Текст книги "Конторские будни"

Одиннадцатый этаж отличался от четвертого и восьмого, уже хорошо знакомых Грайсу, лишь тем, что его не разделяли на три отсека низкие перегородки. Значит, здесь размещался всего один отдел. А благодаря отсутствию перегородок столов тут было гораздо больше, чем в трех отделах на восьмом или четвертом этаже – около сотни, как прикинул Грайс, – все металло-пластико-вые, четырехъящичные, с передней, закрывающей ноги панелью: производство «Комформа», каталожный номер Б4А/00621, в этом у Грайса не было сомнений. (Какому-то комформскому торговому агенту удалось провернуть очень крупную сделку, и странно, что Грайс ничего о ней не слышал.) За каждым столом сидел клерк-мужчина – им, безусловно, следовало посочувствовать: ни одной женщины в отделе не было, – а на черных пластиковых столешницах виднелись вороха ДДТ: их непрерывно анализировали, нумеровали, штемпелевали, вносили в гроссбухи и картотеки, накалывали на рожки скоросшивателей и вообще обрабатывали всеми известными Грайсу способами. А за ближайшим к двери столом сидел служащий, до изумления напоминающий Джека Леммона, и Грайс тотчас же припомнил фильм «Обиталище», где высмеивался именно такой, как здесь, заунывно-каторжный конторский труд.

Клетушки вроде Копландовой Грайс тут не обнаружил, но стол Джека Леммона стоял перпендикулярно к остальным, и хотя Леммон выполнял ту же, что и другие клерки, работу, его можно было принять за начальника.

Когда Грайс подошел к нему, он, не подымая головы» голосом человека, повторяющего одну фразу в сотый раз, устало сказал:

– На тринадцатом этаже,

– Простите?

– ДДТ выдают на тринадцатом этаже. Люк, – Это простое слово прозвучало у него с каким-то странным акцентом: «льюк». – Возле «Кокпита».

– Понятно. Но мне-то нужен начальник отдела.

– Какого отдела?

– Этого.

Джек Леммон внимательно оглядел Грайса, но тона не изменил.

– Я понимаю, что этого. Только откуда вы знаете, что вам нужен именно этот отдел?

Заработался, вот в чем дело, подумал Грайс. Да и все они тут явно заработались. Ни один из них не поднял голову при его появлении, не отложил ручку или, скажем, отдельский штамп. А ведь они должны бы обрадоваться развлечению.

– Вообще-то я ищу П-Одиннадцатого.

Грайс вынул из кармана и развернул перед Леммоном розовый бланк. Но тот не взял его, а прочитал в Грайсовых руках, будто Грайс был живым пюпитром.

– Вам нужен П-Тринадцатый. Тринадцатый этаж. Люк. – Оп опять сказал «льюк». – Возле «Кокпита».

Спасибо на пустом слове, подумал Грайс, поворачиваясь к Леммону спиной. Он вышел за дверь, но решил не ждать лифта, а подняться по лестнице. Просто чтоб размять ноги. Добравшись до двенадцатого этажа – таблички не было и там, – он заглянул из любопытства в полуотворенную дверь.

Если судить по пулеметному шлепанью штампов и беспрерывному стрекоту арифмометров, двенадцатый этаж был таким же галерно-каторжным, как одиннадцатый. Грайс нерешительно подошел поближе к двери. Сплошь мужской состав служащих; ни одна голова ни на секунду не поднялась от бумаг, Грайс остановился у двери и оглядел двенадцатый этаж из конца в конец. Никаких перегородок; те же ряды столов, что и на одиннадцатом этаже, – четырехъящичные, с передней панелью, изготовитель «Комформ», каталожный номер Б4А/00621; и те же вороха ДДТ на черных столешницах. У Грайса зарябило в глазах; если б не живой ориентир – Джек Леммон, которого здесь не было, – он подумал бы, что его каким-то образом опять занесло па одиннадцатый этаж.

В общем, Грайс не знал, что и подумать. Даже без математического образования не составляло труда подсчитать, что шестая часть служащих – два этажа из тринадцати – занимается в «Коварном Альбионе» обработкой каких-то несчастных дотационных талонов. Он слышал о фирмах, уделяющих большое внимание здоровью и благосостоянию служащих – по уверениям бизнес-умников, это оборачивалось повышенной производительностью труда, – но шестая часть!..

Возможно, правда, конторская дружина одиннадцатого и двенадцатого этажей не всегда гнулась над обработкой одних только ДДТ. Да еще с такой каторжной интенсивностью. Вот-вот, сама эта каторжная интенсивность свидетельствовала о каком-то аврале. Пам ведь говорила, что обычные дотационные талоны заменяют сейчас внутриальбионскими. И сегодня, наверно, в Отделе питания как раз кончают эту спешную работу, а завтра большинство служащих вернется к своим обычным должностным занятиям.

Удовлетворенный этой догадкой, Грайс поднялся на тринадцатый этаж и здесь увидел наконец табличку: «Отдел питания (Административный сектор)». Отдел питания разрастался, по-видимому, сверху вниз, подумал Грайс. Он вспомнил, что на одной из его предыдущих служб Рекламный отдел, состоявший поначалу всего из двух человек – специалиста по рекламе да мальчишки-рассыльного, – постепенно преобразился в огромное учреждение со своим машинописным бюро, для которого пришлось возвести специальную пристройку. Такими уж свойствами обладают некоторые отделы.

Стало быть, по крайней мере одна загадка была разгадана. Начальник Отдела питания – П-Одиннадцатый – сидел на тринадцатом этаже, и если б его своевременно переименовали в П-Тринадцатого, Грайс не потратил бы столько времени на свои служебные, так сказать, подвиги.

Отдел питания (Административный сектор) занимал примерно две трети тринадцатого этажа, а одна треть, отгороженная стеной с обоями «под кирпичики» и массивными дверями под красное дерево, была отведена для ресторана «Кокпит», где питались альбионские администраторы. В раскрытую дверь «Кокпита» Гране увидел нескольких женщин – скорей всего, официанток, – праздно сидящих за столиками с белыми скатертями. Они мирно беседовали, покуривая сигареты, и Грайс, пожалуй, не решился бы обвинить их в лентяйстве: обед кончился часа два назад, и делать им сейчас было решительно нечего. Правда (не при них будь подумано, мелькнуло у него в голове), для такой работы можно нанимать женщин на неполный рабочий день, как и поступала администрация других фирм, в которых он раньше служил, но до этого ему уж не было дела.

«Кокпит» размещался слева, если стоять спиной к входной двери. А справа, за металлическим, по пояс человеку барьером стояли ряды столов Отдела питания или, может быть, его Административного сектора, который был, по всей вероятности, центральным нервным узлом всего отдела, расположенного на двух с половиной этажах. И тут, как с облегчением увидел Грайс, клерки не перелопачивали в поте лица пресловутые ДДТ. Но гнулись они над своими столами весьма прилежно – видимо, их начальник был сторонником железной дисциплины в своей империи.

А сидел он, как решил Грайс, у стены «Кокпита» в будочке из древесностружечных плит с круглым оконцем – «льюком», по выражению Джека Леммона. Будочка эта напоминала билетную кассу «времянку» на каком-нибудь железнодорожном полустанке – причем закрытую билетную кассу, потому что люк был задвинут изнутри древесностружечной плитой. Чувствуя себя немного неловко под взглядами служащих Административного сектора – хотя на самом-то деле никто из них даже не глянул в его сторону, – он подошел к будочке и постучал костяшками пальцев по закрывающей люк плите.

Все дальнейшее Грайс назвал бы пантомимой, если б стал кому-нибудь об этом рассказывать. Один из служащих отгороженного барьерчиком Административного сектора проворно встал, вошел в «Кокпит» и на секунду исчез; а потом плита, закрывающая люк будочки, отъехала вверх, клерк, исчезнувший в «Кокпите» рявкнул «С одиннадцати до часу!», и, громко грохнув, плита опустилась.

Однако не потерявший хладнокровия Грайс перехватил служащего, когда тот вышел из дверей «Кокпита».

– Извините ради бога, мне очень жаль, конечно, отрывать вас от работы, но я не по поводу ДДТ. – Чтобы подкрепить свою доблестную атаку, Грайс. вытащил из кармана копию розового бланка и коротко объяснил служащему, чего он хочет. Тот сделал глубокий вдох, потом выдохнул воздух сквозь плотно стиснутые зубы, выхватил у Грайса бланк и с видом человека, доведенного до последней крайности, опять скрылся в «Кокпите». Через несколько секунд он появился снова, однако уже без бланка – стало быть, дело сдвинулось с мертвой точки, подумал Грайс.

– Вам придется подождать, – буркнул служащий. После этого он подошел к своему столу, сел на стул и углубился в какие-то документы, уже не обращая на Грайса ни малейшего внимания.

А тот стал прохаживаться до дверей «Кокпита» и обратно. Его башмаки слегка поскрипывали, и, хотя никто из служащих ни разу не оторвался от своих занятий, он все же ощущал шестым чувством, что мешает им сосредоточиться. Тогда, остановившись, он начал покачиваться вверх-вниз на носках. Башмаки продолжали поскрипывать, и он, чтоб никому уж больше не мешать, замер у входной двери.

Ждать ему пришлось довольно долго. Официантки явно собирались домой; надев дешевенькие пальтишки, они укладывали в хозяйственные сумки дотационные – от щедрот альбионской кухни – пакетики со съестными припасами вроде лярда, сахара и тому подобной снеди. Грайс глянул на часы и обнаружил, что уже без десяти пять. Значит, если вчерашний вечер был в его отделе обычным, канцпринадлежники убирают сейчас документы, захлопывают ящики столов и облегченно потягиваются на стульях, считая рабочий день оконченным. Однако здесь, в Административном секторе Отдела питания, – да наверняка и на двух других этажах – служащие по-прежнему трудились не разгибаясь.

Минутная стрелка часов над входной дверью неумолимо приближалась к двенадцати, и Грайс не знал, как быть. Если он решит уйти, то ему, во-первых, придется бросить на произвол судьбы один из тех бланков, которые, по словам братьев Пенни, не разрешалось выносить из Отдела канцпринадлежностей, а во-вторых, надо будет подойти, скрипя башмаками, так что все опять обратят на него внимание, к служащему, унесшему бланк, и сказать, что он, мол, придет за ним завтра утром. А оставшись, он задержится на работе сверх положенного времени – но с какой это, интересно, стати ему перерабатывать?!

Грайс еще не решил, как поступить, когда люк с грохотом открылся и к его ногам упал смятый в комок розовый бланк. А выглянувшее из люка лицо – толстое и темно-красное от злости – показалось ему еще темнее по контрасту с ослепительно белым колпаком шеф-повара, который венчал его, словно серебряная корона.

– Скажите своему Копланду, что у нас тут есть дела поважней, чем его треклятая канцелярщина! И пока начальник здесь я, а не он, ему распоряжаться у нас не дадут – пусть подавится своими бумажонками, как… как… как обезьяна гнилыми орехами!

После этих слов плита, закрывающая люк, опустилась столь стремительно, что с некоторых столов сдуло на пол какие-то документы. Даже не поднимая головы, Грайс чувствовал, что теперь-то его разглядывают все служащие Административного сектора. Стало быть, они не роботы, мимолетно подумал он.

Несмотря на изумление и озабоченность – придется спросить братьев Пенни, надо ли заменить испорченный бланк новым, а старый уничтожить, соображал он, подбирая с полу истерзанный листок, – ему пришлась по душе гневная прямота начальника Отдела питания, если только человек в колпаке шеф-повара действительно был начальником отдела. Этот-то явно не сваливал работу, за которую ему платили жалованье, на других, не отгораживался от дела бумажными баррикадами. Его заботам поручили Отдел питания, и он заботливо следил, чтобы отдел работал без перебоев, а если бы понадобилось стать к плите после рабочего дня за письменным столом, он наверняка засучил бы рукава и стал к плите. Да он, может, как раз сейчас и готовил у плиты суп для завтрашнего обеда, подумал Грайс. А на него еще навалили заботу о замене дотационных талонов и устаревших канцелярских бланков.

Вообще Грайс ощущал глубочайшее уважение к работникам этого отдела, хотя и ликовал в душе, что сам он здесь не работает. Ему припомнилась его армейская служба и учебный лагерь на севере Йоркшира, где, кроме новобранцев-писарей, проходивших курс обучения, жили летчики-истребители. Для летчиков это был транзитный лагерь, и они, предоставленные самим себе перед отправкой куда-нибудь в Европу или на Дальний Восток, не скрывали снисходительного презрения к «штабным крысам», как они называли писарей, которых ежеутренне гоняли строем в учебные казармы, чтоб усадить там за письменные столы. Летчики, люди настоящего ратного дела, были, конечно, правы. Грайс не завидовал им, но они вызывали у него восхищение – так же, как по-настоящему деловые работники Отдела питания.

Когда Грайс вернулся в Отдел канцпринадлежностей, все его коллеги уже ушли. Да и не удивительно: ведь было две минуты шестого. Он довольно долго добирался до восьмого этажа, потому что сначала ему пришлось минут пять дожидаться лифта, а потом толпа служащих с десятого и девятого этажей приперла его к задней стенке кабины, и он поневоле спустился в холл.

Добравшись наконец до своего отдела, он обнаружил там поистине удручающую картину. Никто из его сослуживцев не потрудился убрать документы, наваленные братьями Пенни на стол Ваарта, и теперь он должен был сам их куда-то спрятать. Но куда? Все архивные шкафы– и ящики Ваартова стола, за который его усадили временно, – оказались, разумеется, запертыми. Он-то надеялся, что братья Пенни сообразят убрать всю эту канцелярскую писанину – хотя бы на одну только ночь – в ящики своих столов, несмотря даже на то, что формально они уже передали ему документы по изъятию. Он-то, стало быть, надеялся, но, видимо, надежды его были чересчур смелыми.

Да еще эта копия розового бланка, столь яростно отвергнутая начальником Отдела питания. Грайс попытался ее немного разгладить, но, заполненная под копирку, она стала теперь абсолютно неудобочитаемой. И все же ее надо было куда-то пристроить. Ну мог ли он уйти – мог ли он даже подумать уйти, оставив на столе важнейшую документацию?

Вот и проявляй после этого инициативу!..

Но тут он вспомнил, что ему же ничего не стоит открыть любой из отдельских архивных шкафов. Ведь они, под маркой «огнеупорный шкаф для хранения архивной и/или текущей документации», были изготовлены на фабриках «Комформа». Эти шкафы – «биметаллические, четырехъящичные, с выдвижными направляющими, утопленными ручками и стандартным запором» – открывались просто-напросто шариковой ручкой: следовало только вставить ее вместо ключа в замочную скважину и резко, но легонько нажать. Никакого жульничества тут не было: биметаллические, четырехъящичные и так далее шкафы, каталожный номер Б4Б/04885, назывались всего лишь огнеупорными. А взломоупорными, если так можно выразиться, их никто не объявлял.

Однако братья Пенни про этот фирменный секрет не знали. Они просто навалили на Грайса заботу об отдельских документах, и дело с концом. Да только не слишком ли многого ожидали они от человека, прослужившего здесь без году неделю?

Грайс легко открыл ближайший архивный шкаф и запихал туда всю документацию – пропади она пропадом, чтоб он еще и рассортировывал ее по папкам. Нет уж, этим он займется утром, когда, глядя па его поджатые губы и слыша грохот, с которым он задвигает ящики; братья Пенни смогут ясно понять, кем он их считает.

А сейчас ему было очень жалко себя. Опустевший и обнаженно высвеченный электрическими лампами восьмой этаж, покорно ожидающий орду уборщиков, которые вскоре должны были спуститься сюда, напомнил Грайсу по-ночному пустынную Северную кольцевую дорогу. Он так хотел попрощаться перед уходом с Пам! Да он, если уж на то пошло, хотел попрощаться со всеми своими сослуживцами… Одинокий и грустный, он чувствовал себя наказанным мальчишкой, тоскливо сидящим дома, когда все его сверстники весело играют на улице.

Жалея себя, он, как и обычно в таком настроении, почувствовал, что его одолевает голод. Вместо обеда ему пришлось жевать всухомятку тощие бутерброды, а с тех пор он и вообще ничего не ел. Выпил глоток чая перед неудавшимся походом наверх, и все. Даже сухим печеньицем не закусил. А он очень любил полакомиться печеньем во время перерыва на вечерний чай. Когда миссис Рашман уволится, надо будет примкнуть к Хакиму и братьям Пенни – приверженцам печенья за вечерним чаем. Хотя непонятно, кто теперь станет его покупать: пока что это делала именно миссис Рашман – во время своих гастрономических экспедиций. Может быть, мистер Хаким, торгующий по пятницам кондитерскими товарами? А что, если это сладкое бремя захотят взять на себя братья Пенни? Грайс не знал, способны ли они вдохнуть зловоние в герметически закупоренную жестяную банку с печеньем ассорти «Хантли и Палмер», но, поразмыслив, решил, что чем черт не шутит и лучше не рисковать. Никто не мешает ему основать собственную кондитерскую компанию – с Пам и Сидзом в числе учредителей, – надо только стать тут «старичком», как говорили, помнится, у них на военной службе про обученных солдат.

Предаваясь этим приятным мыслям – все еще наедине с шуршащей тишиной газосветных ламп, – Грайс вдруг ощутил, что ему до смерти хочется пососать конфетину из запасов Копланда.

Теперь в «Альбионе» не слышалось даже приглушенного гула работающих лифтов. Тишина была полной. Грайс не знал, когда придут ночные уборщики, но они, конечно, возвестят о своем приходе громким топотом, шумом пылесосов и скрипом тележек, на которых перевозят корзины для мусора. Так что он, с божьей помощью, будет предупрежден заранее.

Его собственные башмаки пронзительно скрипели, когда он, почему-то на цыпочках, шел к архивному шкафу, где Копланд хранил свои конфеты. Нет, он вовсе не чувствовал себя преступником – скорее наоборот, героем, если уж говорить откровенно. Да и кто, интересно, решится требовать, чтобы человек работал сверхурочно на голодный желудок?

И все-таки сердце у него билось учащенно, а руки немного дрожали, когда он вытаскивал из кармана шариковую ручку и вставлял ее в замочную скважину архивного шкафа. «Запросто», – пробормотал он, услышав послушный щелчок замка. Стало быть, на худой конец ему ничего не стоит сделаться взломщиком сейфов.

Он осторожно приподнял верхний ящик, чтоб не раздалось скрежета металла о металл…

… И проклятая жестянка с Виндзорским замком яростно забрякала: решив, что ящик туго ходит по направляющим, Грайс резко дернул его, и банка упала. Мало этого – от сильного рывка, опрокинувшего банку, с нее соскочила крышка, и несколько конфет разлетелось в разные стороны. Если это бряканье кто-нибудь услышал – а здание «Альбиона» наверняка охраняют по ночам, – то ему труба.

Почти оглохнув от бешеных ударов сердца, Грайс испуганно застыл: спина сгорблена, пальцы сжимают боковые стенки ящика, локти нелепо подняты вверх и разведены в стороны – ни дать ни взять живая статуя осквернителя могильных склепов, застигнутого на месте преступления. Он досчитал до десяти. Тишина.

Нет, надобно действовать поспокойней. Надобно, во-первых, выбрать конфету – верней, две, да не забыть потом спрятать в карман обертку той, которую он съест прямо сейчас, чтобы по дороге домой обязательно ее выбросить. Ну, а во-вторых, надобно как следует обыскать ящик, чтобы положить все высыпавшиеся конфеты обратно в жестянку.

Грайс развернул выбранную конфету, надеясь, что это паточная карамель, а обнаружив, к своему разочарованию, сливочную помадку, лихорадочно прикинул, сможет ли он завернуть ее так, чтобы Копланд не заметил следов набега, но сразу же отказался от такого сумасшедшего риска и сунул конфету в рот, а обертку от нее в карман. Потом выбрал конфету про запас и принялся устранять следы грабежа.

На это должно было уйти – если, конечно, ему ничто не помешает – всего несколько секунд. Рядом с конфетной жестянкой в ящике лежала пара автомобильных перчаток (кожаные ладони и сетчато-матерчатый верх), дешевое издание книги «Аэропорт», полупустой пакет с пластиковыми соломками – возможно, летом Копланд, как и Хаким, пил во время перерывов на чай газированную фруктовую воду – да две какие-то брошюрки (одна в черной, другая в белой обложке), похожие на фирменные справочники. Среди этих немногочисленных вещей найти несколько конфет было проще простого.

Собрав конфеты, Грайс на мгновение задумался, потом взял про запас еще одну, а остальные ссыпал в жестянку и закрыл ее крышкой. К этому времени он уже расправился с помадкой и развернул ту конфетину, которую держал в руке. Она оказалась, ему на радость, ириской. Он сунул конфету в рот и принялся со смаком ее посасывать, а бумажку аккуратно положил в карман.

И тут на него накатила очень разумная мысль, что неплохо бы заодно исследовать и другие ящики этого шкафа. Вдруг там обнаружатся личные дела служащих? Он открыл средний ящик, но в нем, кроме пары подтяжек да заварного чайника с отбитым носиком, ничего не нашлось. Ну а нижний ящик был доверху забит жестянками из-под конфет – их скопилось тут больше дюжины. Да, грустная картина откроется сослуживцам, если Копланда собьет завтра автобус и они начнут разбирать его служебное имущество.

Грайс опять заглянул в верхний ящик. Надо пристроить банку на прежнее место, подумал он, и подсунул под один ее край автомобильные перчатки: ему казалось, что она стояла именно так. И тут он снова обратил внимание на справочники. Посасывая ириску, он вынул белообложечный. Справочник был здорово потрепанный и наверняка устаревший – видимо, про такой рассказывали ему Пам и Сидз. Грайс полистал его: почти все, что в нем говорилось, он уже знал – кроме названий дочерних фирм «Альбиона» на последней странице. В общей сложности около двадцати фирм: «Братья Бинны», Регби; «Коббз и K°», Харроу; «Фоллоуфилд», Слау… И так далее и тому подобное – все эти названия ни о чем Грайсу не говорили.

Второй справочник, в черной обложке и с плотными отрывными листами, был, по всей вероятности, внутри-альбионской телефонной книгой: на краях листов Грайс увидел буквы алфавита. Эти телефонные справочники выпускала, наверно, какая-нибудь крупная полиграфическая фирма – точь-в-точь такими же Грайс пользовался на всех своих предыдущих службах. Только потому, что он еще не дососал ириску и не подготовился к прощанию с однорукими швейцарами (если они все еще дежурили внизу), Грайс взял справочник и стал небрежно его перелистывать. Ну да, вот они, пресловутые «прямые фоны», про которые столь многословно распространялся Копланд.

Грайс нашел «паую сясь» Копланда и Лукаса, «Лакомщика» и «Кокпита», начальников Нутряшки, Опер-хозяйственного отдела и Главной проходной. Других отделов он пока еще здесь не знал и начал бессистемно листать справочник.

Потом, слегка нахмурившись, вернулся к началу Аварийный отдел – и принялся читать внимательней!

Он уже дошел до буквы «Е» и подумывал залезть конфетную кладовую Копланда еще раз, когда вдруг услышал такой неожиданный и странный звук, что у него зашевелились волосы на макушке.

Оказавшись на покинутом корабле и услышав человеческий голос, Грайс, вероятно, удивился бы не больше, 11 чем сейчас. Вокруг никого не было. А за те два дня, что он проработал в «Альбионе», здесь ни разу не звонил телефон, даже когда все служащие были на месте. По Копланду, телефонные разговоры в «Альбионе» «не поощрялись», и Грайс уже настолько привык именно к альбионской мешанине будничных звуков, что отсутствие телефонных звонков стало казаться ему обычным делом. Так что раздавшийся звонок сразу же выбил его из привычной колеи. В безлюдной тишине восьмого зтажа он прозвучал как оглушительная сирена пожарной тревоги.

Повинуясь инстинкту самосохранения, Грайс мгновенно решил удирать. Машинально – однако аккуратно захлопнув архивный шкаф, он проглотил обсосок ириски, показавшийся ему раскаленной железкой, и двинулся к двери. Телефон продолжал звонить.

Ему еще надо было надеть плащ.

Не умея определять по звуку направление, он не знал, какой из шестидесяти или, может, восьмидесяти телефонов их зтажа устраивает ему эту пугающую провокацию. Ясно только, что не Копландов, на таком близком расстоянии ошибиться было трудно. Стараясь рассуждать логически, он решил, что кто-то пытается связаться с начальником Оперхозяйственного отдела? ведь Копланд вроде, бы говорил, что постоянные клиенты звонят иногда начальникам отделов.

Но, пробираясь к своему плащу, он понял, что ошибся: звонил телефон Сидза.

Это открытие одновременно и успокоило его, и удивило. Звонили, стало быть, в их отдел. А точней, лично Сидзу – видимо, кто-то посчитал, что рабочий день кончается у них не в пять, а в пять тридцать или даже в шесть. Грайс был тут на законном основании: ему пришлось убирать документы, от которых открестились хитроумные братья Пенни. Значит, он должен ответить. Ему, несчастному козлу отпущения, просто не оставалось ничего другого.

Да, но телефоны рядовых служащих не должны звонить! Во-первых, это, мягко говоря, не поощряется, А во-вторых, таинственный абонент и вообще-то не мог сюда прозвониться, потому что таблички на телефонных аппаратах, где обыкновенно пишут номер телефона, были у всех служащих девственно чистые, так что они и сами не знали, как им позвонить.

Стало быть, ошибка?

Грайс неуверенно поднял трубку, но традиционного «Алло» не сказал. Сначала он услышал только дыхание человека на другом конце провода и вспомнил о жене – ее одно время одолевали похабными телефонными звонками, и хулиганы наверняка вели себя именно так: сначала просто молча дышали в трубку. Однако через несколько секунд странно знакомый голос четко, словно диктуя телефонограмму, проговорил:

– ОКОЛО ГОДА ОН СОСТОЯЛ ЧЛЕНОМ ЛИБЕРАЛЬНОГО КЛУБА В ФОРЕСТ-ХИЛЛЕ – НО ТОЛЬКО ДЛЯ ОБЩЕНИЯ С ЛЮДЬМИ. ПОЛИТИКОЙ НЕ ИНТЕРЕСУЕТСЯ.

Грайс был настолько ошарашен, услышав об этом эпизоде из своей собственной биографии – да-да, именно из своей собственной: случайных совпадений такого рода не бывает, – что отреагировал, как он потом понял, самым идиотским способом из всех возможных.

– Ч-ч-чего? – заикаясь проблеял он, выдав себя с головой.

Начальник Отдела служащих – потому что звонил, безусловно, он – молча повесил трубку.

Грайс торопливо схватил свой плащ и что есть духу помчался к лифту.