Текст книги "Аврора"

Она тут же шлепнула его в ответ, еще сильнее.

Юэн усмехнулся и спросил, не желает ли она присоединиться к их шайке. Она ответила, что желает.

С тех пор она ходила с ними чаще. Ребята бродили по дикой природе вместе, как настоящая шайка. Вскоре после того первого случая Юэн дал ей свой запястник и сказал, что деактивировал свой идентификационный чип с помощью электромагнитного импульса. Это была неправда, но корабль ей об этом не сообщил, так как не был уверен в том, что ему следует применить соответствующий протокол. Корабль записывает все передвижения людей и животных по кораблю, но очень редко сообщает об этом людям.

Юэн, Хуан и Джалил были особенно смелы, проводя разведывательные действия. В своем альпийском биоме, соседнем с Новой Шотландией, они обнаружили двери, ведущие в камеры, и проходы под гранитным покрытием. У них был код-пропуск к технической двери, ведущей в Шестую спицу, откуда можно было по винтовой лестнице перейти во Внутреннее кольцо Б. Внутренними кольцами назывались опорные конструкции, соединяющие все шесть спиц возле стержня. У кольца Б оно было для них заперто, как и стержень, но они сколько могли таскались туда-сюда по Шестой спице.

Главным в этих скрытных вылазках был Юэн, но уже скоро Фрея убедила его попробовать новые маршруты. Она была крупнее и быстрее мальчишек, поэтому могла первой куда-нибудь пробраться, а им оставалось лишь следовать за ней. Юэн, похоже, был рад этим приключениям, хотя их не раз чуть не ловили. Они бежали сломя голову от всех, кто на них кричал или даже видел, и смеялись, когда вновь оказывались в парке за Ветроловом.

Тогда Хуан и Джалил уходили, а Юэн провожал Фрею до городка, прижимал ее к стенкам аллей и целовал, а она обнимала его и притягивала к себе повыше, пока его ноги не повисали над землей при поцелуе. Тогда они смеялись еще сильнее. Когда она его отпускала, он приникал лбом к ее грудям, ласкал их и приговаривал:

– Я люблю тебя, Фрея, дикарка!

– Хорошо, – отвечала Фрея, похлопывая его по макушке или теребя ему между ног. – Давай встретимся завтра и повторим.

* * *

Но потом Деви проверила данные чипа и увидела, куда дочь ходила по вечерам. Следующим вечером отправилась на окраину парка и поймала Фрею, когда она возвращалась после вылазки со своей шайкой. Она едва успела со всеми попрощаться.

Деви грубо схватила ее за плечо. Ее всю трясло, и плечо Фреи побелело от ее хватки.

– Я же говорила тебе не ходить туда!

– Не трогай меня! – крикнула Фрея и высвободилась. А потом толкнула мать так, что та повалилась на землю.

Деви неуклюже поднялась, не поднимая взгляда.

– Тебе нельзя в заповедник! – прошипела она. – Ты можешь ходить по кораблю куда захочешь, хоть оба кольца обойди, но не в те части, которые запрещены. Туда тебе нельзя!

– Отстань от меня.

Деви шлепнула дочь по щеке тыльной стороной ладони.

– Отстану, когда смогу! Сейчас мне хватает и других проблем, которые нужно решить!

– Кто бы сомневался.

Деви искоса взглянула на дочь.

– Пора тебе уйти в свое странствие.

– Что?

– Ты меня слышала. Я не могу позволить тебе позорить меня и портить все прямо там, где у нас как раз самые серьезные проблемы.

– Какие проблемы?

По телу Деви пробежала судорога, она сжала кулаки. Заметив это, Фрея угрожающе подняла руку.

– Мы в беде, – проговорила Деви низким сдавленным голосом. – Поэтому я не хочу, чтобы ты сейчас находилась рядом, просто не могу этого позволить. Мне нужно со всем разобраться. Тем более у тебя уже этот возраст. Все равно ты повзрослеешь и перерастешь эту дурь, так что занимайся-ка этим в другом месте, там, где хоть я от этого не пострадаю.

– Как это гадко! – воскликнула Фрея. – И ты гадкая! Надоело иметь ребенка? Хорошо, когда она маленькая, а теперь ты решила, уже не так хорошо, значит, пусть она уходит! «Возвращайся через год, там посмотрим». А знаешь что? Не посмотрим! Я никогда не вернусь!

И умчалась прочь.

* * *

В-третьих, Бадим попросил ее немного подождать, прежде чем начинать свой год странствий.

– Куда бы ты ни пошла, ты все равно будешь все та же. Поэтому куда ты отправишься – не так важно. От себя не уйдешь.

– Но можно уйти от других, – заметила Фрея.

Бадим не слышал всего, что произошло в парке, но видел, что между его женой и дочерью возникло отчуждение.

В итоге он все-таки согласился с тем, что Фрее пора отправляться в странствие. Она полюбит это время, сказал он сразу после того, как согласился. Но в любой момент она сможет заглядывать домой. Кольцо Б было всего пятьдесят четыре километра в длину, поэтому уйти слишком далеко все равно не получится.

Фрея кивнула.

– Но я постараюсь.

– Хорошо. Мы найдем тебе жилье и работу, если захочешь.

Они обняли друг друга, и когда Деви присоединилась к разговору, то тоже обняла дочь. Поскольку Бадим был рядом, Фрея ответила на ее объятия. А может, и потому, что заметила беспокойство на лице Деви.

– Прости меня, – сказала Деви.

– И ты меня.

– Это хорошо, что ты нас покидаешь. А то, если останешься здесь и не будешь осторожна, можешь закончить так же, как я.

– Но я хотела бы закончить, как ты, – сказала Фрея. При этом она посмотрела так, будто съела что-то горькое.

Деви лишь сжала губы и отвела взгляд.

* * *

В день 161176-й Фрея отправилась по Кольцу Б на запад, и так ее год странствий начался. По биомам ездил кольцевой трамвай, но она решила идти пешком – это было традиционно для всех странников. Сначала по гранитным скалам Сьерры, затем через пшеничные поля Прерии.

Первая ее длительная остановка произошла в Лабрадоре, где была тайга, ледник, эстуарий и холодное соленое озеро. Есть поговорка, что первый переезд из дома должен приводить в какое-нибудь более теплое место, если только вы не переезжаете из тропиков, теплее которых не бывает. Но Фрея отправилась в Лабрадор. Она говорила, что холод ей по душе.

Соленый водоем оказался почти весь покрыт льдом, и она научилась кататься на коньках. Она стала работать в столовой и в распределительном пункте и быстро познакомилась с множеством людей. Она занималась физическим трудом, делала что придется. Проводила долгие часы за сверхурочной работой по всему биому.

Там рядом с ледником, как ей сказали, проживала юртовая община, где дети воспитывались в традициях инуитов или саами, а то и вовсе неандертальцев. Они разводили карибу и питались плодами земли, но ничего не рассказывали своим детям о корабле. Мир для этих детей был всего четыре километра в длину, холодным, с большим сезонным расхождением в долготе дня, льдом и талой водой, карибу и лососем. Во время обряда посвящения, примерно в период полового созревания, этим детям завязывали глаза и выводили в скафандрах в космос, где они оказывались посреди звездной черноты и видели перед собой звездолет, который тускло мерцал, отражая звездный свет. Дети, как рассказывали, неизменно возвращались оттуда другими.

– Еще бы! – воскликнула на это Фрея. – Это же безумие!

– И после этого лишь немногие дети уезжали из Лабрадора, – сообщила ей ее осведомительница, девушка, работавшая в столовой. – А многие возвращаются взрослыми, чтобы проделать то же со своими детьми.

– Ты тоже так росла? – спросила Фрея.

– Нет, но мы об этом слышали и видели их, когда они приезжали в город. Такие чудны́е. И они думают, что делают все как нельзя лучше…

– Я тоже хочу их увидеть, – заявила Фрея.

Вскоре ее представили одному из взрослых, приехавших пополнить запасы, а спустя еще некоторое время пригласили в поселение у ледника, при условии, что она будет держаться подальше от тех юрт, где жили дети. Издали они совсем не отличались от любых других детей. Фрея сказала хозяевам, что они напоминали ей ее саму.

– Не знаю, хорошо это или плохо, – добавила она.

Деревенские взрослые защищали свои методы воспитания.

– Если тебя воспитали так, как воспитываем мы, – сказал один из них Фрее, – то ты знаешь, какое оно – настоящее. Знаешь, что мы животные и как мы стали людьми. Это важно, потому что этот корабль может свести тебя с ума. Мы вообще считаем, большинство людей здесь – сумасшедшие. Они всегда сбиты с толку. Ничего не могут решить. А мы можем. Мы знаем, как решить, что правильно, а что нет. Или, по крайней мере, что для нас годится. Или во что верить, как быть счастливыми. Все это можно решить разными путями. Поэтому если нам надоест то, как все устроено, или сами люди, мы всегда сможем вернуться на ледник, хоть мысленно, хоть по-настоящему приехать в Лабрадор. И помогать воспитывать новых детей. Жить с ними, вернуться в истинное настоящее. И, если повезет, можно мысленно снова выйти в космос. Но, если ты росла не здесь, у тебя не получится. Поэтому мы продолжаем традицию.

– Но это же такой шок, когда вы там что-то осознаете? – спросила Фрея.

– О да! В тот момент, когда мне открыли забрало и я увидел звезды, а потом корабль, – я чуть не умер. Я чувствовал, как мое сердце бьется внутри так, словно животное, пытающееся вырваться на свободу. После этого я целый месяц не разговаривал. Мама думала, я потерял рассудок. С некоторыми детьми такое случается. Но позднее я стал думать, к своему большому удивлению, что это было не так уж плохо. Лучше, чем вообще никогда не испытывать потрясения. Для остальных на корабле единственное серьезное потрясение в жизни наступает, когда они умирают – они понимают, что так и не знали ничего настоящего. Ощущение этого настигает их в самый последний момент. И это их первое настоящее потрясение.

– Я так не хочу! – воскликнула Фрея.

– Верно. Потому что тогда становится совсем поздно. По крайней мере, для того, чтобы это тебе хоть как-то помогло. Если, конечно, тебя не встретит один из пяти призраков и не покажет еще бо́льшую вселенную!

– Я хочу увидеть, как у вас проводится посвящение, – заявила Фрея.

– Сначала поработай у нас еще.

Фрея стала работать с этими людьми в тайге. Она носила грузы, собирала картошку в полях, почти очищенных от камней, пасла карибу, присматривала за детьми. По выходным она поднималась с другими на ледник, что нависал над тайгой. Они карабкались по сыпучим камням морены[11]11
  Отложение из горных пород, образовавшееся при движении или таянии ледника.


[Закрыть], сваленным под углом естественного откоса и, как правило, устойчивым. С вершины морены, если оглянуться, можно было увидеть всю ширь тайги – безлесной, скалистой, мшисто-зеленой и рассеченной длинным, с галечными берегами эстуарием, переходящим в соленое озеро, раскинувшееся между холмами. Потолок вверху был темно-синим, лишь изредка заслоненным плывущими вдали облаками. Внизу у реки были видны стада карибу и, в меньшем количестве, лосей. На соседних холмах время от времени мелькали то волки, то медведи.

В противоположной стороне от ледника виднелся пологий подъем восточной стены биома. Здесь, как объяснили Фрее, раньше можно было наблюдать эффект, который сила Кориолиса оказывает на лед. Сейчас же, когда их торможение действовало ей поперек, лед заметно разрушался, образовывая трещины, – издали они выглядели голубоватыми зонами дробления, размером не уступающими целым деревням. Сливочно-голубой цвет этих трещин был для Фреи в новинку. Словно бирюза, смешанная с лазурью.

Если в эти трещины провалиться, остаться невредимым было нельзя – только пораниться или даже погибнуть. При этом они постоянно казались статичными, а поверхность почти везде испещряли ямки, бугорки, пузырьки – то есть она совсем не была скользкой. Можно было ходить по льду и, приближаясь к краям трещин, держась иногда за кого-нибудь, заглядывать в голубые глубины. Друг другу они говорили, что вид там, внизу, напоминает разрушенные улицы, окаймленные с обеих сторон рядами зубчатых голубых строений.

Внизу же, на небольшой группке холмов у берега соленого озера, раскинувшегося на западной стороне эстуария, гнездился единственный город в Лабрадоре. В озере и эстуарии обитали лосось и форель. А сам город состоял из кубических зданий с крутыми крышами, каждое из которых было окрашено в какой-нибудь яркий цвет, как считалось, привносящий бодрость в здешние долгие зимы. Фрея сначала помогала что-то ремонтировать, складировать, консервировать пойманный лосось, а позднее – проводила инвентаризацию в пункте выдачи товаров. Когда же она оказывалась в юртовом поселении, то всегда помогала присматривать за детьми. Всего их было шестнадцать – от совсем малышей до подростков двенадцати лет. Она пообещала ничего не рассказывать им о корабле, и взрослые в деревне ей доверяли.

В конце осени, когда становилось темно и холодно, Фрею наконец пригласили на обряд посвящения. Его устраивали для двенадцатилетней Рик, храброй и энергичной девочки. Фрея ответила, что с радостью примет участие.

По этому поводу она оделась, как Вук, один из пяти призраков, и в полночь, когда завершилась предварительная часть церемонии, Рик помогли надеть скафандр и приклеили черную ткань к забралу ее шлема. Затем все вместе, держа Рик за руки, вышли в Первую спицу. Поднявшись к шлюзу внутреннего кольца, они подошли к внешнему шлюзу, где закрепили себя на тросах. Затем из шлюза удалили воздух и открыли наружную дверь. Они поднялись по ступеням и оттолкнулись в пустоту межзвездного пространства, повиснув возле самой кормы внутреннего кольца. Когда семеро взрослых выстроились вокруг Рик, один из них убрал черную ткань с ее забрала. И вот: она в космосе.

Человек в межзвездном пространстве может видеть около ста тысяч звезд. Млечный Путь выглядит широким белым следом поперек звездной черноты. Сам же корабль тускло, но отчетливо поблескивал серебром в отраженном свете звезд. Сильнее всего его освещал Млечный Путь, отчего те его части, что находились со стороны Млечного Пути, были заметно лучше освещены, чем остальные. Некоторые говорили, в слабом блеске отраженного света кажется, будто корабль тоже сияет. Несмотря на огромную скорость относительно местного фона, было заметно лишь, что весь звездный пейзаж вращается вокруг корабля – ведь именно так обычно воспринималось вращение корабля: сам он казался неподвижным, потому что они, наблюдая, вращались вместе с ним. Пока проходил обряд Рик, самой яркой из звезд была Тау Кита – она светила перед носом стержня и служила путеводной.

Увидев все это, Рик закричала и стала дергаться, поэтому ее пришлось придержать. Фрея, одетая Вуком, человеком-волком, зафиксировала ее справа обеими руками и чувствовала, что девочка дрожит. Ее родители и другие взрослые из деревни объясняли ей, что она видит, где они находятся, куда летят и что сейчас происходит. Они спели ей традиционную песню, в которой об этом рассказывалось. Рик все это время непрерывно стонала. Фрея рыдала, все остальные тоже были в слезах. Спустя некоторое время они вернулись в шлюз, а потом, когда внешние двери закрылись и помещение вновь накачалось воздухом, сняли с себя скафандры и побрели по ступенькам вниз, в спицу. Они вели травмированную девочку домой.

Вскоре после этого Фрея решила двинуться дальше.

На прощальную вечеринку пришел весь город, многие настаивали, чтобы она вернулась весной.

– Молодежь часто проходит по кругу несколько раз, – сказали ей, – так что давай, как они, возвращайся к нам.

– Обязательно, – пообещала Фрея.

На следующий день она дошла до западного конца биома и, ступив в открытый проем, оказалась в высоком туннеле между Лабрадором и Пампасами. С того места было лучше всего видно, что туннели с обеих сторон наклонены к биомам под углом пятнадцать градусов.

Когда она уже уходила, к ней приблизился парень, которого она много раз здесь встречала.

– Уходишь, значит?

– Да.

– Видела, как Рик выводили?

– Да.

– Поэтому многие из нас и ненавидят это место.

Фрея пристально посмотрела на него.

– А ты почему не уходишь?

– Куда тут уйдешь?

– Да куда угодно.

– Нельзя просто так уйти куда угодно.

– Почему нет?

– Они не дадут. Нужно точно знать, куда идешь.

– Я же ушла, – ответила Фрея.

– Но у тебя же странствие. Тебе кто-то дал разрешение идти.

– Не думаю.

– Разве ты не дочь Деви?

– Дочь.

– Вот они и дали тебе разрешение. Не всем дают. Если бы давали, все бы нарушилось. Неужели ты не понимаешь? Все, что мы делаем, контролируется. Никто не получает того, чего хочет. У тебя немного иначе, но все равно даже ты не получаешь что хочешь. Поэтому многие из нас и ненавидят это место. И Лабрадор особенно. Многие с радостью ушли бы в Коста-Рику, если бы могли.

* * *

В Пампасах солнцелиния светила ярче, потолок имел мягкий голубой оттенок, всюду летали птицы. Поверхность была ровнее и располагалась на более низком уровне, несколько дальше от солнцелинии, что говорило о том, что этот цилиндр был у́же предыдущего. Зелень здесь выглядела пыльной, зато ее было больше: она пестрела повсюду. С небольшой возвышенности, где находилась дверь шлюза, биом просматривался во всю длину, аж до самого темного люка, ведущего в Прерию. Там, на бугристых пампасских равнинах бродили стада быков, лосей, лошадей, оленей, и в косом утреннем свете над каждым висело облако пыли.

Подобно всем остальным биомам, этот имел черты и заповедника, и зоопарка, и фермы. Две местные деревни, как и в большинстве биомов, располагались близ срединной линии цилиндра, по одной вблизи каждого из шлюзов.

Фрея прошла по тропе, что тянулась параллельно трамвайным путям. Жители деревушки под названием Плата знали, что она придет, и, встретив ее, отвели на площадь. Там, в квартирке над кафе, ей было приготовлено жилье. На столиках снаружи кафе, прямо на площади, она пообедала, и хозяева, приютившие ее, представили Фрею жителям деревни. Вторую половину дня они провели за тем, что рассказывали, как помогла им Деви, когда у них сломалась цистерна, – это случилось еще до рождения Фреи.

– В таких ситуациях нужно, чтобы инженер был в своем деле хорош! – объяснили они. – А она была такой быстрой, такой умной. На одной волне с кораблем. И очень доброжелательной.

Фрея молча кивала, слушая их описание.

– Я на нее совсем не похожа, – заявила она. – Ничего такого не умею. Вам придется меня поучить, но предупреждаю, я тупица.

Они рассмеялись и заверили ее, что научат всему, что умеют сами, а это будет легко, потому что умеют они немного.

– Значит, мне у вас понравится, – ответила она.

Они захотели, чтобы она стала пастушкой и работала в молочной. Если она не возражала. Многие из тех, кто приходил в Пампасы, хотели быть гаучо, скакать на лошадях и метать боласы, связывая ноги несчастливых телят. Это было характерное занятие для этой местности, но на самом деле занимались им редко. Коровы на корабле были искусственными и по размерам уступали земным в шесть раз и обычно паслись на пастбищах для молочного скота, так что больше всего людям нужно было пасти овец и учить овчарок делать то, что от них требовалось. Еще здесь имелась прекрасная возможность наблюдать за птицами – в Пампасах обитало множество их видов, включая таких крупных и стройных, как журавли, хотя некоторые называли их неуклюжими.

Фрея согласилась. Она сказала, это лучше, чем лососевая фабрика, а с учетом того, что по вечерам она собиралась подрабатывать еще и в кафе, то могла бы общаться с людьми и гулять по зеленым холмам.

Так она устроилась. Вечерами она изучала людей. Было заметно, что они старались ей не перечить и обычно обращались самым добрым тоном. Находясь рядом с ней, они много болтали, но когда она что-то говорила, наступало молчание, которое длилось чуть дольше, чем обычно бывает при беседах. Ей старались не перечить. Возможно, это объяснялось тем, что она была не такой, как они, или же уважением к ее матери. Или тем, что она была выше их всех, крупной, очень привлекательной, по мнению многих, девушкой. На нее засматривались.

Наконец Фрея сама это заметила. Вскоре она занялась делом, на которое стала уходить бо́льшая часть ее свободного времени. В конце каждой вечерней смены в кафе она усаживалась с какими-нибудь людьми и задавала им вопросы. Она начинала с какой-нибудь формальной фразы:

– В своем странствии я работаю над исследовательским проектом для института социологии в Ветролове.

Под этим институтом, как она иногда признавалась, она подразумевала Бадима, Арама и Делвина. Спрашивала она, как правило, две вещи: что они собирались делать, когда доберутся до Тау Кита, и что им не нравилось в жизни на корабле, что больше всего беспокоило. Что вам не нравится, на что надеетесь – люди часто об этом говорили. И пока они говорили, Фрея стучала по своему запястнику, записывая часть сказанного и делая заметки, задавала все больше вопросов.

Одна из особенностей, которую она обнаружила в людях, ее не удивила – она и сама об этом никогда не задумывалась: им не нравилось, что им указывали, будут у них дети или нет, а если будут, то когда и сколько. Каждому еще в детстве вживили устройство для контроля рождаемости, и все оставались бесплодными, пока совет по делам населения не выдавал право на деторождение. Этот совет был одной из главных организаций, в которых участвовали советы биомов, направлявшие туда своих представителей. Этот порядок, как поняла Фрея, на протяжении лет служил источником раздора и даже побуждал к реальному насилию – по большей части просто нападкам, но иногда и убийствам. Многие не желали подчиняться вообще никаким советам только из-за единственной функции этого совета. Из некоторых биомов членов совета приходилось призывать – либо потому что люди не желали указывать другим, как им заводить детей, либо потому что боялись того, что может с ними случиться, если они станут это делать. Многие биомы жаждали переложить ответственность за эту функцию на ИИ корабля, но у них ничего не выходило.

– Когда доберемся до Тау Кита, – сказал один симпатичный парень Фрее с пьяной искренностью, – я надеюсь, мы выберемся из этого фашистского государства, в котором сейчас живем.

– Фашистского?

– У нас нет свободы! Нам здесь указывают, что делать.

– Я думала, это называется «тоталитарное». Типа диктатуры.

– Это одно и то же! Совет контролирует нашу личную жизнь! Вот что получается в итоге, и неважно, как они это называют. Они указывают нам, что учить, что делать, где жить, с кем быть, когда заводить детей.

– Знаю.

– Так что вот на это я и надеюсь, когда мы отсюда сойдем! Что мы не только сойдем с корабля, но и покончим с системой!

– Я все записываю, – ответила Фрея, стуча по запястнику, – и делаю всякие пометки. Так вот, ты не первый, кто об этом говорит.

– Разумеется, не первый! Это же очевидно. Мы здесь как в тюрьме.

– По-моему, все не настолько плохо.

– Оно, может быть, и не настолько плохо, но все равно остается тюрьмой.

– Да, пожалуй.

Каждый вечер она просиживала с разными людьми, которые приходили в кафе, и задавала им вопросы. А потом, если оставалось время, общалась с теми, кого уже знала, и когда кафе закрывалось, помогала с уборкой. Подготовка кафе утром и уборка вечером входили в ее обязанности. Днем она уходила со стадом овец или маленьких коров на пастбище к западу от города. Вскоре она уже могла утверждать, что знает всех жителей биома, хотя это было не так – виной тому было распространенное когнитивное искажение, известное как легкость возникновения образов представления. На самом деле некоторые даже избегали Фрею, потому что не любили либо странников вообще, либо ее лично. Но каждый в городе знал, кто она такая.

Она была самой высокой на корабле – два метра два сантиметра. Крепкая девушка, брюнетка, миловидная, быстрая и грациозная для своего роста. Она унаследовала складность речи от Бадима и скорость от Деви. Мальчишки и мужчины засматривались на нее, женщины относились с лаской, девочки облепляли со всех сторон. Она была привлекательной – это было видно по поведению окружающих, – а еще скромной и неприхотливой. «Не знаю! – говорила она. – Вы мне сами скажите. Я в этом не разбираюсь, в таких вопросах я полная дура. Расскажите мне, расскажите побольше».

Она хотела помогать. Поэтому работала целыми днями не покладая рук. Заглядывала людям в глаза. Запоминала, что они ей говорили. Она действительно могла в чем-то не разбираться, и люди тоже это видели. Она слегка косила взгляд, словно пыталась заглянуть внутрь, словно что-то ища. Люди говорили, что в этом есть какая-то простота. Но возможно, это было одной из причин, по которым ее любили. Во всяком случае, здесь ее обожали. Люди так и говорили, когда ее не было рядом. По крайней мере, большинство. А прочие относились иначе.

* * *

Однажды, когда Фрея ушла в Пампасы с двумя овчарками и стадом овец, перед ней вдруг возник Юэн. Он выскочил из высокой травы у заболоченной реки, вяло протекавшей вдоль биома.

Она обняла его (он по-прежнему доставал ей лишь до подбородка), но затем оттолкнула от себя.

– Ты что тут делаешь? – с вызовом спросила Фрея.

– Хочу тебя о том же спросить! – Он попытался изобразить притворную улыбку, но та вышла слишком радостной. – Я просто проходил мимо и подумал, не захочешь ли ты посмотреть на кое-какие части корабля, куда твое странствие тебя точно не заведет.

– Это какие?

– Можем зайти во Вторую спицу через западный шлюз, – объяснил он. – Если поднимешься туда со мной, то покажу всякие интересные места. Я прошел уже несколько шлюзов во внутреннем кольце. Могу даже сводить в Сонору через Третью спицу, так что Прерию мы просто срежем. Было бы круто. А еще я могу ненадолго скрыть тебя от наблюдения.

– Но мне нравятся люди, которые живут здесь. И с нами всегда наши чипы, – ответила Фрея. – Так что не знаю, почему ты все время говоришь, что можешь скрыться.

– Это у тебя всегда твой чип, – ответил Юэн. – У меня его нет.

– Я тебе не верю.

– Веришь или нет, это неважно, но я могу показать тебе то, чего больше никто не может.

Это была правда, и он это уже доказывал.

– Но только когда я буду готова уйти, – ответила Фрея.

Юэн махнул рукой на окружавшие их пампасы.

– А сейчас еще не готова?

– Нет.

– Ладно, я вернусь позже. Тогда ты уж точно будешь готова.

Фрея любила Плату и ее народ, любила выходить по вечерам на площадь, чтобы поесть под открытым небом и остаться там на ночь, за столиками, размеченными белыми и цветными полосами света. На дальнем углу площади играли музыканты – пять стариков, которые пиликали на скрипках и стискивали гармони. Некоторые парочки танцевали под их музыку, усердно работая ногами и забывая обо всем.

Однако ей было интересно увидеть что-то еще, она сама призналась в этом местным хозяевам, и когда Юэн снова показался во время одной из ее вылазок на холмы, она согласилась уйти с ним. Но только после должного прощания с народом деревни, которое оказалось куда более эмоциональным и мучительным, чем было в тайге. Фрея расплакалась, когда они закрывали дверь кафе, и потом объявила своей хозяйке и ее мужу:

– Я этого не люблю! Все меняется, и люди тоже, ты узнаёшь их, начинаешь любить, они становятся для тебя всем, а потом тебе приходится двигаться дальше. Я этого не люблю! Я хочу, чтобы все оставалось как есть!

Двое стариков кивнули. Они оставались друг с другом и со своей деревней и понимали, что имела в виду Фрея, она видела это по ним. У них оставалось все, и они ее понимали. Но все равно ей нужно было уходить, они ей так и сказали – такова была молодость. В каждом возрасте приходилось что-то терять, сказали они, даже в молодости, когда уходило детство, как потом и сама молодость вслед за ней. И все это были сильные впечатления, пусть даже от потерь.

– Главное, не переставай учиться, – сказала пожилая женщина.

* * *

– Отсюда можно попасть в такие части корабля, где тебя никто не сможет выследить, – сказал Юэн, нажав что-то на клавиатуре рядом с небольшой дверью в конце спицы.

Это было не совсем правдой. Но не было ясно, действительно ли Юэн в это верил или просто так говорил. Вполне возможно, что системы широкообзорных камер микрофонов, с самого начала разработанные таким образом, чтобы записывать все, что происходило на борту, а потом существенно усиленные после событий ‘68 года, были так хорошо скрыты из виду, что их не замечали даже те, кто пытался найти. Конечно, из поколения в поколение часть того, что было известно раньше, забывалась. Поэтому оценить природу заявления Юэна представлялось затруднительным. Ошибка? Ложь?

Как бы то ни было, у него оказался код, открывавший дверь, и он провел Фрею во Вторую спицу.

Они поднялись по большой винтовой лестнице, тянувшейся вдоль внутренних стен спицы. Ширина открытого пространства здесь составляла всего четыре метра, а в редких окнах можно было увидеть черный, усеянный звездами космос. Фрея останавливалась перед каждым из них, чтобы посмотреть, воскликнуть что-нибудь при виде звезд и мерцающей обшивки корабля, если та тоже была видна. Это их здорово задерживало, но Юэн ее не торопил. Более того, он сам заглядывал в окна, чтобы увидеть то, что они открывали.

Сам стержень устремлялся вверх навстречу Тау Кита. Термоядерные взрывы, с помощью которых они сбрасывали скорость, к счастью для их сетчаток, видны не были. Фрея и Юэн подошли к месту, где над ними открывалась шлюзовая дверь, такая же, как та, через которую они вошли в спицу. К ней у Юэна тоже имелся код.

– А вот сейчас уже интересно, – сказал он Фрее, отперев дверь и опустив ее, будто крышку люка. Они поднялись в маленькое кубическое помещение. – Прежде чем перейти в стержень, внутреннее кольцо здесь пересекается со спицей. Оно, похоже, использовалось как хранилище топлива. Когда мы снизили скорость, его отсеки опустели и для нас открылись новые пути, которых не было раньше, когда мы сюда приходили. То есть мы исследовали внутренние кольца и нашли способы пролезть внутрь стоек, соединяющих их напрямую друг с другом. А в них записывающих устройств нет…

Опять неправда.

– …так что можно попасть в другое внутреннее кольцо, не проходя через стержень. Это может быть полезно. Ведь сам стержень весь закрыт…

А это действительно так и было.

– …и мы не знаем, как там все отпирается. То есть это хорошо, что у нас есть внутренние кольца и эти соединяющие распорки. Нужно только знать, куда ведут технические этажи и туннели и какие контейнеры пусты. Мы это еще проверяем. Как раз этим мы занимаемся сейчас.

Через небольшую дверцу он провел ее во внутреннее кольцо, не имевшее нормального коридора, но состоящее из ряда помещений – некоторые были пусты, но другие так забиты металлическими контейнерами, что по ним едва удавалось проползти до следующей двери. Каждая дверь оказывалась закрытой, и каждый раз Юэн вводил нужный код. Внутреннее кольцо оказалось достаточно малым, чтобы Фрея заметила, что они движутся по кругу.

– Нет, по шестиугольнику, – поправил Юэн. – Спиц всего шесть, поэтому внутреннее кольцо – шестиугольное. Наружные – додекаэдр, но из-за шлюзов это не так заметно.