Текст книги "Любовь короля. Том 1"

3
Охота

– Ой!

Деревянный тренировочный меч взлетел в воздух и упал к ногам Вона. Тот попеременно взглянул на хмурую Сан, потиравшую запястье, и безмятежного Лина, направлявшегося к мечу, и поднял вверх руку.

– Третья победа Лина. Он выиграл!

Не намеренная так просто сдаваться, Сан бросилась к Лину и схватила его за рукав:

– Нет, подожди, давай еще раз.

– Я убил тебя уже трижды.

Лин наклонился и поднял деревянный меч, даже не посмотрев на девушку. Сан умоляюще взглянула на Вона, но тот лишь пожал плечами.

– Ничего не поделаешь, – сказал наследный принц. – Лин для тебя слишком сильный противник.

– Но…

– На сегодня хватит.

Вон протянул ей руку. На его ладони лежал кинжал длиной около шести чхи[28]28
  Чхи – корейский дюйм. Один чхи составляет 3,03 см.


[Закрыть]. Рукоять и ножны были богато украшены кораллами и росписью, шелковый шнурок переплетен в затейливый узор. Сан насупилась и взглянула на стоявший чуть поодаль меч, украшенный золотом и слоновой костью. Этот роскошный меч она могла получить в подарок, если бы доказала, что умеет сражаться. Таково было условие: Вон пообещал подарить ей меч, если она хоть раз победит Лина. Сан старалась изо всех сил, но трижды проиграла.

Вон не понимал ее разочарования:

– В юбке ты все равно не сможешь носить меч. А кинжал всегда будет с тобой. К тому же такого ты не найдешь, их делают только для королевского двора. Он немного длиннее обычного.

– Но для охоты такого кинжала недостаточно.

– Для охоты? – удивился наследный принц.

– Ты ведь знаешь, что в этот раз королевская охота пройдет на нашей земле. Усадьба Покчжончжан, где ты остановишься, принадлежит мне.

– Хочешь сказать, что тоже будешь охотиться? Как сейчас, переодевшись в мужское платье?

– Я слышала, приедут больше тысячи человек, никто не обратит на меня внимания. Я буду тебе помогать.

Вон хмыкнул и улыбнулся краешком рта. Казалось, ему приятна горячность Сан, но все же он покачал головой.

– Участвовать или нет – решать тебе. Но помогать мне ты не будешь. Я ценю твое намерение, однако мы с его величеством договорились о состязании, и количество участников определено. У каждого из нас будет отряд из тридцати человек. К тому же мы будем использовать только луки, а лучник из тебя совсем никудышный.

– Луки? – как-то задумчиво переспросила Сан.

Услышав, как изменился ее голос, Лин, находившийся неподалеку, с подозрением обернулся.

Вон объяснил:

– Да, так легче делать подсчеты. У отряда его величества будут красные стрелы, а у моего отряда – синие. Стрелы готовят специально для этой охоты, и на них также будут высечены наши титулы. Каждая стрела на счету, и я даже не смогу с тобой поделиться.

– Именные стрелы… Вот оно что…

Лин старательно прислушивался к тихому голосу Сан, делая вид, что проверяет деревянные мечи. Вон, похоже, не замечал ни задумчивости Сан, ни настороженности Лина.

– Не думаю, что тебе приходилось охотиться раньше, – продолжал он. – Охота – это не что иное, как отвратительное убийство, где смешиваются в пыли люди, собаки и дикие звери. Вряд ли тебе понравится это адское столпотворение.

– Твой отряд состоит из людей, которые тренируются в Кымгвачжоне?

В отличие от Лина Вон нисколько не встревожился, услышав ее вопрос.

– Да. У каждого из них есть способности, но скромное происхождение мешало им себя проявить.

– А кто входит в отряд его величества?

– Даже не знаю. Мне это неинтересно. Должно быть, старая гвардия: люди Ли Чона, Вон Кёна или Пак Ы.

– Понятно… Но охотиться будете не только вы со своими отрядами, верно? Другие тоже будут стрелять дичь, только простыми стрелами?

– Конечно. Много людей, много суматохи. Не хочу, чтобы ты там оказалась.

Сан кивнула. Наследный принц подумал, что сумел ее убедить, однако девушка, сама того не осознавая, кивнула в ответ собственным мыслям, так как вдруг поняла, каким может быть план заговорщиков. Вон же был доволен, что вечная упрямица наконец-то послушала его и притихла. Он также обрадовался, что она не стала больше говорить о мече, а приняла кинжал и спрятала его за пазуху.

Вон хвалил себя за мысль украсить кинжал кораллами, которые указывали на ее имя[29]29
  Китайский иероглиф 珊, которым записывается имя Сан, означает «коралл».


[Закрыть]. Он знал, что Сан была бы счастливее, если бы завладела мечом, однако искренне полагал, что кинжал – лучший подарок, так как она всегда могла иметь его при себе. Что-то ему подсказывало: подари он ей шпильку для волос или мешочек, наполненный благовониями, она не спрятала бы их на груди.

– Если подумать, вы двое немного странные, – сказал Вон, устраиваясь на веранде. – Принадлежите к королевскому роду, а больше всего любите упражняться. Вам даже мало стрельбы из лука и верховой езды – и субак изучаете, и деретесь на мечах… Я устаю, даже наблюдая за вами. Лин, где инструмент?

Лин зашел во флигель и вернулся с комунго[30]30
  Комунго – корейская шестиструнная цитра.


[Закрыть]. В отличие от друга, который предпочитал физическую активность, у наследного принца был талант к каллиграфии, живописи и музыке. Искусно исполнив одну мелодию, он обратился к Сан, которая все еще задумчиво стояла посередине двора.

– Женщине благородного происхождения достаточно посвятить себя хозяйственным делам, детям или рукоделию, однако мужчине не пристало терять интерес к искусствам. Сан, ты ведешь себя как мужчина, но до сих пор тренировала лишь тело. То есть ты неполноценна не только как женщина, но и как мужчина тоже. Почему бы тебе не оставлять хотя бы сотую часть увлеченности, с какой ты занимаешься с Лином стрельбой и сражениями, для музыки и поэзии?

Легкая усмешка на губах наследного принца не ускользнула от внимания Сан. Улыбнувшись в ответ, она отправилась во флигель и появилась с тонкой флейтой.

– «И услышал я первый/ Томительный звук,/ Словно дальних деревьев/ Таинственный стон» [31]31
  Строки из стихотворения Ли Бо «Слушаю, как монах Цзюнь из Шу играет на лютне». Пер. А. И. Гитовича.


[Закрыть], – продекламировала она. – Я не могу не отплатить за твою доброту, Вон. Только имей в виду, что мне с тобой не сравниться.

Сан прижалась губами к флейте, и полилась мягко вибрирующая мелодия. Для такого солнечного весеннего дня мелодия была слишком тоскливой, но ее неподдельная грусть говорила о том, что Сан не лишена таланта. Немного послушав, Вон коснулся струн комунго.

На большом дворе тренировались тридцать воинов, готовясь к грядущей охоте. Там звучал топот конских копыт, разносилось тяжелое дыхание мужчин, а прислушавшись, можно было различить – или по крайней мере вообразить – стук капель пота о землю. Но на заднем дворе мирно играли флейта и комунго. Прислонившись к стене, Лин молча наблюдал за мужчиной и женщиной, поглощенными музыкой.

Если от большого перекрестка идти на юго-восток к воротам Чанпхэмун, к югу от крепостной стены скоро покажется Чхольдон, деревня кузнецов, где производят всевозможные изделия из металла: сельскохозяйственные инструменты, кухонную утварь, предметы домашнего обихода и даже оружие. Конечно, в деревне имеются не только кузницы, но и таверна, и чайный дом, и постоялый двор. А среди нескольких местных жителей, непотребно выпивающих в таверне средь бела дня, всегда найдется бездельник, у которого чешутся кулаки. К таким неприятным типам местные жители относили и не имевшего работы, временами промышлявшего разбоем Кэвона по прозвищу Огненный Кулак, а также заику Ёмбока, повсюду таскавшегося за Кэвоном. Сейчас Кэвон Огненный Кулак швырнул на прилавок монеты, отобранные у прохожего около моста Нактхагё, и потребовал у хозяина бутылку самого дешевого пойла.

– К-кэвон, а м-может, в-выпьем аракчжу? [32]32
  Аракчжу – изначально – корейское название монгольского алкогольного напитка арак, позже – распространенное в Кэгёне название корейского алкогольного напитка сочжу, который стали производить в XIII веке при помощи позаимствованной у монголов технологии дистилляции, применявшейся при изготовлении арака.


[Закрыть] Г-говорят, очень уж в-вкусно.

– Ну и тупица же ты. Чтобы выпить аракчжу, надо было еще двоих потрясти.

– В-вон оно ч-что! Д-дороговато! – Разочарованный Ёмбок облизал губы.

Аракчжу, появившийся в Корё вместе с монголами, очень быстро стал известен по всей стране. Его начали производить на перевалочной базе монголов в Адоне, когда монгольская армия готовилась атаковать Японию, однако ни горы, ни реки не могли препятствовать распространению славы о чистом вкусе аракчжу. Теперь его пили во всем Корё, однако напиток был все еще слишком дорог. Ёмбоку еще не довелось его пробовать, а Кэвону посчастливилось всего дважды. Вспомнив вкус аракчжу, Кэвон почувствовал, как во рту скапливается слюна. Он раздул огромные ноздри и жахнул кулаком по столу.

– Аракчжу ему подавай! После того как нас самих ограбили!

– П-прости. Не р-ругайся. Если бы м-мама не з-заболела…

Ёмбок виновато повесил голову. Кэвон выпятил толстые губы и лапищей размером со сковородку грубо потрепал лохматые волосы заики.

– Ну-ну, разве это ее вина. Кто же знал, что они столько сдерут за обычный заём. Эти мерзавцы и ночной горшок у старика отберут.

– В-все из-за м-меня. Это я их п-привел. – Ёмбок всхлипнул и вытер нос рукавом.

Кэвон вдруг злобно отвесил ему подзатыльник:

– Тупица. Велел же тебе помалкивать, а ты вылез и начал болтать про Соколиную службу. Истории с мальчишками тебе мало? На своих ошибках не учишься? Если бы ты не влез, пили бы сейчас аракчжу. – Он еще раз ударил заику по голове и взревел, обращаясь к хозяину: – Эй, где моя выпивка? Я же не аракчжу тебе заказал, чтобы ты так долго возился!

Не успел он закончить, как перед ним появилась бутыль, и кто-то уселся за их стол. Горящим взглядом Кэвон уставился на нежданного гостя. Этот юноша показался ему знакомым. Белоснежная кожа, тонкие черты, угольно-черные глаза и дерзкий взгляд. Кэвон ощутил горький привкус воспоминаний.

– Ты! – ноздри Кэвона раздулись, а указательный палец нацелился юноше в глаз.

– Это аракчжу, – ответил гость.

Палец замер. Глаза Кэвона расширились и налились кровью. Раскрыв рот, Ёмбок с глупейшим выражением смотрел то на юношу, то на бутыль.

Юноша, нет, Сан, переодетая в мужское платье, подмигнула Кэвону:

– В честь нашей новой встречи. Кэвон Огненный Кулак из Чхольдона, верно?

Кэвон отвесил подзатыльник Ёмбоку, который попытался обнюхать бутыль. Затем взял ее, сам принюхался к горлышку и поставил бутыль обратно, демонстрируя полное равнодушие.

– Ты не стал бы радоваться нашей новой встрече. Думаю, ты нарочно меня нашел. Что тебе нужно?

– А ты быстро соображаешь.

Сан улыбнулась и извлекла из своего турумаги кошель чумони, вынула из него несколько кусков серебра и положила перед Кэвоном. Ёмбок издал нечленораздельный звук и потянулся к серебру, но получил еще один подзатыльник.

– Я спросил, что тебе нужно, – повторил Кэвон, но теперь в его голосе слышалось что-то похожее на уважение.

– Хочу узнать, чем занимался один человек, побывавший здесь несколько дней назад. Крупный и очень высокий, выше шести чхок[33]33
  Чхок – корейский фут. Один чхок составляет 30,3 см.


[Закрыть], смуглый, с бородавкой над левой бровью – такого трудно не заметить или забыть. Скорее всего, он заходил в одну из кузниц, где куют мечи и наконечники для стрел. Выясните, какой заказ сделал мужчина, но не привлекайте к себе внимания. Для Кэвона Огненного Кулака это должно быть плевое дело.

У Кэвона, косящегося на серебро, начал подергиваться глаз. Кадык ходил по его горлу, словно поршень. Не лучшим образом выглядел и Ёмбок.

– К-кэвон з-знает всех к-кузнецов!

– Вот что, молодой господин, – начал Кэвон, закрывая рукой рот Ёмбоку. – Как ты и сказал, работа нетрудная. Но раз вызнавать надо тайно, то, выходит, небезопасная. Я не стану спрашивать, кто такой этот великан с бородавкой, но уверен, что нам не поздоровится, если нас схватят. Может, в твоих глазах мы всего лишь пара бездельников, но у нас тоже есть семьи, а у Ёмбока еще и мать заболела. Мы, знаешь ли, не бродяги, о ком никто и слезы не уронит в случае смерти.

Сан кивнула в знак понимания и вынула из чумони еще несколько кусков серебра.

– Получите вдвое больше, если выясните к наступлению сумерек. И втрое больше, если справитесь раньше.

Кэвон одним махом сгреб серебро. Не говоря ни слова, он встал, рывком поднял Ёмбока и потащил за собой из таверны.

– К-кэвон, а к-как же аракчжу?

– Когда вернемся, сможешь купить себе, сколько захочешь, тупица.

Однако Ёмбок продолжал расстроенно оглядываться на таверну, пока Кэвон тянул его за собой к кузницам. Пройти удалось немного: в первом же переулке дорогу им преградил юноша, словно нарочно поджидавший их здесь. Этого юношу Кэвон тоже хорошо помнил: он впервые встретил его в тот же день и час, что и сегодняшнего гостя с серебром. Хотя юноша был худощавым и стройным, в тот раз ему удалость в один миг поставить противников на колени, и новая встреча с ним не сулила ничего хорошего.

«Вдруг решит, что мы отобрали серебро у первого юнца?» – Кэвон судорожно соображал, что сказать, но юноша заговорил первым.

– Что нужно человеку, предложившему тебе серебро? – спросил Лин.

На лицах Кэвона и Ёмбока отразилось недоумение. Оба были уверены, что юноши из одной банды, так к чему этот вопрос? Кэвон первым пришел в себя. Если юнцы не заодно, то он останется верен тому, кто заплатил. Кэвон принял вызывающий вид, хотя не на шутку встревожился.

– Не твое дело. Прочь с дороги, нам некогда.

– П-прочь с д-дороги, п-пока т-тебя п-по-хорошему…

Голос Ёмбока угас, как пламя свечи на ветру – он увидел, что рука Лина легла на рукоять меча. Как и ножны, рукоять была украшена золотом и слоновой костью. Это великолепное оружие, созданное лучшими мастерами, Лин получил в подарок от Вона. Знавшие кое-что о силе противника, Кэвон и Ёмбок застыли, не отводя глаз от руки, готовой выхватить меч.

– Дьявол, – пробормотал Кэвон и обратился к Лину уже не так воинственно, как раньше: – Два молодых господина знакомы друг с другом, верно? Почему бы тебе самому у него не спросить?

– Что ты должен для него сделать? – повторил Лин.

В его глазах читалось, что он не уйдет с дороги, пока не получит ответ. Как можно незаметнее Кэвон толкнул Ёмбока ногой, подавая знак. Как по команде они раскрыли рты, будто собрались говорить, но в ту же секунду развернулись спиной к Лину, готовые ринуться назад. Однако им не удалось сделать и шага: Ёмбок как подкошенный рухнул на землю от молниеносного удара в затылок, а Кэвон почувствовал, как его шеи коснулась холодная сталь.

Поставив ногу на спину поверженного Ёмбока и не опуская меч, Лин спокойно спросил еще раз:

– Что за задание ты получил?

– Узнать, что делал у кузнецов крупный смуглый мужчина ростом выше шести чхок с бородавкой над левой бровью.

Кэвон злился, ничего не понимая. В прошлый раз этот юнец спасал первого, похожего на девчонку, так почему теперь тычет мечом и допрашивает? Такая загадка была Кэвону не по зубам. Во что он вообще вляпался? Во рту у Кэвона пересохло.

Ненадолго задумавшись, Лин произнес:

– Делай, как он сказал.

– Что?!

– Узнай, что хотел тот мужчина от кузнецов, но сначала доложи мне, а потому уж своему заказчику. И не вздумай проговориться о нашей встрече. Твой заказчик не должен ничего заподозрить.

Лин убрал меч и отступил, Кэвон помог подняться Ёмбоку. Значит, этому юнцу нужна информация! Что ж, теперь Кэвон понимал, что ему делать дальше.

– Господин, может, в твоих глазах мы всего лишь пара бездельников, но у нас тоже есть семьи, а у Ёмбока еще и мать заболела. Даже самая бесправная прислуга в домах получает жалованье, а ты ждешь, что мы будем работать бесплатно. Тот юнец заплатил нам серебром, чтобы мы держали рот на замке, и обещал заплатить еще, когда мы все выясним. Если хочешь, чтобы наша с тобой встреча осталась тайной, почему бы и тебе…

Кэвон почувствовал, как меч коснулся его шеи под подбородком. По его лицу потекли струйки пота. Он смог спокойно дышать, лишь когда меч оказался в ножнах. Очевидно, юноша не был настроен торговаться.

– Дьявол, – только и смог пробурчать Кэвон.

Лин пропустил их, и Кэвон с Ёмбоком продолжили путь. Когда проклятия, которыми сыпал Кэвон, затихли и переулок опустел, Лин прокрался к таверне и стал наблюдать, прячась за ветвистым кустарником.

Сан сидела, подперев лицо рукой, и с интересом разглядывала все вокруг, словно юный дворянин, впервые узнавший, как живут простые люди. Ее пальчики с ухоженными ногтями легонько постукивали по щеке. Лин неожиданно ясно увидел, насколько она красива. Как она может выглядеть такой невинной и чистой, если только что заставила работать на себя двоих негодяев? Он горько усмехнулся. Внешность обманчива, и по ней не стоит судить о характере. На самом деле человек может оказаться полной противоположностью тому представлению, которое создает его внешность. Чем красивее женщина, тем легче ей обмануть других.

«Только попробуйте причинить вред наследному принцу, и я расправлюсь и с тобой, и с твоим братом». Тогда, целясь в него из лука, она была необыкновенно прекрасна. После того случая Лин больше не хотел сомневаться в ней. Ее сверкающие глаза были такими искренними… Но Лин сказал себе, что начнет доверять этой девушке только после рассказа о «Павильоне пьянящей луны». А теперь он должен узнать, почему она интересуется делами высокого человека. Пока он не узнает всего, он продолжит видеть в ней врага. Пусть она пользуется доверием наследного принца, ради него Лин должен соблюдать осторожность.

Будь она даже первой красавицей королевства и все мужчины, включая Вона, оказались бы в нее влюблены, Лин не счел бы это поводом для собственной снисходительности. Но сейчас он не мог оторвать взгляда от ее нежного лица, стройной шеи и касавшихся их мягких прядей волос.

Задолго до сумерек двое мужчин быстро вошли в таверну и плюхнулись за стол под нетерпеливым взглядом Сан. Хотя в таверне почти никого не было, Кэвон заговорил тихим голосом, показывая, что не нарушает секретность.

– Великан был у мастера, который занимается стрелами. Он показал мастеру стрелу и попросил изготовить тридцать связок по пять стрел в каждой. Вчера он забрал заказ.

– Что особенного было в той стреле?

– У нее древко синего цвета, а около оперения… Дьявол, забыл, что за иероглифы!..

Кэвон заерзал, боясь, что получит меньше серебра из-за своей забывчивости. Однако ему было чем козырнуть.

– Великан с бородавкой запугал мастера до смерти, приказав молчать. Спросишь, как мне удалось все узнать? Есть у меня такой талант. Я умею слушать и могу разговорить человека так, что он и сам не поймет, как все мне выложит. Поговорил с одним, вторым, третьим – они даже и не смекнули, что рассказали мне что-то важное…

– Хорошая работа, – прервала его Сан, ставя на стол серебряную бутылку[34]34
  Серебряный слиток, формой похожий на бутылку (ынбён), весом в один кын. Для более мелких расчетов серебряные бутылки дробились на куски.


[Закрыть].

У Кэвона и Ёмбока перехватило дыхание. Они даже не заметили, как Сан поднялась из-за стола.

– О нашей встрече никому ни слова.

– Известное дело, – машинально ответил Кэвон, завороженный серебром.

Узнав все, что хотела, Сан быстро покинула таверну. Ёмбок, чье беспокойство оказалось сильнее восторга, толкнул Кэвона, который теперь держал серебряную бутылку в руке и любовно поглаживал:

– Н-но мы же р-рассказали все т-тому юнцу в п-переулке.

– Заткнись.

Кэвон сунул слиток за пазуху и разлил в чаши дождавшийся их аракчжу.

– Юнец в переулке тоже велел молчать, так что и сам ничего не скажет, – успокоил Ёмбока Кэвон. – Зачем пускаться в объяснения и все усложнять? Мы ведь добыли информацию, верно? Остальное не наше дело. Наше же дело – слиток серебра, на который мы купим лекарств твоей матери. А пока давай выпьем!

Кэвон залпом опрокинул чашу, а вслед за ним и Ёмбок впервые в жизни вкусил столь желанного аракчжу. Алкоголь приятно обжег ему горло, оставляя пряное послевкусие. Защипал кончик носа. Они вливали в себя чаши, как в бездонные бочки, и в мгновение ока бутыль опустела.

Испугавшись, как бы Кэвон не вздумал уйти, Ёмбок поспешно выкрикнул, ни разу не заикнувшись:

– Еще бутылку аракчжу!

Весеннее небо над деревней в провинции Сохэдо[35]35
  Сохэдо – современные провинции Хванхэ-Пукто и Хванхэ-Намдо на территории КНДР.


[Закрыть] было ясным и чистым, а земля трескалась от сухости. Заждавшиеся дождя крестьяне усердно носили воду на поля – пора было сажать рис.

Даже если им удастся собрать выращенный непосильным трудом урожай, десятую его часть придется отдать в уплату земельного налога, еще часть – в уплату подворного налога, часть отложить на семена. Надо расплатиться и с кредитором, вернув заемный рис с большими процентами. А после этого сокрушаться, что оставшегося риса не хватит до следующего урожая. Так жили крестьяне, владеющие землей; те же, кто арендовал участок, и вовсе отдавали владельцу земли до половины своего урожая.

Обеспокоенные засухой и мыслями о том, что придется влезать в долги, с испещренными морщинами лицами и пересохшими ртами, крестьяне работали в поле. Вдруг вдалеке возникла черная линия и стала приближаться к деревне.

Черный поток надвигался неудержимо, точно река, стекающая с горных вершин. Однако это был не водный поток, столь желанный крестьянам, а группа всадников в клубах пыли.

Пурпурный шелк на красных флагштоках говорил о том, что это королевское шествие. Развевавшийся впереди флаг вана с изображенным на нем драконом украшали бубенцы, что придавало ему торжественный и праздничный вид. Далее следовали синие, желтые, красные, черные и белые флаги. Осанка всадников была безупречна, их лица сияли.

На лучшем скакуне восседал мужчина с длинной седеющей бородой. На вид ему было за пятьдесят. Рядом с ним ехала молодая женщина в шелковом одеянии, ее волосы были обильно украшены драгоценностями. За ними на превосходном коне следовал юноша удивительной красоты. Разумеется, все это великолепие было не для крестьянских глаз. Упав на колени, крестьяне склонили головы, думая лишь о том, чтобы всадники миновали быстрее. Среди бедняков не нашлось никого, кто украдкой стал бы рассматривать королевских особ.

Поток не иссякал. Всадников было так много, и продвигались они так размеренно, что у припавших к земле крестьян занемели ноги. Прошло немало времени, прежде чем миновал хвост процессии, и она стала отдаляться, вновь превращаясь в черную линию. Поднимавшиеся с земли крестьяне прихрамывали и охали.

– Опять охота?

– А что же еще! Больше десяти сотен всадников.

– Вот бы каждому приехать с ведром воды, так нет же – только и могут, что пыль поднимать. Эх!

– Зверю как раз плодиться сейчас, а его постреляют.

– Куда, интересно, они направляются? Не завидую я тамошним жителям.

– Да уж, в эту пору и так дел по горло.

Поговорив, крестьяне опять принялись носить воду. У них не было времени даже на жалобы.

– Приятно прогуляться верхом после столь долгого перерыва? – спросил седобородый.

Должно быть, в молодости его миндалевидные глаза были яркими и живыми, но теперь выцвели до невыразительной желтизны. Глаза обычного старика: усталые, лишенные блеска и окруженные морщинами. Однако благородный вид этого человека привлекал внимание даже на расстоянии. Старик в плоской монгольской шапочке с загнутыми краями, отделанными черным шелком, с аккуратно заплетенными волосами был не кто иной, как ван Корё. Ехавшая рядом с ним женщина, к которой он сдержанно обратился, была известна в Корё как королева Вонсон, а настоящим ее именем было Борджигин Кутух Келмыш.

Дочь юаньского императора, она вышла замуж за корёского вана в пятнадцать лет, и теперь ей, матери наследного принца Ван Вона, было немного за тридцать. Ее горделивая осанка и царственные жесты, говорящие о том, как высоко она ценит свое происхождение, были бы поистине благородны, не относись королева ко всем остальным с неизменным высокомерием. На своего супруга, который был на двадцать три года старше, она смотрела откровенно враждебно. Именно она, королева Вонсон, была самым могущественным человеком Корё.

– Даже не помню, когда мы в последний раз охотились вместе, ваше величество. Вы тратите на это занятие слишком много энергии – неудивительно, что ее не остается на государственные дела.

Лицо вана приобрело неопределенный темно-красный оттенок. Королева не раз открыто выражала ему презрение, считая, что он пренебрегает монаршими обязанностями, но привыкнуть к такого рода нападкам было невозможно, сколько бы раз они ни повторялись. Кроме того, ван боялся, что королева, говоря, что ему не хватает энергии на государственные дела, также намекает на его мужскую несостоятельность, с которой никак не могли справиться всевозможные лекарственные отвары. Королеве было совершенно несвойственно беспокоиться о душевном состоянии мужа и задумываться, каково ему иметь дело со вспыльчивой, вечно недовольной супругой, и такие ядовитые шпильки были в ее характере. Ван скривил губы и промолчал.

Брак устроили не по его воле, но это не означало, что жена с самого начала не вызывала в нем желания. Какой мужчина на пороге сорокалетия не воспылает чувствами к юной девственнице, похожей на прекрасный цветок? Его притягивало не только ее молодое тело: возможность стать полноправным правителем и членом императорской семьи волновали его отнюдь не меньше.

Первые несколько месяцев он блаженствовал, и в первый же год их брака родился наследник. Но после рождения сына юная королева показала истинное лицо, и чувства вана начали угасать так же быстро, как вспыхнули. Он смог понять и простить ее недоброжелательное отношение к принцессе Чонхва и ее детям, но королева Вонсон стала смотреть свысока и на него самого. Терпя унижение от прекрасной супруги, он чувствовал себя совершенно несчастным.

Ван не упрекал молодую жену, несмотря на все ее колкости и гневные взгляды. Напротив, исполнял любые ее прихоти, но и это не смягчало супругу. Даже в постели с ней он больше не чувствовал настоящей близости, а потому его посещения Кёнсонгуна, дворца королевы, становились все реже. В двадцать с небольшим жена окончательно перестала его привлекать. Конечно, десять лет одиноких ночей не могли не отразиться на королеве. Она становилась все злее и раздражительнее, и ван, которому давно надоели ее нападки, старательно ее избегал. Отношения между ними с каждым годом становились все хуже.

Однако недуг, беспокоивший его даже сильнее, чем вечное противостояние с королевой, не объяснялся одним несчастливым супружеством. Причиной того, что тело отказывалось подчиняться желаниям, мог быть возраст или что-то еще.

Евнухи продолжали поставлять ему молодых женщин, с которыми ван приятно проводил время втайне от королевы, однако, когда дело доходило до главного, он редко оказывался на высоте. Он перепробовал все известные эликсиры, но безуспешно. Никто из придворных медиков не мог объяснить причину, лишь один из них осторожно предположил, что это побочный эффект лекарства, которое ван принимал много лет назад.

Дело в том, что вскоре после приезда монгольской принцессы в Корё юаньский двор отправил в Кэгён знаменитого лекаря в помощь супругам. Звали лекаря Ён Токсин, а эликсир, который он приготовил для корёского государя, имел название чоянхван, то есть «лекарство для усиления мужской энергии ян». После первого приема ван почувствовал себя таким же молодым и горячим, как и его супруга. Королева осталась довольна и заставила вана принимать эликсир постоянно. Ён Токсин был приближенным вана до тех пор, пока ученый О Юнбу из ведомства Тхэсагук[36]36
  В задачу ведомства входило наблюдение за небесными явлениями – как для решения практических задач, так и для определения «воли Неба», согласно которой должны были происходить все основные изменения в жизни на земле.


[Закрыть] не предсказал, что у вана больше не будет детей, если он продолжит принимать чоянхван. И действительно, зачатие Вона состоялось без помощи чудодейственного эликсира, так же как и зачатие следующих дочери и сына, которые, к несчастью, умерли во младенчестве, а после того, как ван стал употреблять чоянхван, королева больше не беременела. Испуганная предсказанием, королева настояла на отказе от эликсира, однако, по-видимому, слишком поздно. Она так и не забеременела, а мужское бессилие вана стало еще ощутимее, чем до приема лекарства. Ван так и не узнал, действительно ли ему навредил чоянхван, но развивавшийся недуг все больше подрывал его веру в себя. Боязнь, что он опять пострадает, тоже повлияла на его отношение к королеве.

– Крестьяне собираются сеять рис, а королевская семья отправляется на охоту и доставляет простым людям еще больше забот. Неужели гора мертвых туш того стоит?

Обычно королева не стеснялась в выражениях. Чем больше нравилось вану какое-то дело, тем больше яда таилось в ее словах. Прозвучавший упрек был продиктован лишь желанием пристыдить мужа: забота о простых людях никогда не интересовала королеву.

Осознавая всю фальшь ее замечания, ван апатично спросил:

– Вы считаете меня тираном, моя дорогая?

– Мой упрек обращен не к вам, а к тем, кто побуждает вас к подобным поступкам. Где взять денег, чтобы оплатить этот великий поход?

Она бросила испепеляющий взгляд на Ёнъин-бэка, и тот сжался в седле. Ван усмехнулся:

– Если вас так волнует участь простых людей, есть способ себя проявить. Я слышал, что по совету Ёнъин-бэка вы с немалой выгодой продали кедровые орехи и женьшень в южной части города. Говорят, что люди, которые их привезли, были наказаны за сбор урожая, который они не выращивали. Если вы проявите к ним милосердие, Будда запомнит вашу доброту.

Слова вана королева восприняла как оскорбление, и в ее глазах зажегся недобрый огонек.

– Вы хотите сказать, что я наживаюсь за чужой счет?

– Почему вы так подумали, моя дорогая? Я же знаю, как вы заботитесь о наших подданных. Вспомнить хотя бы, как вы взяли на себя попечение о трехстах рабах Кванпхён-гона, подумав, что ему слишком тяжело держать на своих землях столько людей; или как приютили мастерицу, ткавшую белую ткань для монастыря, и позволили ей работать на вас.

От неожиданности королева не сразу нашлась с ответом, ее губы задрожали.

Кванпхён-гон Ван Хе, муж сестры вана, однажды забрал раба у дальнего родственника королевской семьи. Родственник этого так не оставил и обвинил Кванпхён-гона, и тот, чтобы избежать наказания, заявил, что раб предназначен в дар королеве Вонсон. К тому времени раб уже женился на одной из рабынь и стал частью «семьи» зависимых от Кванпхён-гона людей, которых насчитывалось ни много ни мало три сотни. Когда королева Вонсон узнала об этом деле, она посчитала себя вправе присвоить всех трехсот рабов Кванпхён-гона. В одночасье лишившийся рабочей силы Кванпхён-гон молил о прощении, стоя на коленях перед вратами королевского дворца, но все впустую.

Что до мастерицы, то королева забрала ее во дворец, когда получила от одной монахини в дар прекрасную ткань с красивым узором и выяснила, что соткала ее служанка монахини.

Раз ван упомянул об этих случаях после того, как она его упрекнула, значит, имеет в виду, что она сама обременяет и притесняет подданных. Не зная, как на это ответить, королева сердито фыркнула.

Словно не желая проигрывать, ван тоже с шумом выдохнул воздух. Он мог бы припомнить ей и конфискацию имущества его единокровного брата Сунан-гона Ван Чона, и золотую пагоду из монастыря Хынванса, которую перевезли во дворец королевы, – мог бы, но не стал, так как побаивался скандала.

Некоторое время царственные супруги выражали обоюдное негодование лишь намеренно шумным дыханием.

Слышавший все до последнего слова наследный принц огорченно поджимал губы. Его родители были самыми высокородными людьми Корё, но именно их чаще всего бранили и осуждали простые люди. И, судя по услышанному сейчас разговору, столь мало соответствовавшему статусу и возрасту родителей, подданные имели все основания для недовольства.