Текст книги "Секретное оружие обольстителя"

Кейтлин Крюс
Секретное оружие обольстителя

His Two Royal Secrets

© 2019 by Harlequin Books S.A.

«Секретное оружие обольстителя»

© «Центрполиграф», 2020

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2020

Глава 1

– Соответствовать – вот что главное, – наставлял пятилетнего наследного принца Ареса строгий, надменный отец.

Арес был слишком мал и понятия не имел, что это значит и какое имеет отношение к нему. В пять лет мальчик в первую очередь думал о том, как бы подольше побегать по дворцу вне поля зрения няни, которая постоянно пыталась заставить его «вести себя как джентльмен».

Он научился не задавать вопросов своему высокородному родителю. Король всегда прав. А если вы думаете, что король не прав, то ошибаетесь.

К десяти годам принц Арес уже точно знал, о каком именно соответствии говорил отец, и ему до смерти надоело слышать о своей благородной крови.

Это всего лишь кровь. Никому не было дела до того, что он содрал кожу с колена, зато он постоянно слушал лекции о назначении своей крови, ее исключительности и важности. Хотя это обычная кровь, постоянно сочившаяся из царапин, которые Арес получал, делая то, что ему запрещено делать во дворце. Из-за его шалостей старая няня заработала немало седых волос.

– Сам по себе ты ничего не стоишь, – напыщенно поучал отец во время аудиенций с сыном. – Ты всего лишь звено благородного рода, не более того!

Король отличался бешеным нравом и постоянно швырял посуду и графины о стены своих личных покоев. Арес не получал удовольствия от этих встреч, правда, это никого не интересовало. Ему повелевали не двигаться, когда бушевал отец. Сидеть прямо, отводить глаза и воздерживаться от каких-либо реакций. В десять лет он понял, что это своего рода пытка.

– Он любит движущуюся мишень, дитя мое, – говорила ему мать дрожащим голосом. – Поэтому сохраняй безупречную осанку и не выдавай своих эмоций даже движением ресниц.

– А что будет, если я брошу что-нибудь в стену?

Королева лишь грустно улыбалась.

– Не делай этого, Арес. Пожалуйста.

И он начал воспринимать это как игру. Притворялся статуей, вроде тех, что красовались в королевской галерее северного дворца с тех самых пор, как острова, составлявшие королевство Атилия, поднялись со дна моря.

– Наш род веками держал корону Атилии, – грохотал отец. – И теперь ответственность за нее полностью в твоих руках. А ты слабак. Мне с трудом верится, что ты – мой сын.

«Я весь из камня», – убеждал себя Арес, глядя на море за окном.

Подростком он достиг совершенства в искусстве сидеть неподвижно в присутствии отца, с каждым днем все больше убеждаясь, что в нем нет ни капли крови старого короля. Слишком уж он ненавидел отца, чтобы быть его родственником.

– Ты никогда, слышишь, никогда не должен произносить такие вещи вслух, – выговаривала ему мать устало и серьезно. – Ты никогда и никому не должен позволять сомневаться в твоем происхождении, Арес. Обещай мне.

Конечно, Арес обещал. Да он пообещал бы матери все, что угодно.

Тем не менее иногда наследный принц бывал не в настроении играть роль статуи. Временами он дерзко посматривал на отца, безмолвно вынуждая дряхлеющего, сгорбленного короля бросить в него что-нибудь.

– Ты меня только разочаровываешь, – басил король при каждой встрече, которые, к счастью, случались несколько раз в год, потому что Арес жил в школах-интернатах по всей Европе. – Чем я провинился, почему у меня такой слабый наглый наследник?

Это, естественно, лишь поощряло Ареса оправдывать худшие ожидания отца.

Он соответствовал и веселился. Свободно и безрассудно, рассматривая Европу как обширную площадку для своих игрищ. Он завел друзей во всех суперэлитных школах, из которых его постоянно отчисляли. Вместе со скучающими богатыми дружками они колесили по континенту, от Альп до пляжей Средиземноморья, от подпольных клубов Берлина до вечеринок на суперяхтах.

– Теперь ты мужчина, – с горечью сказал отец, когда Аресу исполнилось двадцать один год. – По возрасту.

По закону королевства двадцать один год был возрастом, когда наследник престола официально признавался принцем, имеющим право на трон. Родословная чепуха заботила Ареса гораздо меньше, чем в пятилетнем возрасте. Куда больше его занимали тусовки, вечеринки и открывающиеся перспективы получения доступа к своему огромному богатству.

– Не бойтесь, отец. Я не собираюсь вести себя хуже, чем до сих пор.

– Куда уж хуже.

Арес даже не возразил. Во-первых, потому, что отец прав. А во-вторых, король – страшный лицемер. В молодости он сам славился дикими похождениями. К тому же, в отличие от Ареса, отец был помолвлен с его матерью со дня ее рождения. Еще одна причина ненавидеть этого человека.

– Ты говоришь так, будто это самая ужасная вещь на свете, – язвил Арес.

Взрослый человек, по крайней мере, так ему говорили, он уже больше не притворялся статуей на аудиенции с отцом. Наследник королевства, наделенный обязательствами по отношению к своему народу.

Он стоял у окна отцовского кабинета и смотрел на пологие холмы и кристально-голубое море. Атилия для него всегда была именно такой. Рокот волн. Ненавязчивый сладкий аромат цветов. И Ионическое море, простиравшееся перед ним.

– Тебе пора жениться, – нараспев произнес отец.

Арес повернулся, улыбнувшись, и громко засмеялся. Отец так серьезен.

– Вы ведь не думаете, что я выполню это указание?

В тот день отец разбил графин, принадлежавший семье с XVIII века. Тот разлетелся на осколки немного левее Ареса, а он даже не дрогнул. Только смотрел на старика.

Однако это что-то сломало внутри Ареса. И дело вовсе не в осколках бесценного хрусталя и не во вспыльчивом нраве отца. Это просто шоу, которому сопутствуют титулы, земля, родословная. Для отца это имеет значение, для него – нет. Его воспитывали не родители, а слуги, постоянно следили за ним. Он появлялся перед отцом лишь время от времени, притом тогда, когда его поведение было безупречным. Или хотя бы терпимым.

Он не мог отделаться от мысли, что предпочел бы вообще не быть принцем. Но если нет выбора, нет и необходимости участвовать в передаче бессмыслицы, связанной с кровью и титулом, следующему поколению. Арес не собирается жениться. И категорически против того, чтобы иметь детей.

Ему иногда казалось, что именно родословная вкупе с короной сделали отца монстром, чудовищем для собственного сына и холодным к матери. Арес не хотел передавать детям плохую наследственность.

– Ты не должен раздражать отца, – выговаривала мать несколько лет спустя после его очередного разговора с королем о брачных планах, когда Аресу исполнилось двадцать шесть. – Нам придется импортировать графины из южного дворца.

Атилия – древнее островное королевство в Ионическом море. Северный остров географически севернее, и там располагается величественная резиденция королевской семьи. В южном дворце – на самом южном острове – семейство отдыхает.

– Я не могу угадывать и контролировать то, что раздражает этого человека. А если бы и мог, то последние двадцать шесть лет были бы совсем другими. К тому же во дворце еще достаточно хрупких предметов, которые можно разбить.

Мать улыбнулась ему, как раньше, нежно и печально. Очевидно, спасти его от отца она не в состоянии. Невозможно заставить короля обращаться с принцем так, как с ней, – с ледяным безразличием.

– Иметь семью – не самая худшая вещь в мире.

– Это не для меня. – С годами его убежденность в преимуществах свободы только крепла. – Я смотрю на твой брак с отцом, на то, что тебе приходится выносить, и не рискую утверждать, что меня сильно вдохновляет.

Это правда. Кроме того, Арес наслаждался жизнью. В королевстве ему принадлежит Сарацин-Хаус – роскошное поместье, часть дворцового комплекса на северном острове. Правда, он обитал там редко, предпочитая энергию Берлина, суету Лондона, безумство Нью-Йорка. В общем, те места, где нет отца.

А еще Арес пока не встретил женщину, которая его бы заинтересовала больше, чем на одну-две ночи. И уж тем более он не мечтал о пышной королевской жизни в угоду традициям.

– Я вижу, как ты на меня смотришь, – упрекнула мать. Она сидела, как всегда, прямая и элегантная, на кушетке в своей любимой комнате, залитой солнечным светом. – И я не настолько стара, чтобы не помнить, что в молодости вряд ли можно предсказать, куда повернет жизнь.

– Надеюсь, ты не собираешься рассказывать мне о волнениях своей юности. У меня сложилось впечатление, будто большую часть молодости ты провела в монастыре.

Улыбка королевы намекала на секреты и радовала Ареса. Ему нравилось думать, что у матери в жизни, помимо ледяного холода, которым веяло от отца, были и поводы для радости, и хорошие воспоминания.

– Ты должен найти жену такого же происхождения, – внушала мать. – Ты станешь королем, Арес. Как бы ни сложился ваш брак, о чем бы вы ни договорились, репутация королевы должна быть безупречной. Как, впрочем, и твоя. Ты понимаешь, о чем я?

Он понимал. Но это не означало послушание.

– Постараюсь как можно дольше откладывать женитьбу. – Арес улыбнулся. – Я более чем счастлив сделать тебе одолжение.

Ему было почти тридцать, когда мать внезапно умерла, сгорев от быстро прогрессировавшего рака, который она посчитала вирусом гриппа. Арес долго не мог прийти в себя и скорбел, когда через несколько месяцев после похорон отец вызвал его в северный дворец.

– Ты должен знать, что самым заветным желанием твоей матери была твоя женитьба! – прорычал король, сжимая в руке, словно оружие, хрустальный бокал. – Продолжение рода – твой священный долг, Арес. Время игр прошло.

Однако он в тот момент был менее всего расположен думать о продолжении рода. Мать оставила ему все свои бумаги, включая дневники, которые вела с детства. Он, скучая по ней в мрачные месяцы после ее смерти, прочитал их. И узнал правду о своих родителях. Скорее, об отце и его браке. После рождения Ареса мать пыталась забеременеть, однако врачи дали понять, что она, скорее всего, больше не сможет иметь детей. Король был взбешен, не стесняясь, выставлял напоказ своих любовниц – придворных дам, которые ворковали с Аресом в детстве. Как же он не понял, кто эти дамы? Отец разбивал сердце матери снова и снова, всякий раз таща в свою постель очередную пассию.

Арес и раньше был не слишком привязан к отцу, а эта информация и вовсе вынудила его глубоко и бесповоротно возненавидеть родителя.

Сжимая кулаки, он бесстрашно бросил обвинение:

– Ты постоянно предавал мать. И с чего, собственно, ты присвоил себе право говорить о ее самых заветных желаниях теперь, когда она умерла? Да как ты смеешь?

Король закатил глаза.

– Ты отказываешься следовать долгу. И мне надоело нянчиться с тобой.

– Если ты так уж заинтересован в продолжении рода, я предлагаю тебе самому этим озадачиться. Зачем тебе я? Кроме того, я высказался предельно ясно: в мои планы это не входит.

– Почему я не удивлен? Ты просто слабак, был им, есть и останешься. Ты даже готов отказаться от трона.

Отец женился снова, причем довольно быстро, на женщине моложе Ареса. Сын спровоцировал скандал, отказавшись присутствовать на свадьбе. Государство пребывало в смятении. Королевские советники были вне себя.

– Репутация трона запятнана! – восклицал старший советник сэр Бартоломью. Он проделал путь до Нью-Йорка, чтобы предстать перед Аресом. – Королевство пошатнулось. Твой отец завел любовницу и осмеливается называть ее своей королевой. И утверждает, что, если она родит ему наследника, он займет трон в обход вас. Вы не можете этого допустить, ваше высочество!

– Как я могу этому воспрепятствовать?

Он живет на другом конце планеты, выполняет государственные обязанности и занимается благотворительностью. И да, по-прежнему наслаждается жизнью, насколько может. Пресса любит его и ненавидит короля.

Однако Арес не намерен осуждать отца, ему не интересны дворцовые игры.

– Вы должны вернуться в Атилию, – настаивал сэр Бартоломью, – вам надлежит жениться. Люди не видят выбора, а ваш отец продолжает называть вас принцем-плейбоем. Вот если бы вы вернулись и показали народу, что можете править страной, вести ее к процветанию.

– Я не тот король, которого ты ищешь. И никогда не стану. Не собираюсь продолжать порочную родовую линию. Хочу, чтобы род прервался. Если у отца появятся еще дети, мои соболезнования им, когда достигнут совершеннолетия.

Советник, побледнев, ушел. Арес вновь подумал о матери. Он отдал бы все на свете, чтобы еще раз услышать ее голос, увидеть грустную улыбку, ощутить нежное прикосновение.

«Ты должен жениться». – Он словно услышал ее, будто она сидела рядом, элегантная и добрая.

Как же он скучает по ней. Однако по стопам родителей не пойдет.

В кармане зажужжал телефон. Ну конечно, очередные приглашения на его любимые вечеринки, где можно забыть, что он наследник, продолжатель проклятого рода. Арес взглянул на свое отражение в зеркале. К его глубочайшему сожалению, он больше похож на короля, а не на мать.

Он расправил плечи, пока осанка не стала такой совершенной, как хотелось бы маме, если бы она его увидела сейчас. Ему нравилось представлять, что она все еще видит его.

И он пошел прочь, растворившись в манхэттенской ночи.

Глава 2

Пять месяцев спустя

– Беременна?

Пия Александрина Сан-Джакомо-Комб смотрела на старшего брата Маттео хладнокровно настолько, насколько позволяли способности.

Она практиковалась у зеркала месяц или два, но по-прежнему не была уверена, что достигла мастерства.

– Именно это я и сказала, Маттео. – Она призывала себя к спокойствию и сдержанности. Это она тоже репетировала.

– Ты же несерьезно? – возмутился брат с неподдельным ужасом.

Пия стояла перед широким письменным столом в библиотеке старинного особняка, принадлежавшего ее отцу с тех пор, как его предок Харди Комб оставил текстильную фабрику. Она не особенно вникала в лекции о великой истории своей семьи, как со стороны матери, так и со стороны отца. Ее родители любили читать друг другу лекции, будто их истории – сплошная череда сражений за превосходство.

На ней было платье, слишком тесное, чем хотелось бы. Черное траурное одеяние, в которое она облачилась шесть недель назад, когда умерла мать. Пия заметила, как недоверчивый взгляд Маттео остановился на ее предательски выпиравшем животе.

Мать за неделю до смерти тоже обратила внимание на то, что Пия «поправилась». Девушка давно поняла, что ей нужно держать вес под контролем, чтобы не подвергаться насмешкам матери. «Жир – это для бедных девочек, у которых нет никаких перспектив. – Легендарная Александрина Сан-Джакомо наставляла несчастную двенадцатилетнюю дочь. При этом ее великолепное лицо было невозмутимым, что еще больше усугубляло ситуацию. – Ты – Сан-Джакомо. У Сан-Джакомо не бывает щек бурундука. Полагаю, тебе стоит отказаться от сладостей».

После такого заявления Пия была полна решимости, если и не соответствовать невозможному стандарту грации и красоты матери, то, по крайней мере, избегать ее язвительных выпадов. Подростком она строго соблюдала диету, однако щеки упорно отказывались худеть и сами собой исчезли ближе к двадцати двум годам.

К сожалению, вскоре после этого случилась роковая поездка в Нью-Йорк.

Известие о том, что дочь больше не невинна и, хуже того, беременна от незнакомца, подкосило мать. Пия не знала, возможно, именно поэтому с ней случилось то, что случилось. Пия не знала наверняка, произошло ли потому, что ее незамужняя дочь беременна и скандал не за горами. Александрина вбивала ей в голову мысли о том, конечно, не буквально, что Пия должна быть чистой, а репутация безупречной. А язык у мамы хуже молотка.

Через шесть недель Александрина умерла, оставив маленькую семью – и планету, полную поклонников, – в состоянии отчаяния. А три дня назад отец, могучий и беспощадный Эдди Комб, которого Пия считала бессмертным, слег с сердечным приступом и умер в ту же ночь. Отныне Пия была уверена в том, что это все ее вина.

– Ты серьезно? – Маттео помрачнел.

Она старалась хранить спокойное и бесстрастное лицо, как это делала мать, особенно когда была в самом ужасном состоянии.

– Боюсь, что так.

Брат выглядел оглушенным.

– Ты ведь знаешь, нам предстоят похороны отца?

Очевидно, это был риторический вопрос. Она смотрела мимо брата на раскинувшуюся за окнами сельскую местность Йоркшира, зеленые холмы под бронзовым небом. Маттео взглянул на нее, а когда заговорил снова, ей показалось, будто он старается быть добрым.

– Ты выглядишь беременной, Пия.

Кто бы отрицал.

– Я знаю.

– На панихиде будет пресса. Множество папарацци, куда ни глянь. Шесть недель назад их не было, зато сегодня они будут неистовствовать. Ты же понимаешь, что твоя уже очевидная беременность произведет эффект разорвавшейся бомбы.

– И что ты предлагаешь?

Если она не появится на похоронах, кому от этого хуже или лучше?

– Как, черт возьми, это случилось?! – прорычал Маттео.

Пии всегда казалось, что они с братом не слишком близки. У них десятилетняя разница в возрасте, и они – плоды бурной драматичной любовной истории своих родителей. Эдди Комб был известен беспощадным нравом к конкурентам в бизнесе «Комб индастриз». Александрина Сан-Джакомо считалась самой красивой женщиной в мире.

На ее похоронах поп-звезды пели элегии, мир смотрел телевизионную трансляцию, все плакали и выкладывал фотографии черных повязок. С тех пор не проходило и дня, чтобы Пия не сталкивалась с тем или иным воспоминанием о матери.

Маттео, мрачно красивый, задумчиво напряженный и мучительно преданный своей роли последнего наследника Сан-Джакомо и преемника отца в семейном бизнесе, был именно таким ребенком, которого и можно было ожидать от подобного союза.

Пия, напротив, большую часть жизни пряталась, стеснялась своих щечек бурундука. Ее отправили в монастырскую школу, потом в пансион, подальше от глаз общественности. Все утверждали, что это для ее же блага, и только она знала правду. Слишком неловкая, ширококостная и совсем не изящная. Самая красивая женщина в мире не может иметь такую непривлекательную дочь. Мать – лебедь, дочь – гадкий утенок. Впрочем, она смирилась. По крайней мере, очень старалась смириться.

Пия смотрела на брата, чувствуя совершенно неуместное желание рассмеяться.

– Ты спрашиваешь, как это случилось? Я уверена, ты уже достаточно взрослый и знаешь, как это получается.

– Спасибо тебе за то, что ты так легко отнеслась к ситуации, Пия. Я рад, что все это для тебя шутка. Похороны отца начнутся через час. Тебе стоило заранее предупредить меня об этом. Ты согласна?

– Я подумала, что должна сделать это лично. К тому же ты находился в Лондоне. Знала, что ты все равно приедешь на похороны, поэтому подумала, почему бы не подождать.

Пии шел двадцать третий год. Взрослая женщина. А заикается, как ребенок, когда старший брат смотрит на нее.

– Это катастрофа! – прорычал он.

Он уставился на нее, качая головой. Она старалась храбро смотреть на него, хотя ей и было стыдно. Щеки заливал жар. Маттео явно разочарован, а это больнее всего.

– Мне очень жаль.

– Кто отец?

– Папа тоже меня об этом спрашивал.

Дело в том, что ответ такой унизительный.

Раньше она с восторгом думала об этом. Наконец-то у нее появился секрет! Наконец-то она стала современной женщиной, такой, как все. Все было весело и забавно до утренней тошноты. Пия не сразу поняла, в чем дело.

– Папа знал об этом?

– И мама, и папа знали.

Она не понимала, как мир может продолжать вращаться без родителей. Мать была словно небо над головой, огромное и безграничное. Отец походил на вулкан, большой и внушительный, всегда близкий к извержению.

Как они могли уйти оба?

И как она сможет жить, зная, что именно она убила их, так или иначе?

Рука скользнула по животу и замерла, когда Пия увидела, как Маттео следит за ее движениями. Новая волна стыда захлестнула ее.

Маттео покачал головой, будто не в состоянии осознать информацию.

– Что же они сказали?

Пия попыталась расправить плечи, стать выше. Александрина утверждала: сутулые плечи зрительно убирают рост.

– Примерно то, что и следовало ожидать. Мама сказала, что лучше иметь мальчика, поскольку девочки крадут красоту. А папа заявил, цитирую: «Я должен был догадаться, что ты окажешься не больше чем обычной шлюхой».

Она даже изобразила рычащий голос отца с намеком на йоркширский акцент.

На мгновение брат и сестра уставились друг на друга.

Пия почувствовала, как скрутило живот, но не от утренней тошноты. От предательства. Родители всегда вели себя ужасно. Истерики – одна из основных форм общения. За ними следовали внезапные приступы нежности. Они разочаровались в ней. Пия это знала.

Персонал поместья готовился к поминкам, которые должны были состояться после службы и похорон. Много высокопоставленных гостей заполонят дом, создавая видимость скорби по Эдди Комбу. Пия не хотела принимать в этом участие. И не только потому, что опасалась реакции общества на свое интересное положение, просто пока еще не осознала, что родители ее покинули.

– Неужели ты не знаешь, кто виноват в том, что ты оказалась в таком положении? Или решила не называть его имени?

– Думаю, ты понимаешь, что я сама виновата. На меня не нападали, если ты это имеешь в виду. Со мной не сделали ничего такого, чего бы я не хотела.

Пия могла бы порадоваться беременности, если бы это не ужасало всех, кто ее знает. Она всегда хотела иметь семью. Настоящую семью. Как у обычных людей.

Маттео изучал ее, и она словно видела, как в его голове вращается механизм.

– Значит, поездка в Нью-Йорк. Это случилось тогда, не так ли?

– Если ты имеешь в виду поездку, чтобы отпраздновать окончание колледжа, то да. Мы прекрасно провели неделю в Нью-Йорке. Тем не менее домой я вернулась с небольшим довеском.

Ее вообще с трудом отпустили, за нее тогда вступился Маттео, убедил родителей в том, что она заслуживает шанса жить собственной взрослой жизнью, как любой другой человек. Ее щеки загорелись еще ярче. Интересно, что сейчас о ней думает брат?

– Я ничего не понимаю.

Вдалеке над холмами начали собираться темные облака. За дверью послышались шаги.

– Что именно ты не понимаешь? В таблоидах на фотографиях ты с разными женщинами, хотя и не женат. Как такое может быть?

– Пия.

– Если собираешься вести себя так, будто мы живем в Викторианской эпохе, Маттео, я имею полное право спросить о том, насколько добродетелен ты. Разве нет?

– Прошу прощения. У меня нет привычки вступать в интимные отношения с женщинами, которых я не знаю.

– Ну ладно. Наверное, я просто шлюха.

– Сомневаюсь, – проворчал Маттео.

Но это слово застряло у нее в голове.

Двери в библиотеку распахнулись, появился персонал поместья. Помощник Маттео прошептал ему, что пришло время исполнить печальный долг.

Пия пыталась себя утешать. Это не могло стать причиной сердечного приступа, случившегося спустя три дня.

Отпевание вышло простым и удивительно трогательным. Пия задавалась вопросом, смягчатся ли ее воспоминания со временем, будет ли она думать о приятных моментах, или память сохранит последний разговор, когда отец назвал свою единственную дочь шлюхой.

Обратная дорога к поместью была печальной. Мрачная погода соответствовала их скорби. Когда гроб опускали в землю на семейном участке, сгущались темные тучи. Дождя не было, однако задувал резкий неприятный ветер.

Викарий, которого Эдди при жизни ненавидел, пробормотал молитву. Пия не сводила глаз с гроба и едва сдерживала слезы. Вокруг слишком много камер, а Александрина постоянно твердила ей о недопустимости красных глаз и опухшего лица.

Это ударило снова. Матери больше нет. Отца больше нет. Ничто и никогда уже не будет прежним.

Рука Маттео легла ей на спину, и они отошли от могилы. К ним подходили все, кто хотел лично выразить соболезнования. Именно в такие моменты и пригождается школьная выучка. Пия обладала способностью пожимать руки и устанавливать осмысленный зрительный контакт с людьми, практически их не замечая.

– Позвольте выразить соболезнования от имени королевства Атилия и его величества короля Дамиаска, моего отца.

Что-то в этом голосе задело ее за живое. Она было протянула руку, а когда вгляделась в мужчину, стоящего перед ней, ее внезапно охватил жар. Знакомый трепет пробежал по телу. Пия резко подняла глаза и встретилась с ним взглядом.

Как и ожидалось, это был тот самый взгляд, зеленый с золотой поволокой. Мужчина казался таким же потрясенным, как и она.

Пия запаниковала. Как такое могло случиться? Последний раз они виделись в пентхаусе высоко над Манхэттеном. Он спал, а она собрала свои вещи, чувствуя себя сильной и смелой, и на цыпочках вышла. Ей и в голову не приходило, что они снова встретятся.

Похоже, он удивился.

– Ты? Нью-Йорк.

У нее мгновенно потеплело на сердце при виде его губ, изогнувшихся в улыбке. Будто она осталась самым лучшим воспоминанием. Как и он для нее.

Однако предаваться воспоминаниям, хорошим или плохим, недопустимо рядом с братом. Маттео мрачно взглянул на мужчину.

– Нью-Йорк, – эхом повторил он. – Вы сказали, что познакомились с моей сестрой в Нью-Йорке?

– Маттео, остановись.

Мужчина продолжал дружелюбно улыбаться, казалось не осознавая грозившей ему опасности.

– Да, я познакомился с вашей сестрой на Манхэттене несколько месяцев назад. – Он обратился к ней: – Ты часто там бываешь?

– Мисс Комб, моя младшая сестра, была там лишь однажды! – прорычал Маттео. – И знаете что, она кое-что привезла оттуда.

Мужчина нахмурился:

– Прошу прощения.

– Моя сестра на шестом месяце беременности.

Такое ощущение, будто она попала в аварию. Время вдруг замедлило ход. Такое Пия тысячу раз видела в кино и почти слышала скрежет металла, визг шин. Маттео сжал кулаки и шагнул ближе. Мужчина тогда назвался Эриком. Она сомневалась в том, что это его настоящее имя.

Они оба уставились на Пию, как на забавную диковинку.

– Беременна ваша сестра или нет, меня это не касается, – заявил Эрик гораздо менее дружелюбно.

У Пии заболело сердце. Она положила ладонь на грудь, облегчая боль.

Маттео стоял мрачный и разъяренный.

– Пия, это тот самый мужчина?

Она едва дышала.

– Ты забыл, где мы находимся.

– Это простой вопрос.

– Еще раз повторяю, состояние вашей сестры не имеет ко мне никакого отношения. – Эрик начал выходить из себя.

Он просто бесподобен. Великолепные глаза, шелковистые темные волосы, волевой подбородок. Они познакомились на вечеринке. Пия чувствовала себя неловкой и недостаточно гламурной, и ей показалось, что он осветил все вокруг яркой улыбкой, а когда обратил внимание на нее, ее обдало жаром.

А самое замечательное то, что он и понятия не имел, кто она. Ему понравилась именно она.

Пия так хотела удержать это его отношение. Но, видимо, такого она всегда будет лишена.

– Большое спасибо, что вмешиваешься в мою жизнь, Маттео. У меня действительно был секс лишь с одним мужчиной. – Она повернулась к Эрику: – И я с сожалением сообщаю, что это был ты.

Никакого эффекта. Этого она не ожидала.

– Черта с два, – процедил Эрик.

И Маттео ударил его кулаком.

Прямо в лицо.