Текст книги "Дневник школьника уездного города N"
Автор книги: Кирилл Чаадаев
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
13 октября 2019. Воскресенье
Вчера бухали с друзьями на лавочке во дворах недалеко от старой школы. Мы были все пятеро: я, Авдей, Тарас, Игорь и Сева – такое редко случается в последнее время. Игорь и Сева ничего не пили. Игорь заявил:
– У меня соревнования на следующей неделе.
Севу почему-то никто не стал упрашивать, и он, воспользовавшись случаем, остался трезвым. Обычно напоить Севу на каком-нибудь празднике – это святая обязанность каждого. Мы будто сорвавшиеся с цепи собаки, дорвавшиеся до желанного куска мяса (Сева, кстати, еще и полненький, так что оборот вполне в тему), наперегонки пытаемся споить его. Не знаю почему. Это какая-то специфическая забава, особая радость – напоить безобидного дружелюбного товарища. В общем, вчера он не пил.
Мы с Авдеем сидели на одной лавочке. Игорь с Севой – на другой. Тарас с банкой «Ягуара» в руках стоял между нами. Я не запомнил, о чем он говорил. Он к этому моменту уже изрядно выпил, его язык слегка заплетался, а речь виляла от одной бессвязной мысли к другой.
Внезапно Игорь выпучил глаза и взглядом указал на банку у меня под ногами. Игорь выглядел как кот, подавившийся рыбной костью. От этой внезапно пришедшей мысли я заржал в голос. Тарас оборвал свою речь на полуслове. Его рассеянный взгляд сначала скользнул по мне – видимо, он пытался понять, что меня рассмешило, – потом поднялся выше и застыл над моей головой. Тарас изменился в лице.
Несколько секунд ничего не происходило, потом за моей спиной раздался грубый мужской голос:
– Добрый день, молодые люди. Выпиваем?
Я мгновенно все понял. Рядом с Авдеем – он сидел с краю – словно из ниоткуда материализовались двое ментов. Один держал в руках лист бумаги на планшете. Второй угрюмо осматривал всю нашу честнУю компанию. Тарас среагировал мгновенно:
– Я не пил, – сказал он, все еще держа в руке банку «Ягуара».
– А это что? – сказал мент с планшетом в руках, указывая на банку.
– Это сок, – ответил Тарас.
Его заметно шатало. Он размахивал руками, как бы показывая, что он чист перед законом, а из банки выплескивалась алая жидкость.
– Сколько тебе лет? – спросил второй мент.
– Девятнадцать. Я вот день рождения брата праздную, – сказал Тарас.
Он ткнул пальцем в Севу. Из банки выплеснулось еще немного. Мент с планшетом обратился к Авдею:
– Давай, говори имя.
Он приготовился записывать. Авдей что-то соврал. Мент занес в свою тетрадь чужое имя. Тарас внезапно свободной рукой выхватил телефон из кармана и заорал в трубку:
– Алло! Да, алло! Сейчас, подожди!
Он отошел от лавки, держа мобильный у уха. Мент проследил за его перемещением. Тарас сделал еще пару шагов, продолжая орать в трубку. Мент забеспокоился.
– Эй, стой! – крикнул он.
Тарас рванулся вперед и скрылся за углом дома. Мент побежал следом. Второй, который записывал фамилии, уже стоял передо мной. Из головы у меня выдуло все мысли – я не мог ничего придумать. Перед глазами крутилась картинка, как меня забирают в участок, там вызывают мать, и она, отпросившись с работы, едет за мной. Как я буду смотреть ей в глаза? Она сразу вспомнит все мои старые грехи – очень неприятные, постыдные, о которых мы никогда не говорим – они табу – мы делаем вид, что их никогда не было… Я ведь ей обещал, что ничего подобного больше не повторится… И самое мерзкое, отчего мне хочется блевануть, – она поверила… Она мне поверила, а я, получается, ее обманул?
Мент оторвал голову от белого листка бумаги с выдуманной Авдеем фамилией, посмотрел на угол дома, где скрылись Тарас со вторым ментом.
– Куда это они убежали? – растерянно пробормотал он и медленно поплелся следом.
Я мельком заметил гигантские зрачки Авдея. У нас одновременно блеснула одна и та же мысль. Как только мент достиг угла дома, мы, не сговариваясь, рванулись прочь от лавки. Игорь и Сева остались на месте. Им ничего не грозило.
На одном дыхании мы бежали несколько кварталов, пока легкие у обоих жалобно не сжались от нехватки кислорода. Авдей жадно, как рыба, хватал ртом воздух. Я сложился пополам, пытаясь отдышаться. Когда я распрямился, Авдей уже как ни в чем не бывало курил сигарету. Он протянул пачку мне. Я помотал головой. Он пожал плечами и закурил еще одну.
Он стал жаловаться на то, что мы зря не прихватили с собой банки с ягичем – ему требовалась новая доза алкоголя. Он даже предложил вернуться. Я отказался. Перспектива попасть в лапы к ментам из-за того, что Авдею срочно нужно выпить, мне как-то не улыбалась.
Мы около часа бродили по окрестностям. Встретили знакомых Авдея. Он занял у них денег, и мы купили бутылку «Блэйзера» – ни на что другое не хватило. Уже стемнело. Мне нужно было бежать на автобус, потому что, если бы я не успел на последний рейс, пришлось бы идти пешком несколько километров в полной темноте мимо пустырей, гаражей, заброшек и леса. Такое себе удовольствие.
Попрощавшись с Авдеем, я поехал домой. У подъезда я понял, что меня шатает – мог спалиться. Я подошел к росшей во дворе вишне. С наполовину ободранной ветки сорвал пару листьев – пожевал их, чтобы перебить запах алкоголя. Рот наполнился горькой слюной. Затем я поднялся в нашу квартиру на третьем этаже, коротко поздоровался с матерью и отчимом, вежливо пожелал им спокойной ночи – главное, не спалиться – и, сославшись на усталость, завалился спать в своей комнате.
Вот так я скоротал субботу. Не сказать, что как-то по-особенному, но и не совсем обыденно.
Сегодня созвонился с Авдеем. Он плохо помнит, как дошел домой. Удивительно, что после двух банок ягича и полторашки «Блэйзера» он вообще хоть что-то помнит. Он рассказал, что произошло с Тарасом – ему написал об этом Сева.
За углом мент догнал Тараса, но тот умудрился вывернуться, ударив мента ногой в живот, потом выбежал на дорогу, где его сбила машина – не сильно, только положила на капот. Менты поймали его, отвезли в участок, стали запугивать тем, что теперь ему грозит уголовка. Думаю, от страха он там нормально наложил в штаны. Потом в участок приехал его отец. Он, кажется, сам бывший мент, в прошлом помощник мэра и вообще влиятельная в городе шишка. Он разрулил всю ситуацию.
Тарас получил хорошую трепку от отца. Но, по правде сказать, ему очень повезло… Повезло, что у него есть богатый отец. Если бы на его месте оказались я или Авдей, мы бы так легко не отделались.
16 октября 2019. Среда
Моя соседка по парте, Аня Корнилова, невыносима. Меня в ней раздражает все: как она разговаривает – обращаясь к кому-то, она слегка завышает тон, голос становится до того вежливым, что кажется, будто она скрыто насмехается; как она сидит за партой: ровно удерживая осанку, словно наездница на соревнованиях – может, у нее и вправду есть свой ипподром; как она ходит по коридорам, приподняв подбородок, словно смотрит на всех свысока.
Еще, как назло, я все время на нее натыкаюсь. Иду в столовую за хот-догом, она выходит навстречу. Иду в магазин купить воды, она уже там выбирает мороженое на прилавке. Жду после школы автобус на остановке, она, не отрывая взгляда от телефона, переходит на светофоре на другую сторону дороги. Такое ощущение, будто она повсюду.
Особенно она выводит из себя, когда препод что-нибудь у меня спрашивает – я не знаю ответа, а она знает и молчит. Потом препод переводит взгляд на нее. Его глаза сразу смягчаются, а рот тоненько произносит: «Корнилова, как вы считаете?» – как будто кого-нибудь вообще интересует мнение Корниловой. А та как ни в чем не бывало выдает безупречно правильный ответ.
Сегодня на уроке географии нужно было чертить всякую херню в контурных картах. Учительница заставила нас черными карандашами перерисовывать богатые нефтью регионы России из атласа в контурные карты. Вчера я не посмотрел расписание и не знал, какие предметы будут сегодня. Совершенно случайно в портфеле оказались карты – я забыл их выложить с прошлой недели. И еще у меня не было карандаша. Я в принципе не ношу с собой карандаши. Серьезно – зачем? Я всегда пишу ручкой. Карандашные записи можно стереть – это как будто не по-настоящему. Другое дело ручка, когда нет права на ошибку.
Я несколько минут рылся в портфеле, надеясь, что училка отстанет от меня, но она и не думала: нависла над душой, как горгулья на фасаде собора Парижской Богоматери, и ждет. Весь класс настороженно молчит. В этот момент хотелось залезть под парту и оттуда залаять, как пес, чтобы все отстали. Наконец, я вытащил голову из портфеля и объявил учительнице, что атласа у меня нету – забыл. Она, как обычно в таких случаях, ответила: «А голову ты дома не забыл?» Она произносит эту фразу на каждом уроке. Сначала меня это забавляло – я думал, так уже никто не говорит. Потом мне надоело. Весь класс давно привык и не обращает на нее внимания.
Пришлось просить Корнилову поделиться атласом. Она сначала как будто задумалась – мне даже показалось, что не даст, но все же подвинула книгу на середину парты. Потом я попросил карандаш. Она отодвинулась, исподлобья посмотрела на меня своими большими удивленными глазами и сказала вежливым слегка приподнятым голоском:
– У тебя и карандаша нет?
Меня прям передернуло от того, как она это сказала. Я от злости даже зубы сжал, но ничего не ответил. Она достала из сумочки карандаш с выдвижным стержнем. Пару раз нажала на кнопку – стержень вылез на несколько миллиметров.
– Только не сломай. Там мало осталось, – сказала она.
Я попробовал понаставить черных треугольников в Сибири, но этим карандашом оказалось чертовски неудобно работать. Тогда я плюнул, взял ручку и со злости замазал всю карту черным цветом. На вопрос учительницы, зачем я испортил карту, я ответил, что страна наша велика и обильна, а все благодаря нефти. Несколько человек в классе засмеялись. Учительница моей смекалки не оценила и влепила двойку. Корнилова посмотрела на меня как на идиота. Я ей молча вернул неиспользованный карандаш.
Как же она меня бесит…
20 октября 2019. Воскресенье
Вчера прошвырнулись с друзьями по городу. Ничего необычного не произошло. Мы, как всегда, встретились недалеко от старой школы, прошли дворами к ДК им. Горького, потом на набережную Кубани и оттуда по улице Гагарина через мост над железной дорогой к торговому центру. Там мы пару часов просидели в беседке. Игорь отжимался на брусьях. Тарас достал карты, и мы стали играть в дурака. Первые два кона проиграл Сева. Третий – я. Четвертый кон не состоялся – Тарас, видя, что проигрывает, якобы нечаянно смешал все карты. Они с Авдеем вяло поспорили – игра уже всем надоела. Тогда мы снялись с места и поплелись блуждать дальше.
Сегодня мне было лень ехать в центр. Полдня я квасился в своей кровати с ноутбуком на коленях, ролик за роликом просматривая тренды Ютуба. Около четырех я услышал, как вернулся подвыпивший отчим. Он ввалился на кухню, где в это время мать готовила ужин, и нараспев произнес: «Светлана, я дома!»
Я сразу понял, чем это мне грозит – очередной заунывной лекцией на тему «Как правильно жить». Пора было срочно валить из квартиры, пока отчим не выбрал меня в качестве жертвы для своих проповедей. Я накинул на плечи легкую куртку – осеннее солнце растопило воздух до семнадцати градусов – из прихожей предупредил, что ухожу на поиски приключений и, не дожидаясь ответа, выскользнул за дверь.
На лестничной площадке я застегнул молнию до шеи – не хотелось снова болеть. На полу возле двери в квартиру напротив вместо коврика для ног лежал кусок картона. На днях туда поселилась семья с ребенком лет восьми. Видимо, еще не успели обжиться. До них там жила семейная пара. Муж работал дальнобойщиком. Он часто и подолгу разъезжал по стране на огромном грузовике, а когда возвращался на пару дней, то оставлял машину во дворе. Один раз он даже позволил мне посидеть в кабине. Его жена не работала – она все время сидела дома. Я не знаю, откуда они приехали в наш город, но, видимо, здесь у нее не было знакомых. От скуки и одиночества она часто звонила нам в дверь по какому-нибудь надуманному поводу, типа у нее течет кран, или кончилась соль, или не работает телевизор. Обычно с ней говорила мать. Она старалась как можно быстрее отделаться от соседки, чтобы вернуться к своим делам, а та – наоборот, затягивала разговор, как только могла. Год назад она утопилась в речке. Муж съехал с квартиры, и долгое время там никто не жил.
Я спустился на первый этаж. Из-за двери под номером десять доносился лай собак. Там обитала семья с двумя маленькими детьми и двумя гигантскими бульдогами. А в соседней квартире за обшарпанной дверью жил алкоголик Кошкин. Точнее, даже не жил, а существовал. Когда-то у него была жена и двое детей – мальчик и девочка. Он, правда, уже тогда страшно бухал, водился с мужиками бомжатского вида и постоянно ругался с женой. Его жена – Валентина Борисовна Кошкина – женщина за сорок со строгим, но красивым лицом, работала продавщицей в магазине недалеко от нашего дома. Они с матерью были подругами чуть ли не со школы. Пару раз, когда дома был отчим – не тот, с который мы живем сейчас, а другой, мерзкий ублюдок, которого я ненавижу всей душой, – когда он, несмотря на наши мольбы больше не приходить, вваливался в квартиру, она брала меня за руку, и мы спускались к Валентине Борисовне. Там я сидел с ее семилетним сыном, а они вдвоем на кухне долго жаловались друг другу на жизнь. Бывало и наоборот – Валентина Борисовна с детьми прятались у нас от мужа.
Пару лет назад ее дочь вернулась в дрова пьяной со дня рождения подруги. Точнее, даже не вернулась – ее полуголой без лифчика и с трусами в сумочке притащили какие-то незнакомые парни. Валентина Борисовна в слезах с криком «вся в отца» стала лупить дочь ремнем. Та попыталась убежать, ноги заплелись, ее повело в сторону, и, упав, она ударилась виском об угол стола. Она умерла в скорой по пути в больницу. Валентину Борисовну посадили. Муж продолжил пить. Сына забрали в детский дом.
На лавочке возле подъезда, укутавшись в шерстяной платок, сидела Зоя Алексеевна – бойкая старушка со второго этажа. Она всегда хорошо относилась ко мне. Помню, в детстве она часто присматривала за мной, когда мать работала, бабушка уже болела, дед ухаживал за ней, и меня не с кем было оставить. За чашкой чая она рассказывала разные истории из ее долгой насыщенной жизни. Она говорила о годах войны, когда она была еще ребенком, о туркменских пустынях, где она провела молодость, о подмосковных деревнях, где она несколько лет работала дояркой в совхозе, и много еще о чем. Я слушал ее, разинув рот, ловя каждое слово, стараясь ничего не пропустить и не забыть. Я смотрел на ее полное морщинами лицо, на растрескавшиеся от старости губы, на мутные от катаракты глаза, и мне казалось, будто передо мной сидит само воплощение жизненной мудрости.
Я поздоровался с ней. Мы минуту поговорили, и я побрел дальше. К подошвам ног прилипали мокрые листья – всю ночь шел дождь. В выбоинах асфальта серой жижей плескались лужи. Я дошел до пустыря, который раскинулся напротив дома. Здесь в детстве мы с ребятами часто играли в футбол. За пустырем стояли заброшки – недостроенные коттеджи – там мы играли в догонялки. Слева от пустыря зеленый забор огораживал детский сад, куда меня водили до семи лет.
Я мало чего помню из того возраста, но одно воспоминание прилипло намертво: к нам в группу привели новую девочку, и я ей сразу приглянулся – она ходила за мной по пятам весь день. Я убегал от нее; я прятался; я просил отстать от меня, но под вечер, когда меня пришел забирать дед, и воспитательница, как всегда, проорала через весь коридор: «Чаадаев, выходи, за тобой пришли», – она вдруг сказала мне: «Ничего-ничего, ты от меня не убежишь. Завтра я все равно тебя трахну». Я не знал значения этого слова, попросил деда объяснить, но он ответил свою стандартную отговорку: «Вырастишь – узнаешь». На следующий день – не знаю, уж дед ли постарался или так совпало – ту девочку перевели в другую группу.
Хотя, пожалуй, есть еще одно воспоминание: я среди других детей играл в песочнице, когда одна девочка – не та, что бегала за мной, а другая – вдруг вылезла из песка, подошла к кустам и, задрав юбку, присела. Сначала я ничего не понял. Потом, когда между ног полилась струя, я подумал: «Зачем нужно было садиться, ведь стоя удобней?» А потом, когда я увидел, что у нее нет члена, я просто не мог поверить своим глазам. Я думал, у всех людей есть член. Я подошел ближе, чтобы как следует рассмотреть ее. Действительно – между ног было гладко: только продолговатая узкая линия, будто разрез от ножа. Я спросил: «Зачем тебе отрезали писю?» Она не понимала меня. Стянув штаны, я показал ей, что имею в виду. Тогда она сказала, что у нее никогда не было такой штуки.
Потом, уже вечером, мать, вся красная от смущения, объяснила мне, что у девочек все устроено по-другому. Кажется, для меня тогда это было шоком.
За детским садиком дорога сворачивала к общежитию. Несколько лет назад здесь жил умственно отсталый парень с матерью. Парню было около семнадцати – почти как мне сейчас, а тогда я ходил в пятый или шестой класс. Или в седьмой… Точно не помню, но это было до моего «домашнего ареста», – значит, мне еще не исполнилось четырнадцать. Мальчик днями напролет ходил вокруг общежития, мычал – говорить он не умел, – и показывал всем прохожим средний палец. Мы с Костей Зубовым – в то время моим лучшим другом, так как с Авдеем я был еще едва знаком, – часто бегали дразнить его. Мы показывали средний палец в ответ, и мальчик разъярялся, он начинал бегать быстрее, мычать громче – он будто пытался что-то сказать, а мы смеялись и ждали, когда из общежития выбежит его мать – она всегда сидела у окна и следила, чтобы ее сына не обижали. Когда она, матерясь, с шваброй в руках выбегала из дверей общежития мы с гиканьем и смехом бросались наутек, а она с сотню метров неслась следом и, устав от бега, возвращалась к заливающемуся слезами сыну.
Потом однажды этот больной мальчик ни с того ни с сего напал на Костю, когда тот просто проходил мимо. Он то ли схватил его за штанину, то ли за промежность, то ли еще что-то – не знаю, меня тогда уже не выпускали из дома, и я не общался с Костей, – я только слышал, что случилась какая-то мерзкая история. Этот больной мальчик с матерью переехали в другой город.
Мать всегда учила меня: «Нельзя смеяться над больными людьми, особенно над детьми». В первый раз она сказала так, когда мы ехали в маршрутке, и в салон зашел мужчина со скрюченными руками. Я засмеялся. Мать строго отругала меня. Потом она еще и еще повторяла одно и то же, так что эти слова отпечатались на стенках черепа, и сейчас я бы ни за что не стал бы издеваться над тем мальчиком, но почему я так поступал тогда? Зачем? Не знаю.
За общежитием, накренившись набок, стояла автобусная остановка – конечный пункт для многих маршрутов. Сразу за ней проходила официальная черта города. Дальше – только несколько деревень, пустые квадраты полей, разделенные тонкими линиями лесополос, а через пятьдесят километров Ставрополь.
Я свернул от остановки направо, прошел прямо по улице Докучаева и вышел к озерам. Здесь, почти у самого берега, когда-то стоял дом деда с бабушкой. Точнее, дом и сейчас стоит – просто новые хозяева высоким забором отгородились от района и от всего города. В соседнем доме жила моя первая любовь.
Я около часа бродил по берегу, запуская камни в воду и постоянно оглядываясь по сторонам. В любой момент здесь могли появиться мальчишки с района – Костя, Вадим, Леня, хуже всего, если Илья Горный – он жил неподалеку. Встреча с ними сулила неприятности. Не то, чтобы я их боялся… Скорее мне не хотелось напоминать себе, что я когда-то был причастен к их компании.
Мимо заброшенной водокачки, где мы раньше всей толпой – человек тридцать-сорок – играли в прятки, я вышел к каналу. Вдали хмурым наростом над желтой степью торчала гора. Мутная коричневая от ила вода бежала размеренно – ее бег завораживал, глядя на нее, можно залипнуть на долгие часы. По над самым берегом из воды вверх тянулись тонкие стебли камышей. Каждое лето кто-то поджигал их, и огромное пламя охватывало берега, оставляя после себя черные пятна сажи.
Я дошел до моста. Летом с него мы прыгали в воду. Главное – во время прыжка не попасть на плиту, которую случайно уронили, когда строили мост. По-над трассой я дошел до улицы Юбилейной, там какое-то время проблуждал среди частных домов, затем пересек зону гаражей, прошел мимо синей четырехэтажки, мимо желтого ларька с продуктами, где в детстве выпрашивал у бабушки купить мне жвачку, и вышел к дому.
Перед тем как подняться к себе на третий этаж, я еще какое-то время простоял во дворе под оборванным и наполовину осыпавшимся деревом. Я смотрел на наш застекленный балкон. В окнах горел свет. Начинало темнеть. Пахло осенней сыростью.
Моя прогулка заняла несколько часов. Я думал, что отчим уже, наверное, уснул перед телевизором. Мать приготовила ужин и, скорее всего, не садится есть, а ждет меня. Я вдруг почувствовал к ней какую-то теплоту. Я понял, что давно не говорил, как сильно ее люблю. Может, вообще никогда…
Вот такая сегодня получилась запись. Немного печальная. Наверное, так на меня влияет погода.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
