Текст книги "Конторские будни"

Глава четырнадцатая

На этот раз члены Оргбюро не обрядились, к разочарованию Грайса, в театральные костюмы. Хотя они с Ваартом опоздали, потому что взять штурмом автобус на Лондонском мосту в часы «пик» было не так-то просто, собрание еще не началось. Грант-Пейнтон, Ардах и прочие оргбюрошники сидели на сцене как манекены, скрестив под стульями ноги и сложив на груди руки. Ни тебе пьес в руках, ни наклеенных бакенбард – они больше напоминали какой-то общественный трибунал, чем группу актеров.

Один стул на сцене пустовал – Пам еще не пришла.

– Вы не сомневайтесь, когда надо, она, стало'ть, явится, – уверил Грайса в переполненном автобусе Ваарт.

– А по-моему, стоило ее подождать, – озабоченно проговорил Грайс. – Я думаю, она бы ничего на собрании не сказала.

– На собрании-то – плевать, а нужно, чтобы она начальству своему не донесла.

– Да как они заставят ее молчать? Что они собираются с ней сделать?

– Ну, втолкуют по-серьезному, чтоб язык не распускала, и все дела. Они ей так втолкуют, что она, стало'ть, на веки вечные про типографию забудет.

– А если не забудет?

– У нашего Ферьера забудет, будьте уверены. Он и ослу чего хочешь втолкует. У него дар втолковывать, у нашего Ферьера. Он ей скажет: «Забудьте-ка вы, милочка, чего вы тут видели, а мы, стало'ть, забудем, чего нам про вас известно. Идет?» И она язычок-то как миленькая прикусит. Уж вы мне поверьте.

Грайс не сумел бы сейчас определить своего отношения к Пам. Она вроде бы оскорбила его в лучших чувствах, но ему как-то смутно представлялись «лучшие чувства». Он ей был не нужен, это ясно. Она небось даже и под ним представлялась, даром что завывала на весь Грэйн-Ярд. Ей небось просто хотелось, чтоб он до поры до времени молчал – пока она сама не доложит обо всем кому надо.

И однако, его опыт – очень, правда, скромный – общения с женщинами говорил ему, что так искусно представляться невозможно. Она проводила с ним время не только ради своего шпионства, как утверждали Ферьер и Ваарт, но и ради него самого, просто потому, что он ей нравился – если, конечно, не была оголтелой шлюхой.

– Да с чего вы так уверены? Есть у вас какие-нибудь серьезные доказательства?

– Ясное дело, есть! Серьезней-то, стало'ть, некуда! Вы вот поспрошайте хоть мамашу Рашман. Не успела она сказать, что сматывается из «Альбиона», эта вцепилась в нее ну ровно клещ. «Нет, вы скажите, почему вы увольняетесь!» – «Да потому что замуж выхожу, почему же еще». – «А почему не хотите вернуться после медового месяца?» – «Да потому что я сыта треклятым «Альбионом» по горло». – «Как это «сыта по горло»? Может, вы до чего-нибудь докопались?» – «Ни до чего я не докопалась, просто сыта по горло!» – «Нет уж, вы скажите, до чего вы докопались!» – «Ни до чего я не докопалась, я не копаюсь в дерьме!» – «Вот и видно, что докопались, иначе зачем бы вам увольняться с такой легкой службы?» – «Да затем, что мне эта служба обрыдла хуже горькой редьки». – «И все-таки, вы, наверно, до чего-то докопались, ну скажите откровенно, до чего вы докопались?» Короче, пристала, как треклятый репей. А потом еще Рона Сидза, своего хахаля, на нее напустила.

(Хотелось бы мне понять, что у них там за хаханьки, подумал Грайс. И ему очень захотелось узнать, не было ли у них своего гнезда из картонных коробок.)

– … Стал зудеть, ровно слепень. «Почему вы увольняетесь?» – «Потому что выхожу замуж». – «А вот миссис Фос, например, тоже замужем, и все-таки работает». В общем, они донимали ее, пока она не послала их куда подальше.

А ведь правильно, припомнил Грайс, Пам и Сидз очень странно переглядывались, когда в «Лакомщике» зашел разговор об увольнении миссис Рашман. Он так и не понял тогда, почему, собственно, они взволновались.

– Ну и что же это доказывает?

– Да то самое, стало'ть, и доказывает. Чего ей вроде бояться? А она наложила, стало'ть, полные портки – от страха, что мамаша Рашман наймется куда-нибудь на другую работу и начнет рассказывать про их треклятый «Альбион».

– Но это ведь только домыслы?.. Только догадки? – поправился Грайс, не зная, поймет ли Ваарт слово «домыслы».

– Были догадки. Пока я ее не выследил.

– Выследили?

– Во-во. Бегал за ней, как растреклятая собачонка. И знаете, куда она раз поперлась после работы? А не знаете – так я вам скажу. На Уайтхолл, где все эти растреклятые правительственные конторы.

– Так она же, наверно, просто отправилась к своему мужу. Он работает в Министерстве охраны окружающей среды.

– Это она вам поет, что он у ней там работает. А он даже и не на этой улице работает. Он ошивается в той самой правительственной конторе, куда она бегает на нас на всех доносить. Я и туда за ней ходил и торчал там полный час – а она, стало'ть, докладывала про альбионскую труппу или черт ее знает про чего еще.

– Да как вы могли узнать, о чем она докладывала? И в какое вы ходили за ней учреждение?

– Так у него и названия-то нет. Контора номер такой-то, вот и весь сказ.

– А откуда вы знаете, что это правительственное учреждение?

– Откуда? – с торжеством переспросил Ваарт. – Оттуда, что оно на Даунинг-стрит, а если там есть какие-нибудь другие… эти… учреждения, то я, стало'ть главный китайский инператор.

Три одноруких швейцара, словно бы чудом перенесенные сюда из типографии, настолько все они были неразличимы, рассматривали, как обычно, их членские билеты целую вечность. И Сидз опять стоял на часах за дверью зала. Пока Ваарт, не желая садиться в указанное Сидзом кресло, объяснял ему, что он, дескать, билетерша позорная, а никакой не начальник, и пусть, мол, не командует, кому где сидеть, Грайс молча разглядывал собравшихся. Он сразу же заметил нескольких, как он решил, завсегдатаев: Джорджа Формби, Фреда Астэра, родезийского премьер-министра и сержанта из учебного лагеря времен его армейской службы.

Ваарт все-таки переспорил Сидза и сказал Грайсу, что им лучше сесть в заднем ряду. Улыбкой извинившись перед Сидзом за своего сварливого спутника, Грайс отправился с Ваартом к последним рядам и по дороге увидел двух новичков – клерка из Отдела питания, похожего на Джека Леммона, и еще одного, тоже вроде бы смутно ему знакомого. Стало быть, он все же убедил непреклонного Джека Леммона, когда они беседовали в «Лакомщике», с удовлетворением подумал Грайс; но второго новичка, человека с багровым, словно бы от злости, лицом, он сначала никак не мог узнать – ему только было ясно, что ни на кого из артистов или политиков тот не похож. Он принялся обшаривать картотеку своей памяти и, когда Грант-Пейнтон объявил собрание открытым, неожиданно вспомнил. Ну конечно же! Если б новичок надел колпак шеф-повара, Грайс моментально бы его узнал – вот что значит привычная одежда или, если взять шире, привычная обстановка. Рядом с Джеком Леммоном сидел суровый начальник Отдела питания Льюк – именно благодаря казусу с его фамилией Джек Леммон и поддался на уговоры Грайса. Стало быть, Грайс уговорил Джека Леммона, а тот уж сагитировал своего начальника – воистину, однажды сказанное слово вечно творит деяния.

Грант-Пейнтон бормотал что-то не очень внятное. Вот ведь странно – без парика, бутафорского бюста и лимонного платья он походил не на властного председателя, каким Грайс видел его здесь в прошлый раз, а на беспомощного заместителя Копланда, не способного даже поддержать дисциплину в своем отделе. Ему, видимо, надо обрести женский облик, чтобы стать настоящим мужчиной, – объяснить это под силу только психоаналитику.

– … без подготовленной должным образом повестки дня ввиду экстренности настоящего собрания… – говорил, а точней, мямлил Грант-Пейнтон. Он выглядел, как показалось Грайсу, очень возбужденным или, пожалуй, до крайности взбудораженным. – Внезапно открывшиеся обстоятельства… Организационное бюро… собрать…. намеченного дня…

– Не слышно! – со смаком рявкнул Ваарт, приставив рупором ладони ко рту, как уличный торговец, которым он, возможно, в молодости и был. Грант-Пейнтон глянул на Ваарта и попытался взять себя в руки. Он заговорил чуть громче и более внятно.

– Ввиду внезапно открывшихся обстоятельств было решено созвать общее собрание Комитета Установления Истины, – повторил Грант-Пейнтон, – не дожидаясь заранее намеченного дня. Факты, коротко – говоря… – мог бы сказать и не коротко, подумал Грайс, – …таковы. За истекшие сутки один из членов нашего Комитета сделал два открытия, чреватых самыми серьезными последствиями и для нас, и для всего нашего треста. Во-первых, было установлено, что делами треста занимается правительство – на тайном совете директоров присутствовал не кто-нибудь, а министр…

Но задние ряды по-прежнему почти ничего не слышали, и в зале поднялся разноголосый гул. Из первых рядов доносились возбужденные восклицания, а любители, сидящие сзади, недовольно выкрикивали: «Громче! Повторите громче, господин председатель!» Грант-Пейнтон попытался говорить громче, однако восклицания тех, кто сидел впереди, окончательно заглушили его голос. Тогда командование взял на себя Ардах и через несколько минут восстановил относительную тишину.

– Благодарю вас, мистер Ардах. И во-вторых… Да помолчите же хоть минутку, господа!.. И во-вторых, было обнаружено, что существует фирма – она называется «Экспорт», – до мельчайших подробностей похожая на «Альбион», можно сказать, что эта фирма – точная копия нашего «Альбиона».

Вот-вот, чертовски характерно, с досадой подумал Грайс. Мало того, что Грант-Пейнтон скрыл имя автора этих важнейших открытий, он даже не сумел как следует о них рассказать, а половина зала его и вообще не слышала. Грайс отчаянно жалел, что открылся Пам: уж он-то изложил бы все с должным драматизмом, его бы слушали, разинув рты, как Сидза на прошлом собрании. Да, это была бы великая минута!

– …В свете новых данных, – упрямо продолжал Грант-Пейнтон, когда Ардах еще раз навел тишину, – Организационному бюро было поручено…

– Это про чего же он толкует – «было поручено»? – пробормотал Ваарт. – Кто им, стало'ть, поручал?

– Черт их знает, – буркнул Грайс, все еще мысленно ругая себя за преждевременную трепотню. – Жуткий, по-моему, председатель.

– …Созвать последнее общее собрание Комитета Установления Истины, или альбионской труппы. И теперь, без дальнейших проволочек, чтобы не держать вас всех в неведении дольше, чем нужно, разрешите представить вам…

– Вот те на! Он, стало'ть, сказал – последнее собрание?

– Вроде бы так.

– Как это, стало'ть, последнее?

Из-за буркотни Ваарта Грайс не расслышал, кого Грант-Пейнтон хотел представить собранию «без дальнейших проволочек». Ему показалось, правда, что прозвучала фамилия «Лукас», но этого не могло быть. И только когда начальник Отдела служащих поднялся на сцену, он понял, что так оно и было.

В зале на мгновенье поднялся неистовый шум – и тут же утих. Было бы, наверно, слышно, если б кто-нибудь уронил иголку, подумал Грайс. Лукас церемонно поклонился Грант-Пейнтону и дал ему понять, что он может сесть. Потом подошел к краю сцены и шутливо подул в сложенные горстью ладони, словно бы пробуя воображаемый микрофон. Кое-кто из сидящих на сцене смущенно поежился, чувствуя, как и Грайс, что, для чего бы начальник Отдела служащих сюда ни пришел, он слишком уж разухабисто приступил к делу.

Наконец Лукас заговорил.

– Не вижу удивления, господа! – воскликнул он.

Никто не засмеялся. Никто не сказал ни слова. Лукас, однако, без всякого смущения смотрел в зал. Он держался непринужденно – так определил его поведение Грайс, когда ему удалось собраться с мыслями. И выступать перед публикой он, конечно, умел.

– Леди и джентльмены, однажды прославленного на весь мир литератора спросили, как написать рассказ. Тот немного подумал и ответил: «Надо начать с начала и, дойдя до конца, кончить». Я думаю последовать сегодня этому мудрому совету. Мне хотелось бы, леди и джентльмены, чтобы вы терпеливо выслушали меня с начала и до конца. У многих из вас возникнут, наверно, вопросы, но я надеюсь, что к концу моего рассказа вы получите на них ответы.

– Так он, стало'ть, рассказы нам будет рассказывать? – немного придя в себя, шепнул Грайсу Ваарт. И тут уж Грайс осмелился цыкнуть на него: он не хотел пропустить ни единого словечка.

– Леди и джентльмены, почему вы все здесь? Что вас объединяет? Я просил не прерывать меня и поэтому спешу ответить на собственные риторические вопросы. Вас объединяет любознательность. Вы все хотели бы узнать, чем занимается «Альбион».

И вместе с тем я осмелюсь напомнить вам, леди и джентльмены, что любознательность – или, иначе говоря, любопытство – в «Альбионе» не поощряется. Когда вы поступали к нам на работу, я, беседуя с вами, всячески подчеркивал, что ваша должность не потребует от вас любознательности или инициативности. Вы были выбраны именно за вашу инертность, я бы даже сказал – за вашу инертную самоуспокоенность. Ничего обидного в этом нет: инертная самоуспокоенность рождает лояльность, а лояльные, или, как их иногда несправедливо называют, верноподданные, сотрудники – это золотой фонд современного предпринимательства. И примером здесь могут служить гигантские процветающие концерны Соединенных Штатов.

Однако мы не проводили сложного психологического тестирования новичков, поэтому кое-кто из вас оказался любопытным, а любопытство, как я уже говорил, подрывает в людях лояльность. Основная масса альбионцев, без сомнения, лояльна – иначе мне бы давно уже предложили уйти с моего поста, – но вы, маленькая группа избранных, вы, леди и джентльмены, лишены этого качества из-за отсутствия в вас пассивной самоуспокоенности. Что ж, прекрасно, леди и джентльмены, – мир потерял бы свою многогранную привлекательность, если бы все мы были похожи друг на друга.

Зал, как почудилось Грайсу, всколыхнула горделивая взволнованность. Да и сам он горделиво взволновался. «Группа избранных»! Вот почему Норман Ферьер выделил его из толпы альбионцев и предложил вступить в свою шайку.

– Вас, леди и джентльмены, донимали вопросы. Вы спрашивали себя, чем занимается «Альбион», почему некоторые отделы строго засекречены, из-за чего служащим не выдается внутриальбионский телефонный справочник и как фирма обходится без коммутатора. Вы, кстати, выдвигали интереснейшие ответы на эти вопросы. Ну а правильный ответ чрезвычайно прост: если б у нас был коммутатор, телефонистки мигом обнаружили бы, что нам никто не звонит. И кое-кому из вас уже, наверно, приходил в голову этот ответ.

– А ты скажи-ка нам чего-нибудь новенькое, – усиливая многоголосый гул, проворчал Ваарт. До этого, с тех пор, как Грайс его одернул, он помалкивал. Да и сейчас разворчался явно не по делу: Грайс, например, услышал именно «новенькое».

– Что ж, граждане свободной страны имеют полное право задавать вопросы. Мир, как я уже сказал, потерял бы свою привлекательность, если бы все люди делали только то, что поощряется. И мы пытались отвечать на ваши вопросы – надеюсь, вы это замечали. Начальникам отделов и старшим администраторам – среди них, между прочим, есть очень крупные администраторы, какие бы официальные посты ни занимали они в «Альбионе», – было предложено всячески удовлетворять вашу любознательность. Поначалу им это удавалось. А потом их заботы взяла на себя альбионская труппа.

– Про чего он хоть толкует-то? – растерянно спросил Грайса Ваарт, почти неслышимый в общем хоре удивленных восклицаний.

– А вот давайте-ка помолчим, – раздраженно отозвался Грайс, глядя на Лукаса, который поднял руку в немом призыве к тишине, – и тогда, может, поймем.

– Кто-нибудь из Оргбюро или активистов Комитета опрашивал, или, если хотите, проверял на лояльность, каждого любознательного альбионца. – Все правильно, первый вечер в «Рюмочной», когда его опрашивала Пам, очень походил на экзамен, а второй вечер, когда она взялась за него вместе с Сидзом, походил, пожалуй, на допрос с пристрастием в нью-йоркском полицейском участке. – Так определялись ваши политические взгляды, если они у вас были, ваша осведомленность о делах «Альбиона» и степень вашей решимости узнать, кто – и за что – платит вам жалованье. Если ваша жажда знания, скажем так, могла поставить под угрозу безопасность «Альбиона», вас приглашали вступить в альбионскую труппу.

– Распрогосссссподи Иисусе Христе! – не услышал, а прочитал по губам Ваарта Грайс, потому что гвалт в зале поднялся невообразимый. Многие любители вскочили. Грант-Пейнтон с Ардахом тоже вскочили, и Ардах попытался восстановить тишину, а Грант-Пейнтон только бессмысленно и беззвучно хлопал в ладоши.

– Пока – никаких вопросов, господа, наберитесь терпения!

– Господин председатель!

– Я не председатель, милостивый государь, а вы – нарушитель порядка! Сядьте, пожалуйста, на место!

– Если вы не председатель, нечего и командовать! – огрызнулся Фред Астэр, который пререкался с председателем и в прошлый раз. – У меня вопрос по существу. Я хочу, чтобы мистер Лукас прямо сказал, было ли Оргбюро всего-навсего игрушкой в руках руководства.

– Как только вы позволите мне закончить, – чрезвычайно вежливо откликнулся Лукас, – вам станет ясно, что Оргбюро – это и есть руководство.

Под ворчание Ваарта, которого не было слышно из-за всеобщего гомона, Грайс думал, что если б Грант-Пейнтон потрудился надеть свое желтое платье, то смог бы, наверно, утихомирить любителей, и тогда все выяснилось бы гораздо быстрей.

Наконец порядок в зале кое-как восстановили, и, воспользовавшись угрюмым молчанием озадаченных любителей, Лукас продолжил свой рассказ.

Теперь он перешел к истории альбионской труппы. Оргбюро было создано, по его словам, чтобы тайно следить за настроением служащих, сводить на нет опасные разговоры, гасить опасное любопытство и поддерживать в «Альбионе» спокойствие. (Стало быть, если Грайс правильно ухватил суть, Пам, Ардах и Грант-Пейнтон фактически не подчинялись Копланду, что разъярило бы его, узнай он об этом, до безумия.) Когда понадобилось, члены Оргбюро открыли прием в труппу, где вредные для «Альбиона» слухи и домыслы нейтрализовались безвредными. Так, например, слухи о том, что «Альбион» проводит опыты с продовольственными карточками, печатает удостоверения и готовит государственный переворот, были, инспирированы высокопоставленным администратором миссис Памелой Фос. Лукас посетовал на ее отсутствие и сказал, что она, по-видимому, вызвана для доклада «в верха».

Тут Лукасу опять пришлось умолкнуть, и на этот раз прервал его, как ни странно, Сидз. Медленно, с лицом белее мела, подошел он к сцене и в упор посмотрел на Лукаса.

– Не затыкайте мне рот, мистер Ардах! Мистера Лукаса следует поставить в известность, что я тратил на дела альбионской труппы около пятнадцати часов в неделю. Я приходил на каждое собрание и помогал миссис Фос в нерабочее время. Я занимался отбором и проверкой новичков после работы. Я без конца мотался с миссис Фос по окраинам Лондона и даже ездил в другие города за свой счет — причем она разрешала мне оплачивать ее обеды, – и все это для того, чтобы раздобыть сведения о подчиненных «Альбиону» компаниях. А теперь вы объявляете мне, что моя работа, связанная с лишениями и денежными затратами, была никому не нужна и что миссис Фос хладнокровно водила меня за нос?!

Грайсу была близка и понятна гневная вспышка Сид-за. Он и сам чувствовал себя таким же несправедливо оскорбленным, когда Копланд признался, что, заставляя его разыскивать мебель, просто морочил ему голову и заметал следы.

– Вы не совсем правы, мистер Сидз, – ответил, помолчав, Лукас. – Но в общем-то мы должны, конечно, перед вами извиниться. А издержки вам возместят.

– Да подавитесь вы моими деньгами! – с необычной для него грубостью выкрикнул Сидз. Он повернулся на каблуках и зашагал прочь от сцены. Грайс был уверен, что он уйдет из зала, громко хлопнув дверью, но ошибся: Сидз привычно застыл на своем обычном посту, злобно огляделся, выхватил из кармана записную книжку и стал яростно скрести в ней вечным пером. Наверно, подсчитывает расходы, решил Грайс.

– Боюсь, что мы должны извиниться не только перед мистером Сидзом, – сказал Лукас. – Вы все добровольно тратили свое свободное время на изыскания, которые вела альбионская труппа. Но это было необходимо, без альбионской труппы наша фирма не могла бы существовать. И тут, кстати, мне надо еще раз извиниться перед самоотверженным мистером Сидзом. Когда он позвонил в компанию «Братья Бинны», я разговаривал с ним не очень вежливо, опасаясь, что он может узнать мой голос. Но поверьте, леди и джентльмены, я контролировал звонки в так называемые дочерние компании «Альбиона» не для того, чтобы следить за вами, а только для проверки, не ведет ли кто-нибудь из альбионцев самостоятельных изысканий. Этого мы допустить, как вы вскоре поймете, просто не могли.

Я вот сказал, что альбионская труппа была необходима. Но рано или поздно ее все равно пришлось бы, как говорится, прикрыть. Не знаю, сколько времени она могла бы еще просуществовать, если бы нас не поторопили кое-какие события. Мистер Грайс тут?

Этот вопрос – или, пожалуй, приказ показаться начальству – застал Грайса врасплох. Чувствуя, что щеки у него пылают, он смущенно встал, хотя Ваарт шипящим шепотом советовал ему послать Лукаса к растакой-то матери. С радостной тревогой он видел море повернувшихся к нему лиц.

– Я должен поздравить вас, мистер Грайс, вы оказались весьма проницательным сыщиком. Вам, новичку в альбионской труппе, никак не скажешь, что вы считали ворон.

– Благодарю вас, мистер Лукас! – Грайс гордо выпрямился, даже слегка подскочил, удивляясь, почему столь справедливое публичное поздравление не вызвало аплодисментов. С шипеньем «Да не тянитесь вы перед ним как дурак!» Ваарт дергал его за полу пиджака, и он неохотно сел – великая минута миновала бесславно и очень быстро.

– Энергичный мистер Грайс наткнулся, как уже сообщил вам председатель, на объединение «Экспорт». Мне неизвестно, побывал там мистер Грайс или нет, но если б ему удалось проскользнуть мимо швейцаров, он обнаружил бы, что «Экспорт» поразительно похож на «Альбион». Узнав об этом, вы, конечно, обменялись бы впечатлениями с коллегами из «Экспорта» – а они действительно ваши коллеги – и начали бы дальнейшие розыски.

Можете не сомневаться, что вскоре вам встретились бы и другие фирмы, похожие, как дождевые капли, на «Экспорт» и «Альбион». Я не уполномочен разглашать сведения о количестве подобных фирм, но они есть во всех крупных городах вроде Лондона, Ливерпуля, Бирмингема или Манчестера. И должен вам сказать, что каждая такая фирма создала, под тем или иным названием, собственный Комитет Установления Истины, а значит, попался на удочку не только мистер Сидз.

Вам удалось бы узнать, что управляет всеми этими фирмами один совет директоров – однако ничего таинственного или зловещего, могу поклясться вам, леди и джентльмены, в наших директорах нет. Это люди с обостренным чувством долга, откликнувшиеся, как они уже делали не раз, на призыв правительства бескорыстно послужить своей стране. Мистер Грайс правильно углядел своим орлиным взором, что собираются они в странном помещении – но конспирация или секретность тут ни при чем: просто наши славные архитекторы забыли спроектировать конференц-зал. И это, между прочим, отнюдь не самый важный изъян их проектов.

Намек на бездействующий поворотный механизм, а может, и на другие, пока еще неизвестные Грайсу, архитектурные ляпсусы, вызвал у собравшихся невольные смешки – первые с тех пор, как Лукас начал свою речь. Да, он, безусловно, умел выступать перед публикой. Но публика бывает разная: пока другие смеялись, человек, похожий на Джорджа Формби, поспешно вскочил и торопливо, но совершенно невнятно задал какой-то чрезвычайно длинный вопрос.

– Простите, мистер Эйнтри, я что-то вас не понял, – проговорил Лукас.

– Да я просто спрашиваю, в архитектурных ли недостатках дело и можно ли полагаться на вашу откровенность, когда вы говорите, что совет директоров ни от кого не таился, имея в виду…

– …Что его заседания посещает время от времени министр труда, – энергично завершил этот бесконечный вопрос Лукас. – Да, вы можете положиться на мою откровенность, мистер Эйнтри, мне нечего скрывать. – Грайс, к немалому изумлению Ваарта, резко вздернул руку вверх, потом еще резче опустил ее вниз и победно прищелкнул пальцами. Ему никак не удавалось вспомнить, каким министерством управляет министр из конференц-зала под «Лакомщиком». Он знал его фамилию, сразу узнавал в телевизонных передачах, но, хоть убей, не мог сообразить, чем он занимается, тем более что кабинет министров непрерывно перетряхивали. Рассказывая о министре Пам, Грайс назвал его по фамилии, и она, естественно, решила, что ему известно, каким тот ведает министерством, а он не захотел признаться ей в своем невежестве.

Стало быть, министр труда. Картина, пожалуй, начинала понемногу проясняться.

– Когда меня перебил мистер Эйнтри, – продолжал между тем Лукас, – я как раз хотел особо подчеркнуть, что совет директоров искренне озабочен вашей судьбой, леди и джентльмены. Директора могли бы, конечно, совещаться где угодно, но они настояли, что должны собираться именно в том учреждении, о котором пойдет речь, чтобы решать на месте все возникающие проблемы. Их, пожалуй, можно уподобить попечителям школы, которые совершают ежегодную инспекторскую проверку.

С другой стороны, мы, разумеется, не хотели трубить на всех перекрестках, что министр труда посещает, как он сам выразился, «первую линию обороны», то есть учреждения, подобные «Альбиону». Если вы спросите у меня, почему нам не хотелось об этом трубить, мы подойдем вплотную к вопросу о том, зачем я сегодня здесь. Откровенно говоря, как вы, я думаю, уже поняли по скрытности администрации, мы действительно хотим скрыть от широкой публики, чем занимается «Альбион», – потому что, если публика про это узнает, нынешнее правительство падет.

Лукас ненадолго замолчал, чтобы слушатели получше усвоили сказанное. А потом чуть-чуть изменил позу и слегка наклонился вперед, словно бы предвещая сообщение чрезвычайной важности. (Ни дать ни взять проповедник, подумал Грайс, только вот кафедры ему не хватает.)

– Итак, чем же занимается «Альбион» и что же делаете в «Альбионе» вы? Мне кажется, многие из вас давно уже нашли ответ на этот вопрос, но, возможно, не решались до сих пор взглянуть правде в глаза. Вы ничего здесь не делаете, леди и джентльмены. «Альбион», как и другие подобные ему учреждения, существует только для того, чтобы вы могли ходить на работу и не считались безработными.

«Неужто вы не знаете, мистер Грайс? – удивленно спросил его в типографии Копланд. – Наверняка знаете. И все мы знаем». Копланд был прав, Грайс уже догадался. Догадался, но не хотел этому верить. Он даже сейчас не хотел этому верить.

И все остальные, по-видимому, тоже. Лукас опять на минуту умолк, и в зале повисла неловкая тишина – любителям было не по себе, а верней, просто стыдно, как понял Грайс. Слышалось только шарканье подошв да скрипение кресел – чтобы не смотреть друг на друга, все с отсутствующим видом разглядывали свои башмаки, пол под ногами, обшарпанные стены, потолок над головой…

– Все вы читаете газеты, леди и джентльмены, или по крайней мере можете их читать – свободного времени у вас достаточно. Вам известны экономические трудности западного мира и нашей страны. Вы знаете, сколько у нас безработных, и знаете, что их число не уменьшается, а постоянно растет. Но вы, быть может, не знаете, что если подсчитать реальное количество безработных, если включить в статистику всех, кто не занят полезным трудом, хотя и числится работающим, то нашим надеждам на улучшения будет нанесен смертельный удар – настолько гигантскими, поистине астрономическими цифрами обернется статистика безработицы.

Вот почему, в частности, нужны учреждения вроде «Альбиона». Но, кроме того, считать вас безработными было бы несколько дороже, чем платить вам зарплату. Да, леди и джентльмены, ваша зарплата обходится налогоплательщикам чуть дешевле пособия по безработице – вы ведь платите подоходный налог и пенсионные взносы; а главное, вас не обслуживает армия чиновников социального обеспечения. Представьте себе эту армию, и вы поймете, что «Альбион» существует не зря. Вам, так сказать, дана возможность заботиться о себе самим и никому не быть в тягость. А это, согласитесь, очень важно.

Однако не думайте, леди и джентльмены, что, создавая учреждения, подобные «Альбиону», правительство намеревалось обеспечить вас приятными синекурами. Вовсе нет. По первоначальному замыслу предполагалось помочь мелким предпринимателям. Поддержать их в беде. А если говорить без околичностей, то правительство просто скупало маленькие фирмы, чтобы учредить крупные жизнеспособные концерны, – назовите это скрытой национализацией, если вам угодно. Да-да, вы можете назвать это скрытой или тайной национализацией, потому что о действиях правительства никто не должен был знать. Госпоже публике собирались представить дело так, будто огромный, неизвестно откуда взявшийся концерн берет на себя, расширяя сферу своих интересов, заботы о нерентабельных компаниях. Экономически это было бы очень выгодно: маленькие фирмы пользовались бы всеми преимуществами, централизации. Создается централизованный Отдел закупок – и сырье закупают оптом, а не мелкими партиями. Создается централизованный Транспортный отдел – и вместо увечных грузовичков компании получают современные большегрузные машины. Создается централизованный Расчетный отдел – и упраздняются крохотные бухгалтерии. Представьте себе, леди и джентльмены, насколько все это выгодней! А централизованный Отдел сбыта наладил бы деловые связи с такими далекими потребителями, до которых маленькие фирмы дотянуться, естественно, не могли.

Я понимаю, леди и джентльмены, что, на взгляд многих из вас, правительство хотело заранее оградить себя от ответственности. Если б задуманный план провалился, государственных чиновников никто не смог бы обвинить, потому что все делалось тайно. В этом есть, конечно, доля истины. Ну а если бы план удался? Подумайте, как окрепли бы надежды предпринимателей! И вся заслуга была бы приписана частному сектору: ведь, кроме вас, никто даже не подозревает, что «Британский Альбион» – государственное предприятие. Наше правительство, леди и джентльмены, заранее отказалось от заслуженной славы, потому что все твердо надеялись на жизнестойкость новых концернов.

Но план, к сожалению, не удался, «Альбион» изначально был обречен. Как и другие государственные концерны вроде объединения «Эспорт». Помощь пришла слишком поздно. Так называемые «дочерние» фирмы «Альбиона», столь внимательно изученные мистером Сидзом, просто отжили свой век. Мы еще не успели достроить это здание и набрать штат управленческих служащих, а они уже погибли. Погибла и типография «Альбион» – прародительница нашего треста, и маленькая экспортная фирма, породившая объединение «Экспорт»; короче, все государственные концерны оказались мертворожденными. Теперь-то мы понимаем, что была совершена ошибка: маленькие фирмы не выдержали перестройки, необходимой при возникновении многоотраслевого концерна. Да, леди и джентльмены, затея с государственными концернами провалилась, обогатив нас горьким, как говорится, опытом.