».

– Нравится?

– Классная, – я холодно улыбнулась. И, отходя, пробормотала так, чтобы она не слышала: «Не факт. Я бы сказала Примарк»[32]32
  Сеть недорогих магазинов для всей семьи, ритейлер одежды, косметики и товаров для дома. В данном случае – «дешевка».


[Закрыть]. Ничего особенного. Моя первая встреча с одной из лучших в мире специалисток по стилю случилась лет двадцать назад и проходила по схожему сценарию. Никогда этого не забуду. Она оценила, как я одета (почему-то все, что на мне было, отпечаталось в памяти и осталось со мной навсегда подобно физическому увечью). У нее был такой вид, будто ее вот-вот стошнит и от меня, и от моего наряда, и все потому, что она задержала на мне взгляд чуть дольше обычного. Мне говорили о ней как о хорошем человеке, но, даже услышав, что она завела собаку, я не могу в это поверить.

Разумная часть меня всегда отлично знала: все эти женщины, которых я меряю линейкой социального успеха, совсем не монстры. Но по какой-то причине они все равно казались мне особенными, «лучше», чем я.

Собака поможет мне и на этот раз. Нужно просто пойти на вечеринку к Киту вместе с псом. Стейси-монстр уже там, и, пока четыре пса обнюхивают друг друга, мы, шестеро людей, обсуждаем их за «негрони»[33]33
  Коктейль-аперитив, в основе которого лежит смесь джина и вермута.


[Закрыть]. Собаки всех делают равными. Поскольку хозяин работает в модной индустрии, еды не так уж и много, и вскоре мы изрядно напились. Зажжен камин, псы расположились на диване – верный знак того, что собачья вечеринка в самом разгаре, – а мы сидим на полу и болтаем. Я говорю, что собаки забрались на диван – не все, только Вулфи и Кастор. Терьеры Фионы и Стейси бегают с лаем по комнате.

Единственная гостья без собаки тихо сидит поодаль у стола, наблюдая за нами, смущаясь и, скорее всего, более-менее скучая. Заметив это, я вспоминаю моменты, когда была единственной бездетной женщиной в компании, молча и раздраженно слушала родителей – иногда понимая их, иногда сильно утомляясь, – а они без устали тараторили о детях. Я знаю, как ей неуютно, ведь она не часть банды, но мне все равно. И весело: радует чувство объединяющей сопричастности с тремя вроде бы незнакомцами.

Сигареты заканчиваются, я предлагаю выгулять собак и заодно заглянуть в ближайший магазин. Мы со Стейси идем вместе, каждая с двумя псами – ей руки оттягивают два терьера, а рядом со мной гарцуют, как супермодели, два лерчера. Они все по очереди сделали свои дела. Выгулять их стоило и пораньше.

Запасшись «Мальборо Лайт» и коварным пакетиком чипсов, мы со Стейси усаживаемся у стены и пьяно болтаем.

– Я безумно люблю своего пса, – говорю ей. – Смотри, из-за него мы подружились. Раньше я считала тебя гребаным монстром.

– Меня? – удивляется она. – Какая же ты противная, Спайсер.

Бо-Бо, по словам Стейси, – ее лучший друг. Несколько лет назад ее бросил жених, и терьер спас хозяйку от суицидального отчаяния и одиночества.

– Вулфи, – делюсь я с ней, – спас меня от Тимбо.

Мы обнимаемся, и я говорю, что ее платье от «Прин» это «просто нечто».

Вернувшись к Киту, присоединяемся к дискотеке. Лерчеры безмятежно наблюдают за нами, а терьеры лезут на стены.

В конце вечера я спрашиваю Чарли, понравилось ли ему.

– Да, – кивает он. – Как по мне, собачники – милейшие люди.

Подумав о Стейси, я улыбаюсь. «О да. Еще какие».

Пес сблизил мой график с распорядком дня Чарли. Появилась причина вставать по утрам. Теперь мы иногда приходим в «Кофи Плант» так рано, что терпеливо ждем, пока они не откроются в семь.

Одним похожим утром я захожу в «Рококо», газетный магазинчик на Элджин-Кресент с огромным выбором редких журналов. Просматривая обложки, пытаюсь понять, какая меньше нагоняет депрессию. «Смертники сожгли живьем девятнадцать йезидских девочек» или «Звезда «Экс на пляже» показала татуированное тело».

У холодильника напротив кассы стоит ирландец. Кивая на мою собаку, тихо и прозаично заключает:

– Норфолкский лерчер. Отлично загоняет кроликов в сеть.

Затем он начинает рассуждать о том, как много оленей надо бы отловить в Слау и что вообще в стране развелось слишком много оленей – скоро и на Скрабс появятся.

Я интересуюсь, есть ли у него лерчеры.

– Лонгдоги, это смесь двух разных видов борзых. Еще у меня две серые салюки. Могут весь день бегать и не устают.

Я пытаюсь подстроиться под отстраненно-безразличный тон, каким он говорил вроде как с моей собакой, а не со мной, вечно возбужденно выплескивающей все на собеседника.

– Интересно, что в нем намешано?

– Грейхаунд, бедлингон, шотландская борзая. – Он делает паузу. – Если посмотреть на уши, можно сказать, есть частичка колли. Значит, умный.

Наше общение обрывается без всякого прощания. Он забирает пачку сигарет «Мэйфер» и уходит.

У меня дедлайн, надо сдать статью о паре терапевтов, которые написали книгу об «осознанном сексе» и о том, как этот самый секс, по их мнению, может спасти мир. Идея абсурдная, и я борюсь с желанием бросить статью, помня заголовок про йезидских девочек, который выбил меня из колеи и как журналиста и как человека. То, что моя работа заключается в продуцировании неделю за неделей развлекательной ерунды, нагоняет тоску даже больше, чем твердое понимание того, что я живу на жестокой и дикой планете.

Чтобы поднять настроение, я сажусь в машину и еду за круассаном в дорогущую пекарню на Элджин-Кресент. Внешняя часть, золотистая, хрустящая, слоеная, – для меня. А белая рыхлая серединка – для Вулфи. Пес сидит рядом, пока я ем, роняет слюни на грязь и пыль, скопившиеся вокруг ручки переключения передач, и не отрывает глаз от причитающегося, как он знает, ему куска. Поедание моей доли заняло минут десять, он со своей расправился за две секунды.

Дома, за письменным столом, предположение, что мой лабралюкипудель на самом деле древний и настоящий – настоящий! – лерчер, по мнению того, кто, как я всерьез подозревала, настоящий цыган (или стоит назвать его странствующим ирландцем?), показалось мне гораздо более важным, чем спасение мира через осознанный секс.

Я гуглю «норфолкских лерчеров» целых два часа. Ссылок немного, но есть кое-что интересное на форумах сайтов вроде «Охотничья жизнь». Посты типов с никнеймами вроде «Мистер Браконьер» или «Мучитель кроликов» (фас!).

«Норфолкцы – это такие здоровые, коричневато-желтые собаки с грубой шерстью, брат». «Да, чувак, настоящий норфолкский лерчер всегда с длинной шерстью, а под ней атлетическое тело, идеальное для занятия браконьерством». «Они были настоящими браконьерскими собаками, сочетая скорость борзой с интеллектом служебной собаки».

На всех фотографиях норфолкские лерчеры более светлые, более лохматые и плотные, чем обычные, чуть менее царственные и быстрые. Очень похожи на Вулфи. Одна из моих подруг по выгулу, стройная моложавая красотка Сара, постоянно обвиняет меня в перекармливании. Ее лерчер, Летиция, тощая, высокая и – я согласна – идеального размера, но Вулфи от природы плотного сложения, или, сказала бы я, как мать, оправдывающая пухлого сыночка, у него «широкая кость». Многие лоснящиеся жительницы Западного Лондона, вчерашние тусовщицы, знакомые друг с другом по встречам анонимных алкоголиков или наркоманов, озабочены размерами своих псов. Анна, хозяйка Уолли, называет их «леди с приветом».

Мне не терпится поскорее поделиться тем, что я узнала, с другими хозяевами лерчеров на Скрабс. Мой Вулфи не перекормлен, и в нем нет примесей лабрадоров или пуделей. Он норфолкский лерчер. Грудь у меня раздувается от гордости при одной мысли об этом.

«Что там со статьей про осознанный секс?» – приходит письмо от редактора.

Я парирую: «Вношу финальные правки».

Когда я заканчиваю изыскания о лерчерах, наступает время обеда. За едой отправляю все, что нарыла, в возбужденном письме к Чарли.

Как теперь убить время до вечера, если не работать? «Гулять!»

Я подумываю отменить встречу с Тимом и вместо этого закончить вечером статью. Но не хочу быть грубой, и, что более важно, – писать статью мне хочется еще меньше.

Тим в ностальгическом настроении: «Я скучал по тебе, Кэти». Еще до того, как на столе появилась огромная корзинка с хлебом, он решил напомнить мне обо всех славных моментах, что у нас были.

– Помнишь, как ты однажды явилась ко мне в лакированных сапогах со сломанным каблуком и красном макинтоше из ПВХ? – Он говорит так, словно пребывает в блаженных грезах и это были самые чудесные времена, о которых только можно мечтать. – Я подошел к двери, и ты чуть ли не ползала на коленях, потому что приняла рогипнол и не понимала, что дверь захлопнулась.

Ха-ха-ха. На самом деле страшное воспоминание, реально жуткое, вообще ничего смешного. Но он любит с гордостью об этом рассказывать. Ха-ха-ха. Я смеюсь вместе с ним, мысленно составляя список друзей, с которыми стоит порвать. Тим в нем первый.

Впрочем, чем меньше вина в бутылке, тем лучше у меня с чувством юмора.

– Давай поедем в «Граучо», – говорит он.

О господи, нет, только не «Граучо». С тем же успехом он может свернуть банкноту в пятьдесят фунтов и предложить нюхнуть дорожку.

Фактически к тому и клонит.

– Мне надо домой. У меня сроки горят. На два дня уже опаздываю…

Он оплачивает счет, я слабо протестую, что его стоит разделить пополам, потом трижды говорю спасибо, и вот мы уже в кебе, отправляемся за ложью под названием «быстро пропустить по стаканчику на ночь». Вулфи уложил подбородок на пол и смотрит на меня снизу вверх.

– Он такой классный, – говорит Тим. – Я почти готов полюбить собак, если бы все они были такие, как он.

Я смотрю на пса. Меня расстраивает, что Тим и Вулфи в одной машине.

– Но ты ведь не возьмешь его с собой? – продолжает Тим.

– Возьму, конечно. Пес пойдет со мной, или я еду домой. Берни обещал, что пустит меня с ним.

Берни – это хозяин «Граучо», и он уверял, что я могу брать с собой собаку, если захочу. Я в последнее время старательно избегаю этого места – слишком много плохих воспоминаний, – но теперь уровень моего сопротивления упал на одну бутылку санджовезе.

Симпатичная девушка за ресепшеном останавливает меня:

– Извините, с собаками нельзя.

– Можно позвать Берни? – отвечаю таким тоном, чтобы стало ясно: я – особенная.

Берни разберется. Я киваю в сторону бара и говорю Тиму:

– Иди, подыщи нам тихий уголок, я тебя найду.

Берни слетает со служебной лестницы рядом с баром и с грохотом распахивает двойные двери. На нем длинный жакет с леопардовым принтом и футболка в тигровую полоску. Скромно, как всегда.

– Все в поряяядке, дарагуууша. – Он подходит поцеловать меня, но тут же останавливается и вопит: – Это что за хрень? Сюда нельзя с ним, он же здоровый. Я думал, это что-то маленькое, но тут же целая лошадь! Нет, детка. Нет. Никаких собак. Возвращайся, когда сделаешь с ним что-нибудь.

Тим уже исследует зал в поисках друзей. Идти за ним я не собираюсь. Он большой мальчик и найдет кого-нибудь. Отправлю потом сообщение. Поворачиваясь, чтобы уйти, я на секунду чувствую себя последней дурой, но Вулфи бодро подпрыгивает рядом, словно говоря: «Ну, это и к лучшему, удачный побег, меньше всего хочу бродить между ног, которые прилагаются к жадным ноздрям».

Добравшись до конца Дин-стрит, я уже ощущаю облегчение и радость оттого, что возвращаюсь из Сохо в полночь, а не бог знает когда. Более того, я в востроге. Неспешно иду по Оксфорд-стрит, а внутри у меня только бутылка красного. Даже похмелья завтра, скорее всего, не будет.

Так мы бредем до окончания толстой кишки Вест-Энда в унитазе подземного перехода, у Марбл-Арч. Выходим подышать к Углу Ораторов, чтобы затем совершить бодрящую нелегальную прогулку по холодной черной траве Гайд-Парка. Вулфи, едва я спустила его с поводка, сорвался в глубокую тьму с парой радостных разворотов на 360 градусов. Это его способ сказать: «Я так счастлив! Спасибо, дружище».

Нет, дружище. Это тебе спасибо.