Текст книги "Кудряшка"

Глава 16
Скорохват и другие

Нет, конечно, мне приходилось заниматься не только самоубийствами. На железке (так у нас называлась Октябрьская железная дорога) психологам работы хватало.

Однажды четыре милиционера, находясь на дежурстве, в электричке изнасиловали бомжиху. Одному из четверых оставалось полгода до пенсии. Второй был стажёром. Третий и четвертый служили лет по пятнадцать, нареканий не имели. Разумеется, все они отправились под суд. А перед этим были уволены задним числом: якобы на момент ЧП все четверо уже месяц как не работали, а в электричку сели, одетые в форму, с целью подебоширить.

Уволили и нашего дежурного по вокзалу, который принял заявление у потерпевшей. «Идиот! – орал на него начальник отдела. – Тебе надо было её посадить на обратную электричку, патруль приставить, из вагона не выпускать – пусть бы всю ночь каталась. К утру бы вырубилась или просто забыла. Ишь, гуманист выискался!»

В управе велись бурные обсуждения. Странно, однако, все сочувствовали не бомжихе, то есть потерпевшей, а насильникам! Дескать, что они, свои органы на помойке нашли? И вообще – разве нет у них баб в отделе? Вот лопухи…

Я писала характеристики на «героев». Все они были в моей картотеке, значились в «группе риска».

В другой раз трое патрульных на дежурстве поменяли табельное оружие на героин. Я, когда читала их психологические характеристики, даже присвистнула. Как «гениально» их включили в одну смену! Начальник либо был большой шутник, либо не умел читать. Первый – возбудимый психопат, неформальный лидер. Второй – конформист, патологически зависимый от эмоционального лидера (то есть от возбудимого психопата). Третий – инфантилен, ему всё пофиг. Результат «подбора кадров» превзошёл ожидания…

Ещё был случай: меня вызвали в аэропорт, сообщив, что рассветным рейсом будет лететь террористка-смертница. Она хочет взорвать самолёт. К такому выводу пришли эксперты, потому что девица требовала продать ей двойную страховку. Дескать, если что-то случится с ней, старушка мама получит побольше денег. А что с ней может случиться при перелёте из Санкт-Петербурга в Магадан? Ясно и ежу: самолёт хочет взорвать!

Всю ночь мы дежурили в ЛОВД в аэропорту Пулково, а к моменту регистрации пассажиров подозрительного рейса зал ожидания заполнился сотрудниками милиции.

В Пулково вообще всегда происходила самая весёленькая работа. К примеру, руководство ставило задачу: провести физиогномический контроль граждан с целью выявления шахидов и ваххабитов! Тогда в Пулково сгоняли всех сотрудников. Нередко можно было увидеть зрелище: по залу ожидания слоняется бородатый мужик – рожа мрачная, рука в кармане, – а за ним, на небольшом расстоянии, топчутся два-три милиционера. Чтобы сразу же обезвредить, как из кармана руку вытащит.

Регистрация на рейс закончилась, а «террористка» так и не появилась. «Вспугнули, черти», – сокрушался начальник ОРЧ, шугая попавших под горячую руку оперов.

Что делать? Было принято решение: вместе с территориальной милицией выехать по адресу, указанному в паспорте подозреваемой. К обеду её привезли в управление, и мне пришлось «отрабатывать» версию. То есть пытаться протестировать эту дуру, которая вообще не помнила, что утром этого дня собиралась куда-то лететь. Она была до того обдолбана, что прямо на моих глазах выдала галлюциноз: от кого-то отмахивалась, вскочила и побежала, натыкаясь на мебель и браня невидимых преследователей…

– Искали террористку, а накрыли целый наркопритон, – потешался Мамонт. – Вот как мы работаем – им, в ГУВД, ещё учиться и учиться!

Однако «козырем» в моей профессиональной «колоде» всё-таки оставались суициды, преднамеренные и непреднамеренные.

Молодой милиционер, чтобы напугать жену, повесился на гвозде от детских прыгунков, вбитом в дверную коробку. Его удавила собственная жена, открывшая дверь.

Офицер, отслуживший в Чечне, развлекал юных стажёров, в шутку делая вид, что стреляет себе в голову. Сыграл убедительно. Кровь и мозги фаталиста брызнули прямо в лицо остолбеневшим пацанам – на такой «ноте» началась их служба.

Убивать себя можно самыми неожиданными способами. Я и раньше об этом догадывалась, но убедилась, лишь поработав в нашем управлении.

В соседнем кабинете, за стенкой от меня, по-прежнему сидел тучный и неопрятный Лёха Скорохват. Годы не щадили его; увидев Скорохвата после пятилетнего отсутствия, я даже испугалась. Он располнел до такой степени, что ходил по коридору медленно, вразвалочку, и жирные ляжки тёрлись друг о друга при ходьбе.

Широкая, плоская, какая-то пустая физиономия Скорохвата вечно была покрыта синяками и струпьями. На мой вопрос, кто избивает Скорохвата, его сосед по кабинету однажды ответил: никто, это Лёха сам падает, заснёт сидя – и падает вниз лицом, и бьётся.

Кстати, сосед у Скорохвата давно уже поменялся. Саня Куманец перевёлся в Мурманск на руководящую должность. Теперь Скорохват делил кабинет с сотрудником по фамилии Муравей. Как-то исключительно везло этому кабинету на фамилии!

Муравей охотно поддерживал Скорохвата, когда тот намеревался выпить. Поэтому кабинет в рабочее время был теперь чаще всего заперт.

Однажды на утренней пятиминутке Мамонт вспомнил, что Скорохвата и Муравья не видно третий день. Шеф поручил нам разузнать, чем заболели эти два «обалдуя». Мы только переглядывались: было известно, что Скорохват и Муравей три дня не уходят домой ночевать и пьют у себя! После пятиминутки целая делегация попыталась проникнуть в кабинет к моим соседям, но им никто не открыл. В десять утра в ответ на вторую попытку дверь отворил потный и заспанный Муравей. Выслушав всё, что коллектив думает о нём и его друге, Муравей пообещал привести себя и Скорохвата в божеский вид, найти приемлемую причину трёхдневного отсутствия на работе, не позорить отдел – и опять закрылся изнутри. А в полдень, выйдя в коридор, я увидала расхристанную фигуру Скорохвата, бредущего из туалета. Потом начался обеденный перерыв, и мы с юристом Митькой отправились погулять в Таврический садик.

Когда мы вернулись, у соседнего кабинета собралась толпа. Пришлось протискиваться сквозь неё. Скорохват сидел за своим рабочим столом, уронив голову на руки. Он был мёртв.

Муравей находился тут же, в кабинете, и тихонечко выл, сидя на корточках в углу.

– Психолог, – послышалось с разных сторон, – она вернулась! Пусть ему помощь оказывает…

Меня подташнивало, но пришлось войти в кабинет, поднять с пола ослабевшего, безвольного Муравья и, обняв за плечи, увести к себе.

Остаток дня прошёл в тумане. Муравей рыдал и беспрестанно повторял: «Я – следующий!» Ворвался трясущийся Мамонт и потребовал срочно написать негативное психологическое заключение на покойного. И датировать прошлым годом!

Решившись наконец выглянуть из кабинета, я увидела, что по коридору медленно везут носилки с тучным телом…

Под конец рабочего дня, отправив Муравья под конвоем к психиатру, я зашла к приятелям-юристам Митьке и Светке.

Митька Рогов и Светка Стогова, чем-то похожие – инфантильные, слегка дурковатые, – не очень горевали. Они даже веселились, но как-то судорожно.

– Не понимаю, что на этот раз выпил Лёха? – пожимая плечами, вопрошал Митька, ни к кому не обращаясь. – Он же был всеяден… Вернее, всепитен!

– Я вообще ничего не понимаю, кроме одного: Лёха с нами на проверку в Волхов не едет. Вот паразит, – говорила Светка и истерически хохотала, запрокинув голову.

– Не-е, кроме одного: Лёха с нами больше не пьёт, – поправлял её Митька, и оба снова колотились в конвульсиях от смеха…

Я хотела было возмутиться, обвинить обоих в кощунстве, в цинизме… как вдруг услышала свой собственный смех: противный, неестественный, жестокий…

Нет, мне не было смешно! Но чем страшнее становилось, тем громче я хохотала.

Мне долго снился Лёха Скорохват, сидящий за своим рабочим столом. Тучное тело расползлось по креслу. Мёртвые пальцы судорожно вцепились в кипу бумаг. Лохматая голова низко опущена, но кажется, что он вот-вот поднимет её – и наши взгляды встретятся…

Гришка приковылял в управление несколько месяцев спустя. Выглядел он плохо, был вял и заторможен, и непонятно, обрадовался ли нашей встрече. Вскользь упомянул, что его комиссовали, но оставляют в кадрах на вольнонаёмной должности. Оклад – копеечный. Хотя – плюс пенсия… Да и вообще, идти ему некуда.

Гришка обмолвился, что и Галку уволили из органов – за частые отлучки с работы, связанные с дежурствами в больнице, – и теперь «молодой семье», состоящей из двоих пенсионеров, ноги бы не протянуть…

Я сопереживала Гришке, но не знала, что сказать. Что-то меня не пускало подойти к нему, обнять, признаться, что я соскучилась…

Гришка, мой духовный наставник, когда-то обаятельно-аристократичный, выглядел жалким, неопрятным, опустившимся. И чужим.

Глава 17
Бумажный монстр

А тут и комплексная проверка подоспела. В нашей системе они проводятся раз в пять лет. Ближе к появлению московских оккупантов мы все буквально переселились на работу и целыми днями корпели над изготовлением бумаг, справок и отчётов полугодовой, годичной и даже трёхлетней давности.

Гришка, понятное дело, не принимал участия в общем ажиотаже. Его вообще в отпуск отправили, чтобы не попадался никому на глаза со своей, как выразился шеф, «сомнительной рожей». Толстые папки с судами чести были переданы в другие, более надёжные руки.

– Готовь себе замену, – посоветовал мне Мамонт. – На всякий случай.

И, вздохнув, добавил:

– Я вот готовлю…

Оптимистичнее не скажешь! Дескать, завалим проверку, выгонят нас – так хоть смену себе подготовим заранее.

Вскоре, однако, стало известно, что возглавляет комиссию психолог. И теперь все, в том числе Мамонт, возлагали надежды на меня.

– Смотри, – пригрозил шеф, – если вытянешь – все что хошь проси. Если же нет…

И перед самым моим носом образовался внушительный кулак с побелевшими от напряжения суставами.

– Разрешите идти? – спросила я сухо. И, не дожидаясь ответа, повернулась на каблуках и нарочито строевым шагом направилась к выходу из кабинета Мамонта.

– Помощь нужна? – спросил шеф вдогонку.

– Срочно командируйте к нам Фёдорова из ЛОВД на станции Великие Луки, – в той же «строевой» тональности отвечала я.

Витька Фёдоров, психолог из Великих Лук, известный своим лёгким нравом, исключительной работоспособностью и цветистыми рапортами, приехал на следующий же день и поселился в УЦ. Мы собрали питерских психологов и качественно отметили начало новой жизни.

Назавтра с чугунной головой вместе с другими кадровиками я встречала делегацию. Это были трое мужчин с непроницаемыми лицами. Двое из них – в штатских костюмах. Только на предводителе комиссии красовался китель подполковника милиции с шевроном департамента кадров на лацкане.

Нас тоже нарядили в форму, которую мы надевали только по праздникам.

Предводитель-психолог произнёс вступительную речь, лейтмотивом которой была следующая идея: мы – ваши друзья, мы приехали помогать, а не наказывать, эта проверка не отразится на вашей жизни, вы будете работать в обычном режиме и т. д. Некоторые кадровики неуверенно заулыбались… Я же вспомнила о том, что предводитель – мой персональный проверяющий, Мамонт отдал его мне на откуп, то есть он считает, что коллективная оценка работы зависит от меня процентов на восемьдесят…

Задавив в груди зачатки паники, я отправилась на своё рабочее место. Через пятнадцать минут прибежал подполковник Козяев, или Козя, – заместитель Мамонта.

– Что ты тут расселась! – воскликнул Козя. – Он тебя ждёт в своём кабинете!

В действительности то был кабинет Кози, которого временно выселили. Козя переместился за мой рабочий стол, а нам с Витькой пришлось устраиваться за тумбочкой, на которой прежде стоял телевизор. А телевизор вообще убрали: дескать, мы не развлекаться на работу приходим!

Предводитель, А. Д. Хитров, ждал меня в Козином кабинете. Он восседал за средним из трёх столов, выстроенных буквой «П», а слева и справа сидели его помощники: худощавый майор Герасимов и упитанный подполковник Карягин.

– Садитесь! Я вам рад! – вскричал Хитров, порывисто срываясь с места. Я опешила. А он выскочил из-за стола и бросился пожимать мне руку. Помощники, как истуканы, остались на своих местах.

– Здравствуйте, здравствуйте… как вы напряжены… ладошка потная… Успокойтесь, я приехал помочь вам, – фразы мельтешили, беглые, с проглоченными окончаниями.

Я кивала и улыбалась, очевидно, довольно глупой улыбкой.

– Да-да, не наказать, а помочь моя задача, – повторил Хитров, – поскольку, если я начну придираться, всем вам придётся искать другую работу… А зачем?

– Уважаемый А. Д., мы рады вас приветствовать в Северной столице, – поспешно произнесла я заученную фразу, чтобы как-то разрядить атмосферу.

– Столица одна, – отмахнулся Хитров, – всё остальное – провинция. Представляю себе ваше положение. Запустение… Отсутствие методических средств… Поэтому, чтобы не тратить времени, давайте начнём с главного. Вы честно расскажете о своих проблемах. Итак, – он сел за стол, взял ручку и открыл свой ежедневник, – начнём с психологов, которые плохо работают. Фамилии, отделы… рекомендуемые меры воздействия – от снижения финансовой надбавки до увольнения.

Я молчала. Небо за окном казалось пасмурным, как моё будущее.

– Что такое? – визгливо спросил Хитров. Он почему-то нервничал.

– У нас все хорошо работают, – чётко, по-военному отрапортовала я. – А некоторые даже очень хорошо. Я надеюсь с вашей помощью пробить им премии.

– Ну, премии надо заслужить, – скроив кислую гримасу, произнёс Хитров. – Вы мне сначала покажите результаты своей работы хотя бы на бумаге…

Когда я выходила из кабинета, то обернулась на истуканов в поисках поддержки. Мне показалось, что их бесстрастные лица выражают еле уловимое сочувствие…

…И посыпались задания: подготовить кучу справок, отчётов и обзоров, и всё – в срочном порядке; казённо выражаясь, срок – вчера. К концу второго дня у нас с Витькой были красные глаза и почему-то красные уши – вероятно, от стыда.

Нет, это неправда, что миром правит «телец златой». Истинный хозяин мира – обыкновенная бумажка, исписанная значками, выстроенными в символы зачастую бредового содержания.

Мы были бы рады использовать убитое время на что-то полезное. Но от нас требовали – бумаг!

Хитров был строен и невелик ростом, даже миниатюрен. Слабостей за ним не водилось: он не курил, не пил, не обедал и морщился, когда по громкой связи объявляли, что прибыл микроавтобус для доставки проверяющих на обед.

Приходил Хитров в управу ни свет ни заря, увозили его в гостиницу ближе к полуночи.

С собою Хитров привёз двух секретарш, которые однажды пожаловались мне, что бегают на обед строго поочерёдно, работают с 08:00 до 23:00, а посмотреть Питер – их детская мечта, которая вряд ли осуществится: выходные в их графике не предусмотрены…

Хитров был личностью экспрессивной. Настроение его менялось, как у беременной женщины, в зависимости от погоды и лунных фаз. То он злобно шипел на нас, как чайник в момент закипания, то принимался ласково расспрашивать «о личном, о семейном». Никогда, впрочем, не запоминая, сколько нам лет, сколько у нас детей, с кем мы состоим в браке и какие у нас планы «вообще». Поэтому он интересовался этими интимными подробностями снова и снова.

Две недели подряд Хитров объезжал наши подразделения, по одному в день, и проверял работу психологов. Мы с Витькой «держали кулаки», переживая за «наших» так, как будто психолог в это время рожал в роддоме или – что точнее – его пытали в застенке. Сидя на многочасовых совещаниях, мы записывали перлы Хитрова, на время примирявшие нас с действительностью. Вот некоторые из них:

«Психологи! Вы должны устраивать скандалы по каждому поводу!» (Это относилось к отсутствию материальной базы, которую нам следовало выдирать из глотки у начальства.)

«Любой психолог должен уметь кадровику очки втереть».

«Не умеете работать – умейте хоть создать видимость».

«Не каждый полковник подпустит к себе лейтенанта на близкое расстояние». (У большинства психологов потолок по званию был – старлей; Хитров хотел сказать, что, конечно, начальник отмахнётся от такого подчинённого, даже если тот говорит дельные вещи.)

«Психолог в коллективе должен быть сверху – и всецело отдаться».

«Нечего мне рака за камень заводить!»

И, наконец, коронная фраза Хитрова, ставшая его визитной карточкой:

«Я вам дам пинка, чтобы дальше летели».

И ведь дал, ей-богу! Заставил всех нас не только попотеть, но и полетать.

Маленькое отступление: однажды мне довелось побывать в Москве на семинаре, организованном департаментом кадров. Помню экскурсию на Петровку, 38. В дежурной части за многочисленными конторками, уставленными ультрасовременными компьютерами, сидели красивые девушки в милицейской форме, похожие на стюардесс международных рейсов. Улыбчивый колобок-дежурный охотно рассказывал о современных технологиях, используемых в работе московской милиции. Особенно впечатляла движущаяся карта Москвы во всю стену, на которой можно было увеличить любой фрагмент, вплоть до подворотни, где грабитель, выхватив сумочку у старушки, пытается удрать.

Полуобморочное молчание экскурсантов, руководителей «провинциальных» психологических служб, нависло над просторным залом. Вдруг раздался чей-то голос:

– А у нас в Нижнепупинске в дежурке печка дровами топится…

Иногда Хитров заточал нас с Витькой в кабинете, и мы сидели и обрабатывали данные его исследований. Москву интересовало, не являемся ли мы все дебилами, а то, может, пора вообще разгонять нашу контору? Мы с Витькой осуществляли тупую работу «набивщиков» цифр в таблицы. К программе, позволявшей получить содержательные выводы, нас и близко не подпускали, а запирали для того, чтобы никто не попытался «помочь» нам изобрести такую программу. И мы часами набивали циферки и терпеливо ждали, когда же нас выпустят.

Однажды Хитров отправился в ГУВД. С собой он прихватил меня.

ГУВД отличалось от СЗУВДТ примерно так же, как Москва от Петербурга. Для них мы всегда были «провинцией». Бедные родственники, выклянчивавшие устаревшие методики и приглашения на научные семинары.

«Старшие братья» встретили меня тепло (если сравнивать с их обычным снобизмом по отношению к нашей слаборазвитой службе). Мы пили чай в просторном кабинете. Все нервничали, поскольку Хитров, поручив разработать план совместных с ГУВД мероприятий, запер кабинет на ключ и ушёл на совещание. «Старшие братья» не привыкли к такому обращению и переживали сильнейший стресс.

– Ладно, давайте работать, – наконец сказал «самый старший брат», Сергей, и нервно почесал усы. Ему хотелось курить, но в кабинете находилась астматичка, к тому же имелась противопожарная сигнализация. Мы вяло сели за круглый стол, однако дело не клеилось. Оказалось, что наши аналитические способности не раскрываются в неволе. После часа сидения взаперти кто-то опять заикнулся о чае.

– Всё выпили, – отрезал Сергей. – Воды нет.

– А вон там, в графине?

– В графине хватит на две чашки.

– Давайте их разыграем, – предложила астматичка.

– Чай – для девушек, – вздохнул молоденький стажёр, – мы перебьёмся.

Воду вскипятили в электрическом чайнике. Три женщины разделили две чашки чая. Потом повисла пауза: курильщики переживали никотиновые ломки.

– Нет, это безобразие, – нарушила паузу астматичка. – А в туалет нас тоже не выпустят?

– Мир забыл о нас! – пафосно произнёс Сергей.

Стажёр хихикнул. Мы понимали друг друга без слов.

– Кто первый писает? – съязвил Сергей, снимая с полки графин.

– У меня спина болит, – пожаловалась полненькая Оля и легла на диван. Стажёр пристроился рядом. Мы с астматичкой заняли второй диван. Сергей улёгся прямо на столе…

Время тянулось медленно и мучительно. Мне даже удалось покемарить. В десятом часу вечера Сергей вдруг подскочил, посмотрел на часы и кинулся к компьютеру. За пятнадцать минут мы накидали пресловутый план. И тут же вошёл Хитров.

– Не скучали? – ласково поинтересовался он. Народ безмолвствовал.

– Что ж, посмотрим, что вы там написали. – Хитров, близоруко сощурившись, уставился в монитор.

– Можно на перекур? – нервно выкрикнул Сергей.

– Курить – здоровью вредить, – вздохнул Хитров, – но сходите, ребята, сходите.

Все бросились к выходу – в дверях образовалась пробка.

– Пять минут! – донеслось нам вслед.

В полночь мы, пошатывающиеся от усталости красноглазые зомби, во главе с бодрым предводителем, потирающим руки и рассуждающим о бюрократизме нашей питерской системы, спускались по ступеням широкой лестницы, выходящей на Суворовский проспект. Тёплая белая ночь раскинулась над городом, словно приглашая покататься на кораблике по рекам и каналам, попить пивка в ночном клубе, погулять по городу с мужчиной моей мечты… издеваясь, короче говоря. Хотелось одного: уткнуться в подушку и затихнуть. Навсегда.

– Кого подвезти? – приветливо спросил Хитров, открывая дверцу белоснежной «Волги» рядом с водителем. – Три человека поместятся. А, милые дамы?

«Милые дамы» не ответили. Бормоча сквозь зубы ругательства, словно по свистку, мы кинулись бежать и через мгновение растеклись по широкому Суворовскому. Скользящие в ночь чёрные точки, ничтожные насекомые на теле величественного и равнодушного к человеческому абсурду города.

…Огромная кипа картонных папок, устрашающе открывших пасти, издающих запах склада и затхлости, надвигалась на меня, и уже полетели, плавно кружась, отдельные листки…

Я проснулась и, только вскочив на ноги, сообразила, что это был кошмарный сон.

Задремала повторно уже под утро. На этот раз мне приснилось, что мы с Витькой стоим у деревянного столба, а Хитров, резво бегая вокруг, приматывает нас к нему закатанной в рулон длинной бумажной лентой…