Текст книги "И меркнет свет"

II. Край мира

18. Хассан

Хассан никак не мог заснуть. С момента их побега из Паллас Атоса прошло уже два дня, и два дня они томились на корабле вместе с существом, которое могло убить любого из них щелчком пальцев. Пусть бог и был покорен, каждый раз, когда Хассан видел Беру, кровь леденела в его жилах и он мог думать только о бесконечной силе, запертой внутри девушки и готовой вырваться наружу.

А еще его не покидало чувство вины. Он едва обменялся хоть двумя словами с Кхепри после побега, но когда не переживал из-за бога, то думал о всех тех месяцах, которые она провела в плену Иерофана.

Виноват в этом был Хассан. Это он пытался заключить сделку с Иерофаном в Назире. Из-за него Кхепри пленили. А он даже не подозревал, что она узница.

Вина и страх бегали друг за другом по кругу, пока наконец Хассан не сел прямо на своей койке, проведя рукой по лицу. Напротив него мирно храпел Гектор.

Хассан встал, оделся и вышел из каюты. Обычно в такие ночи, когда уснуть не получалось, он находил укромное место и читал. Так что, проходя по коридору мимо полуоткрытой двери, за которой виднелись книжные полки, он остановился и заглянул внутрь.

Комната оказалась пустой, не считая парочки мягких стульев и одного низкого стола, а также стеллажа, протянувшегося вдоль задней стены. Принц вошел внутрь и провел пальцами по кожаным переплетам. Тут были тома по истории, сборники стихов и записи десятков последователей. Он остановился, увидев название золотыми буквами «Происхождение семи пророков», но, протянув руку, чтобы снять книгу с полки, услышал, как кто-то прочистил горло в дверях.

– Милосердие Бехезды! – воскликнул Хассан и уронил книгу с полки.

– Бехезда сказала бы, что ты получил по заслугам за то, что суешь нос в чужие дела.

Хассан повернулся и увидел, как в комнату входит Странница. На ее губах играла улыбка.

– Я не сую никуда нос, – сказал он, не в силах прогнать нервозность из голоса, когда она подошла к нему. Из-за ее присутствия он чувствовал себя маленьким и ошеломленным, словно его разум не мог смириться с идеей, что мифическая Странница и есть женщина, стоящая перед ним.

Она наклонилась, чтобы поднять книгу, и взглянула на обложку.

– Интересный выбор для чтения поздней ночью. Боюсь, информация там неточная. – Она вернула книгу на полку и подошла к шкафу на примыкающей стене. – У меня есть то, что лучше поможет тебе заснуть.

Она открыла двери шкафчика. Внутри оказались бутылки с насыщенным, темным алкоголем и несколько хрустальных бокалов. Она наполнила один и протянула ему.

Не зная, что еще делать, Хассан принял его. Когда женщина убрала руку, он заметил кольцо на ее пальце и запоминающуюся печать: роза ветров.

– Потерянная Роза, – вырвалось у него. – Вы одна из них?

Она вскинула брови:

– Джуд не сказал тебе?

Хассан молча покачал головой.

Она снова повернулась к шкафчику и налила себе выпить.

– Я создала Потерянную Розу. После того как мы с другими пророками убили бога, я постаралась проследить, чтобы его эша оказалась заперта. Убедилась, что каждая из Реликвий охраняется и будет охраняться в течение следующих столетий.

– Так значит, это вы помогли нам попасть в Паллас Атос? – спросил он. Не зря ему показалось, что голос знакомый, когда он впервые услышал его в вестибюле резиденции Архона.

Она подняла бокал, глядя на него:

– Всегда пожалуйста.

– Мой отец, – произнес Хассан, не успев себя остановить. – Он был членом Потерянной Розы, не так ли?

Странница кивнула.

– Так он знал о Реликвиях, – продолжил Хассан. Он об этом догадался, когда нашел договор Потерянной Розы в Великой Библиотеке Назиры и когда компас отца привел его к Короне Херата под маяком. Но почему-то теперь, когда эта женщина, пророк, подтвердила его догадки, все стало реальнее.

– Он знал о некоторых из них, – ответила она. – Я придумала Потерянную Розу так, чтобы у каждого члена был свой важный секрет, который он должен хранить и передавать дальше. Но только я знала, как можно сложить частички в единое целое и что на самом деле мы защищаем.

– Вы знали моего отца? – спросил Хассан с ноткой отчаяния в голосе.

Странница ответила не сразу.

– Я встречалась с ним лишь однажды. Он был молод, немногим старше тебя сейчас. Это случилось вскоре после того, как мать назвала его наследником и передала ему секрет о Реликвии Разума. Он очень серьезно отнесся к новообретенной обязанности. Он был, наверное… очарован идеей о тайном знании, предназначенном только ему и его потомкам. Мечтал защищать эти секреты, а вместе с ними и мир. Ты во многом напоминаешь мне его в этом возрасте.

Хассану показалось, что ее слова обнажили его душу. Он всегда на это надеялся: что кто-то увидит в нем его отца. Что Хассан сможет походить на него.

– После этого мы поддерживали связь, – сказала Странница. – Особенно после смерти его матери. На самом деле, именно твой отец первым рассказал мне о Иерофане. Конечно, он не знал, что это Паллас, но он поведал мне о свидетелях, об их лидере и обо всех слухах вокруг них.

– Вы могли бы предупредить его, что произойдет, – выдохнул Хассан. – Договор Потерянной Розы – вот почему Иерофан прибыл в Назиру в первую очередь. Мой отец погиб, защищая ваши секреты.

Странница склонила голову, глядя на напиток.

– Может, я и пророк, но больше не вижу будущее. Я не знала, что Паллас сделает с Назирой или твоим отцом. Если бы только я знала.

Хассан сжал челюсти, чувствуя напряжение за глазами. Из-за смерти отца он плакал лишь раз: в ту полную отчаяния ночь, которую провел в качестве пленника в собственном дворце. Теперь ему снова хотелось плакать.

– Твой отец знал, что существуют тайны Потерянной Розы и Реликвии, о которых я ему не рассказала. Но, даже зная об этом, он осознавал важность своих обязанностей и посвятил себя всего им, понимая, что таким образом защищает будущее не только своего королевства, но и всего мира. И, кажется, ты это тоже понимаешь, не так ли, Хассан? Вот почему ты здесь.

Голос Хассана застрял в горле. На протяжении тех шести недель в Тель-Амоте он был так близок к тому, чтобы сдаться и вернуться в Назиру, отвернувшись от всего, связанного с пророчеством, богом и Веком Тьмы.

– Я думал, что я здесь, потому что это моя судьба, – ответил Хассан.

Судьба, о которой он никогда не просил. Как и его отец никогда не просил делать его членом Потерянной Розы, поручать ему защищать древний секрет и нести ношу намного тяжелее, чем его собственное королевство. Но он все равно это сделал.

– Ты можешь вернуться в Назиру, – сказала Странница. Это было похоже на искреннее предложение. – Можешь вернуться домой.

Он мог. Мог оставить Джуда, Гектора, Эфиру и Антона разбираться со всем этим самим. Взвалить это все на их плечи и вернуться к заботе о собственном народе.

– А как по-вашему, что я должен сделать? – спросил Хассан.

– Я считаю, – ответила она, – что тебе нужно допить и пойти спать.

* * *

На следующее утро Хассан нашел Кхепри на корме корабля. Она держалась за поручни и смотрела на скалистый берег. Корабль приближался к узкому проливу, по которому они отправятся вверх по реке к форту Керамейкос.

Он подошел к ней с колотящимся сердцем. Ему понадобилось набраться храбрости, чтобы заговорить с ней, и он знал, чего ожидать. Гнев точно: из-за того, что он натворил в Назире и позволил ее поймать. Облегчение, возможно: потому что он жив.

Некоторое время он просто смотрел, изучал изменения, произошедшие с ней с той последней встречи в Назире. Она похудела, мышцы рук стали менее выраженными, и обычно блестящая бронзовая кожа казалась желтоватой и бледной. Даже ее глаза изменились: искра, обычно мерцавшая в них, эти пламя и сталь померкли.

– Прости, – произнес он, прежде чем она успела заговорить. – Кхепри, я… у меня не хватает слов, чтобы выразить, как мне жаль.

Она покачала головой:

– У меня были недели, месяцы на то, чтобы обдумать, почему ты поступил так, как поступил. Почему ты соврал нам, соврал мне. Я знаю, что ты пытался защитить Херат, но я все еще… – Она прикусила губу, замолчав.

– Ты все еще что? – спросил Хассан, и сердце затрепетало в его груди.

Ее янтарные глаза встретились с его, и он увидел, как в них промелькнула боль.

– Я все еще не могу простить тебя. Не могу тебе доверять.

Его сердце рухнуло. Он хотел услышать, что она по-прежнему любит его, что она понимала, почему он так поступил. Чтобы они могли двигаться дальше.

– Но я ужасно рада, что ты жив, – быстро сказала она, и в уголках ее глаз блестели слезы. – Все это время в плену Иерофана я испытывала ужас. Думала, что они тебя пленили. Или что ты… что он убил тебя. Но теперь… – Она смахнула слезу с щеки. – Теперь мы оба свободны и можем вернуться в Назиру.

Хассан взглянул ей в глаза. Его съедало чувство вины. Ему хотелось дать ей все, чего она желала – вернуться в Назиру. Начать заново завоевывать ее доверие.

Но вместо этого он лишь покачал головой.

– Я не вернусь в Назиру, Кхепри, – произнес он так мягко, как только мог.

– Что? – резко спросила она.

– Я не могу.

Ее взгляд стал твердым и жестким:

– Я знаю, что ты переживаешь из-за своего поступка, Хассан, но ты не можешь просто убежать.

– Я не убегаю, – сказал он, хотя укол в груди сообщил ему, что это не совсем так. – Послушай, ты многое не понимаешь.

– Гектор рассказал мне обо всем, что произошло в Бехезде, – сказала Кхепри.

– Гектор рассказал? Почему ты не…

– …спросила тебя? Мне нужны были ответы, а ты меня избегал, – ответила Кхепри. – Так что я обратилась к тому, кто мог рассказать мне правду.

– Тогда ты знаешь, почему я не могу вернуться, – сказал Хассан с досадой в голосе. – Пророчество, бог, Век Тьмы – все это важнее Назиры. Важнее Херата, Летии и всех нас.

– Но это не твоя обязанность, Хассан, – возразила она. – Пусть пророки и Орден последнего света, и… кем бы ни были эти люди Потерянной Розы переживают из-за конца мира. Нам нужно заботиться о нашем народе.

Он покачал головой:

– Я часть всего этого, Кхепри, нравится мне это или нет. Я предвестник и был там, когда пали Алые врата, так что я не могу повернуться спиной и просто уехать в Назиру.

– Дело не в пророчестве. – Она смотрела на него с горящими от гнева глазами. – Хассан, ты сам принял решение стать частью всего этого. А как же Зарин и мои братья?

– С ними все будет хорошо, – сказал Хассан. – Они и раньше выживали без нас. А как только мы остановим бога и Палласа, то вернем Назиру. Как и планировали.

– Мне это не нравится, – ответила она. – Это кажется неправильным.

– Ну, особого выбора у нас нет, – заметил он. – Этот корабль направляется в Керамейкос. Только если ты не хочешь вплавь отправиться в Назиру.

Она фыркнула и почти улыбнулась, и в груди Хассана словно вспыхнуло солнце.

– Послушай, – сказал он мягче в этот раз. – Как только мы доберемся до Керамейкоса, если ты не поменяешь мнение и будет шанс вернуться, я не стану тебя останавливать.

– Но со мной ты не поедешь, – закончила она за него то, что он не произнес вслух.

Хассан слабо улыбнулся ей.

Кхепри вздохнула, и часть напряжения покинула ее тело. Девушка облокотилась о поручни:

– Итак. Орден последнего света снова отправляется на спасение? Думаешь, они помогут нам после того, как мы соврали им и сказали, что ты – последний пророк?

– Если честно, нет, – ответил Хассан. – У них много причин этого не делать. И дело не только во мне. У нас два клятвопреступника, пророк-отступник, трое предвестников и тот, кто работал на свидетелей и предал Иерофана.

Она резко глянула на него.

– Что?

Хассан потер затылок.

– Ага, ну, союзников не так легко найти.

– Но ты им доверяешь, – это был не вопрос.

Он кивнул и удивился, осознав, что это так, что ему даже думать об этом не пришлось. Сколько бы они с Джудом ни спорили в течение последних двух с половиной месяцев, какими бы таинственными ни казались ему Странница и Бледная Рука, он им доверял.

– Прямо сейчас, – сказал он, – это все, что у нас есть.

19. Беру

На пути в Керамейкос время тянулось медленно. Беру проводила большую часть времени на палубе, наслаждаясь прикосновением прохладного ветерка к щекам и пытаясь игнорировать голос бога в голове.

С тех пор как Беру удалось подавить его волю на берегу, он стал лишь сердитее. Но на том берегу что-то произошло. Во-первых, когда к ней обратилась Эфира, когда умоляла ее. Сосредоточенность на голосе сестры дала ей якорь, помогла не попасть под всепоглощающий прилив ярости бога.

А потом явился Гектор, и она это почувствовала. Его страх, облегчение и надежду – все это вспыхнуло в разуме Беру. Спасительный канат, то, за что можно было уцепиться, чтобы выбраться из глубин божьей воли.

Теперь, когда на нее снова надели ошейник Божьего огня, его эмоции опять стали приглушенными. Иногда она чувствовала, как они просачиваются наружу, но всегда ощущала себя отдельно от них. Каким-то образом осознание, кто она такая, оставалось, и воля бога не могла полностью взять верх.

Но ошейник Божьего огня не мог блокировать голос бога, и потому Беру приходилось слушать его жалобы, как только становилось тихо.

«Не знаю, из-за чего ты так расстроен, – пожурила его Беру, подставляя лицо ветру после очередной жалобы на пророков. – Мы освободились от Палласа. Ты должен радоваться хотя бы по этому поводу».

– Радоваться? – сухо повторил бог.

«Ты же хотел от него освободиться, и вот ты свободен. Это хорошо».

– Я хотел, чтобы Паллас умер. Но он не умер. Это не «хорошо».

Беру вздохнула. Раньше она боялась голоса бога, но теперь все чаще уставала от его одинаковых мыслей. Он так много знал о мире и его созданиях и при этом так мало.

«Только потому, что все произошло не так, как тебе хотелось, ты теперь устраиваешь сцену».

– Маленькая смертная, ты не поймешь, – сказал бог. – Я создал этот мир. Он существует, потому что существую я. Он мой. Он – я.

Беру поразмыслила над этим. Ей показалось, что бог чуть ли не капризничает. Но это было не совсем так. Бога не могли удовлетворить маленькие победы. Раньше он существовал только в состоянии всемогущества. Если бы он захотел убить Палласа, то уже сделал бы это, и радоваться или грустить было бы не о чем. Так было бы, просто потому что так решил бог.

Но больше нет.

– Все в мире связано со мной, – продолжил бог. – И вы, люди, связаны со мной. Пока вы не начали меняться, выбирать… любить. Вот зачем я создал пророков. Когда люди перестали быть связаны со мной, меня от них отрезало. Поэтому я отдал немного от себя нескольким из них, чтобы они могли рассказать другим.

«Рассказать о чем?»

– Передать мое послание. Мои законы. Мои приказы. Что им делать и что не делать. Но они – неуправляемые звери – не захотели поступать так, как велю я.

«И ты их наказал?»

– Наказал? – Кажется, бог этого не понимал. – Тем, которые следовали моим законам, позволили жить дальше. А тем, кто не следовал, пришел конец.

Беру поежилась. Бог думал только абсолютными понятиями. Ничто не было оправдано, потому что ничто не требовало оправдания. Такой взгляд на мир пугал. Понимание, что ярость бога не была порождением бессердечия или жестокости, а просто непониманием самого концепта эмпатии. Себя и других. Любви, боли и страданий.

Возможно, бесполезно объяснять богу правду о его созданиях. Возможно, такое существо, нечто бесконечное и безграничное, не способно увидеть мир глазами человека.

«Это и есть наказание, – сказала Беру. – Ты навредил им, потому что они не повиновались».

– Я их исправил.

«Ты заставил их страдать».

– Беру, не так ли? – чей-то голос вырвал ее из размышлений.

Она постаралась вежливо улыбнуться, когда перед ней появилось лицо хератской воительницы. Она поискала в памяти имя девушки.

– Кхепри, – подсказала та, явно правильно интерпретировав бесцветную улыбку Беру.

– Прости, – сказала девушка.

Кхепри лишь отмахнулась:

– Все нормально. Я знаю, что сейчас многое занимает твой разум.

Улыбка Беру чуть погасла.

– Прозвучало неправильно, – сказала Кхепри. – Мы раньше не общались, и вот я… Я лишь хочу сказать, что знаю, что ты прошла через многое.

– Как и мы все, – ответила Беру, убирая выбившуюся прядь за ухо. – Тебя удерживал в плену Паллас.

Кхепри смотрела на собеседницу, размышляя над ее словами.

– Паллас, ага. Все еще не могу в это поверить. Иерофан оказался пророком. Но это неудивительно. Мне всегда казалось, что он явно привык к поклонению людей. Должно же это искажать личность, не думаешь? Некоторым легко стать одержимыми в попытках сохранить такую власть.

Беру подумала о боге и его потребности менять мир под себя.

– Ты же пришла не просто так поговорить со мной? – спросила Беру.

На губах Кхепри появилась грустная улыбка:

– Нет смысла притворяться, что это не так. Хассан сказал мне этого не делать.

– Не говорить со мной? – спросила Беру. Ей не казалось, что Кхепри ее боится, возможно немного остерегается, но не боится. Наверное, сложно поверить, что в ее теле затаилось древнее существо, настолько могущественное, что оно может превратить в руины весь город, если не увидеть все это своими глазами. – Он сказал тебе, что я опасна, да?

Кхепри кивнула, и Беру не могла не оценить ее прямоту.

– Наверное, мне в это сложно поверить.

– Ну, он прав, – сказала Беру, вцепившись в фальшборт. – Я и правда опасна.

– Достаточно опасна, чтобы захватить шесть пророческих городов, – сказала Кхепри. – Это же с тобой делал Иерофан, да? Использовал, чтобы подчинить другие города. Думаю, Назиры ему было мало.

Беру почувствовала горячий прилив злости, а за ним тошнотворную вспышку вины. Кхепри права. Она позволила Палласу это делать.

– Я знаю, что произошло в твоем городе, – сказала Беру. – Ты сражалась с Палласом еще до всех нас.

На лице Кхепри появилось удивление. Потом она сглотнула, став серьезной.

– Это так. Как и народ Назиры. Мои братья, Крыло Скарабея. Они сражались с Палласом все это время.

– И ты хочешь помочь им.

– Я хочу, чтобы им помогла ты. Я видела, как ты сломала цепи движением пальца, как остановила целый… – Она замолчала, качая головой. – В тебе много силы. Не хочешь воспользоваться ею?

– Я не могу, – ответила Беру. – Прости. Если бы могла, но это не так.

– Почему нет? – спросила Кхепри. – Ты могла бы сделать что-то хорошее, отплатить за все то, что Иерофан заставил тебя делать. Ты могла бы спасти мой народ.

Беру отвернулась, чтобы не видеть на лице Кхепри боль и отчаяние.

– Она права, – заметил бог. – Ты могла бы. Мы могли бы. Ты этого хочешь.

Беру глянула на горизонт. Бог был прав. Часть ее мечтала использовать эту силу во имя добра. Чтобы помочь Кхепри и всем, кто, как она знала, страдает.

Но еще она знала, чем это закончится.

– Я не могу использовать эту силу, – ответила Беру, заставив себя взглянуть в глаза Кхепри. – Она не моя. И тот, кому она принадлежит… Если я его выпущу, если освобожу… Ты видела, что произошло на берегу. Это лишь малая часть того, на что он способен. Спасая твой народ, я обреку весь мир.

Кхепри долгое время удерживала ее взгляд.

– Прости, – снова произнесла Беру.

Кхепри покачала головой, глядя на горизонт:

– Наверное, я кажусь эгоистичной, прося тебя об этом, пока ты пытаешься спасти весь мир.

– Назира – твой дом, – ответила Беру. – Конечно, ты готова сделать что угодно, чтобы спасти ее. Может, это и эгоистично, но человечно. А значит, за это стоит держаться.

* * *

Помимо Эфиры и иногда Антона единственным человеком, ищущим компании Беру, был Эвандер, сын торговца, которого они спасли из цитадели. Несмотря на пережитое в руках свидетелей, парень оказался самым дружелюбным человеком на корабле и не стеснялся болтать с Беру обо всем, что придет ему на ум. Часто он жаловался на нехватку хорошей одежды, иногда сплетничал о других (он, как она узнала, был необычайно внимательным, несмотря не притворную рассеянность) и иногда размышлял о том, что ждет их в Керамейкосе.

Беру не возражала против его постоянной болтовни. Она успокаивала девушку, потому что голос Эвандера заглушал бога в ее голове.

В те часы после полудня, во время шестого дня путешествия Эвандер рассказывал ей обо всех нарядах, которые надевал на пятидневное празднование свадьбы дочери эрцгерцога, а Беру дремала на своей койке.

– Ты это слышишь? – внезапно спросил Эвандер, прервав рассуждения о плюсах эндаррионских шнурков для жакетов.

– Слышу что? – спросила Беру.

– Кажется, кто-то ходит взад-вперед за дверью, – ответил Эвандер, встав на ноги, чтобы разузнать, в чем дело.

Он был прав. Слышался ритмичный стук шагов, который Беру сначала приписала покачиванию корабля. Ее живот сжался от нервов.

Эвандер высунул голову за дверь и тут же закрыл ее, повернувшись к Беру с проказливым блеском в глазах.

– Это тот красивый мечник. Мне впустить его?

Он мог говорить и о Джуде, но Беру инстинктивно поняла, что это Гектор. От него исходила нервозность, которую она ощущала.

– Я выйду, – сказала Беру, встав с постели. – А ты оставайся тут.

Ей понадобилось мгновение, чтобы набраться храбрости и открыть дверь.

С момента их прибытия на корабль Гектор держался подальше от нее. Беру не понимала, на что надеялась. Казалось, он почувствовал такое сильное облегчение, был так ужасно и болезненно рад увидеть ее в цитадели, но после побега не пытался отыскать. Должно быть, она испугала его всем тем, что произошло на берегу.

Или, возможно, он совсем не был рад ее видеть. Возможно, снова, чувство облегчения Беру при виде Гектора передалось ему посредством их странной связи.

«Он не любит тебя», – напомнила она себе. Он только так считал, потому что Беру вылила на него собственные чувства и исказила его эмоции.

Ей стало плохо от одной только мысли об этом. Но девушка подавила это чувство, открыла дверь и вышла в коридор.

Гектор вышагивал спиной к Беру, но, лишь услышав, как открывается дверь, повернулся лицом к ней.

Долгое неловкое мгновение они смотрели друг на друга.

– Э, – наконец произнес Гектор. – Как… как ты?

Беру ответила не сразу.

– Лучше, чем шесть дней назад, полагаю. Я так и не поблагодарила тебя. Тебя, принца Хассана и Джуда за то, что спасли нас.

– Вообще-то это ты нас вытащила оттуда, – ответил Гектор.

И в результате бог чуть их не убил.

– Нам нужно поговорить о том, что случилось на пляже, – внезапно сказал Гектор. – Я же это не придумал, да? Я что-то с тобой сделал. С богом.

Он казался таким неуверенным, почти испуганным, и долгое мгновение Беру не знала, что ему ответить.

– Дело в том, что, когда я использую силу бога, его влияние на меня становится сильнее, – начала Беру. – Я борюсь с ним, хватая частичку себя – воспоминание или чувство, – и держусь за него. Но на берегу я ухватилась не за собственные чувства. А за твои.

– То есть за связь между нами? – робко спросил Гектор.

Беру кивнула:

– Иногда я чувствую, что мои эмоции и мысли подавляет бог. Но твои, они были очень ясными.

Гектор отвел от нее взгляд темных глаз. Беру почувствовала, как в горле поднялось что-то вроде стыда, но она не могла понять, шло это чувство от Гектора или от нее.

– Прости, – наконец сказала она. – Знаю, я многое на тебя взвалила.

Он покачал головой и почесал короткую щетину, и Беру поняла, что он смущен.

– Нет, это же хорошо, да? То есть я рад, что смог помочь.

Странно было видеть Гектора вот таким. Неуверенным. Нервничающим. Противоположностью того, чем он обычно был. Возможно, все дело в боге. Возможно, Гектор не знал, как вести себя с ней из-за угрозы, скрывавшейся в ней.

Это причиняло невероятную боль. После всего, через что они прошли, Гектор все еще видел в ней что-то странное и незнакомое. Словно они вернулись к началу, когда Гектор только узнал, что она неупокоенная, и когда смотрел на нее со страхом и ужасом.

Но сейчас он на нее так не смотрел. Он вообще на нее не смотрел.

– Гектор, – осторожно произнесла она. – Что не так?

– Просто… – Он замолчал. – Вся эта связь между нашими эшами. Все из-за того, что Король Некромант вернул меня из мертвых, а я даже не знаю почему.

Но Беру знала. Или по крайней мере частично.

– Это было одолжение. Он сказал мне об этом тогда, в оазисе, когда ты ушел.

– Но ты мне не рассказывала, – его голос стал напряженным.

Она взглянула ему в глаза:

– А ты не спрашивал.

Кажется, его пристыдило напоминание, что он избегал с ней говорить. Она сглотнула.

– Одолжением для кого?

– Для меня, – раздался голос из конца коридора.

Беру и Гектор развернулись лицом к Страннице, которая стояла в освещенном дверном проеме, такая же красивая и непостижимая, как всегда.

– Твоя жизнь за долг, – продолжила она.

– Какой долг? – спросил Гектор. – Зачем я нужен был тебе живым?

Она ответила спокойным взглядом на его разгоряченный, и Беру чувствовала, что один пытается победить другого.

– Я нашла твое тело в Медее, там же нашла и Эфиру. Я поняла, что произошло и что если Беру предстоит стать сосудом древнего бога, то твое воскрешение ослабит его. И я оказалась права, не так ли?

– Ты про связь между нами? – спросил Гектор. – Я поэтому жив?

Взгляд Странницы сосредоточился на нем, что-то просчитывая. Но Беру заметила намек на что-то еще, похожее на печаль.

– Полагаю, была и другая причина. Наверное, я чувствовала вину. Потому что поспособствовала твоей гибели.

Беру уставилась на нее:

– О чем вы?

Гектор казался таким же ошеломленным.

– Все происходящее, – сказала Странница, – вызвано моим… ну, вмешательством, наверное. Паллас назвал бы это так. Я направила вас всех на путь столкновений.

Беру обратилась к воспоминаниям и поняла:

– Вы отправили меня и Эфиру на поиски Антона. А потом Антон и Эфира оказались узниками в цитадели, где их и нашел Гектор.

– Так вы знали, что это произойдет? – спросил Гектор. – Это все?

Странница указала на себя:

– Пророк. Помнишь?

Они уставились на нее.

– Конечно, все немного сложнее, – махнула она рукой. – Я больше не способна видеть будущее. Все мы потеряли эту способность после финального пророчества. Но после тысячи лет наблюдений, как они сбываются, я неплохо умею догадываться.

– Так вы подтолкнули нас друг к другу, – сказал Гектор. – Зачем?

– Чтобы «заставить Век Тьмы отступить», – ответила она. – Я верю в вас. Во всех вас. И я верю, что вы исправите ошибки прошлого. Мои ошибки.

– Вы думаете, что можете просто передвигать нас, как пешки? – спросил Гектор, сжав кулаки по бокам. – Мы же не карты в колоде канбарры. Мы люди с собственными жизнями, у нас есть собственная воля.

– Ты прав, – сказала Странница. В ее голосе почти прозвучала грусть. – На самом деле, именно об этом я говорила другим пророкам. Многие столетия я заявляла, что сила пророчеств не помогает миру. Что на самом деле мы ему вредим. Направляем людей на пути, которые иначе они никогда бы не избрали. Люди принимали решения любить или ненавидеть, вредить или исцелять только на основе рассказанных нами историй. Империи расцветали и рушились, войны были выиграны или проиграны в соответствии с нашими словами. Я никогда не считала, что так должно быть, сопротивлялась тому, что делали другие, нашла себе место, чтобы делиться видениями с последователями. А теперь я сделала то же самое, что делали они, и веду вас к концу, который мы предсказали. Не могу не оценить всю ироничность ситуации.

Беру задумалась над сказанным. Она так долго чувствовала себя привязанной к судьбе, которую не понимала, просто чувствовала, что ей суждено умереть в Медее. А позже она верила, что ей суждено принести тьму в мир. А теперь она жила с запертым внутри ее головы богом. Было ли таковым ее предназначение? Ее цель – стать сосудом для разрушения?

– То есть встреча всех нас, – спросила Беру, – возвращение Гектора из мертвых, все это для того, чтобы мы исполнили свои судьбы? Остановили Век Тьмы?

– Да, я на это надеюсь, – ответила Странница.

– А что, если вы ошибаетесь? Вы говорите, что больше не видите будущее, тогда что, если мы все только усугубим? Что, если без вашего вмешательства этого всего никогда бы не случилось?

– В пророчестве всегда есть риск, – ответила Странница. – Но я всего лишь свела вас вместе. Именно ваши решения привели вас сюда. И именно ваши решения определят судьбу этого мира.