Текст книги "Сентябрь прошлого века. Сборник детективов"

– Яна! Да, слушаю…, – Наташа. Я стал извиняться, она отмахнулась, но не простила. Я попросил привезти снотворное, какое-нибудь, хоть азафен, что сможет выклянчить у знакомой. Название сорвалось случайно, я уж не помнил, когда принимал его. И точно ли это снотворное. Стал успокаивать, врачиха уж разберется, выпишет что-то. Или сразу даст. Да, деньги. У нее же наверное, денег мало, а лекарства дороги.

– Да, я сразу с тобой расплачусь, и потом, я сейчас позвоню в банк, надо тебе доверенность сделать.

– Давай, потом сделаешь. Янке в школу к девяти, их заставили классы прибирать, извазюкается, как хрюшка.

– Не заставили, попросили. Я сама сказала, что буду, я взрослая. И аккуратная. А спроси, как он думает, почему Аля…

Трубку повесили. Я лег, немного передохнуть, мысли неустанно жужжали в голове, подобно растревоженному осиному рою, никак не желавшему успокаиваться. Беспокойство за лекарство переключилось на воспоминания об Але, незаметно, будто забылся сном. Та перекачанная девица тоже присутствовала в этих сновидениях. Железным характером Аля походила на нее. Она шла максималисткой по жизни, вполсилы ничего не делала, всему отдавала саму себя, и неважно, устраивала себя в этом мире или пропихивала куда-то меня. Яна на нее очень похожа. Хотя чему удивляться, кровь одна.

Наверное, этим Яна меня всегда смущала. Против ее напора, если не упрямства, я не мог выступить, не могла и мать. Но я не помню Яну избалованной. Видимо, и в ней тот же стержень, что и в Але. Наследственная черта.

А вот с самой Алей куда сложнее, особо поначалу. Никак не мог привыкнуть к ее жесткости, очень уставал вначале от необходимости быть наготове, держаться в форме, с Наташей все казалось иначе, но я никогда не сравнивал напрямую. Я считал себя обязанным соответствовать требованиям. Хотя так и не привык за все время знакомства. Это тянуло, не давая успокоиться, это мешало, это затрудняло возможность выговориться. То, что для Али было естеством, мне давалось с великим трудом. Но ведь мы же любили… наверное.

Днем звонила Гафарова. Встречалась с Беленьким, выпытывала информацию о собранном материале. Я снова намекнул на нашу неприязнь, на что получил короткий ответ – следствие заканчивает сбор материала и готовится передать дело в суд. Еще две, может, три недели. Нам надо как следует подготовиться, Руслан, надеюсь, вы не будете против поговорить со мной начистоту? Совсем хорошо бы завтра или послезавтра.

Я согласился, мы еще поговорили. Вернее, так, говорила Назакат, я слушал, кивал, произносил «да-да» или «нет-нет», в зависимости от ее интонации, но отвлекшись, понял, что слушать не хочу. На том и закончили, я положил трубку мобильного и долго сидел, глядя куда-то в пространство.

Интересно, как я ощущал себя, отправившись в командировку. Вроде бы не хотел, уговаривая и себя, и Алю, что всех денег не соберешь, что нет смысла работать на износ, когда получаемое никак не соответствует затратам, повторяя слова моей любимой и ожидая от нее того же. Нет, это она говорила, я путаю сейчас. Я же, придя домой, начал расписывать командировку как шанс «получить все деньги» – ибо у нас с ними стало тяжко, а сделать по дому требовалось много. Да плюс у Али открылась пломба, оказалось, надо ставить мост, мне тоже хорошо бы сходить с зубами, а то запущу, ну и входная дверь. Набегало изрядно, я жаждал поехать, но не хотел расставать. А она неожиданно согласилась – может быть, это тот самый шанс, когда действительно соберем на все. И добавила что-то про крепость отношений. Будет ждать и надеяться. Не переживай, что не сможешь позвонить, послать весточку, это не так важно, я ведь знаю, что ты со мной. Я кивал, соглашался, прижимаясь к ней.

Через четыре дня по приезду на место у меня была возможность заскочить на метеостанцию и воспользовавшись спутниковым телефоном, берущим все и везде, хотя бы отправить сообщение. Не совсем законно, но за бутылку… я отказался. Нет, не так. Мысль о том, что можно воспользоваться телефоном метеостанции пришла позже, когда я переезжал, вспомнил недавний разговор двух шапочных знакомых, по несчастью оказавшихся в этой глуши, и только тогда сообразил. А ведь мог бы. Сожаление кольнуло, но и только, я ожидал от совести чего-то большего. Ведь все это время почти не вспоминал о ней. Разве что ложась спать, традиционно, как мантру, читал пожелание Але быть здоровой. Через неделю и это прошло. Все ушло, оставшись за перевалом, позабыв обо всем, я зажил сам по себе, так, как никогда не делал этого в городе. Как никогда не случалось со мной прежде, ни в одиночку, ни с кем-то еще. Мне было хорошо и спокойно, я работал до одури, до упаду, но находил странное удовлетворение в тяжком и непростом труде, который мне, горожанину, давался вдвое сложнее тех, кто привык заниматься подобным. Я будто обрел себя заново. Обрел ту гармонию простоты, в которой ощутил себя самостью. И с которой так не хотелось расставаться потом, по времени внезапного окончания задания. Выяснилось, что последние две точки маршрута уже не имеют принципиального значения, наработанных данных предостаточно. Мне оставалось только запаковать рюкзак и двинуться в обратный путь.

Что я и сделал, но только прождав два дня. Медленно прощаясь с тем, что так внезапно приютило меня. Уезжал со смешанными чувствами. Домой хотелось и не хотелось. Вспоминая Алю, думал о ней, надеялся на нее, вспоминал – и комок подступал к горлу. Я судорожно проглатывал его, старался припомнить еще что-то приятное, захватывающее. Приходило с трудом. Я заставлял. На второй день купил билет. По дороге домой рассуждал: попрошу у начальника возможность съездить еще, нет, не сюда, вообще в командировку, как-то нежданно прикипел я к этому делу. Да и оно того стоило. Вот только Аля.

Уже подходя к автобусной остановке, на вокзале, послал ей сообщение, позвонить не решился. Почему посчитал лучшим сообщить, даже не знаю, не мог понять. Но этим сообщением был удовлетворен совершенно, даже не получив ответа на него, думал, устрою сюрприз. Ее оператор иногда проглатывал СМС, выдавая их спустя какое-то время, иногда по прошествии полусуток с момента отправки. Да и Алин телефон, пискнув один раз, не напоминал постоянно о пришедшем сообщении. Пусть будет сюрприз.

Подходя к дому, я думал скинуть с себя вещи, переодеться и принять душ, а сразу затем ехать к ней на работу. Потом мысль была дождаться ее, или просто позвонить на рабочий. Я терялся, сейчас мне кажется, я пытался всеми силами отложить момент встречи. У самого подъезда меня посетила странное ощущение – очень хотелось увидеть ее, но только мысль наполнила сознание неосознанной боязнью. Как в прошлый раз, когда Аля уезжала в областной центр на три дня – мелочь, а поругались насмерть сразу по приезду. Я даже не помню из-за какого пустяка. Потом плохо спал, а она ласкала, успокаивая, просила прощения. Как-то странно, я никак не мог успокоиться. Пришлось пить капли вместе. Только это совместное действо и заставило заснуть в Алиных объятиях. А еще, окончательное осознание того, что она вернулась. Что все встало на привычные рельсы. Что мы снова вместе.

Никогда с Наташей, сколько ее ни гоняли по городам нашей области, такого не было. Но ведь и между нами того не было. Что-то иное. Маленькое, тихое существование, вроде и вместе и порознь. Оно меня устраивало больше. По крайней мере, первое время.

Или я вообще не создан для совместной жизни? Сколько раз задавал себе этот простой вопрос, столько не мог получить на него ответа. Думал, что получил, а в итоге. А что в итоге?

Странно, я ведь так и не похоронил Алю. Она по-прежнему со мной, вот только стала иной, и приходила ночами, тревожа. Не знаю, почему не могла оставить в покое, я надеялся, что одумается и уйдет, или нет, что мы сможем договориться. Ведь и такое случалось не раз в нашей жизни. Не раз, но чаще всего, я принимал ее доводы, ее принципы, ее слова за обоюдное согласие. Мне казалось, так легче, удобней нам обоим.

Телефон противно запиликал. Беленький. В прошлый раз звонил примерно в это же время, как по расписанию. Что он теперь скажет про Алю?

И вроде бы не ошибся, разговор действительно зашел о ней. Вот только иначе, чем ожидал.

– Руслан, мне звонила твоя адвокатша. Признаюсь, очень хотелось послать, но надеясь, что передаст мои слова, рассказал о ходе расследования. Уверен, ты до сих пор думаешь, что домашний арест дело исключительно моей тупости, ненависти, особенно, после того, как ты нанял Арановича, и нежелания видеть очевидное. Но чем больше следственных действий я провожу, чем больше людей опрашиваю, тем больше убеждаюсь в собственной правоте. И твоей виновности. Мне неприятно это говорить, но с каждым днем улик против тебя набирается все больше. Да, все они косвенные, однако, и того, что я нашел, немало. Скорее всего, дней через семь – десять, следствие будет закончено, прокурор сам начал требовать от меня завершения, ознакомившись с материалами. Но я по-прежнему ищу лазейки, нестыковки – и не нахожу их.

– Аранович находит.

– Оставь это, он пытается вылить на меня собственную грязь. Да, мне неприятно его копание в моем белье, нашем с Аленой. Мне много что неприятно и непонятно. Начиная с того, почему она ушла к тебе. Почему вообще ушла, мы жили неплохо, я не знаю, любил ли ее, но вместе нам было хорошо. Как видишь, с тобой я предельно честен. Да, ей не нравилась наша деятельность, но она решила оборвать все сразу. Могла бы просто объясниться. Когда Алена последний раз ездила в областной центр, там ее здорово напугали. Видимо, это и послужило поводом уйти. Потом долго избегала меня, пыталась притереться к тебе, не знаю, насколько удачно. Мы разошлись, но после решили снова попробовать.

– Она отказала, и ты…

– Руслан, я… послушай лучше! Уехали из города на три дня, она хотела перемен. Напрасно. Ничего не вышло. Она сказала, у нее любовник, – Тарас говорил медленно, процеживая каждое слово. Я молчал, вслушиваясь его немного захрипевший голос. – Вернулась. Закатила тебе истерику.

– Когда? – он назвал дату, все сходилось. Аля уезжала в командировку на выходные, сказала, с кем-то встречается в столице области. У нее подобные встречи были часты. Уж не играет ли на этом мой мучитель? Ведь он столько знает – и о ней, и обо мне. Неизвестно, о ком больше. Нет, обо мне, я ведь под прицелом. Достаточно знать основное, а остальное приложится. Аранович рассказывал об этом еще когда, в первую встречу. Гафарова, в интервью одной желтой газетенке, говорила примерно о том же. Ну да, поэтому и подсунул ее, чтоб наверняка. Он ведь не на меня работал, на свой результат. Если его задача действительно свалить Тараса, надеюсь, другой игры он не ведет. Приходится надеяться.

– Кто?

– Я думаю, Аранович.

– Ну знаешь, это слишком, – будто мысли читает. Дурацкое совпадение. Я бы еще о ком-то подумал, он бы и его приписал.

– Я не приписывал, – я говорил вслух? Вот черт. – Пробил по базе. Мне ведь тоже небезынтересно. Да, мы разошлись. Но ведь Алька убита, а я что? Я оставить так не могу.

– Ты ведь хотел закрыть дело, – удивительно, как в той каше, что булькает в голове, всплыл этот факт. Вообще, удивительно, что соображаю.

– Да, хотел. Из-за тебя. Потом пришлось вернуться к началу и заставить тебя вспомнить. Сейчас я буду описывать, а ты вспоминай. Слышишь, вспоминай. Напрягайся. Приду и проверю, – на миг мне показалось, он говорит из комнаты, захотелось даже выйти и удостовериться, да Аля не дала. Страх стеной подняла, выйти из кухни не получилось.

Я что-то пробормотал в ответ, Тарас на миг отвлекся и продолжил:

– Для начала я пробил звонки на мобильный Алены за прошедший месяц. Искал тебя, но не нашел. А вот Аранович там значился раз восемь.

– Он говорит, вы незадолго до моего прибытия встречались.

– Она приходила, мы поссорились. Неважно.

– Ты ее убил, как же, неважно.

– Слушай меня! – рявкнул он так, что я отдернул трубку. И еще сам отскочил от нее. – Я предположил, что карла приходит к ней, а потом просмотрел те пальчики, что были у нас в запасе. На карте памяти нашелся его отпечаток. И несколько на столе. Там много отпечатков было, не сразу все разобрали.

– Какие? – спросил я, сжавшись, ожидая нового взрыва.

– Твои, всех соседей ваших, Натальи. Кстати, зря разошлись. Аленина сестра сдавала, когда ты в отключке у нее жил. Карлы вот, и еще два неустановленных. К вам ведь ходили люди? Наверное, ходили. Курьеры из сетевых магазинов, мастера, еще кто-нибудь. Алена любила порядок, так что пришлось повозиться, прежде, чем все отыскали.

Еженедельная влажная уборка, на это она сил не жалела. Как и на многое другое, все, что выходило из строя, как можно быстрее заменялось, устранялось из памяти, вычеркивалось с мусором. Приглашала мастеров, не задумываясь, не спрашивая, в телефонной книжке целая папка: на все случаи жизни. И вроде бы я не совсем безрукий, но мои умения Аля старалась не использовать. Разве в последние пару месяцев. Когда не стало хватать денег. Да и сама немного остановилась в стремлении переделать, отсечь и заменить. Дверь осталась кривой. Но все равно, суббота проходила в единообразной заботе о доме. Уставала к вечеру, аки волк, как говорила сама, а потом спала, долго, усердно восполняя необходимые силы. Ей всегда нужно было много сил, она хорошо спала, выключалась сразу, едва голова касалась подушки. Поэтому и целовала меня перед сном заранее. А я ее, когда она уже спала. Тихо, бережно, боясь потревожить, хотя спала, не добудишься.

– Еще я вспомнил, что Алена не любила людей с волосатыми пальцами, именно такие сосиски у Арановича. Жадные и загребущие. А во время последней встречи, я вспомнил, они были на удивление гладкие, аж до блеска. Глаз резали, – заводясь продолжал он. – Что еще думать? Ах, да, в тот день, когда ты ее убил, он тоже был здесь. Доказано. И вот еще что. В твоем телефоне обнаружилась интересная штука. СМС, что ты отправил Альке с вокзала, задержалось в пути, пришло на двадцать минут позже, незадолго до твоего приезда. Твой смартфон ведь отмечает, когда оно доставлено. Даже не пришлось оператора беспокоить, – он выдохнул, замолчал. Я не произносил ни слова. В окно слышалось, как играет в футбол ребятня. Беленький заговорил, когда смолкли и они.

– Вышло так: Алена получила сообщение, видимо, когда развлекались. Не заметила сразу, когда обнаружила, устроила Арановичу аврал. Хотя и знала, ты наверняка задержишься, приедешь невесть во сколько, но какой это смак, выгнать любовника, который, ради тебя, даже пальцы эпилирует.

– Она бы прибралась хоть.

– А зачем? Алена любит после таких дел поваляться, посмаковать.

– Я не… – и замолчал. Враз припомнилось, как быстро все у нас происходило. Раза два только она оставалась, обучая меня не стесняться ласкать ее, подставляла всю себя моим рукам, указывая, водя, учительствуя. Я блаженно следовал ее указаниям.

– А ты не…, – он усмехнулся. – Карла, видимо, на то и сдался. Жиличка с третьего видела его в тот день. Лица не опознала, да и откуда ей знать – невысокий плотный мужчина проскочил на всех парах мимо, запомнила рост, черные волосы, кожаную куртку и голубые джинсы. Побежал не к остановке напрямую, а шмыгнул под дом, и под окнами побежал ко двору соседнего дома, к дальней остановке. Чтоб с тобой не столкнуться.

– У нас парень живет на последнем. Тоже подходит.

– Многие подходят. Я вот тоже. Не в этом дело, другое сходится.

Мы замолчали. Тарас ждал, когда я начну возражать, не дождался. Вместо этого, я спросил:

– Что со мной будет? – такого он не ожидал. Пауза продлилась долго.

– Я надеюсь, ты вспомнишь. Это будет лучшее, что я смогу сделать. И для тебя, и для нее. На суде прокурор потребует медицинского заключения о твоей вменяемости, если того же, но раньше не запросит Гафарова. Ну не пять же лет получать за состояние аффекта. Короче, – оборвал он себя, – тебя отправят в клинику, через год-полтора, когда вылечат, а я уж постараюсь, чтоб ты хоть одно дело довел до конца, когда вылечат, отпустят. Вернешься к Наталье. Будете вместе воспитывать дочь. Ей нужна твоя помощь. Да и тебе она тоже нужна.

– Я не…

– Нужна. Переедешь к ней, квартиру продашь, будет на что жить первое время. А может и переедете. Перемена мест, она оживляет. Одна просьба. Вспомни и признайся. Давай, я тебе завтра или послезавтра пришлю гипнолога? Пока спрашиваю, а то через суд обяжут. Но лучше ты сам вспомнишь, покаешься. Тебя и так выпустят. Главное, чтоб вылечили. Чтоб никто больше не…

Он кашлянул и прервал связь. Я замолчал, отупело глядя на пепельный телефон. Потом положил его подальше. Снова помыл руки и сел ждать Наташу. Она должна принести таблетки.

Решился, когда уж стало темнеть. Не закат еще, всего лишь, начинался дождь, запустивший сумерки в комнату пораньше. Темнота внутри и снаружи, в ней я вошел, взялся за нетбук. Включил, он жалобно пискнул в ответ, прося зарядки. Стал рыться в шкафах, время поджимало. Наконец, нашел. И тут же, вместе со спутанными проводами, вывалился старый «Филипс», ее мобильный, утопленный в ванне за неделю до моего отъезда. Он так и не очнулся от передряги, выбрасывать Аля не стала, трудно сказать, почему, обычно она делает это с удовольствием, иногда меня не спрашивая. А тут убрала. Через день купила «Самсунг Галакси», почти как мой, только экран поменьше, ей не нравились «лопатники», как она их называла.

Память ожгло. Вспомнилось – Яков называл именно «Самсунг» Алиным телефоном, не «Филипс». Значит, бывал. Значит.

Когда говорил с Тарасом об измене, ничего не чувствовал, будто отрезало. Но меня и так последние дни как отрезало при встречах или разговорах с ним. А сейчас нахлынуло. Нет, ничего не мог представить, но разом затрясло.

Когда поднимался, возвращаясь, очень хотел увидеть, очень не хотел видеть, боролся с наступающей безнадежностью, желал ласки, знал, что просто так, Аля дать ее не способна, только по собственному желанию. Или по необходимости, когда все у меня валилось из рук, когда нуждался в поддержке – только так. Не хотела расходовать себя попусту, вот это я осознавал, подходя к приоткрытой двери, которую так никто и не соизволил защелкнуть. Видно, после бегства, так и не поднялась с постели. И когда вошел, не поднялась. Заговорила, улыбаясь, рада видеть, соскучилась.

С какой-то болью захотелось взять ее. Да, как Назакат. Аля была в легкой пушистой пижаме, бледно-голубой, но она в ней часто ходила и дома, и гостей встречала, тот же Тахир, по первой, таращился на нее, будто на помешанную. Она в ответ улыбалась, непонятно чему, нет, понятно, любила ошарашить, произвести впечатление, это да. Так и мы встретились, подхлестнутые ее желанием, окунулись в ее страсть. Эта пижама будила во мне инстинкты, пока Аля оставалась в ней, мне постоянно хотелось взять ее. Но стоило ей обнажиться, все скатывалось в никуда. Я пытался успеть, но не всякий раз получалось. Сейчас хотелось особенно, так, как есть, утонуть в ней и забыться, забыть обо всем. На миг забыться в ней, ведь она же сама того хотела.

Тарас называл ее Алькой, совсем неподходящее имя. А как она называла его, когда они лежали на этой кровати, когда он выбирался к окну покурить? Она союзничала с ним в этом, ведь прежде, до меня, курила. И обнаженной ли стояла у окна вместе с ним, глядя на затертый пейзаж пустого двора? Целовала ли, ерошила волосы? Столько вопросов, и все без ответа. Из-за кого мы поссорились в тот час? Или из-за чего? Фрагмент отсутствует, я не помню. Видимо, что-то накатило сразу, не давая передышки, отпустив лишь на миг, когда она уже стояла передо мной, а я схватив со стола валяющийся там нож, специально заточенный для резки бумаги, несколько раз саданул в грудь, хрустевшую, точно ватман, и с силой толкнув ее на постель, ринулся прочь.

Комната поплыла перед глазами, все быстрее, быстрее. Убежала совсем, а потом вернулась. Резко остановилась, едва не свалив с ног. Нет, свалив одним ударом. Да. Удар был один. Мне говорили об этом. Всего один. Значит, в чем-то я ошибся. Где-то ошибся. Но где, где?

Бросив все свои находки, я выбрался из комнаты, еле передвигая ноги, по стенке. Долго стоял, глядя в никуда.

Как раз тут меня застала Наташа. Помедлив мгновение, обняла, посадила на ящик для обуви. Там мы уже сиживали, когда в квартиру прибыл прокурор и его команда.

Спросил как она, Наташа молча вынула из кармана куртки и подала упаковку. Тералиджен, что это? Снотворное, мягкое, но очень эффективное, особенно в критических случаях, французское, врачиха сказала, самое то для тебя будет: и успокоит, и убаюкает. Найдя плохо оторванный ценник, вытащил из заначки пятьсот рублей, к удивлению, взяла без прекословий. Завтра надо будет пригласить человека из банка, пусть выпишут на тебя доверенность. Она улыбнулась, поцеловала в щеку и вытерла след тыльной стороной ладони. «Завтра воскресенье. Поскорей приходи в себя, обещаешь? – Я кивнул. – Мне пора, Янка ждет, нам завтра марш-бросок по магазинам предстоит, а сегодня стирать все, что она успела испачкать во время уборки, представляешь, ее отправили цветы поливать и в шкафах пыль протирать, она пришла чумазая с головы до ног, еле оттерла. А одежду проще выбросить, аж до дыр». Я молча протянул пять тысяч веером бирюзовых бумажек. Она разом замолчала, но, как ни старалась, не могла отвести взгляда.

– Тарас сказал, когда все закончится, мы будем жить вместе.

Она поднялась порывисто, что-то произнесла и остановилась у двери.

– Не могу на тебя каждый день сердиться. Аля права, ты редкий экземпляр, – слова действительно не ее, будто пришли из комнаты, Наташа их только озвучила. Снова обняла, уже привычно, и ушла.

Я съел две таблетки, тщательно разжевав, чтоб быстрее подействовали и остался сидеть на ящике. Мало, что забыл просить прощения за вчерашнее, так, сегодня добавил. И только объятье в ответ. Наташу я не воспринимал, несмотря на старания первых давнишних встреч, несмотря на недели, проведенные, подобно любовникам, вместе, в тайной близости, – все одно, никак не ощущал. Вроде и рядом, и через глухой многокамерный степлопакет. Аля мне такого бы не позволила. Что я говорю, я ведь сам отдал себя в ее руки. Сам пожелал ее распоряжения. Все пытаясь отдать, что только можно, выдирая из себя последнее. Будто откупиться пытался.

И она приняла, согласилась принять мои дары, а я, избавленный от них, согласно немой договоренности, охотно следовал ее пожеланиям, став ее частью. Так у глубоководных рыб, самец прилепляется к самке навечно, став придатком по производству спермы, получая за это и корм и, может быть, ласку.

О чем я? Какие ласки, когда она только пыталась научить меня своим умениям, к которым только пытался приспособиться. Вроде бы не первая, не вторая даже, сколько у меня было женщин до Али? Первая в восемнадцать, потом, после кризиса, в двадцать пять, целых три года, потом Наташа. Как их считать, как относится? Первая, много взрослей меня, подарила мне пропуск в мир моих ощущений, вторая, сотрудница по работе, домашняя девочка, стала моей ученицей. Обе ушли непамятно и незаметно. Потом Наташа, в минуты забытой нежности называемая Ташенькой, кем она была мне, кто я для нее, неужто те простые лекала выгоды и удобства, о которых я мыслил недавно, верны? И ничего больше? А все началось лишь Алей, ей же и закончилось.

Я вздохнул. Немного успокоенный – таблетки начали действовать. Но может иной вариант имел место, Аля столько раз говорила о магии карт, знаков или чисел, сопровождавших ее всюду, о нашем предопределении, о моем спасении через читаемые по пасьянсам знамения. Может она прочла их неверно, или они относились к другому человеку? И выбор меня тогда стал усмешкой случая над слепой верой, нет, вера была не слепа, Аля не всегда доверяла знакам и символам. Но в этот раз обманулась ими. Желая выбраться, измениться и изменить, она нашла меня, она пыталась полюбить того, кто сперва желал этого больше жизни, а позже ненавидел ее за то же сильнее всего, поднимаясь на этаж, неся смерть не в руках еще, но в мыслях. Желая уйти, обрезав связи одним ударом острого как бритва ножа.

Я так устал от всего. Голова прояснялась, нет, затуманилась, но так и лучше. Мысли стали стихать, успокаиваться, я побрел на кухню, в свой бункер, готовить ужин. Надо оставить Наташу в покое, хоть передохнула бы… или она передыхает от меня в присутствии единственного человека, которого любит и который отвечает ей взаимностью? А я ведь хотел стать хорошим отцом и мужем, когда повстречался с ними. Но Яна сразу отвергла мои посягательства.

– Хорошим отцом? Дядя Руслан, тебе надо было начинать с начала, а не с меня, – так она говорила? Или мне кажется это сейчас? Нет, тот короткий разговор я помню четко, хоть память постоянно подводит меня, даруя то ложные надежды, то фантомные страхи. – Или ты хотел как быстрее? Тогда подождал бы, когда я в институт пошла.

Ее слова. Наташа конечно, заругалась, потом мне попало, что не остановил, дерзить она умеет, совсем от рук отбилась. Что хочет, то и говорит. Совсем как сестра. Да, так и сказала, я помню, как Наташа куснула губы, и замолчала резко, я, незнакомый еще с Алей, стал выспрашивать подробности. Конечно, ничего она не сказала, боясь все испортить. Но я ведь все равно встретился с ней. Главное, после того, как расстался с Наташей, это для любой женщины, принципиально: не бросили, сам ушел в никуда. А другая пришла на пепелище. И пусть делает, что хочет.

Если бы обращал больше внимания на Яну: настаивал, убеждал ее в своем участии, наверное, был бы прок. Поняла и признала за мной это право. Тогда и с Наташей расставание не вышло таким. Или не вышло вовсе. Яна принципиальная, требует особого отношения, но я сразу испугался ее открытости, не принял. Мы так и остались, каждый в своем. По разные стороны от Наташи. Наверное, мы даже перетягивали ее, каждый на свой лад, наверное, она тоже ежедневно делала непростой выбор меж нами.

А ведь искренность мне нужна была. Ведь схватился за Алю как утопающий. Сейчас думается, схватился бы за любого. Может быть, даже за Наташу, вернись она ко мне. Может, было б еще хуже, но в тот момент мне до жути, до ужаса требовалась хоть чья-то поддержка. Потому всю свою жуть, весь ужас я и обрушил на того, кто даровал мне немного внимания. Или, как Аля, взяв всего меня. Но ведь она не умела брать частью. И отдать хотела все, что имелось.

Или что смогла. Или что оставалось на мою долю. Ведь Тарас все равно свое взял, я стукнул затылком по стене, слишком много он взял, чтоб так просто можно было его выкинуть из жизни и заместить. Еще раз стукнулся. Он же ткнул меня в аборт, после которого Аля стала бесплодна, ткнул в мою рану, умело ворочая в ней нож, как в тот день, когда я застал Алю, тихо стонущей в луже крови.

Захотелось немедленно позвонить и спросить, что же случилось тогда, когда случилось, почему, – но и так понимал ответ. Из-за этого и ушла. И меня старалась не втягивать.

Набрал номер, хорошо сообразил тут же сбросить и подойти к городскому. И там сбросил, не решившись спросить.

Или она не хотела детей, потому, что видела меня насквозь, мои неловкие попытки объясниться в своей любви к ним, к тому, чего не было во мне никогда. Узнав о бесплодии, изображал уверенность, убедившись, что Аля не возьмет приемыша. Не дарует никому половину любви.

Или ей смешно смотреть на меня, пыжащегося доказать значимость? А все равно меня ей было мало, она завела себе еще и Якова, на случай желания, не могущего воплотиться в жизнь. Видела, как мямлил, терся подле, желая обладать хоть частью, и способный дать лишь часть, вроде всего себя, но все равно часть, остальное оставалось, даже для владельца, под нераспечатанным спудом. Смеялась этой тщете потуг разрушить пудовые замки. Радовалась наивности. Как хозяйка ручного зверюшки.

Выпил три таблетки, разом провалился. Проснулся на изломе ночи, от того, что пытаюсь уговорить Алю не сердиться на меня за последние мысли. Она и не сердилась, ерошила волосы, улыбалась, не говоря ни слова. А потом пропала.

Я вскочил, огляделся. Вскрикнул от ужаса, пронявшего до костей. Все же сумела как-то проникнуть сюда, в мою цитадель, твердыню, мой замок, – что теперь, что сделает? Включил свет, обшарил все углы, проверил баррикаду у двери. Разобрал, вышел в коридор, оставаясь в круге света, пытаясь разглядеть мрак. Тихо, очень тихо. Вернулся, восстановил баррикаду, стал уговаривать себя одуматься. Ведь ее нет здесь, она далеко, очень. Вспомнил Наташу, надо позвонить, удостовериться, насколько Аля далеко. Нет, еще рано, слишком, надо ждать.

Как-то промаялся до шести. Больше сил не хватило, позвонил на мобильный. Ответила.

– Где прах?

– Руслан, что с тобой? Тебе нехорошо?

– Да, очень. Где прах, просто скажи, где прах, и все, – я глотал слова, наверное, она не понимала, я повторял пока она не начала отвечать

– Не переживай. Я отдала его маме. Похороны…

– Они на даче сейчас?

– Да.

– И прах там?

– Да, похороны…

– Спасибо.

Отключился. Пусть отдыхает. Мне тоже надо. Хоть чуть полегчало.

Выпил еще таблеток. Сперва три, потом еще четыре. Нет, не берет. В инструкции, строки прыгали перед глазами, уставший разум отказывался понимать слова, написано, для ухудшения состояния нужно выпить пачек десять. Тогда может стошнить. Чертова врачиха, неужели нельзя было дать что-то посущественней. Ведь Наташа записала. Или нет? Или что там она говорила своей знакомой?

Провалялся до восьми, встал. Выходить все еще страшно, да что за снотворное такое, не успокаивает ни на минуту, а седативное я опустошил еще вчера. Голова не работала, я едва соображал, что делаю. А что я делаю, – зачем-то пошел к двери, открыл, огляделся и запер. Потом занялся поисками мобильного. А вот, на окне. Едва подошел, позвонил Аранович. Черт, надо отключать, чтоб не тревожили охапками дурных вестей. Все отключать.

Они с Гафаровой договорились о ведении дела. На прокурора он сумел выкопать очень интересные данные: постановление о домашнем аресте он получил в обход норм, его можно прищучить. А еще установка видеокамеры напротив квартиры так же в обход закона. Плюс еще… я не слушал, долго ждал, когда он выговорится.

– Назакат говорит, мы сможем завалить на суде всех. Она сейчас со мной, чуть позже я передам трубку ей. Смотрите, как только дело передадут судье, вся эта кодла может попрощаться не только с креслами, но и с положением. Из практики они будут вычеркнуты. Очень напрасно вы оказались под их прессом. Теперь мы их спокойно, не торопясь, размажем по стенке. Хорошо, что вы обратились ко мне. Мы с Назакат…