Текст книги "Народная диверсия"

Глава 5

Лида сидела за столиком и пила кофе. Она заказала еще и пирожное и ананасовый сок и теперь смаковала все это, незаметно посматривая по сторонам. В зале было не так уж много народа: ведь сегодня был рабочий день. Это она, счастливая, гуляет в заслуженном отпуске, наслаждаясь бездельем, а все остальные люди сидят в своих офисах, стоят за прилавками магазинов и тому подобное.

За одним из столиков она заметила одинокого молодого человека. Он ел салат, а на столе возле него стояла пицца на тарелочке и стакан сока. Так, так, парень, кажется, ничего. Конечно, не Ален Делон, но она за такими красавцами никогда и не гонялась. Как говорила мама, красивый муж – чужой муж. Будешь делить его со всякими девками да сохнуть из-за ревности.

Лида стрельнула в молодого человека глазками. Кажется, он тоже заметил ее и посмотрел с интересом. Так, так... Видишь, какая девушка скучает одна?

Игра во взгляды продолжалась минут десять. Лида уже доела пирожное и допила кофе, а молодой человек все еще не решался подойти к ней. Он жевал пиццу, а Лида чувствовала, что начинает злиться. Что же ты какой нерешительный, господи! Что, так трудно встать и подойти к девушке? Или такой голодный?..

Она решила ускорить ход событий. Жеманно вытерла губы салфеткой, театральным жестом поправила волосы и взяла с соседнего стула сумочку. Еще раз стрельнув в молодого человека глазками, она встала и медленно (чтобы он успел догнать ее) направилась к выходу. На крыльце кафе она остановилась и достала из сумочки зеркальце.

Ее расчет оказался верным: он выскочил на крыльцо следом...

Сначала они гуляли по городу, разговаривали. Нового знакомого звали Максимом. Он банковский служащий, ему, как и Лиде, двадцать семь. Молодой человек жил с родителями и младшей сестрой в трехкомнатной квартире на Большой Соборной. Лида восхитилась про себя: надо же! Центр города.

Потом Максим сказал, что ему надо показаться на работе, а ближе к вечеру они смогут увидеться опять.

Лида возвращалась домой в почти пустом троллейбусе и с гордым видом посматривала в окно. Ее новый знакомый оказался банковским служащим, а у них – Лида знала – зарплата очень даже ничего! А может, бросить, в самом деле, этого донкихота Строгова? Если уж за два года он не догадался сделать ей предложение, чего от него ждать? Может, с другим ей повезет больше?

***

Володя приехал домой под утро. Уставший, грязный. Он на цыпочках прошел в душ, стараясь не разбудить Лиду. Вымывшись, вытерся насухо полотенцем и так же на цыпочках прошел в комнату. Лида безмятежно спала на разложенном диване, разметавшись во сне. Володя открыл шифоньер, чтобы достать чистые трусы, дверка предательски заскрипела, и девушка пошевелилась.

– Володь, ты? – спросила она сонным голосом.

– Я... Спи...

– Как же! Ты дашь поспать... Что так поздно?

– Потом расскажу, утром. Спи.

– Сейчас, только в туалет схожу.

Она вернулась в комнату, зевая. Легла рядом с Володей, отвернулась к стене. Он лежал на спине, закинув руки за голову и глядя в потолок. Просто нутром Володька чувствовал: Лида тоже не спит. Просто лежит себе и молчит, но его не обманешь: у спящего человека всегда слышно дыхание.

– Лид!

Она молчала, кажется, даже затаила дыхание, теперь его вообще не было слышно.

– Лид, я же знаю, что ты не спишь.

– Откуда? – удивленно спросила она.

– Оттуда.

Он повернулся к ней и обнял ее сзади, прижав к себе.

– Раз уж все равно не спим, давай хоть любовью займемся... Я соскучился...

Он стянул с нее коротенькую ночную рубашку и принялся ласкать. Как это обыденно и скучно звучит, с грустью подумала она: «Раз уж все равно не спим, давай хоть любовью займемся...» Раньше он говорил совсем по-другому, да и страсти в его словах было больше. Все, их отношения зашли в ту стадию, когда все приелось, все кажется обыденным и пресным, даже секс. Нет, пора внести в их жизнь хоть какую-то остроту! Хотя бы и в виде небольшого флирта...

* * *

Арсений Матвеевич позвонил Володе на другой день ближе к обеду:

– У нас тут такое творится! Начальство понаехало! Аж три машины. И тягач, вишь ты, опять пригнали, бульдозер из воды достают... А у нас по дворам следователи ходят, да не один, как в прошлый раз, а двое. Теперь во двор заходят, все подробно расспрашивают, показания на бумагу записывают, расписываться велят и повсюду рыскают: сараи наши осмотрели, на огород заходили... Говорят, какие-то строительные материалы ищут...

– Ну, пускай поищут.

– Володь, а ты когда к нам приедешь?

– Возможно, сегодня ночью. Но к вам я не зайду.

– Понятно... Володь, ты учти: теперь сторожа посадили в будку.

– И правильно сделали.

– Так ты того, ешкина вошь... Осторожно.

– Вы за меня не переживайте, Арсений Матвеевич, я всегда осторожен: война научила.

Старик нажал красную кнопочку, на дисплее высветилась белая ромашка на синем поле и цифры, показывающие сегодняшнее число. Он отметил про себя, что очень уж это удобная вещь – мобильный телефон, и положил его на буфет на почетное место. Потом отправился на берег озера.

Там было шумно и многолюдно. Рабочие поднимали смятый краном забор, тягач тянул из воды бульдозер. Приехавший с кирпичом грузовик ждал, когда его начнут разгружать. Но разгружать кирпич было некуда, да и некому: все были страшно заняты, все бегали по большей части бестолково, суетились, кричали, матерились; кто-то с кем-то ругался, кто-то обещал кому-то большие проблемы. Водитель грузовика сидел в кабине и, наблюдая за этой странной картиной, грыз семечки.

– Старик, ты-то чего сюда приперся? – закричал на Арсения Матвеевича какой-то маленький толстый человек с лысиной на яйцеобразной голове.

– А что, ешкина вошь, я не могу припереться, куда мне вздумается? Я тут живу, между прочим! И, может, я хочу окунуться перед обедом? – парировал хуторянин, продолжая двигаться в сторону воды.

– Какое, к черту, окунуться?! – завопил лысый. – Не видишь: тягач работает? Сейчас сдаст задом, задавит же, мать твою!.. А мне потом отвечать?!.

– Мою мать не задавишь: ее давно в живых нет. А ты вот что, кудрявый, не кипятись. Я тута купаться не буду, ты так не переживай, я вон до тех кустов прогуляюсь, там и окунусь. Так что за меня тебе отвечать не придется.

Лысый выругался еще раз для порядка и оставил старика в покое. А Арсений Матвеевич отошел к кустам и снял брюки и стоптанные сандалии. Он начинал купаться в озере, как только с него сходил лед, то есть в апреле, а заканчивал где-то в конце ноября, когда черная от холода вода была уже все равно что кипяток: заходишь в нее – и обжигает все тело. Осенью он плавал недолго, минуту-две, потом быстро выходил из воды и принимался растирать покрасневшее тело полотенцем. А вот летом давал себе удовольствие поплавать подольше, полежать на спине, закрыв глаза, заплыть на самую середину озера, нарвать там кувшинок и принести их потом в подарок супруге.

Арсений Матвеевич медленно разгребал руками воду, косясь в сторону суетящихся неподалеку людей. Ишь, расшумелись, поганцы! Да здесь отродясь такого безобразия не было! Разве ж можно шуметь в таком святом месте?! Здесь – храм самой матушки-Природы, здесь все должно быть чинно и тихо, здесь душа должна общаться с Землей, и Лесом, и Водой, отдыхать от городской сутолоки. А эти понаехали – орут, гремят, бульдозер ревет, как самолет, землю роет, поганит... Ироды, одним словом! Чтоб вам всем ни дна, ни покрышки...

Арсений Матвеевич наплавался вдоволь, вышел из воды, стал одеваться.

Татьяна Семеновна уже ждала его с обедом: разогрела щи, накромсала в большую миску салат из яиц и зелени, полила все сливками.

– Сеня, что же теперь будет? – со слезами в голосе спросила она, глядя на мужа. – Я в окно видела: эти, новые-то хозяева, ведут себя, как варвары: несколько ив спилили на берегу, кусты порубили... Это же черноплодка, я ее каждую осень собираю, от давления пью. А они – все под корень!

– Это не хозяева, мать, это их холуи. И хозяева ихние – тоже не хозяева. Хороший хозяин так себя не ведет. Деревья и вправду жалко: какие ивушки-красавицы по берегу стояли, глаз радовали... За каким хреном, спрашивается, все поспилили, поганцы?..

– Вот так и нас завтра... Как те ивы...– Татьяна Семеновна поднесла кухонное полотенце к глазам.

– Ты вот что... Ты не переживай, мать, еще не вечер. Посмотрим, чья возьмет...

Женщина посмотрела на мужа испуганно:

– Ты что же, старый, воевать с ними пойдешь?

– За отчий дом я не только воевать пойду, я их, поганцев, всех поубиваю. Мне терять нечего.

– А я? Сеня, ты обо мне подумай: если чего с тобой случится, что я одна делать буду, как доживать? Вот все вы, мужики, такие, никогда о женщинах не думаете. Что Матюша таким был – пошел воевать по контракту, о нас не подумав, что ты – старый, а туда же!..

– Мать, ты мне дашь поесть спокойно? – Арсений Матвеевич в сердцах стукнул ложкой по столу.

– Да ешь, не обляпайся...

* * *

Вечер пришел с желанной прохладой, идущей от воды. Берег озера опустел. Ничего, кроме бульдозера и серого забора из профиля, за которым теперь лежали новые фундаментные блоки и кирпич, привезенный на двух «КамАЗах» и выгруженный в пачках.

Плотники начали мостить пристань для лодок. На ровной площадке, которую разровнял-таки бульдозер, наложили досок, в воду вбили сваи. Плотники работали до самых сумерек, пока другие рабочие устанавливали будку сторожа, а электрик тянул с ближайшего столба провода.

– Все, завтра к нам придут, – обреченно вздохнула, посмотрев в окно, Татьяна Семеновна, – вышвырнут из дома, снесут его бульдозером...

– Ща! Так мы отсюда и ушли, ешкина вошь!

Женщина с грустной усмешкой посмотрела на мужа, встала и прошла в комнату сына. Здесь ничего не изменилось с тех пор, как ее любимый Матюша ушел в армию. Железная узкая кровать была застлана зеленым покрывалом, три подушки стояли пирамидкой – одна на другой, верхняя, самая маленькая, чуть больше тетрадного листа. Каждая была одета в расшитую крестиком наволочку. У окна стоял письменный стол, старый, ему было, наверное, уже лет тридцать, если не больше. Отец купил его у одного знакомого в городе, он и тогда-то был уже не новый. На столе стопочкой лежали учебники одиннадцатого класса. Настольная лампа с железным абажуром – такие выпускали после Второй мировой. У стола стоял венский стул, на окне висели строгие шторы зеленого цвета – Матюша сам выбирал их, когда учился в восьмом классе. Книжный шкаф, небольшой шифоньер, тумба, на которой стоял магнитофон. На полу лежала вязанная крючком пестрая дорожка. Татьяна Семеновна когда-то сама вязала ее из пестрых ленточек, нарезанных из старых кофт и платьев. Все, больше ничего не было в маленькой комнатке.

Женщина стояла, прислонившись к косяку, и с тоской смотрела на этот домашний музей. Она перевела глаза на стену, на которой висела фотография Матвея в рамке. На ней он был в военной форме, с медалями на широкой груди. Неужели все это завтра-послезавтра сравняет бульдозер? В эту комнатку она принесла сына, когда ему была всего неделя от роду. Он тогда весил около четырех килограммов и все время спал. Его крохотный носик-пипка был розовым, как и полные хомячьи щечки. Бутуза положили на родительскую кровать и распеленали.

– Ну, мать, спасибо тебе! Богатыря ты мне родила, – сказал тогда Арсений Матвеевич, поцеловав жену.

Он долго рассматривал сына и вдруг прослезился:

– На деда похож, ешкина вошь... Назовем Матвеем?

Она только кивнула, счастливая.

– Как скажешь, Сеня...

– С меня сережки. Золотые... А второй будет дочка! Алёнка. Нужно же тебе помощницу! А то как ты одна с нами, мужиками?..

Но полтора года спустя, когда Татьяна была беременна второй раз, случился пожар в доме ее сестры. Она тогда поехала к ней на именины, взяла с собой маленького Матюшу. Арсений остался присмотреть за домом и скотиной. У сестры было тогда уже двое – младшей Маринке только исполнилось шесть месяцев, старший был на год взрослее Матвея. Пьяный муж сестры, «набравшись» на радостях, запустил самогонный аппарат. Ночью аппарат взорвался, и деревянный дом вспыхнул, как спичка. Татьяна проснулась от едкого удушливого дыма. Первая мысль была о сыне: как он? Матвей спал вместе с ней на диване в горнице. Она схватила его и бросилась к выходу, ища его в темноте и дыму на ощупь...

Потом она вытащила из огня двух племянников и потерявшую сознание сестру. Всех она складывала во дворе, прямо на траве. Потом попыталась вытащить и мужа сестры, пьяного в стельку Степана, но, потеряв сознание, упала в сенях...

Очнулась Татьяна только через сутки в больнице. Ей сообщили, что с сыном ее все в порядке; он, правда, в больнице, но всего лишь наглотался дыма и теперь идет на поправку. Что сестру и старшего ее сына откачали, а вот шестимесячную Полинку – нет... Слишком тяжелой нагрузкой для малютки оказалось наглотаться едкого дыма. Степан лежал в ожоговом центре, у него было почти пятьдесят процентов поражения кожи. А вот она, Татьяна, потеряла ребенка и теперь вряд ли сможет иметь детей. Женщина разрыдалась так, что сбежались врачи, стали успокаивать ее, дали выпить каких-то таблеток, сделали укол. Но она все равно рыдала навзрыд: она потеряла своего мальчика, трехмесячного, хотя и не рожденного еще. У нее было бы два сына! А третьей точно была бы Аленка...

Татьяна Семеновна смахнула набежавшую от таких воспоминаний слезу. И почему в жизни все так несправедливо устроено? За что ей такое наказание? Кажется, она всегда честно трудилась, почитала своих родителей, работала, копейки ни у кого не украла, словом худым никого не обидела... Выйдя из больницы, она попросила мужа отвезти ее в церковь, что отреставрировали в то время в Еремеевке...

Разговор с батюшкой не сильно-то облегчил ее душевные страдания. Отец Федосий велел ей терпеть – мол, и Христос к тому же призывал. Татьяна приехала домой опустошенная. Похоронили малышку сестры. И зажили все, как и прежде: работали с утра до ночи, возились в своих огородах да на скотных дворах, но теперь пуще глаза Татьяна берегла своего единственного сыночка Матюшу...

***

Владимир, Иван и двое их боевых друзей готовили шашлык. Они были в гостях у Ивана, на том участке, где был заложен фундамент будущего большого дома. Кирилл и Илья – те самые ребята, которых спас Матвей, прикрыв их отход в горах, – приехали теперь в гости к командиру. Они решили встречаться хоть раз в год и отмечать свое боевое рождение таким вот способом – на природе, с друзьями и шашлыком. Участок Иван взял себе на самой окраине города, недалеко от него зеленел лес, и рядом строились такие же коттеджи.

– Ну, командир, за твой будущий дом! – сказал Владимир, поднимая бокал с вином.

– Давай! Правда, тут пока один фундамент. – Иван повернулся и посмотрел на уложенные в яму блоки.

– Был бы фундамент, а стены нарастут, – весело заверил командира Кирилл, высокий бравый молодец, и выпил свой бокал.

– Чтоб вам всем славно жилось в этом доме! И тебе, и жене, и детишкам вашим. – Второй парень, невысокий худощавый Илья, тоже выпил.

– М м! Шашлык почти готов. Налетай, братаны!

Вторую чарку выпили за погибшего за них Матвея и за всех ребят, кто сложил свои головы в той проклятой войне.

– Кстати, о кирпиче... – Владимир загадочно подмигнул друзьям.

– Неужели и кирпич есть дармовой? – удивился Иван.

– Есть. Условие то же: самовывоз.

– Да нет базара!

– Но есть одно препятствие: на стройке теперь сидит сторож.

– Строгач, когда это было для нас препятствием?

– Да, пацаны, но мы сейчас не на войне. Кокнуть его нельзя, сами понимаете: мирное население.

– Тогда просто оглушить, – предложил улыбчивый Кирилл.

– А потом связать – и в кусты. Ну, и глаза, понятное дело, завязать...

– Чтобы человек ничего не видел, ничего не слышал, ничего не ведал...

– Как и все остальные хуторяне...

– За это и выпьем, пацаны!

– Ура! За новую боевую операцию!

– На какой день ее назначаем?

– Только не на сегодня: сегодня гуляем по полной! За дом Ивана...

– Так к ночи ж мы все протрезвеем.

– А мы и не будем набираться так, чтобы лыко не вязать. Пить вообще надо с умом.

– Это кто же сказал такое мудрое изречение?

– Я, командир...

– Тогда следующий тост – за умного Строгача!..

* * *

Владимир посмотрел на часы: ровно половина второго ночи.

– Пора, командир, – тихо сказал он, – часовой дрыхнет, как пить дать. Что еще одному делать в такой конуре?

– Пора так пора...

– Ну, я пошел...

Владимир неслышно скользнул меж кустов бузины, прошел по самой кромке воды и приблизился к забору стройплощадки. Забор доходил только до воды, и он спокойно обогнул его и пошел, неслышно ступая, к будке сторожа. Через несколько минут он уже открыл ворота. К ним тотчас подошел, хромая, Иван, за ним подбежал Кирилл.

– Все в порядке, командир: сторож «спит» вон в тех кустах, – подмигнул Владимир Ивану.

– Ну, ты его хоть несильно?

– Обижаешь. Когда и кого я вырубал сильно? Через три минуты очнется, но будет лежать, пока мы его не освободим...

К воротам подъехал кран-манипулятор, на котором работал брат Ивана.

– Где тут кирпич?

– Вон. Давай грузи...

– Помогай, мужики!

Кран ловко цеплял за веревку пачку кирпича, поднимал его и перекладывал на свою платформу. Неожиданно на площадку забежал Мишка-дурачок.

– Ура! Ура! За Родину! Наши не сдаются!.. – закричал он, бегая кругами по стройплощадке.

Все опешили, уставившись на это чудо в сатиновых семейных трусах. А Мишка, босой, взъерошенный, с вытаращенными от радости глазами, бегал по песку между кирпичом и блоками и весело размахивал палкой. Кирилл метнулся было к нему, но Владимир остановил его:

– Не трогай. Он больной.

– Так он же нас видел!

– Он все равно ничего не расскажет. У него с головой совсем того...

– А если все-таки расскажет?

– Нет, я точно знаю. Говорю же: это инвалид. Оставьте его! Все, делаем свое дело.

– Как знаешь... – Кирилл с сомнением посмотрел на резвящегося Мишку и отошел от него.

А кран поднял с земли следующую пачку кирпича.

– Ура! Кирпич летает! – кричал Мишка, радуясь еще больше.

– Слушай, ты... Иди отсюда! – цыкнул на дурачка Владимир.

– А кирпич летает? – спросил его Мишка, счастливый.

– Летает, еще как летает!

– А ты кто? – не унимался Мишка, весело рассматривая камуфляжную форму Владимира.

– Конь в пальто! Иди домой, говорю!

– А я знаю, кто ты! Ты – Матвей!

Владимир растерянно посмотрел на друзей. В этот момент в воротах площадки появился Арсений Матвеевич. Он подбежал к Мишке и схватил его за руку.

– А ну, пошли! Домой пошли, тебе говорят! Мать вон ругается...

Угорцев старший утащил упирающегося дурачка за ворота. Ребята продолжили свою работу. Через двадцать минут на площадке совсем не осталось кирпича.

– А с фундаментными блоками что делать? – спросил Владимир. – Они их вон – опять понавезли.

– Блоки мне больше не нужны, – пожал плечами Иван.

– Мне тоже, – кивнул Владимир и повернулся к брату Ивана. – Давай-ка, приятель, закинь их в воду!

– Зачем?

– Люблю делать гадости мерзавцам! Да ты не переживай: они их потом все равно достанут.

– Ну, как скажешь...

Кран-манипулятор принялся поднимать фундаментные блоки и, подъехав к озеру, бросать их прямо в воду.

– Вот, – сказал Владимир, – это чтобы строители бездельем не маялись.

В этот момент в воротах снова появился Арсений Матвеевич. В руке у него был полынный веник.

– Здорово, сынки!

Ребята подошли к нему и обступили со всех сторон.

– Пацаны, это отец Матюши, – сказал Владимир.

Иван и Кирилл пожали руку старика.

– А мы воевали с вашим сыном... Извините, не представляемся.

– А я и не спрашиваю, как кого зовут, мне то без надобности. Спасибо, сынки, что порядок здесь наводите... А насчет Мишки не переживайте, с него спроса нет, он ничего рассказать не сможет. Я его в доме запер... Макариха, вишь ты, в Дубровино сегодня ночует у родственников, просила присмотреть за сыном, а я недоглядел...

– Арсений Матвеевич, вы извините, нам ехать пора. Сейчас светает рано...

– Да, да, сынки, вы поезжайте. А я тут веником пройдусь, чтобы, значит, никаких следов...

Иван сел в машину брата, и они поехали через деревню Песочную на участок Ивана выгружать кирпич. А Владимир подошел к связанному сторожу, пожилому мужику Гаврилычу, и, развязав ему руки, тотчас ушел по воде в лес, где его ждал Кирилл. Оба друга отправились в лесную избушку спать.

Сторож в это время, сняв с глаз повязку, долго ковырялся с веревкой, пытаясь развязать себе ноги. Наконец это ему удалось. Он выбрался из кустов, увидел, что стройплощадка опустела, выругался и принялся ощупывать свои карманы, ища мобильный. Но тот, разумеется, пропал. Бедолаге ничего не оставалось, как вернуться в свою сторожку и завалиться спать до утра, проклиная своих работодателей, из-за которых он так пострадал.