Текст книги "Аврора"

Так снова наступил полдень, и он должен был продлиться еще четыре дня. E предстояло провисеть это время в небе – темно-серая, она отчетливо пестрела среди облаков, а полумесяц на западе медленно толстел.

На корабле Фрея и Бадим следили в основном за изображением нашлемной камеры Юэна, которое выводилось на большой экран на кухне их квартиры. Они также занимались своими делами, но время от времени возвращались на кухню посмотреть, что происходит, и восхищенно переглядывались между собой.

– Я хочу туда спуститься! – снова воскликнула Фрея.

– И я хочу, – сказал Бадим. – Ах, боже… как бы мне хотелось, чтобы Деви была жива и могла это видеть! И не отсюда, а быть там, внизу, где Юэн. Ей бы это страсть как понравилось.

* * *

Затем вернулся ветер – мощный, с востока. Но теперь они знали, что здесь все-таки бывали безветренные часы во время затмений. И такие часы обязательно должны были наступать: в этом мире постоянно меняющегося света должны были меняться и ветры. Может, они и были всегда сильными, но раз они менялись, дуя то с моря, то с суши, даже у самого берега, то, несомненно, должны быть периоды, когда они затихали или хотя бы кружились. Люди еще только узнавали, как тут все устроено, и на это еще должно было уйти немало времени, пока же ничего нельзя было с уверенностью предсказать. Это была аэродинамика в действии, заметил Юэн: воздух, который движется вокруг планеты, всегда меняется, имеет суперчувствительность и никак не поддается моделированию.

Итак, ветер. Он вернулся и исчезать мог лишь изредка. С ним придется нелегко. Это вообще одна из трудностей жизни на Авроре.

Зато из приятного, с чем соглашались все, был пейзаж в двойном свете Тау Кита и E, особенно в начале долгого утра, и сейчас, как видели они снова, в косом свете долгого послеполуденного периода. Пожалуй, после затмения они научились смотреть по-новому. На корабле видели только то, что близко, и то, что далеко, а это среднее расстояние на Авроре, которое одни называли планетарным, а другие – просто ландшафтом, поначалу вызывало трудности: они то не могли на нем сфокусироваться, а то и даже посмотреть или осознать, что перед ними. Теперь же, когда они правильно оценивали это пространство, оно имело пьянящий эффект. Для счастья им достаточно было выйти наружу и побродить, посмотреть вокруг. Ветер был ничем в сравнении с этим.

* * *

Однажды исследовательская группа вернулась с севера сильно воодушевленной. В семнадцати километрах от места высадки, где еще тянулся более-менее прямой скалистый берег, находилось кое-что необычное – небольшая полукруглая долина, выходившая в море. Она, конечно, была видна и с корабля, и те, кто оставался на борту, напомнили об этом высадившимся. Теперь эта группа сходила на нее посмотреть и вернулась на базу, восторгаясь ее красотой.

Это был то ли старый ударный кратер, то ли след потухшего вулкана, и представлял он собой полукруглое углубление в буррене, служившем в этом месте пляжем. Разведчики назвали его Долиной Полумесяца, сообщив, что пляж был песчано-галечным и огибал лагуну. Долину рассекало устье, переходившее сначала в многорусловую, с гравийным дном реку, а потом – в несколько быстрых ручьев. И по всей долине, сказали они, везде был песок. Из космоса же казалось, будто это лесс. Но более тщательный осмотр показал, что это была смесь лесса, морского песка и речного ила. Однако называть ее почвой было, пожалуй, неверно из-за ее неорганического происхождения, зато она обладала почвенной структурой. А значит, ее можно было быстро превратить в почву.

Это обстоятельство сочли таким многообещающим, что поселенцы тут же решили туда переехать. Все согласились с тем, что одной из самых привлекательных сторон такого переезда могла стать возможность спрятаться от ветра. Но были и другие преимущества, как то: доступ к океану, запас свежей воды, потенциал для земледелия. Перспектива была настолько заманчивой, что некоторые даже задались вопросом, почему они не высадились в том месте сразу, но оставшиеся на корабле напомнили им (после того, как им напомнил сам корабль), что спускаемые аппараты не могли сесть у самого побережья, а должны были убедиться, что окажутся на ровной поверхности.

Сейчас все сложилось благополучно, и их колония, состоящая из посадочных модулей, была достаточно мобильной. Они закончили ветрозащитную стену, но к строениям еще не приступили. То есть переехать было достаточно легко.

В следующие несколько дней все, кто был на станции, ходили смотреть на долину и мгновенно соглашались с тем, что переезжать действительно нужно. На корабле такое единодушие случалось редко (а скорее, и вовсе никогда), так что те, кто оставался на борту, с удовольствием приняли их план.

– Как будто мы смогли бы их остановить, – заметила Фрея Бадиму.

Бадим кивнул.

– Арам говорит, они во всем действуют самостоятельно и это даже вызывает опасения. Но ничего страшного. Мы скоро все туда спустимся. А место, похоже, и вправду хорошее.

Людей с корабля уже перевозили на луну на модулях, служивших им жилищами. Процесс тянулся не так быстро, как им хотелось бы, но все признавали, что ускорить его было никак невозможно. У них было ограниченное количество модулей, и их нужно было заправлять и запускать обратно на корабль. И теперь, когда они собирались переезжать в Долину Полумесяца, всю работу по расширению жилого пространства пришлось отложить на потом. Но небольшая задержка должна была себя оправдать, учитывая многочисленные преимущества, которые давало им это новое место.

* * *

Поселенцы занялись переездом. Он казался им простой задачей лишь до тех пор, пока они к нему не приступили, но потом выявилось, что мелкие скаты и овраги представляли собой бо́льшие препятствия для движения модулей, чем они предполагали. По неглубоким грабенам было легко ходить пешком, поэтому они прогулялись до долины и обратно без затруднений, но модулям с их рамами на колесах, строительным роботам и даже их луноходам приходилось тяжелее. А грабены были повсюду: тянулись с востока на запад, и к Тому же их часто нельзя было обойти сбоку.

С помощью алгоритма, который умел решать задачу коммивояжера (знакомую всем тем, кто обеспокоен проблемами, присущими определенным жадным алгоритмам), был проложен лучший маршрут, проходивший по минимально возможному количеству этих желобов. После всех проверок и сравнений таковых оказалось одиннадцать, и каждую требовалось перекрыть мостом, а это было непросто, учитывая нехватку материалов и массу перевозимого груза.

Путь выходил медленным и трудным, и вскоре после того, как они его начали, стал приближаться закат. Но они не собирались из-за этого останавливаться, решив, что для продолжения пути хватит и света E. Планета висела в небе на своем привычном месте, освещенная наполовину – на Земле такую фазу называли бы первой четвертью, что, надо сказать, было довольно нелогично. Сразу после заката стало темно, как обычно ночью. E постепенно засияла во всю силу, а потом, к рассвету, стала убывать. Освещенность от четверти E составляла около 25 люкс, что было в 25 раз больше, чем при полнолунии на Земле; и хотя это было в четыре тысячи раз меньше, чем от прямого солнечного света на Земле, и в шесть тысяч раз меньше, чем от тау-света на Авроре, освещение было примерно такое же, как в освещенных ночью комнатах на корабле, и видимости вполне хватало. Так они и двигались на север длинным караваном. В конце концов все признали, что свет E сам по себе красив и приятен для зрения, а объекты в нем хоть и частично лишены цветов, зато видны совершенно отчетливо.

* * *

Юэн и остальные мостостроители начали свою работу, когда они подошли к краю первого желоба. Один из них подъехал туда на камнерезной машине, на почтительном расстоянии от места, в котором они намеревались устраивать мост, и пустил в ход пилу, установленную на обратную лопату. Кубы пород, вырезанные из грабенов, поднимались и на весу перемещались с обратной лопаты к участку грабена с крутыми стенками, где противоположная сторона находилась как можно ближе и при этом сама была более-менее вертикальной. Высвободить первый куб было тяжело, но если постучать по нему обратной лопатой, им это удавалось. Чтобы машины могли без риска поднимать кубы, сторона их не должна была превышать трех метров. Поднося их к краю грабена, их опускали в желоб очень медленно, особенно когда ветер был более порывистым, чем обычно. После каждых четырех-пяти кубов приходилось останавливаться и заменять лезвия пил – и циркулярных, и тонких ножовочных пил, которые Юэн называл зубной нитью. Принтер обновлял использованные лезвия, придавая новые синтетические алмазные края, и они продолжали резать кубы и выкладывать их в желоба, так что получались пусть и грубые, но переходы. Когда длины перехода оказывалось достаточно и выкладывать новые кубы с машины становилось невозможно, промежутки между кубами заполняли гравием, который изготовляли другие бригады, а затем вручную расстилали алюминиевую сеть, чтобы сделать поверхность сколько-нибудь гладкой и чтобы по ней можно было спокойно проехать. Тогда Юэн заезжал резчиком на переход, везя перед собой очередной куб – все это выглядело очень неустойчиво, особенно при порывах ветра, – и достигая края, опускал камень вниз.

Они почти завершили делать первый переход, когда Элиза бросила куб на место, не заметив, что дно желоба было неровным. Очевидно, это произошло потому, что они работали в свете E, но как бы то ни было, новый куб лег, прислонившись к другому, уже установленному, так, что они уже никак не могли ни поднять, ни сдвинуть его, не рискнув перевернуть машину.

Юэн сел за руль вместо Элизы, но не смог сдвинуть камень, хоть и опасно подъехал к самому краю. Куб лежал, преграждая им путь и делая переход невозможным. Все указывало на то, что им придется бросить этот переход и начать строить новый.

– Дай-ка я еще кое-что попробую, – сказал Юэн и с помощью пилы отрезал от верхушки наклонившегося куба трапециевидный кусок, а затем осторожно вклинил его в зазор, который оставался под этим кубом. Затем, подсоединив свайный молот и хорошенько забив камень, они пришли к выводу, что сооружение получилось достаточно устойчивым, чтобы по нему проехать, и вскоре они продолжили вырезать кубы и расставлять их по желобу, еще аккуратнее, чем прежде, причем при последнем опускании за рулем теперь чаще сидел Юэн.

– Он прям художник, – заметил Бадим, наблюдая за процессом с корабля.

– И поэтому он сейчас там, а я нет, – отозвалась Фрея. – Простые работники там не нужны.

– Нужны, – сказал Бадим. – Еще понадобятся. Этих людей выбирали по лотерее, не забывай.

Спустя три дня работы переход был завершен. Испытать его пустили автоматизированный грузовик, который проехал по алюминиевому настилу без происшествий. Все было хорошо, и они провели по переходу, лично или дистанционно, остальные машины. Всего в караване было тридцать семь машин, разных по размеру: от четырехместных луноходов до мобильных контейнеров, предназначенных для того, чтобы стать сборными частями будущих строений. Все преодолели путь без каких-либо проблем. Но это был только первый из одиннадцати грабенов.

Зато теперь они выработали свой метод, и последующие переходы получалось прокладывать чуть быстрее. Даже так называемая Большая канава – грабен, который был втрое шире и вдвое глубже остальных, – была соединена мостом и преодолена за один день. Сильнее всего в пути их задерживала необходимость затачивать лезвия. Здесь-то вовсю проявились непостоянство и ненадежность людей, выполняющих механическую работу. Оператор должен был опустить рукоять машины на землю, а кто-то другой – открутить лезвие и снять его. Когда гайки и шайбы были сняты, они осторожно, стараясь не повредить резьбу, скручивали пильные диски с короткого вала. Затем относили эти диски к машине, в которой принтеры их затачивали. После этого их обратно насаживали на вал, надевали шайбы, закручивали гайки. Именно в такие моменты люди справлялись не так хорошо, как справились бы роботы, и их инструменты оказывались не настолько точными, чтобы компенсировать их неопытность. Проблема состояла в том, что они не понимали, насколько хорошо были затянуты гайки, и очень часто в попытке удостовериться, что они затянуты достаточно, их затягивали чересчур сильно. Резьба оказывалась открыта, схватывания не получалось, и приходилось менять вал, что требовало еще нескольких часов тонкой работы; либо шайбы сдавливались вместе или вдавливались в гайку или в пильный диск, так что их нельзя было потом разъединить, даже если включить гайковерт на полную мощность.

Подобные ошибки повторялись до того часто, что в итоге пользоваться гайковертами запретили всем, кроме Юэна и Элизы, поскольку только у них это получалось делать как следует. Все, кто слушал передачу Юэна на корабле, включая Фрею и Бадима, привыкли к тяжелому грохоту работающего шуруповерта, равно как и к множеству его излюбленных ругательств, которыми он сопровождал то или иное неприятное происшествие.

Поселенцы продвигались медленно, в среднем по 655 метров в день. Максимум за один день им удалось пройти всего три километра, и то это был путь, пройденный между двумя желобами по плоской местности. На то, чтобы добраться до утеса над Долиной Полумесяца, им понадобилось двадцать три дня. Пока они были в пути, свет планеты E преодолел все свои фазы, и это было потрясающее зрелище. В середине этого периода они наблюдали лунное затмение, когда расплывчатая тень Авроры прошла поперек E, затемнив ее, но не слишком, поскольку E была больше Авроры, находились они близко друг к другу, и обе имели плотные атмосферы, которые рассеивали свет Тау Кита вокруг Авроры, и поэтому E не была сильно ею затенена. После этого они потихоньку стали замечать, что E начала медленно убывать, а расплывчатые звезды – возвращаться. И пока сменялись фазы E, звезды тоже менялись, но E всегда оставалась на одном месте, чуть юго-восточнее зенита. Некоторые говорили, что это вызывает странное ощущение; другие просто пожимали плечами.

Ближе к концу пути пришлось пережидать сильный ливень – тогда стало настолько темно и влажно, что безопасно продолжать движение оказалось невозможным. Они остановились, чтобы дождаться восхода Тау Кита, и он оказался до боли ярким. Как ядерный взрыв, сказали некоторые, и это было то ли ошибкой, то ли неверной метафорой, потому что это действительно был своего рода ядерный взрыв.

Хотя теперь им открывалась вся долина, сами они находились на вершине утеса над нею, и нужно было вырыть наклонную дорогу вдоль одной из стен каньона, образовывавшего крупнейший разрыв в этом утесе. На эту работу ушло еще восемь дней. Когда она была выполнена, они спустили на дно долины все машины и поставили их у подножия утеса на аллювиальную почву возле реки. В этом месте они получали наилучшую защиту от ветров. По крайней мере тех, что дули с берега.

* * *

Как они вскоре обнаружили, случались времена, когда ветры в долине оказывались сильнее, чем в буррене, потому что собирались и устремлялись вдоль нее. Поняв это, поселенцы сразу переместили караван подальше от реки, чтобы получить некоторую защиту у подножия утесов примерно в двух километрах от устья долины. И это стало для всех облегчением. Новое расположение казалось лучшим, что, с учетом всех обстоятельств, можно было выжать из этого района Гренландии. И они начали обустраиваться у подножия этого извилистого уступа, а позже – и в некоторых отвесных коротких оврагах, поднимающихся сквозь утес к буррену. Они располагались перпендикулярно преобладающему направлению ветров и поэтому также были хорошо защищены, но имели, как правило, крутые стенки и узкое дно.

Дабы помочь утесу в защите от ветра, они начали строить так называемые городские стены. По задумке одна стена должна была окружить жилой комплекс, а другая, более протяженная, оградить первые поля, которые они рассчитывали засеять на открытом воздухе.

С каждым днем появлялось все больше новых задач, и поселенцы приветствовали постоянный приток людей, спускающихся с корабля. Они запихивали этих новичков в укрытия так плотно, как только могли. Питались все едой, также посылаемой с борта. Принтеры и на Авроре, и на корабле непрерывно работали, изготовляя все необходимое для сборки их нового мира, а единственным, что сдерживало этот процесс, было место на складах и, собственно, время. Изготовлять время они не умели, зато могли отправить и отправили по буррену горные экспедиции, чтобы те нашли залежи железной руды и пополнили таким образом запасы.

* * *

Спустились еще люди, и общее их количество перевалило за сотню. Теперь критически важной задачей стало создание теплиц. Они надеялись в конце концов вырастить что-нибудь под открытым небом – химический состав воздуха был для этого подходящим и даже почти соответствовал земному, – но за девятидневные ночи, несмотря на возрастающий и убывающий свет E, температура падала много ниже точки замерзания. Очевидного решения этой проблемы не находилось. Некоторые растения были устойчивы к морозам и выдерживали местные ночи, так что фермерские лаборатории на корабле и на Авроре принялись их изучать, пытаясь выяснить, можно ли передать гены, отвечающие за морозостойкость, и другим растениям. Также они искали гены, которые могли бы помочь растениям адаптироваться к циклу месяцедней вместо привычных времен года, но к чему бы это привело, пока было не совсем ясно. Пока же все сводилось к тому, что без теплиц было не обойтись.

Сначала на бо́льшей части отведенного под теплицы пространства требовалось вырастить саму почву. Она, в отличие от простой грязи, была на 20 процентов живой, и растениям было куда приятнее в ней, чем в мертвом лессе, как в долине. Когда жизнеспособная почва получилась – на счастье, она выросла в резервуарах с лессом со скоростью, сопоставимой со скоростью размножения бактерий, – они использовали ее в теплицах и высадили растения. Сначала это был в основном быстрорастущий бамбук – тот самый, который они выращивали на протяжении всего долгого перелета на Тау Кита, не имея в нем большой потребности. Сейчас такая потребность появилась: это был важный строительный материал, использовавшийся в качестве прочных балок, которые росли по метру в день. А между тем поселенцы все еще питались той едой, что спускали им с корабля.

Это создавало еще одну проблему со снабжением. Имевшиеся паромы спускались с корабля на Аврору, затем заправлялись и поднимались обратно, но для этого им требовалось топливо. Одна из фабрик долины была полностью задействована в расщеплении воды на кислород и водород, служивший основным компонентом ракетного топлива. Самой фабрике требовалась энергия, а расщепление воды было весьма энергоемким. На поверхности было два мощных ядерных реактора, дававших в сумме 400 мегаватт, но имевшиеся запасы урана и плутония были не бесконечны, а тех запасов, что находились на борту, хватало только на нужды самого корабля. Был ли на Авроре уран? Согласно стандартным теориям планетарного формирования, должен был быть. Однако вся система Тау Кита была менее металлична, чем Солнечная, и тяжелые металлы хорошо накапливались только на планетарных телах со стабильной тектонической активностью или приливными силами. Не факт, что Аврора обладала тем или другим, а учитывая уже наблюдаемое непостоянство, создавалось ощущение, что им придется бросить немалое количество производственных мощностей на строительство генераторов ветровой энергии. По крайней мере, ветра здесь точно хватало.

Жители нового поселения назвали его Хвалси – в честь города на западном побережье Гренландии на Земле. Поселение быстро разрасталось вокруг теплиц. Камнерезные и литейные фабрики производили каменные блоки и алюминиевые листы для строительства, а также стеклянные окна для крыш и стен теплиц. Городская стена помогала решить проблему с ветром. Некоторые говорили, что Хвалси был похож на средневековый город-крепость.

Как становилось понятно, ветры на протяжении месяцедней сменялись таким образом, что их можно было предсказать. Когда их регион освещался Тау Кита девять дней подряд, воздух нагревался и поднимался вверх, создавая на поверхности низкое давление, которое стремился наполнить холодный ночной воздух. Потом, когда наступал закат и в регионе на девять дней воцарялась ночь, воздух охлаждался так резко, что на всех островах появлялся снег и лед. Морской лед покрывал тихие бухты и спокойные участки океана, но не открытые просторы, которые обычно были подвержены волнам и ветру и не замерзали. Холодный воздух, опускаясь, создавал давление, и он заполнял промежуток под поднимающимся воздухом с освещенной стороны. Поэтому ветры всегда бурлили, но больше всего – на переходах от ночи ко дню. Середина дня и середина ночи, напротив, выдавались наиболее спокойными.

Долгие ночи внутреннего полушария никогда не бывали холодными, как во внешнем полушарии, но тоже отличались низкой температурой, гораздо ниже температуры замерзания. Поэтому если поселенцы собирались что-то выращивать на открытом воздухе, им следовало придумать, как приспособить свои земные культуры к месячному, а не годичному циклу. Наблюдая за тем, как бамбук прибавлял по метру в день, казалось возможным, что они сумеют вывести растения, которые будут плодоносить уже через девять дней, но никто пока не знал, как это сделать и реально ли это вообще. Если же им придется сосредоточить свою фермерскую деятельность исключительно в теплицах, то это станет довольно серьезным ограничением. Но, как сказал Бадим, проблемы следует решать по мере их поступления.

Тем временем, что касалось ветра, который никак не желал терять все их внимание, месячные воздушные потоки были регулярными, но не совсем последовательными. А поселенцы очень зависели от условий, которые то и дело менялись. Но чем больше они узнавали об аврорской погоде, тем больше находили в ней закономерностей. И одно было совершенно очевидно: большинство дней выдавались действительно ветреными.

* * *

Год на E длился 169 земных дней. Месяц на Авроре – 17,96 земного дня. Таким образом, солнечный год длиной в 169 дней делился примерно на 9,2 месяца, из-за чего увязать лунные месяцы с солнечными годами обычно становилось затруднительно.

Но пока об этом не переживали.

* * *

Пока возведением наружных стен занимались роботы, а планирование города было завершено и строительные площадки готовы, Юэн часто выходил с группами, занимавшимися исследованием долины. И там ему хотелось снять шлем и вдохнуть окружающего воздуха.

Фрея этому ничуть не удивлялась. Данные со станций наблюдения ясно говорили о том, что атмосфера Авроры пригодна для дыхания и вообще что из всех аспектов их новой жизни она сильнее всего похожа на ту, что осталась на Земле. Более того, именно благодаря этому показателю Аврора получила такой высокий балл среди всех аналогов Земли. Поэтому, вступая во все разведывательные экспедиции, в какие ему удавалось, Юэн все сильнее стремился заполучить официальное разрешение на то, чтобы снять шлем.

– Рано или поздно мы к этому придем, – говорил он. – Так почему не сейчас? Что нас удерживает? Чего мы боимся?

Боялись, разумеется, невыявленных токсинов. Так ему отвечали, и Фрея считала это замечание вполне справедливым. Ядовитые химические соединения, невидимые формы жизни – меры предосторожности были превыше всего. Совет Хвалси был против, то и дело ссылаясь на исполнительный совет корабля, который также стоял на своем.

Юэн и его сторонники ссылались на то, что исследования атмосферы, почвы и пород проводились вплоть до нанометрического уровня и не показали ничего, кроме тех же компонентов, которые видели еще из космоса, плюс вполне ожидаемые пыль и частицы. Газы в атмосфере были примерно те же, что и в воздухе на корабле, только чуть менее плотные. Местные же исследования только подтвердили абиологическое происхождение атмосферного кислорода и позволили предположить его возраст – около 3,7 миллиардов лет. Тау Кита, которая тогда была ярче нынешнего, расщепила горячую воду аврорского океана на кислород и водород, после чего водород поднялся в космос, а кислород остался внизу. Химические сигнатуры этого действия были однозначны, и это убедило биологов в том, что у них действительно появилось место для жизни. Об этом кричало все, что они только видели.

Юэну хотелось начать для них новую часть истории, первый момент, когда они вышли бы наружу и задышали настоящим воздухом. Во время одного из разговоров Фрея указала ему на это, и он ответил:

– Конечно! Я хочу вдохнуть этот ветрюган своими легкими!

Исполнительный совет продолжал игнорировать биологов и отказывал в разрешении как Юэну, так и всем остальным. Ведь как только связь между ними и Авророй нарушилась бы, пути назад быть не могло. Нужно было подождать, сначала провести опыты на растениях и животных, не торопиться, во всем убедиться.

Фрея задумалась, что сказала бы на это Деви, и спросила Бадима, что тот думал по этому поводу, но отец лишь покачал головой.

– Ну не знаю, – ответил он. – Она была и осторожной, и храброй. Что бы она на это сказала – я не знаю.

Исполнительный совет попросил совет безопасности рассмотреть этот вопрос и вынести рекомендацию, и совет безопасности попросил Фрею поучаствовать в заседании. Бадим сказал, что приглашение она получила благодаря своей дружбе с Юэном. Насчет него члены комитета беспокоились сильнее всего.

Когда на совете обсуждался этот вопрос, Фрея выступила, заявив:

– Я пытаюсь представить, что бы сказала сейчас Деви, и мне кажется, она бы отметила, что людям на Авроре пришлось найти укрытие в зданиях, которые они сами построили из вырезанной породы. Они покрыли ее алмазным спреем и алюминием, но в процессе строительства случались периоды, когда они выходили резать породу. Это не то же самое, что дышать местным воздухом или прыгать в океан, но тоже какая-никакая подверженность внешнему воздействию. Как и выходить в костюмах, а потом возвращаться внутрь, оставаясь в них же и только там снимая. То есть я хочу этим сказать, они уже неизбежно контактируют с планетой. Как только впервые высадились, это было неизбежно. А когда вышли на поверхность в костюмах – тем более. Они не могли оставаться в герметичных камерах – они в контакте с этой местностью. Разве это не хорошо, а? Это же то, на что мы все надеемся. И с ними ничего не случилось, а ведь они пробыли там уже сорок дней. Поэтому держать их в закрытых помещениях или в костюмах – это мера предосторожности, которая ни от чего не оберегает. Это не способствует пониманию реальности происходящего, а ее всегда лучше понимать, чем наоборот. Вот что, как мне кажется, сказала бы Деви.

Арам ответил на это кивком, и Сонг его поддержала. Если у них была прямая демократия, то поселенцам на поверхности должны были разрешить выйти наружу, снять костюмы и дать ветру наполнить им легкие. Но их руководство состояло из советов, которые много лет, по сути, сами выбирали своих членов. Корабельный компьютер давал лишь рекомендации, а корабль, как правило, был консервативен в вопросах оценки рисков и управления ими, и, казалось, это всех устраивало. Похоже, так уж он был запрограммирован.

И совет безопасности снова проголосовал за то, чтобы поселенцы воздержались от взаимодействия с внешней средой. За это проголосовали даже Арам и Сонг. Исполнительный совет поступил тем же образом. Но время, когда все должно было измениться, казалось, было уже близко.

* * *

Ветер в Хвалси доставлял все больше неудобств. На протяжении долгих периодов утра каждого месяцедня дул ровный береговой ветер скоростью около пятидесяти километров в час, с порывами до сотни. При этом по утесу спускались нисходящие потоки, из-за которых долина становилась особенно ветреной. В середине месячного дня, в период странной темноты солнечного затмения, ветры ослабевали и наступало относительное затишье. Тогда всем, кто был на поверхности (уже 126 человека), хотелось из этого затишья выбраться, но оно могло продолжаться и до конца затмения, двадцать-тридцать часов, а иногда и больше. Количество людей, которые могут покинуть укрытие одновременно, ограничено, поэтому у них разворачивалась борьба за место в расписании на этот спокойный период, ведь вскоре после полудня их месяцедня в глубь острова задувал сильный морской ветер. А поскольку на суше было теплее, чем в океане, воздух с нее поднимался, освобождая место для более холодного, и ветры врывались туда то порывами, то размеренным потоком, набиравшим силу всю вторую половину месяцедня вплоть до самого заката. Это был период преимущественно мощных морских ветров, хотя они, конечно, могли меняться, потому что бури на Авроре расходились по спирали и газы перемещались вокруг ее вращающегося шара. День на Авроре совпадал по длительности с месяцем, и она за этот период совершала всего один оборот вокруг своей оси, поэтому это медленное вращение приводило к тому, что атмосферный воздух немного затягивало в гидросферу и литосферу, создавая ветры, которые кружили и смешивались, образуя привычные пассаты, полярные вихри и прочее.

В общем, ветрено было почти всегда. А когда не было, они выходили из укрытий и гуляли, наслаждаясь возможностью прохаживаться, не прижимаясь при порывах к земле, не сбиваясь с ног. Даже во тьме затмения было приятно находиться там в безветреную погоду, светить нашлемными фонариками на долину и окаймляющие ее утесы.

Джучи победил в очередной лотерее и сразу же спустился в составе следующей группы, попал в список на вылазку из Хвалси. Фрея наблюдала за тем, как он вышел в своем костюме и тотчас же был сбит с ног нисходящим потоком воздуха. В ту минуту попадали все, кто был в группе, и все закричали от страха или от удивления, как закричала и Фрея, следившая за ними с корабля. Тогда Джучи решил пробираться ползком, смеясь, и, спрятавшись под защиту городской стены, кое-как поднялся, все еще продолжая смеяться. Там, возле стены, он стал танцевать, будто зимний ягненок, который впервые выбрался из закута и увидел весну. Его переполняли чувства.

* * *

В последнее время Юэну доставляли особенное удовольствие прогулки по тропе, которую сам помогал прокладывать вдоль южного берега реки. Гуляя по ней, он исследовал сначала устье, а потом и пляж между лагуной и океаном. Песок здесь был в основном плотно слежавшийся под рыхлым слоем, который разносило ветром и который собирался в миниатюрные дюны. Ближе к воде песок был волнистый, уложенный волнами так, что просматривалось сразу множество его слоев. Поначалу считалось, что на Авроре не было приливов, что она вращалась синхронно с планетой E, но теперь возникло мнение, что сочетание Тау Кита и E могло дать Авроре более сильный захват относительно планеты E, поскольку Тау Кита находилась с другой стороны Авроры и противоположно направленные захваты планеты и звезды поменяли бы заметным образом поведение воды, покрывающей бо́льшую часть поверхности Авроры. К тому же наблюдалась легкая либрация, возникающая, когда Аврора немного раскачивалась перед E. Таким образом, здесь существовало два вида слабых приливов, оба происходили в темпе месяцедней, но имели разные ритмы. И действительно: волнистые пляжи, вероятно, служили свидетельством этих приливов. Впрочем, измерить изменения уровня океана было невозможно, и некоторые считали этот волнистый песок результатом не влияния двух слабых приливов, а постоянно набегающих крупных волн, каждая из которых оставляла след под небольшим углом к следу от предыдущей. Большинство ученых сомневались, что волны могли оставлять столь правильные следы, а кое-кто выдвигал предположение, что это были слои песчаника, подвергнутого воздействию моря, которые говорили об изменениях уровня воды на протяжении разных эпох в истории Авроры.