Текст книги "Свадьба без согласия невесты"

Кейтлин Крюс
Свадьба без согласия невесты

Все права на издание защищены, включая право воспроизведения полностью или частично в любой форме.

Это издание опубликовано с разрешения Harlequin Books S. A.

Товарные знаки Harlequin и Diamond принадлежат Harlequin Enterprises limited или его корпоративным аффилированным членам и могут быть использованы только на основании сублицензионного соглашения.

Эта книга является художественным произведением.

Имена, характеры, места действия вымышлены или творчески переосмыслены. Все аналогии с действительными персонажами или событиями случайны.

My Bought Virgin Wife © 2018 by Caitlin Crews

«Свадьба без согласия невесты»

© «Центрполиграф», 2020

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2020

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав.

Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя.

Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Глава 1

Имоджен

Утром я должна выйти замуж за монстра. И не важно, чего я хочу и что чувствую. Я – младшая дочь Дермота Фитцалана, и я должна исполнять волю своего отца. Так делали все женщины в нашей семье.

Я всегда знала свою судьбу.

Но оказалось, что я не совсем с этим смирилась. Когда я была моложе и глупее, свадьба казалась такой далекой и нереальной. А сейчас дома не было волшебных пилюль, спасающих от желаний моего отца.

– Нельзя, чтобы отец видел тебя в таком состоянии, Имоджен, – резко сказала моя сводная сестра Селеста. – Тебе будет только хуже.

Она права. К сожалению, Селеста всегда во всем права. Элегантная, грациозная Селеста, которая подчинилась своему долгу с улыбкой на устах и радостью во взоре. Сногсшибательная, всеми обожаемая Селеста, унаследовавшая стройность и белокурые локоны своей покойной матери. Меня всегда с ней сравнивали – и не в мою пользу. Моя собственная погибшая мать была очаровательной красавицей с тициановскими волосами, бледной кожей и загадочными изумрудными глазами, но я походила на нее только как отражение в разбитом зеркале, видимое сквозь туман. Рядом со своей сводной сестрой я всегда чувствовала себя троллем, лучше приспособленным к существованию под мостом, чем к жизни в высшем обществе, к которой меня готовили.

К жизни, которую Селеста вела с такой легкостью.

Даже сегодня, накануне моей свадьбы, когда теоретически смотреть должны на меня, Селеста выглядела куда шикарнее в своем простом, но изящном платье. Ее светло-русые волосы были скручены в пучок, почти невидимый макияж подчеркивал глаза и выразительные скулы. Я все еще не переодела пижаму, хотя был уже полдень, и не привела в порядок волосы.

Все это казалось более зловещим, чем обычно, потому что монстр, за которого я должна была выйти замуж, сначала хотел в жены ее.

И, вероятно, он до сих пор вожделеет ее, как шептались все вокруг.

Мне даже говорили об этом напрямую, и, к моему удивлению, меня это задевало. Мой брак заключался не из романтических побуждений. Меня никто не выбирал – я просто была наследницей Фитцалана. Мое наследство делало меня перспективой невестой, независимо от того, насколько непослушными были мои волосы или как часто я разочаровывала отца неспособностью украсить комнату своим присутствием. Я скорее привлекла бы к себе внимание по другим, неправильным причинам.

Мой смех был слишком громким и всегда неуместным. Одежда всегда сидела на мне плохо. Я предпочитала книги сборищам гостей, где от меня требовалось играть роль хозяйки. И я никогда никого не убеждала в том, что меня больше волнуют их интересы, чем мои собственные.

Значит, мне повезло, что мой брак заключается по расчету – по расчету моего отца, а не по моему. Я никогда не ожидала ничего, похожего на сказку.

«Сказки – для других семей, – всегда говорила моя суровая бабушка, стуча своей тростью по каменному полу огромного дома во французской деревне, где, как говорят, наша семья жила с двенадцатого века. – У Фитцаланов другая, высшая цель».

В детстве я представляла себе, как мы с Селестой в доспехах выезжаем на воображаемые битвы под старыми знаменами, а потом убиваем дракона-другого перед ужином. Это казалось мне высшей целью, которой я была готова посвятить свою жизнь. Строгим австрийским монахиням потребовались годы, чтобы научить меня, что убийство дракона не является основным занятием девушек из старинных семей с голубой кровью, которых отправляют учиться в отдаленные монастыри. Особенным девушкам с безупречными родословными и амбициозными отцами предстояло играть совсем другую роль. Девушек вроде меня никогда не спрашивают о том, чем бы они хотели заняться в жизни, потому что все уже спланировано за них. Слово «пешка» никогда не употреблялось. Я всегда воспринимала это как шокирующую оплошность – еще одно мое мнение, которое никто никогда не спрашивал.

«Ты должна найти цель и покой в исполнении своего долга, Имоджен, – говорила мне мать настоятельница, когда я яростно стискивала четки, чтобы отмолить свои грехи. Главными из них были гордость и неестественное чувство собственного достоинства. – Ты должна отбросить сомнения и верить, что те, кто пекутся о твоих интересах, сделали все так, как должно».

«У Фитцаланов есть высшая цель», – всегда говорила бабушка.

Со временем я поняла, что она имела в виду деньги. Фитцаланы копили и преумножали богатства на протяжении веков. Фитцаланы были не короли и не придворные. Фитцаланы финансировали королевства, которые любили, и свергали режимы, которые им не нравились, – и все для увеличения своего состояния. Эта великая и славная цель была у нас в крови.

– Я в нормальном состоянии, – возразила я Селесте и даже не попыталась привести себя в порядок.

Селеста не удостоила меня ответом.

Я заперлась в своей детской спальне, чтобы предаваться размышлениям о дожде и развлекаться фантазиями о прекрасном Фредерике, который работал в конюшне моего отца и у которого были мечтательные голубые глаза.

Мы с ним однажды разговаривали. Несколько лет назад. Он взял мою лошадь под уздцы и повел во двор, словно я нуждалась в помощи.

Я годами жила воспоминаниями об улыбке, которую он подарил мне в тот день.

Мне казалось невыносимым, что мне придется много лет смотреть на другого мужчину, моего будущего мужа, которого ненавидели и боялись по всей Европе.

Сегодня легендарное поместье Фитцаланов казалось мне тюрьмой. Если честно, оно никогда не было мне настоящим домом.

Моя мать умерла, когда мне едва исполнилось восемь, и в моих воспоминаниях она все время плакала. Меня еще до ее смерти оставили на милость бабушки и отца, который хоть и навсегда разочаровался во мне, все еще оставался моим родителем.

Селеста была на десять лет старше меня. И лучше во всем.

Потеряв мать, я крепко держалась за то, что осталось от моей семьи, и не важно, что эта хватка мне самой часто казалась удушающей. Они – это все, что у меня было.

«Бери пример с сестры», – не раз говорила мне бабушка. Обычно в тот момент, когда меня обнаруживали бегающей по коридорам старого дома, растрепанной и смущенной, тогда как я должна была чинно сидеть где-нибудь, учась скрещивать лодыжки и склонять голову в сладком раболепии.

Я пыталась. Я действительно пыталась.

На моих глазах Селеста достигла совершеннолетия, сама красота и кротость. Последнему качеству я завидовала, но не могла понять. Она все делала с неповторимым изяществом. В свой двадцатый день рождения она вышла замуж за человека, близкого по возрасту нашему отцу. То был граф, в жилах которого текла кровь знаменитых королей, а родословная уходила корнями в славное прошлое Европы. Человек, которого я никогда не видела улыбающимся.

Селеста подарила своему вечно хмурому мужу двоих сыновей и дочь. Я, хоть и была воспитана так, чтобы исполнять свой долг, и знала, чего от меня ждут, грезила о голубых глазах Фредерика. А вот Селеста расцвела в роли графини. Смотреть на этот расцвет было тяжело.

Я выйду замуж в день своего двадцатидвухлетия. За человека, которого выбрал мой отец и которого я никогда не видела. И это не случайно. Мой отец считал, что предварительные встречи не нужны, и никто не спорил с Дермотом Фитцаланом, тем более его дочери.

«С днем рождения», – мрачно сказала я себе.

Я отпраздную его у алтаря с человеком, одно имя которого заставляло даже слуг в поместье содрогаться от ужаса.

С человеком, которого все считали дьяволом во плоти.

С человеком, который даже не принадлежал к тому или иному дворянскому роду, что было странно, учитывая небывало высокое мнение моего отца о себе и его хваленой родословной, которая требовала только высокородных дворян.

В противоположность моему жениху муж Селесты, хмурый граф, носил титул, который достался его роду в незапамятные времена, но при этом имел очень мало земель. Денег после стольких веков аристократического великолепия тоже осталось немного.

Вот почему мой отец выбрал для меня мужа, которому, возможно, не хватало благородства и голубой крови, но который с лихвой компенсировал и то и другое своим поразительным богатством. Что, несомненно, добавит Фитцаланам влияния и финансовой мощи.

Благородная Селеста, такая нежная и хрупкая, вышла замуж за титул, который так подходит к ее идеальной внешности. Я проще и сильнее. Меня можно продать безродному толстосуму, чье состоя ние увеличивается с каждым днем. Таким образом мой отец получит свой кусок пирога и весело проглотит его.

Я знаю это. Но это не значит, что мне это нравится.

Селеста устроилась на краешке дивана, где я свернулась клубочком в этот серый январский день, как будто мои размышления могли остановить время и спасти от моей участи.

– Так ты только заболеешь, – сказала она. – И в любом случае от твоих страданий ничего не изменится. Тщетные усилия.

– Я не хочу выходить за него замуж, Селеста.

Селеста издала мелодичный смех, который обычно звучал для меня как музыка. Сегодня он казался мне душераздирающим.

– Ты не хочешь? – Она снова рассмеялась, и я подумала, не промелькнула ли жесткость в ее взгляде. – Кто тебе сказал, что твои желания важнее всего?

Самым мрачным тоном, на который я была способна, я ответила:

– По крайней мере, с моими желаниями стоит считаться. А пока что ничего из того, что я хочу, не принимается во внимание.

– Фитцаланы несовременны, Имоджен, – с едва заметным раздражением ответила Селеста. – Если ты хочешь прогресса и самоопределения, боюсь, ты родилась не в той семье.

– Не я выбирала, где родиться.

– Имоджен, это ребячество. Ты всегда знала, что этот день настанет. Едва ли ты воображала, что тебе удастся избежать того, что с рождения предписано каждой девушке из рода Фитцалан.

Я проворачивала эту мысль в голове снова и снова, и с каждым разом она казалась все горше.

Вся фраза Селесты была пропитана чем-то очень похожим на презрение и горечь.

А это означало, что она не была ни такой легкой, ни такой довольной жизнью, как я всегда себе представляла. И я не знала, как к этому отнестись.

Я дрожала, сидя здесь, в этих мрачных комнатах, построенных, чтобы произвести впечатление на нормандских захватчиков, прибывших столетия назад для разграбления Англии, а не для того, чтобы обеспечить хоть какое-то подобие комфорта потомкам этих захватчиков. Я посмотрела из окна на обманчиво тихую сельскую местность, расстилавшуюся передо мной. На сады, сейчас мертвые, но все еще тщательно ухоженные. Я притворилась, что не знаю, что дома сегодня определенно менее спокойная обстановка, потому что семья и гости собрались подбодрить меня.

Селеста и ее семья из Вены, наши сморщенные двоюродные деды из Парижа, дерзкие кузены из Германии, сытые и хитрые деловые партнеры и конкуренты моего отца со всей планеты.

Не говоря уж об ужасном женихе. Чудовище, за которое я должна выйти замуж утром.

– Какой он? – спросила я срывающимся голосом.

Селеста молчала так долго, что я оторвала взгляд от окна, чтобы рассмотреть выражение ее лица.

Не знаю, чего я ожидала. Но явно не того, что увидела. Уголки рта моей сестры приподнялись, как у кошки, наевшейся сливок.

Меня охватила дрожь. Я попыталась игнорировать ее. Не обращать внимания.

– Ты уверена, что хочешь знать? – спросила Селеста, с самодовольной полуулыбкой, которая обещала лишь неприятности, после еще одной долгой паузы. – Не думаю, что, вступая в брак по расчету, нужно много знать о человеке, с которым тебе так или иначе придется примириться.

– Тебе не достался монстр в мужья, – возразила я.

Хотя когда я думала о графе и его брезгливом выражении лица, то предполагала, что термин «монстр» может иметь разное значение.

Улыбка Селесты становилась все более самодовольной.

– Он не похож ни на кого из твоих знакомых, Имоджен. На самом деле невозможно подготовиться к его воздействию.

– Я не понимаю, что это значит.

Снова этот звенящий смех.

– Приходится все время напоминать себе, что ты так молода. Невинна во всех смыслах.

– Ты была моложе, когда вышла замуж. И, по-видимому, не менее невинна.

Ее взгляд заставил мое сердце учащенно забиться. Потому что, если верить ее хитрому, слегка сочувственному выражению лица, моя сводная сестра была совсем не такой, как я думала все это время.

А если Селеста – не Селеста… это все равно что я забыла, кто я сама такая.

По правде говоря, я не знала, что и думать. И я решила отложить эту мысль на потом, когда снова смогу нормально дышать. Когда-нибудь в туманном будущем, когда я выйду замуж, устроюсь и каким-то образом сживусь с монстром, который уже ждет меня в этом доме.

– Мне жаль тебя, – пробормотала Селеста через мгновение, хотя ее тон не показался мне убедительным. – Право, это несправедливо. Как такая наивная малышка, как ты, может справиться с таким человеком, как Хавьер Дос Сантос?

Даже его имя вызывало у меня ужас. Я сказала себе, что это густое и слишком жаркое ощущение – должно быть, страх. Оно ударило меня в грудь, затем по спирали опустилось вниз, пока не засело глубоко в моем животе.

Это, сказала я себе, показатель того, насколько я его ненавижу и боюсь.

– Я думала, ты его ненавидишь, – напомнила я сестре. – После того, что он с тобой сделал…

Я вспомнила крики. Громкий голос отца эхом разнесся по дому. Я вспомнила рыдания Селесты. До сих пор это был единственный пример того, что в моей сводной сестре есть что-то несовершенное. И я винила во всем этого человека. Считала его ответственным за весь тот переполох.

Более того, я вспомнила, как мельком увидела Хавьера Дос Сантоса. После очередного приступа криков, рыданий и борьбы на верхнем этаже я прилипла к окну над парадным входом, спрятавшись за шторами, и посмотрела вниз на монстра, который угрожал разорвать моих родных на части.

Это было много лет назад, но мои воспоминания остались такими же яркими, как если бы это случилось вчера.

Он был темным как грех. Пятно на камне. Его волосы были блестящими и настолько черными, что отливали синевой и напоминали вороново крыло. Его лицо было жестоким и жестким, таким жестким, что у меня перехватило дыхание. Он был сделан из мускулов, стальных и опасных, – поразительный контраст с благородными мужчинами, с которыми я росла. Он не был элегантен. Он не был грациозен.

«Он не имеет права на мою прекрасную сестру», – подумала я.

Именно это мой отец выразил тогда в недвусмыс ленных выражениях. «Селеста, – вопил он, – создана для лучшего!»

Но вот для меня Хавьер Дос Сантос оказался достаточно хорош.

– Конечно же я не ненавижу его, – сказала Селеста все с тем же смехом, предполагавшим, что я слишком молода и глупа. – Откуда ты вообще это взяла?

– От тебя. Ты кричала, что ненавидишь его и будешь ненавидеть вечно и никогда не унизишься до дешевого всепрощения.

– Вот что я могу рассказать тебе о Хавьере, – прервала меня Селеста. – Он не такой, как другие. Ты должна это знать заранее. Отбрось все предубеждения, которые у тебя есть.

– Единственный мужчина, которого я знаю, это отец. Ну, еще несколько священников. И твой муж.

Я не хотела произносить эти слова таким тоном. «Твой муж». Как будто я его осуждала.

Но Селеста, расслабившись, откинулась на спинку дивана. Как будто в этот момент она могла наконец отступить от своего обычного строгого совершенства.

– Хавьер сильный. Он возьмет то, что хочет. И, что еще хуже, ты с радостью унизишься, чтобы дать ему желаемое.

Я нахмурилась:

– Я не собираюсь унижаться. Тем более с радостью.

Селеста махнула рукой:

– Так и будет. Он унизит тебя, оскорбит и, вероятно, заставит плакать. И ты поблагодаришь его за это.

Сердце колотилось так сильно, что у меня закружилась голова. В горле пересохло, язык присох к нёбу. Страх, казалось, пульсировал во мне все жарче и неистовее с каждой секундой.

– Зачем ты мне все это говоришь? За день до моей свадьбы!

Если Селеста и смутилась, то не подала виду. Совсем.

– Я просто пытаюсь подготовить тебя, Имоджен.

– Я и без того считаю, что он чудовище. Не понимаю, почему ты думаешь, что разговоры об унижениях и оскорблениях улучшат ситуацию.

– Тебе, конечно, придется следить за языком, – сказала она почти печально. – Дерзости он не потерпит. Или того, как ты беззаботно бегаешь по дорожкам, словно простолюдинка, вспотевшая и румяная.

Она-то от природы была стройна и красива. И считала, что любой, кому приходится трудиться ради приближения к идеалу, никогда идеальным не будет.

Раньше мне как-то не приходило в голову, что это может относиться и ко мне.

– Значит, тебе очень повезло, что ты избежала этого, – тихо сказала я. – Что я несу это бремя за тебя. Ради семьи.

Я никогда раньше не видела ее такой. Ее лицо вспыхнуло. Она вздернула подбородок, глаза ее сверкнули.

– Я и впрямь считаю себя счастливицей каждый день.

Я обнаружила, что мои руки теребят подол пижамы, выдавая беспокойство.

И как ни странно вела себя сегодня моя сестра, она все еще оставалась моей сестрой. Единственным человеком, который никогда не наказывал меня за вопросы.

Вот почему я осмелилась спросить о том, что беспокоило меня больше всего с тех пор, как отец объявил о моей помолвке за рождественским ужином.

– Как ты думаешь… – Я прочистила горло. – Он сделает мне больно?

Селеста долго молчала. А когда заговорила, в ее взгляде появилась жесткость, губы скривились, и она больше не выглядела расслабленной.

– Ты переживешь это, – сказала она мне. – Ты справишься, Имоджен, к добру или к худу, но именно за это ты будешь держаться. Мой тебе совет: забеременей как можно быстрее. Такие люди хотят наследников. В конце концов, это все, чего они хотят. Чем скорее ты выполнишь свой долг, тем скорее они оставят тебя в покое.

И еще долго после того, как она покинула мою комнату, я стояла на месте как громом пораженная. И не могла дышать. В груди у меня что-то сжалось от страха, и я невольно подумала, что сегодня впервые увидела свою сводную сестру – по-настоящему увидела.

Это наполнило меня печалью.

Но в то же время меня охватило какое-то непонятное беспокойство.

И оно заставило меня подняться на ноги. Я вытерла странную влагу с глаз и направилась к двери, но тут же живо представила себе реакцию отца, если он увидит, что я брожу по дому, полному важных гостей, в пижаме и с всклокоченными волосами.

Я вернулась в спальню, быстро оделась, напялив платье, которое подготовили мне горничные, поощряя меня одеваться так, как желает мой отец. Мне платья были не по вкусу, особенно в это холодное время, пусть это и было с длинными рукавами и из тонкой шерсти. Я надела под платье мягкие кожаные сапоги до колен и посмотрела на себя в зеркало.

Элегантнее я не стала.

Такие кудри, как у меня, всегда выглядят спутанными. Мои волосы сопротивлялись любым попыткам укротить их. Монахини сделали все, что могли, но даже они не смогли побороть естественную склонность моих волос к свободе. Волосы были проклятием моего существования. Так же, как я была проклятием моего отца.

Только после того, как я смогла честно сказать, что я, по крайней мере, пыталась привести себя в порядок, я покинула комнату.

Вышла в холл, нырнула на заднюю лестницу для слуг. Мой отец не одобрил бы, что его дочь ходит по дому как прислуга, но я никогда не думала, что ему нужно это знать. А для меня это делало жизнь в этом доме куда более сносной.

Это позволяло мне возвращаться домой после долгих прогулок по парку грязной и растрепанной, проходить в свои комнаты прежде, чем мой внешний вид вызовет обычные оскорбления, возмущение и угрозы, призванные научить меня вести себя как леди.

Я осторожно пробралась в гостевое крыло, обходя комнаты, которые были отведены для членов семьи и друзей моего отца. Я знала, что есть только одно место, куда мой отец осмелился бы поместить такого богатого и влиятельного человека, как Хавьер Дос Сантос. Только одно место подходит для жениха с такой грозной финансовой репутацией. Мой отец, возможно, и выгнал Хавьера из дома десять лет назад, но теперь, когда он был желанным гостем и собирался жениться на правильной дочери, Дермот Фитцалан не пожалел бы для него никакой роскоши.

Я направилась к новой двухэтажной пристройке для гостей, где моя бабушка доживала свои последние дни. Это был скорее отдельный дом с собственным входом, но я знала, что могу проникнуть на его второй этаж и прокрасться по галерее.

Я не спрашивала себя, зачем я это делаю. Я только понимала, что это связано с моей печалью о сестре, которую, как оказалось, я едва знала, и со страхом, пульсировавшим внутри меня.

Я осторожно прошла через дверь для слуг, которая скрывалась за гобеленом в конце галереи. Я прижалась к стене и приложила все усилия, чтобы не пропустить никаких признаков жизни.

И я услышала голос.

Его голос.

Командующий. Мрачный. Насыщенный, как темный шоколад и красное вино.

«Приятный», – прошептало что-то во мне.

Я была в ужасе от самой себя. Но я не отступила. Этажом ниже он быстро говорил по-испански, плавно и красиво. Я медленно двинулась вперед, чтобы заглянуть через открытый балкон в большую комнату внизу.

На мгновение воспоминания и реальность переплелись. Я снова смотрела на Хавьера Дос Сантоса издалека. Сверху.

И снова меня поразило, каким земным, каким материальным он выглядел. Давным-давно он был одет в пиджак с фалдами, которые подчеркивали клокочущую в нем жестокость, которую он, казалось, держал в узде с помощью своих широких плеч и гранитного торса.

Сегодня он был в рубашке, заправленной в брюки, которые подчеркивали его мощные бедра. Я только знала, что не могу отвести от них взгляда, но не понимала почему.

Мое сердце снова забилось так сильно и так быстро, что я испугалась.

Я наблюдала, как он запустил пальцы в свои темные волосы, такие же черные и блестящие, какими я их запомнила. Даже годы не осмеливались бросить ему вызов. Он прислушался к мобильному, который держал у уха, склонив голову набок, затем снова ответил что-то по-испански.

С моим испанским я могла уловить если не детали, то общий смысл слов. Деловые интересы в Уэльсе. Что-то о Штатах. И еще более ожесточенные дебаты о Японии.

Он резко закончил разговор и бросил мобильный на стол. Стало тихо, и я слишком остро ощущала собственное дыхание и бешеный стук сердца.

Хавьер Дос Сантос на мгновение замер, сосредоточив внимание на бумагах.

Затем стремительно поднял голову. Взгляд его темных глаз, яростный и уверенный, пригвоздил меня к месту. В красноватой дымке внезапного разоблачения и страха я поняла, что он все это время знал о моем присутствии.

– Привет, Имоджен! – сказал он, переходя на английский с легким акцентом, отчего мое имя прозвучало как заклинание. Или проклятие. – Так и будешь пялиться или хочешь чего-то еще?