Текст книги "Элита"

Она плакала.

– Это преступление карается смертной казнью! Но принц Максон в своей милости пощадил жизнь гнусных изменников. Да здравствует принц Максон!

Толпа подхватила возглас глашатая. Будь я в своем уме, то сообразила бы, что нужно сделать то же самое или хотя бы поаплодировать. Все остальные девушки именно так и поступили, и наши родители тоже. Правда, вид у всех был потрясенный. Но я не обратила на это внимания. Я не видела ничего вокруг, кроме лиц Марли и Картера.

Нас посадили в первом ряду намеренно, чтобы продемонстрировать, что ждет любую, которая совершит такую глупость. Отсюда, с расстояния не более двадцати футов от помоста, я видела и слышала все самое важное.

Марли неотрывно смотрела на Картера, а он на нее, хотя для этого ему приходилось выворачивать шею. На ее лице явственно читался страх, но в глазах было такое выражение, словно она пыталась его убедить, что все равно ни о чем не жалеет.

– Марли, я люблю тебя! – крикнул он ей. Его голос практически утонул в реве толпы, но я услышала. – Все будет хорошо! Все будет хорошо, клянусь!

От страха Марли была не в силах вымолвить ни слова, но закивала ему в ответ. Я смотрела на нее и не могла думать ни о чем, кроме того, какая же она красивая. Ее золотистые волосы спутаны, платье разорвано, туфли она потеряла где-то по дороге, но, бог ты мой, она была просто ослепительна.

– Марли Теймс и Картер Вудворк, с настоящего момента вы больше не принадлежите к своим прежним кастам. Отныне вы низшие из низших! Теперь вы Восьмерки!

Толпа разразилась ликующими криками. Меня это покоробило. Неужели среди них не было Восьмерок? Их не задевало, что о них говорят с таким пренебрежением?

– Чтобы причинить вам такие же стыд и боль, какие вы причинили его высочеству, вы приговариваетесь к пятнадцати ударам батогами каждый! И пусть шрамы напоминают вам о ваших многочисленных грехах!

Батоги?! Я понятия не имела, что значит это слово.

Его смысл открылся мне в следующий же миг. Двое в масках, которые привязывали Марли с Картером, вытащили из ведра с водой длинные прутья. Они несколько раз взмахнули ими над головой, примеряясь. Прутья со свистом рассекли воздух. Толпа зааплодировала этой пробе руки столь же неистово, как только что аплодировала избранным.

Через несколько секунд спина Картера будет безжалостно исполосована, а нежные руки Марли….

– Нет! – закричала я. – Нет!

– Кажется, меня сейчас вырвет, – прошептала Натали, а Элиза глухо застонала, уткнувшись в плечо приставленного к ней гвардейца.

Но это не помогло.

Я вскочила и рванулась к Максону, запнувшись о колени отца.

– Максон! Максон, останови это варварство!

– Вернитесь на свое место, мисс, – сказал приставленный ко мне гвардеец, пытаясь силой усадить меня обратно.

– Максон, прошу тебя, пожалуйста!

– Это небезопасно, мисс!

– Не трогайте меня! – завопила я на гвардейца и со всей силы лягнула его. Но он держал крепко.

– Америка, сядь, пожалуйста! – попыталась урезонить меня мама.

– Один! – провозгласил человек в маске, и я увидела, как прут обрушился на ладони Марли.

Она жалобно заскулила, точно собака, получившая пинок. Картер не проронил ни звука.

– Максон! Максон! – надрывалась я. – Останови это! Останови, пожалуйста!

Он слышал меня, я знала, что слышал. Его глаза медленно закрылись, кадык дернулся, как будто он пытался отгородиться от моего голоса.

– Два!

В крике Марли прозвучала ничем не прикрытая мука. Я не могла себе представить, как ей больно, а ведь оставалось еще тринадцать ударов.

– Америка, сядь! – прикрикнула мама.

Мэй сидела между ней и папой, отвернув лицо в сторону. Ее плач был почти таким же жалобным, как и плач Марли.

– Три!

Я осмелилась взглянуть на родителей Марли. Ее мать закрывала лицо руками, а отец обнимал жену, как будто силился защитить от всего того, что они теряли в этот миг.

– Пустите меня! – приказала я своему гвардейцу, но все было напрасно. – Максон! – закричала я снова.

Перед глазами все плыло от слез, но я различала достаточно, чтобы увидеть, что он слышал меня.

Я принялась озираться на других девушек. Разве мы не должны что-то сделать? Некоторые тоже плакали. Элиза сидела согнувшись пополам и прикрыв глаза рукой. Казалось, она вот-вот потеряет сознание. Однако никто не проявлял никаких признаков протеста или возмущения. Но почему?

– Пять!

Вопли Марли будут стоять у меня в ушах до конца моих дней. Я никогда в жизни не слышала ничего подобного. Как и тошнотворное эхо торжествующего рева толпы, смакующей зрелище расправы, словно это какое-то развлечение. Как и молчание Максона, который позволил всему этому случиться. Как и плач остальных девушек, которые смирились со всем происходящим.

Единственным, кто не давал мне окончательно потерять надежду, был Картер. Весь в испарине от напряжения и дрожащий от боли, он пытался поддержать Марли.

– Скоро… все закончится, – выдавил он.

– Шесть!

– Я… люблю… тебя.

Это было невыносимо. Я хотела расцарапать своего охранника, но плотная ткань мундира надежно защищала его от моих ногтей. Он лишь сильнее сжал меня, и я завизжала.

– Уберите руки от моей дочери! – рявкнул мой отец и схватил гвардейца за локоть.

Воспользовавшись этой возможностью, я вывернулась и изо всех сил ударила гвардейца в пах.

Он приглушенно вскрикнул и отшатнулся, так что едва не упал, но папа вовремя подхватил его.

Я перескочила через ограду, путаясь в подоле длинного платья и спотыкаясь в туфлях на высоком каблуке.

– Марли! Марли! – закричала я и бросилась к помосту.

Уже у самой лестницы меня перехватили два дюжих гвардейца. Справиться с ними не стоило и рассчитывать.

Отсюда было хорошо видно, что голая спина Вудворка уже располосована до мяса, а кожа свисает клочьями. Кровь ручьями стекала на то, что осталось от его когда-то парадных брюк. Во что же превратились руки Марли?

От этой мысли со мной случился новый приступ истерики. Я закричала и забилась в руках гвардейцев, но лишь потеряла туфлю.

Меня уволокли внутрь под возглас глашатая, объявившего очередной по счету удар, и я не знала, радоваться этому или нет. С одной стороны, я не могла больше смотреть на все это, но с другой – у меня было такое чувство, как будто я бросила подругу в самый худший момент ее жизни.

Если бы я была ей настоящей подругой, разве не придумала бы что-нибудь?

– Марли! – в отчаянии закричала я. – Марли, прости меня!

Но толпа так неистовствовала, а Марли так плакала, что вряд ли она могла услышать мой крик.

Всю дорогу я вырывалась и визжала. Гвардейцам пришлось скрутить меня с такой силой, что непременно должны были остаться синяки, но мне было все равно. Я не могла не сопротивляться.

– Где ее комната? – спросил один из них у кого-то.

Я извернулась и увидела незнакомую служанку, которая шла по коридору. Меня она явно знала. Девушка проводила гвардейцев до двери моей комнаты. Донеслись протестующие возгласы моих служанок, возмущенных таким обращением со мной.

– Успокойтесь, мисс, так себя не ведут, – буркнул один из гвардейцев, когда меня бросили на кровать.

– Выметайтесь к чертовой матери из моей комнаты! – завопила я в ответ.

Служанки, все в слезах, подбежали ко мне. Мэри попыталась отряхнуть грязный подол моего платья, но я оттолкнула ее. Они знали. С самого начала все знали и не предупредили меня!

– И вы тоже! – заорала я на них. – Вон отсюда, все трое! Живо!

Девушки отшатнулись от неожиданности. По щуплому телу Люси прошла волна дрожи. Я почти пожалела о своей несдержанности. Но мне необходимо было остаться в одиночестве.

– Нам очень жаль, мисс, – сказала Энн и потянула остальных прочь. Они знали, как близки мы были с Марли.

Марли…

– Уйдите, пожалуйста, – прошептала я и уткнулась лицом в подушку.

Как только дверь за ними захлопнулась, я сбросила уцелевшую туфлю и свернулась в клубочек. Значит, вот в чем заключался секрет, которым Марли боялась со мной поделиться. Она не хотела оставаться, потому что не любила Максона, и не хотела уезжать, ведь это означало расставание с Картером.

В одно мгновение десятки ее маленьких странностей вдруг нашли свое объяснение. Вот почему она подолгу стояла в каких-то определенных местах или смотрела на двери. Дело было в Картере. Он всегда оказывался где-то поблизости. Когда на приеме в честь короля и королевы Свендвея она отказалась уйти с солнцепека… Картер. Это Марли он поджидал, когда я налетела на него на выходе из уборной. Картер всегда безмолвно присутствовал рядом, надеясь украдкой сорвать поцелуй-другой в ожидании, когда они смогут наконец быть вместе по-настоящему.

Как же сильно она его любила, если забыла всякую осторожность, пошла на такой риск!

Неужели все это вообще могло происходить наяву? Такое в голове не укладывалось. Я понимала, что за подобный проступок должно было последовать какое-то наказание, но то, что это случилось с Марли, что ее больше не будет рядом… Я просто не могла в это поверить.

Меня замутило. Если бы мы с Аспеном не были так осторожны или кто-нибудь подслушал наш вчерашний разговор во время танца, на месте Марли с Картером могли бы оказаться мы.

Я никогда больше ее не увижу? Куда ее сошлют? Неужели родные от нее отрекутся? Я не знала, кем был Картер до того, как призыв вознес его до Двойки, но подозревала, что он из Семерок. Семерки были второй снизу кастой, но даже между Семерками и Восьмерками пролегала целая пропасть.

У меня в голове не укладывалось, что Марли стала Восьмеркой. Это не могло быть правдой.

Будут ли у Марли работать руки после экзекуции? Сколько нужно времени, чтобы зажили такие раны? А Картер? Вдруг он теперь вообще не сможет ходить?

На его месте мог быть Аспен.

На ее месте могла быть я.

Мне было невыносимо тошно. Сложно не радоваться, что это случилось не с нами, и от стыда за эту радость невозможно дышать. Что же я за человек такой? Что за подруга? Я была сама себе отвратительна.

Только и оставалось, что плакать.

Все утро и большую часть дня я провела в постели, свернувшись клубочком. Служанки принесли обед в комнату, но я к нему не притронулась. К счастью, они не стали меня уговаривать и оставили наедине с моим горем.

Я никак не могла взять себя в руки. Чем больше думала о случившемся, тем муторней становилось на душе. В ушах стояли крики Марли. Интересно, забуду я их когда-нибудь?

В дверь нерешительно постучали. Служанок в комнате не оказалось, а мне не хотелось шевелиться. И тем не менее после недолгой паузы дверь приоткрылась.

– Америка? – послышался негромкий голос Максона.

Я ничего не ответила.

Он прикрыл за собой дверь и подошел к постели:

– Прости. У меня не было выбора.

Я лежала неподвижно, не в силах выдавить из себя ни слова.

– Альтернатива – казнь. Журналисты засняли их вчера ночью, снимки просочились в прессу без нашего ведома.

Максон немного помолчал, наверное думая, что, если он подождет, у меня найдется что ему сказать.

В конце концов он присел рядом на корточки:

– Америка! Милая, посмотри на меня.

От этого ласкового обращения к горлу подкатила тошнота. Но я все-таки вскинула на него глаза.

– У меня не было иного выхода. Поверь.

– Как ты мог спокойно сидеть и смотреть на это? – Собственный голос показался мне чужим. – Как ты мог не протестовать?

– Я уже говорил тебе, что мое положение требует сохранять внешнее спокойствие, когда на самом деле никакого спокойствия нет и в помине. Мне волей-неволей пришлось этому научиться. И тебе тоже придется.

Я нахмурилась. Неужели принц всерьез полагал, что после всего произошедшего я захочу остаться? Похоже, именно так он и считал. Думаю, выражение лица у меня было достаточно красноречивое, потому что вид у него стал совершенно потрясенный.

– Америка, я знаю, ты расстроена, но послушай. Я же сказал: ты моя единственная. Пожалуйста, не нужно.

– Максон, – произнесла я медленно, – прости меня, но я не думаю, что способна на это. Я никогда в жизни не смогла бы спокойно сидеть и смотреть, как человека истязают, зная, что это происходит по моей милости. Я не смогу быть принцессой.

Он судорожно вздохнул. Пожалуй, из всего того, что мне доводилось видеть в его исполнении, это было нечто наиболее похожее на проявление искренней грусти.

– Америка, ты сейчас принимаешь решение относительно всей своей будущей жизни, основываясь на пяти минутах жизни другого человека. Подобные вещи случаются совсем не часто. Тебе не придется принимать такие решения.

Я уселась в постели, надеясь, что это поможет мне взглянуть на происходящее более трезво.

– Просто… Я просто не в состоянии сейчас ни о чем думать.

– И не надо, – настойчиво произнес он. – Давай не будем принимать никаких решений, которые затронут нас обоих, когда ты так расстроена.

Отчего-то мне почудился в его словах какой-то подвох.

– Пожалуйста, – горячо прошептал он, сжимая мои руки. В его голосе прозвучало такое отчаяние, что я против воли подняла на него глаза. – Ты дала слово, что будешь со мной. Не отказывайся от него, тем более вот так. Прошу тебя.

Я со вздохом кивнула.

– Спасибо. – Его облегчение было прямо-таки ощутимым.

Максон сидел на корточках, цепляясь за мою руку, как утопающий за соломинку. Вчера все было совершенно по-иному.

– Я знаю, – начал он, – знаю, что тебя смущают королевские обязанности. Я всегда отдавал себе отчет в том, что тебе трудно будет с ними примириться. Понимаю, что все произошедшее только осложнило твой выбор. Но… но как же я? Ты все еще уверена в своих чувствах в отношении меня?

Поежившись, я с трудом ответила:

– Я же сказала, что не в состоянии сейчас ни о чем думать.

– Понятно. – Он был совершенно подавлен. – Ладно, не буду больше тебя донимать. Поговорим позже.

Максон наклонился ко мне, как будто хотел поцеловать. Я продолжала смотреть в пол, и он кашлянул.

– До свидания. – С этими словами он скрылся за дверью.

И я немедленно разрыдалась снова.

Не знаю, сколько времени прошло, когда вернулись служанки и обнаружили меня катающейся по кровати с рыданиями. Я вскинула на них глаза, и они верно истолковали мою мольбу.

– Ох, миледи! – воскликнула Мэри и бросилась ко мне, чтобы обнять. – Давайте-ка мы вас разденем.

Люси с Энн захлопотали вокруг меня, расстегивая многочисленные пуговицы на платье, а Мэри умыла и расчесала волосы.

Слезы продолжали литься потоком. Служанки тщетно пытались меня утешать. Я хотела объяснить, что дело не в одной Марли. Тошно еще и из-за Максона. Вот только стыдно признаваться, как сильно он был мне небезразличен и как я в нем ошибалась.

И тут я получила еще один удар, когда спросила про моих родителей и Энн ответила, что всех родственников быстренько выпроводили вон. Мне не дали даже с ними попрощаться.

Энн гладила меня по волосам, искренне пытаясь успокоить. Мэри сидела в ногах, сочувственно поглаживая по коленям. А Люси лишь прижимала руки к сердцу, как будто моя боль была и ее болью тоже.

– Спасибо вам, – прошептала я, хлюпая носом. – И простите, что накричала на вас утром.

Девушки переглянулись.

– Вам не за что извиняться перед нами, мисс, – отозвалась Энн горячо.

Я хотела возразить, потому что действительно повела себя не лучшим образом, но тут в дверь снова постучали. Я попыталась сообразить, как бы повежливее сказать, что не хочу сейчас разговаривать с Максоном, но, когда подскочившая Люси открыла дверь, я увидела лицо Аспена.

– Простите за беспокойство, дамы, но я услышал плач и хотел убедиться, все ли в порядке.

Он подошел к моей постели, что, учитывая события этого дня, было довольно смелым поступком.

– Леди Америка, мне очень жаль, что все так случилось с вашей подругой. Я слышал, она чудесная девушка. Если вам что-нибудь понадобится, я рядом.

В его глазах я прочитала столько всего разом: что он готов пожертвовать чем угодно, лишь бы облегчить мою боль, а еще что он желал бы повернуть все вспять, хотя бы только ради меня.

Какой же идиоткой я была: едва не предала единственного человека в мире, который по-настоящему меня знал и любил. Мы с Аспеном по кирпичику строили нашу будущую совместную жизнь, а этот Отбор чуть не разрушил все, что мы успели построить.

Аспен – моя надежная гавань и незыблемая опора.

– Благодарю вас, – отозвалась я тихо. – Ваша доброта очень много для меня значит.

Аспен улыбнулся мне одними глазами. Я видела, как ему хотелось остаться со мной, и сама тоже этого хотела, но, разумеется, при служанках это было невозможно. Мне вспомнилось, как позавчера я считала, что Аспен всегда будет рядом, и я с радостью подумала, что это чистая правда.

Привет, котенок!

Мне очень жаль, что нам не удалось попрощаться. Король, похоже, решил от греха подальше как можно быстрее отправить всех родственников по домам. Я пытался прорваться к тебе, честное слово. Но у меня ничего не вышло.

Хочу сообщить, что добрались мы благополучно. Король позволил нам оставить себе всю одежду, так что Мэй теперь в свободное время просто не вылезает из роскошных нарядов. Подозреваю, она втайне надеется не вырасти больше ни на дюйм, потому что рассчитывает идти под венец в своем бальном платье. Это очень поднимает ей настроение. Не знаю, прощу ли я когда-нибудь королевское семейство за то, что по их милости двое моих детей были вынуждены стать свидетелями этого изуверства, но ты ведь знаешь, какой неунывающий характер у нашей Мэй. Я куда больше беспокоюсь за тебя. Напиши нам, как сможешь.

Возможно, не стоит говорить такие вещи, но я хочу, чтобы ты знала: я никогда в жизни не гордился тобой так, как в тот миг, когда ты бросилась к помосту. Ты всегда была красивой и талантливой. Теперь я знаю, что твои моральные ценности тоже на высоте и ты не станешь спокойно смотреть, как на твоих глазах творится несправедливость. Как отец, я ничего большего и желать не могу.

Америка, я люблю тебя. И очень-очень тобой горжусь.

Папа

Каким образом папа всегда умудрялся сказать именно то, что нужно? Хотелось, чтобы кто-нибудь заставил эти слова зажечься на небе. Мне необходимо, чтобы они большими буквами были написаны в том месте, где я могла бы видеть их всякий раз, когда на душе становилось муторно. «Я люблю тебя. И очень-очень тобой горжусь».

Став Элитой, мы получили право при желании завтракать у себя в комнате, и сегодня я им воспользовалась. Видеть Максона я пока что была не готова. К обеду сумела кое-как взять себя в руки и решила ненадолго спуститься в Женский зал. Там, по крайней мере, есть телевизор, а мне совсем не мешало отвлечься.

Мое появление, похоже, стало для остальных девушек неожиданностью, что, впрочем, было неудивительно. Я имела обыкновение время от времени от всех прятаться, и сейчас момент как нельзя более располагал к этому. Селеста валялась на диване, лениво листая какой-то журнальчик. В Иллеа нет газет, которые, как я слышала, были в других странах. У нас – «Вести». В журналах время от времени печатали новости, но люди вроде меня никогда не могли себе позволить такие издания. У Селесты же почти всегда был с собой то один, то другой журнал, и сегодня почему-то это меня взбесило. Крисс с Элизой пили чай за столом и разговаривали, а Натали в одиночестве стояла поодаль и смотрела в окно.

– О, глядите, – произнесла Селеста, не обращаясь ни к кому в отдельности. – И тут тоже моя реклама.

Селеста была моделью. Мысль о том, что она разглядывает собственные фотографии, вывела меня из себя еще больше.

– Леди Америка?

В углу сидела королева в окружении придворных дам. Она, похоже, была занята вышивкой.

Я сделала книксен, и она поманила меня к себе. Наверное, это из-за моего поведения на вчерашней экзекуции. У меня засосало под ложечкой. Оскорбить ее я ни в коем случае не хотела и ужасно испугалась, что именно так она это и восприняла. Взгляды всех девушек устремились на меня. Обыкновенно королева разговаривала со всеми нами вместе и очень редко – один на один.

Я приблизилась и сделала еще один книксен:

– Ваше величество.

– Присаживайтесь, леди Америка, – ласково сказала она и кивнула на пустое кресло напротив. – (Я с опаской подчинилась.) – Вчера вы устроили изрядный переполох.

– Да, ваше величество. – Я сглотнула.

– Вы с ней были близкими подругами?

У меня защипало в носу, но усилием воли я отрешилась от этого ощущения.

– Да, ваше величество.

Она вздохнула:

– Леди не пристало вести себя таким образом. К счастью, телевизионщики были так сосредоточены на том, что происходило на помосте, что не заметили вашей выходки. И тем не менее вам не следовало проявлять такую несдержанность.

Это был не выговор королевы. Она по-матерински журила меня, а это в тысячу раз хуже. Как будто она чувствовала за меня ответственность, а я ее подвела.

Я понурилась. Впервые за все время мне стало стыдно за свое поведение.

Королева протянула руку и положила ладонь на мою коленку. Я вскинула голову, потрясенная таким неформальным прикосновением.

– И все-таки, – с улыбкой прошептала она, – я рада, что ты так поступила.

– Марли была моей лучшей подругой.

– Если ее больше нет рядом, то это не значит, что она перестала ею быть.

Королева Эмберли ласково похлопала меня по колену.

Это именно то, что мне сейчас отчаянно требовалось: материнское участие.

– Не знаю, как мне быть, – прошептала я. Защипало глаза. Если бы не устремленные на меня взгляды остальных девушек, я выложила бы ей все.

– Я дала себе слово ни во что не вмешиваться, – со вздохом сказала она. – Но даже если бы и хотела, вряд ли смогла дать совет.

Она права. Разве словами можно изменить то, что произошло?

– И все-таки, прошу тебя, будь к нему снисходительна, – мягко произнесла королева.

Понятно, что она это сказала из самых лучших побуждений, но обсуждать ее сына мне сейчас совершенно не хотелось. Я кивнула и поднялась. Королева ласково улыбнулась и жестом дала понять, что я свободна. Я отошла и присела рядом с Элизой и Крисс.

– Как ты? – сочувственно спросила Элиза.

– Я-то в порядке. Меня куда больше беспокоит Марли.

– По крайней мере, они теперь вместе. Пока они есть друг у друга, все преодолеют, – заметила Крисс.

– Откуда ты знаешь, что Марли с Картером вместе?

– Максон сказал, – отозвалась она таким тоном, как будто это что-то само собой разумеющееся.

– А-а.

Ее слова задели меня за живое.

– Странно, что он не сказал об этом тебе. Вы с Марли были так близки. Тем более что ты его любимица.

Я взглянула на Крисс, потом на Элизу. Обе казались встревоженными, хотя к тревоге примешивалось некоторое облегчение.

Селеста рассмеялась.

– Уже не любимица, – бросила она, не удосужившись даже поднять глаза от своего журнальчика. По всей видимости, моего падения с нетерпением ждали.

Я перевела тему обратно на Марли:

– У меня все равно в голове не укладывается, что Максон обрек их на это. Да еще и спокойно смотрел, как их наказывают.

– Но она поступила неправильно, – заметила Натали.

В ее тоне не было осуждения, лишь покорное признание этого факта, как будто она исполняла чьи-то указания.

– Он мог бы казнить их, – подала голос Элиза. – И закон тут на его стороне. Принц проявил к ним милость.

– Милость?! – фыркнула я. – По-твоему, прилюдно спустить с человека шкуру – это милость?

– Учитывая все обстоятельства – да, – стояла на своем Элиза. – Уверена, если бы мы спросили Марли, она предпочла бы порку смерти.

– Элиза права, – поддержала ее Крисс. – Я согласна, это было совершенно ужасно, но если бы мне пришлось выбирать, я предпочла бы быть выпоротой, а не мертвой.

– Я тебя умоляю, – усмехнулась я, давая волю гневу. – Ты ведь Тройка. Все знают, что твой папочка – известный профессор, а ты всю жизнь провела, не вылезая из библиотек, и горя не знала. Да ты даже порку ни за что бы не пережила, не говоря уже о жизни Восьмерки. Ты молилась бы о смерти.

– Только не надо делать вид, как будто ты знаешь, что я могу перенести, а что нет. По-твоему, если ты Пятерка, это значит, что ты единственная, кому в жизни приходилось нелегко? – Крисс сверкнула глазами.

– Нет, не единственная, но мне наверняка приходилось куда тяжелее твоего. При этом я не смогла бы вынести то, через что пришлось пройти Марли. И сомневаюсь, что это было бы под силу тебе.

– Я храбрее, чем ты считаешь. Ты понятия не имеешь, чем мне приходилось жертвовать все эти годы. И если я совершаю ошибку, я беру на себя ответственность за последствия.

– А почему вообще должны быть какие-то последствия? – парировала я. – Максон постоянно твердит, как на него давит Отбор, как ему сложно сделать выбор, и тут одна из нас влюбляется в кого-то другого. По-моему, он должен был ее благодарить за то, что облегчила ему жизнь!

– Мне тут вчера рассказали кое-что смешное! – Натали, которой от этого разговора было явно не по себе, попыталась сменить тему.

– Но есть закон, – перебила ее Крисс.

– В словах Америки присутствует своя логика, – быстро возразила Элиза, и упорядоченной беседе пришел конец.

Мы заговорили все разом, пытаясь высказать свое мнение, приводя доводы за и против того, что произошло. Такое случилось впервые, хотя я с самого начала ожидала чего-то подобного. С таким количеством девушек, соперничающих друг с другом, рано или поздно мы должны были поругаться.

– Так ей и надо, шлюхе, – вдруг рассеянно бросила Селеста, не отрываясь от своего журнальчика.

Повисла тишина, такая же напряженная, как и наш спор.

Селеста успела оглянуться точно вовремя, чтобы увидеть мой бросок. Я налетела на нее и повалила на кофейный столик. Селеста завизжала. Что-то, скорее всего чашка с чаем, со звоном полетело на пол.

В прыжке я зажмурилась, а когда открыла глаза, Селеста барахталась подо мной, пытаясь перехватить мои запястья. Я размахнулась и со всей силы врезала ей по физиономии. Ладонь охватило жгучее пламя, но звук удара продолжал отзываться в моих ушах восхитительной музыкой.

Селеста немедленно завопила и попыталась расцарапать меня. Впервые за все время я пожалела, что, в отличие от остальных девушек, не ношу длинные ногти. Ей удалось оставить на моих запястьях несколько царапин. Это лишь разозлило меня еще больше, и я врезала ей снова. На этот раз разбила губу. Она нащупала что-то на столе – это оказалось блюдце от ее чашки – и ударила им меня в висок.

Оглушенная, я попыталась снова вцепиться в нее, но нас уже растаскивали. Я была настолько поглощена всем происходящим, что не услышала, как кто-то позвал охранников. Одному из них тоже от меня досталось. Надоело, что со мной так обращаются.

– Вы видели, как она на меня набросилась? – завизжала Селеста.

– Закрой свой поганый рот! – рявкнула я. – И не смей больше даже произносить имя Марли!

– Ненормальная! Вы это слышали? Видели, что она со мной сделала?

– Отпустите меня! – возмутилась я, пытаясь вырваться из рук гвардейца.

– Сумасшедшая! Сейчас же пойду и расскажу все Максону. Все, можешь считать, что тебя во дворце уже нет! – пригрозила она.

– Никто ни к какому Максону не пойдет, – послышался строгий голос королевы. Она посмотрела в глаза Селесте, потом мне. Ее разочарование было прямо-таки осязаемым. Я повесила голову. – Сейчас вы обе отправитесь в больничное крыло.

Больничное крыло представляло собой длинный стерильный коридор с койками. В изголовье каждой висела занавеска, которую можно было задернуть, чтобы защититься от чужих взглядов. Вдоль стен стояли шкафчики с медикаментами.

Нас с Селестой предусмотрительно разместили в противоположных концах коридора: Селесту ближе ко входу, меня у окна в глубине. Она немедленно задернула занавеску, чтобы не видеть меня. Я не могла ее винить. Выражение лица, по ощущениям, у меня действительно было довольное. Когда медицинская сестра обрабатывала ссадину на виске, я даже не поморщилась.

– Ну вот, а теперь приложите ненадолго вот это, чтобы не было шишки. – Она протянула мне пузырь со льдом.

– Спасибо, – отозвалась я.

Медсестра окинула быстрым взглядом коридор: удостоверилась, что нас никто не слышит.

– Вы молодчина, – прошептала она. – Почти все ждали, когда что-нибудь подобное наконец случится.

– Правда? – спросила я тоже шепотом. Но, пожалуй, улыбаться во весь рот при этом все-таки не стоило.

– Я столько кошмарных историй про нее слышала – не сосчитать. – Она кивнула в сторону занавешенной койки Селесты.

– Кошмарных историй?

– Ну, она спровоцировала ту девушку, которая ее ударила.

– Анну? Откуда вы знаете?

– Максон – хороший человек, – просто ответила медсестра. – Он распорядился, чтобы ее осмотрели, прежде чем отправить домой. Она рассказала, какую грязь Селеста говорила про ее родителей. У меня просто язык не повернется повторить.

На лице медсестры отразилось крайнее отвращение.

– Бедная Анна. Я так и знала, что там было нечто в этом роде.

– Одна из девушек пришла с изрезанными в кровь ступнями. Кто-то ночью подсыпал ей в туфли битое стекло. Мы не смогли доказать, что это была Селеста, но кто еще мог бы поступить так низко?

– Надо же, а я и не знала! – ахнула я.

– Судя по виду бедняжки, она боялась, как бы в итоге не вышло еще хуже. Думаю, потому и предпочла держать язык за зубами. А еще Селеста бьет своих служанок. Просто отвешивает им оплеухи, ничего больше, но время от времени они приходят за льдом.

– Не может быть!

Все служанки, с которыми мне приходилось сталкиваться, были очень милыми. Я не представляла, чтобы кто-то из них мог заслуживать побоев, тем более регулярных.

– О ваших подвигах уже ходят легенды. Вы у нас героиня, – подмигнула мне медсестра.

Я себя героиней не чувствовала.

– Погодите, – спохватилась я. – Вы сказали, Максон распорядился, чтобы Анну осмотрели, прежде чем отправить домой?

– Да, мисс. Он очень заботится о благополучии каждой из вас.

– А Марли? Она тоже здесь побывала? Как она себя чувствовала?

Не успела медсестра ничего ответить, как до меня донеслось сюсюканье Селесты:

– Максон, милый!

Я обернулась и увидела его на пороге. Наши глаза на миг встретились, потом он направился к койке Селесты. Медсестра поспешила прочь, оставив меня в одиночестве гадать, видела она Марли или нет.

Слышать плаксивый голосок Селесты было выше моих сил. Максон принялся негромко что-то приговаривать, утешая бедняжку, пока наконец не вырвался из ее лап. Он появился из-за занавески и двинулся в мою сторону, не сводя с меня глаз.

– Тебе повезло, что отец убрал из дворца телевизионщиков, а не то не сносить бы тебе головы. – Он с тяжелым вздохом взъерошил волосы. – Как прикажешь теперь тебя выгораживать?

– Значит, ты намерен меня отчислить?

В ожидании ответа я принялась теребить подол платья.

– Разумеется, нет.

– А ее? – Я кивнула в сторону Селесты.

– И ее тоже. Вы все взвинчены после вчерашнего, и я не могу ставить вам это в вину. Не уверен, что отец проглотит подобное оправдание, но я буду придерживаться этой позиции.

Я помолчала, а затем сказала: