Текст книги "И никого не стало…"

– Вот и живем мы здесь с Дуняшей уже третью неделю… – горячился молодой человек. – С территории не выходим, отлично себя чувствуем – здесь хорошо, никого вокруг. И тут является ваша компания… – он сорвался на крик. – Жрете наши продукты, курите наши сигареты, шастаете тут, как привидения.

– Работодатели оставили вам текилу, коньяк и шампанское? – прищурился полковник.

– Какую текилу? – удивился парень. – Вы что, спятили? У нас здесь только продукты… Было немножко водочки, но мы ее с Дуняшей еще в первые дни уговорили. Не такие уж мы любители спиртного. Вот черт… – он покосился на бутылки, оккупировавшие стол. – Вы это с собой привезли, да?

Люди встревоженно зашептались. Адвокат сделал рвотное движение горлом, и оно не укрылось от остальных. Похоже, мысль об отравленном алкоголе снова горячила метущиеся умы.

– Чей это дом? – спросил прокурор.

– Нам не сказали, намекнули, что это не наше дело, – отозвалась Евдокия. – Но Сашка Рябов, которому до нас предложили эту работу, шепнул, что этот дом когда-то строил для себя какой-то чудаковатый… извиняюсь за выражение, криминальный авторитет.

– Мать твою! – хлопнул себя ладонью по лбу полковник, и все испуганно на него воззрились. – А я-то думаю и не могу понять, что мне это напоминает! Ну, точно! Паша Калейдоскоп, суровый вор в законе! Куприянцев Павел Емельянович, семь пятниц на неделе – отсюда и погоняло. Чудак был человек, любитель крепостной старины и больших помещений. Ходили слухи, что то ли в монахи он собирался податься, то ли в отшельники. С головой, в общем, не ладил. Грохнули его в двухтысячном – из дома вышел, а мимо машина проезжала, оттуда гранату под ноги бросили. Одна улыбка от Калейдоскопа осталась. Был слушок, что, помимо недвижимости за рубежом, после Паши остался загородный дом, отгроханный где-то в глуши, далеко от города – дескать, на старости лет собирался он в нем поселиться, отрастить бороду, охотиться на оленей, вся такая тургеневская фигня…

– Да где же это? – воскликнула Екатерина Семеновна.

– Мы не знаем, – пожал плечами Тимофей. – Нам оно надо? У нас тут все нормально, живем, как Робинзон с Пятницей, дважды в день обходим дом, смотрим проводку, следим, чтобы дом не заморозило окончательно, недавно на крышу залезали, снег чистили. А сегодня… ну, мы уже пообедали, елочку нарядили, чем пришлось… ворвались в нашу комнату трое в масках, усыпили, хорошо хоть не били сильно… Очнулись – господи… башка трещит, Дуню тошнит… Пока ее в себя приводил, пока искали паспорта… потом и этот вторгся, – кивнул он на Волостного. – И тоже давай трясти, к стенке ставить. Подождите, – парень усиленно морщился, но явно не был любителем работать головой. – Вы хотите сказать, что ваша компания и те негодяи в масках… это две разные компании?

Ответа он не дождался.

– Господи, мы должны проверить, все ли в порядке в доме – может, что-то пропало!

– Думаю, ничего не пропало, – ухмыльнулся адвокат. – Даже стало больше, чем было.

– Возможно, эти голуби и не врут, – задумчиво вымолвил Волостной. – Я вторгся к ним без шума. Они стонали, ползали по комнате, искали паспорта. Девчонку реально рвало.

– Где оружие? – насупился полковник.

– Какое оружие? – растерялся очкарик.

– Не юлить! – гаркнул Эдуард Владимирович. – Не поверю, что вас оставили в этой глуши без оружия!

– Да было, было оружие! – выкрикнула Евдокия. – Старая двустволка и восемь патронов. Когда мы за ограду выходили, всегда ее с собой брали. На стене в нашей комнате висела. А как очнулись – нет ни хрена никакой двустволки! Ну, обыщите, если не верите!

– Где машина?! – исступленно выкрикнула Валентина Максимовна.

– Какая машина? – хором изумились молодые.

– На которой вы сюда приехали, идиоты! Не лгите, что вы сюда пешком пришли!

– О мой бог… – простонал прокурор, хватаясь за голову.

– Женщина, ну какая же вы тупая! – Лицо Евдокии в гневе сделалось совсем безобразным. – Сколько можно вам говорить, что нас сюда ПРИВЕЗЛИ! Нас везли примерно три часа, шофер с нами не разговаривал!

– Где телефоны? – перебил полковник. – Не пытайтесь меня убедить, что у вас не было связи с работодателем. В доме всякое может случиться, вы должны быть на связи.

– Да не можем мы их найти! – охрипшим голосом выкрикнул Тимофей. – Были телефоны, была связь, несколько раз нам звонили – мы докладывали, что все в порядке. Пропали телефоны вместе с ружьем! Опять не верите?

– Да кто же вам поверит, – ухмыльнулся Буревич.

– Если это так… – задумался Волостной, – то работодатель будет звонить и, не дождавшись ответа, рано или поздно кого-нибудь сюда отправит.

– Скорее поздно, чем рано, – отрезал полковник. – Не верю никому. А этим тем более. Лыжи есть, голодранцы?

– Нет у нас никаких лыж… – простонала Евдокия. – И не было никогда. Зачем нам лыжи? Мы не спортсмены.

– Была собака, – вдруг вспомнил ни к селу ни к городу Тимофей. – Ворчуном ее звали – сибирская лайка. Добрая такая и глупая. В лес деранула, волки ее там и задрали. Мы ее нашли, вся в крови, горло порвано. Так мы Ворчуна в снегу похоронили и быстрее тикать оттуда…

– Волки? – вздрогнула Ольга Дмитриевна (и не только она). – Какие еще волки?

– Обычные волки, – поежился Тимофей. – Злые и голодные. Рыщут по окрестным лесам – временами слышно, как они воют. Жуть, скажу я вам, особенно ночью… Но – тьфу, тьфу, тьфу, – он трижды сплюнул через левое плечо, – на территорию особняка пока не заходили.

– Мамочка дорогая… – задрожала Екатерина Семеновна.

– Что со щекой? – поинтересовался, сглотнув полковник.

– Фурункул набух…

– Где расположен особняк?

– Мы честное слово не знаем, – дружно замотали головами парень с девушкой. А парень добавил: – Пару раз мы делали вылазки – тогда еще не было этих холодов, собака была живая, ружье имелось… Бродили по лесу, искали дорогу ради спортивного интереса. Здесь в округе ничего, даже заброшенных деревень нет.

– Куда же тянутся электрические провода? – задал каверзный вопрос адвокат.

– Да шут их знает, – простодушно развел руками Тимофей. – Нам с Дуней тоже стало интересно, побрели по столбам, добрались до оврага – а он глубокий, зараза… в общем, назад вернулись.

– Ладно… – полковник помотал зачумленной головой и побрел обратно в свое кресло. – Не знаю, что и думать, господа.

– А с этим пополнением что делать? – уставился на парочку Волостной.

– А что хотите, – вздохнул Эдуард Владимирович. – Хотите – бритвой по горлу, не хотите – пусть валят к себе в комнату. Куда они денутся?

– Почему же у вас так пыльно и грязно, работнички? – брезгливо поджала губы Екатерина Семеновна. – Посмотрите, какой бардак в гостиной! Вы хоть раз тут пыль вытирали?

– А мы не прислуга, – отрезала Евдокия. – Мы здесь другими делами занимаемся.

– Ужин приготовьте, – проворчал долговязый Аврамский. – Хоть какой-то с вас будет прок, а то совсем тут обленились.

– Сами готовьте! – возмутился Тимофей. – Ясно сказано, не прислуга! И не повара! Какого черта вам тут надо? Вас сюда звали? Если хотите, можем камин растопить, – смягчился молодой человек. – Но вы вроде и сами уже растопили. Уголь, кстати, в кладовке за туалетом. Картошка и капуста – в ящике в холле, питьевая вода – в «полторашках» и маленьких бутылках – в углу за комодом.

– Вставайте, Эдуард Владимирович, чего вы там расселись? – недовольно воскликнул Волостной. – Не знаю, что будет дальше, но мы обязаны совершить еще одну прогулку по дому – на этот раз в компании наших новых друзей. Есть желающие прогуляться?

Желающих остаться в гостиной оказалось больше. На экскурсию по дому, помимо Волостного и полковника, решились только Буревич и прокурор. Фонарь, имеющийся у Тимофея, перекочевал к Волостному. Люди гуськом передвигались по сумрачным коридорам, старались не отставать. Тимофей срывающимся шепотом повествовал, что на первом этаже все очень запутано – это здание проектировал какой-то юморист. Не пропускали ни одной комнаты – вторгались во все помещения, осматривали ниши, кладовки, где практически не было бытовых вещей. Криминальный лидер в этом доме не жил. Завезли какую-то мебель и этим ограничились. Возможно, до его ареста здесь обреталась прислуга или родственники. На первом этаже насчитали не менее пятнадцати калориферов – многие из них обросли толстым слоем пыли.

– Мы обязаны попеременно прогревать помещения, – гулким шепотом повествовал Тимофей. – Заказчик боится, что дом промерзнет и стены полопаются.

– Не опасно давать такую нагрузку? – засомневался Буревич. – Вылетят пробки к едреней фене. Или коротнет когда-нибудь. А пожарные хрен сюда приедут.

– Да вроде не должно, – возражал Тимофей. – Все рассчитано, проводка сделана на совесть. Правда, старенькое уже все. Этому дому, наверное, лет пятнадцать, неизвестно, как долго он еще без ремонта простоит. Если хотите, забирайте одеяла из комнат, их здесь до чертовой матери – даже не знаем почему.

– Сами заберут, если замерзнут, – ворчал полковник. – Прислуживай им тут еще…

Подвальные помещения под лестницей, как ни странно, оказались скромными – пара бетонных залов, где не было ничего, кроме груды замшелых досок, поросшей слоем пыли, и цементного крошева на полу. В отличие от чердака – огромного неэлектрифицированного двухъярусного помещения, где основным строительным материалом было дерево, обмазанное противопожарным составом. Продуктивного осмотра не получилось, на чердаке было холодно. Рассеянный свет от фонаря добирался до балочных перекрытий, но до стропил не доставал. Вряд ли под самой кровлей происходило что-то интересное. Они покинули чердак и поспешили спуститься по скрипящей лестнице на второй этаж. Шли по коридору, невольно отмечая, что половицы не скрипят, заглядывали в комнаты. Эти помещения когда-то предназначались для гостевых спален. В большинстве из них имелось электричество, старые кровати, остатки какой-то мебели, валялись свернутые одеяла. Возникало ощущение, что много лет назад в этом доме все же останавливались люди – даже жили.

– Ну и громадина… – приглушенно бормотал полковник. – Нам бы так жить, как этим чертовым ворам в законе.

– Да ладно прибедняться, полковник, – хихикал ему в спину Буревич. – У вас таких домин, полагаю…

– А вы их видели, Федор Михайлович? – злобно шипел полковник. – А если не видели, то какого черта пургу несете? Сами ведь не бедствуете, нет? Что там у вас насчет пятнадцатикомнатного особняка на Хорошиловском шоссе?

– Кончайте лаяться, господа, – процедил сквозь зубы Волостной. – Не надоело еще? А ну-ка, Тимофей, или как там тебя, веди нас в свою обитель, полюбуемся еще разок…

Помещение в конце коридора не отличалось ни кубатурой, ни убранством. Лепнина на потолке поблекла. Со стен осыпалась штукатурка. Окно было плотно задернуто серыми шторами, рамы заклеены бумагой в несколько слоев. Полка для обуви, ковровая дорожка на полу, несколько шкафов, в которые мгновенно забрались Буревич и прокурор, пара тумбочек, кровать, ковер над кроватью, украшающий стену. К помещению примыкал отдельный санузел, где имелся унитаз и бак, наполненный водой, а также примитивное подобие душа. В комнате было тепло, хотя обогреватели работали не в полную силу. Подозрительных «резидентов» поставили к стене и за несколько минут обследовали помещение, заглянули под половик, прохлопали ковер на стене.

– Послушайте, а вы… – замялся Тимофей, подыскивая нужные слова. – Вы тоже… жертвы преступления?

Прозвучало смешно, но никто не засмеялся. Евдокия побледнела еще сильнее.

– Еще какие жертвы, – уверил полковник и лично обшарил Тимофея, заставив его поднять руки. Задумчиво уставился на побелевшую Евдокию.

– Я не позволю вам обыскивать Дуню! – храбро крикнул Тимофей, заслоняя девушку.

– Расслабьтесь, полковник, – усмехнулся Волостной. – Я это сделал значительно раньше вас. И вякал он то же самое. Нет у них ничего, чистые.

– Чем обусловлен выбор данного помещения для проживания? – поинтересовался прокурор Головач.

– Тем и обусловлен, – кивнул Тимофей на трубу, тянущуюся под потолком. – Здесь дымоходы запутанные – их можно использовать для прогрева отдельных помещений. Если в гостиной затопить камин, то здесь становится тепло. И эта комната значительно меньше других – быстрее отапливается. Зачем нам хоромы? – вздохнул он.

– Послушайте, полковник, – задумчиво промолвил прокурор. – Мне кажется, в предложении Ольги Дмитриевны имеется здравое зерно. Если несколько человек укутаются во все эти многочисленные одеяла, завернут в них обувь, соорудят себе шапки, то они вполне способны добраться до ближайшего жилья и вызвать помощь. Можно попробовать перебраться через овраг, пойти вдоль электрических проводов…

– Только не ночью, – поморщился Эдуард Владимирович. – Посмотрим, что нам преподнесет грядущий день. Все это очень зыбко. Мы с Игорем Константиновичем уже побывали на улице, и как-то не осталось приятных воспоминаний.

– Эх, Иннокентий Адамович, вашими бы устами… – тоскливо пробурчал Волостной. – Думаете, похитители этого не предусмотрели? Готов поспорить, что они контролируют дом.

– Но как? – воскликнул Буревич. – В такой собачий холод?

– Не знаю, – пожал плечами Волостной. – С того же вездехода, например.

– О чем вы говорите? – испугалась Евдокия. – Какие похитители? Какой вездеход?

И тут внезапно все замерли. Мурашки поползли по коже. Из леса доносился приглушенный протяжный вой. Однообразный, монотонный, немного вибрирующий. Вот он сменил тональность, вступил еще один «исполнитель». Два волка выли хором – немного в диссонанс, но в целом убедительно и очень зловеще. Люди застыли, боялись пошевелиться, околдованные звуками из леса. Эта нервотрепка продолжалась не меньше минуты, и все это время у людей дрожали колени, они стояли, потрясенные, покрываясь гусиной кожей…

Вой прервался, но собравшиеся не сразу скинули оцепенение, стояли в звенящей тишине. Потом Евдокия с шумом уселась на кровать и зажала ладонями виски.

– Господи, как мне это надоело… Они воют и воют каждую божью ночь. Как с вечера начинают, так упражняются по нескольку часов. Мне кажется, они специально выстраиваются на опушке, сидят, смотрят на дом и воют, чтобы побыстрее свести нас с ума! Все было хорошо до сегодняшнего дня, кабы не этот вой…

– А теперь и без ружья остались, – передернул плечами Тимофей. – Лучше из дома не выходить. Им ничто не мешает пролезть на территорию. Они голодные!

– Ничего себе новости, – поежился прокурор. – Что-то расхотелось мне знакомиться со здешними лесами. Разве что в обнимку с автоматом Калашникова, но где его взять?

– Послушайте, нам на самом деле страшно! – Девушка подняла голову, и в глазах заблестели слезы. – Все эти странные события, которые мы никак не можем объяснить… У нас нет ни связи, ни оружия… Вы вроде не злодеи, похожи на нормальных людей, тоже испуганы, вот только нервные вы какие-то и крикливые чересчур. Можно мы с вами побудем?

– Можно, но не сейчас, – подумав, распорядился полковник. – Хрен вас знает, граждане, кто вы такие на самом деле. Запрем мы вас от греха подальше – сидите, в общем, у себя, а утром разберемся. Где же этот чертов ключ? – он принялся обшаривать карманы.

– У меня, – напомнил Волостной.

– И сделайте это так, чтобы выглядело как несчастный случай, – похабно подмигнул Буревич.

Когда четверо «смелых» вернулись в гостиную, их встретили постные тоскливые лица. Люди тоже слышали волчий вой. Женщины кутались в одеяла, с сомнением поглядывали на мужчин, гадая, способно ли это разношерстное воинство их защитить. У Ивана Петровича вновь разыгрались приступы паники – он шнырял по гостиной, хватаясь за сердце, и бормотал какие-то молитвы. Директор и адвокат втихомолку чокались и выпивали, хотя никто из них не выглядел пьяным. Арнольд Генрихович пребывал в оцепенении. Все уставились на прибывших, вопросов не задавали. Буревич включил телевизор. На экране в хороводе снежинок и серпантина кривлялся надоевший хуже горькой редьки юморист.

– Выключите эту гадость! – взмолилась, затыкая уши, Екатерина Семеновна. – Вы в своем уме?!

– Надо же, какие мы нежные, – проворчал Буревич, переключаясь на фильм «Ирония судьбы».

– Вы только не подумайте, что я хочу вас унизить, Федор Михайлович, но шли бы вы подальше со своим ящиком для тупоголовых, – тонко намекнул прокурор. – Не насмотрелись еще за тридцать лет? Тут и своей иронии с избытком хватает.

– Да идите вы к черту! – рассердился Буревич, выключил телевизор и швырнул пульт на диван.

– До наступления Нового года остается час и сорок минут, – тонко намекнул из-за стола адвокат Чичерин. – Что там у нас с продолжением пира во время чумы?

– Наливайте, хрен с вами, – сдался полковник. – Надеюсь, все понимают, что пьянство в нашей ситуации не выход?

– Еще какой выход, – хрипло хохотнул директор гимназии.

Внезапно Игоря Константиновича Волостного заинтересовал голубой огонек на полочке для аппаратуры. Это подавал мерцающий сигнал подключенный к телевизору мультимедийный плеер. Ранее на него не обращали внимания, хотя всем он уже примелькался. Он сел на корточки перед тумбой, погладил панель, задумался. Сходил к дивану, вернулся с пультом дистанционного управления – на него уже успела взгромоздиться Екатерина Семеновна.

– Посещали студию рукоблудия, молодой человек? – без особой злости поинтересовалась женщина.

– Да уж не рукоделия, – невесело ухмыляясь, Волостной включил телевизор, переведя его в режим AV, дождался, пока пройдет инициализация. Вариантов не было – на жестком диске был записан один-единственный файл. Возникли рябь и шипение. Побежали полосы. Он прибавил звук.

– Вам, наверное, интересно, господа, зачем вас здесь собрали? – прозвучал на всю гостиную скрежещущий металлический голос.

И все застыли, охваченные пронзительным страхом…

– Вломов Эдуард Владимирович, полковник коррупции, 47 лет, заместитель начальника областного УВД по следственной работе! – Голос наполнял гостиную, пробирался во все потаенные закутки, и взоры присутствующих невольно переместились на застывшего полковника, который смотрел на экран, как завороженный. А в телевизоре на фоне белой простыни объявилась человеческая голова в черной маске, закрывающей лицо. Доступными оставались лишь глаза – колючие, цепляющие, принципиальные, и шевелящиеся губы, обросшие жесткой щетиной. – Всего лишь заместитель, но мы-то с вами знаем, кто на самом деле заведует делами в полицейском управлении области. Короля играет свита. Генерал-майор Гулимов – бесхребетная декоративная фигура, свадебный генерал, временами и не догадывающийся, что творится у него за спиной. А если догадывается, то старается не выяснять. Так кто же этот темный властелин? Суровый профессионал до мозга костей, ас оперативной и следственной работы, сделавший карьеру на костях подчиненных и имеющий все шансы стать в начале года официальным руководителем областного ведомства. Человек, уверенно держащий руку на пульсе. Как сказал министр МВД, «мы внимательно следим за беспорядком в стране». Человек без образования, с завышенным самомнением и высокомерием, не терпящий пререкательства и суждений, идущих вразрез с его собственным мнением, окончательно разваливший оперативную работу, изгнавший из органов порядочных и честных сотрудников и приблизивший к себе лояльных проходимцев – проводников его воли. Быдло, хам и преступник. Помните вашу коронную фразу из детства, Эдуард Владимирович? «Пацан, дай двадцать копеек». Погоняло «Двадцать копеек» держалось за вами до последнего класса, который, кстати, был не десятым, а восьмым. Недостает вам ошибок молодости, Эдуард Владимирович, – вон каким солидным стали. А про детство уже и не помните, мол, не было его – какое, к черту, детство? Бывший однокашник по фамилии Шлобер, подвергшийся давлению со стороны ФСБ – чекисты жаждали долю в его бизнесе, – обратился к вам за помощью, не догадываясь, что у вас специфический взгляд на творение всепобеждающего добра. Вы доброжелательно выслушали человека, с которым в детстве были неразлейвода, кое-что законспектировали, а уже на следующий день жесткий прессинг усилился – в работу включились ВАШИ подчиненные. Вы прибрали в свой актив уютное кафе в двух шагах от центральной площади города, магазинчик аутентичных американских джинсов, а остальное великодушно даровали чекистам. Господин же Шлобер, с которым вы пили свой первый в жизни «Абрикосовый аромат», в одночасье потерявший все, включая семью и квартиру, еле сводит концы с концами и всерьез подумывает, не податься ли в бомжи. Капитан Каримов подал рапорт касательно полицейского произвола в УВД Ноябрьского района. Рапорт повлек разрушительные последствия для самого же Каримова. Его пытали те же сотрудники, на которых он писал кляузу. Случай не стал достоянием благодаря умению прятать концы в воду, а капитан Каримов не прошел переаттестацию, поскольку инвалиды второй группы, как правило, переаттестацию не проходят. Вы лично пытали представителя внесистемной оппозиции Молодцова, выведшего людей на митинг, посвященный фальсификации выборов 4 декабря. На теле не осталось следов, но человек, якобы задержанный за организацию несанкционированного шествия, полностью сломался и, выйдя на свободу, отказался от своих принципов и убеждений. Случай уникальный в современной истории, что говорит о том, что вы мастер своего дела. Двум другим руководителям несистемной оппозиции были подброшены наркотики, следствие и суд состоялись в рекордно короткие сроки. Новый год бедолаги встречают уже на зоне – и впереди у них как минимум восемь таких празднеств. Фамилии перечислять не буду – вы в курсе. Подобных историй, Эдуард Владимирович, великое множество. Вы создали неубиваемую систему доносов, мздоимства и фабрикаций уголовных дел на неугодных власти людей. Пытки, шантаж, давление, искажение фактов. Вы не боретесь с преступностью – вы ее возглавляете. Статистика по раскрываемости реальных преступлений неутешительна. Только за год количество уличных и квартирных грабежей выросло вдвое, убийств на бытовой почве – на четверть, изнасилований и исчезновений людей – на треть. Вам нет до этого дела. Но вы умело манипулируете цифрами и создаете видимость работы. Доходит до того, что заявления от граждан просто не принимаются под надуманными предлогами. К успешному закрытию уголовных дел привлекаются невиновные. На фоне успехов в других регионах ваши показатели по раскрываемости смотрятся вполне достойно. Только за последний месяц по вашему личному распоряжению было сфальсифицировано девять уголовных дел, самое заметное из которых – обвинение преподавателя истории государственного университета Кулакова в растлении и убийстве малолетнего. Защитой было доказано, что растлителю не может быть семьдесят три года и на момент совершения преступления он находился в другом городе. Сообщники растлевали, не так ли, Эдуард Владимирович? Но что не сделаешь ради хорошей квартиры в Научном городке, когда подрастает дочь и пора выпускать ее на самостоятельную дорогу жизни? Эх, Эдуард Владимирович…

Диктор в маске сделал многозначительную паузу, и Эдуард Владимирович смог наконец оторваться от его глаз в экране. Он сглотнул и как-то конвульсивно вздрогнул.

– Что за пошлятина?.. – промямлил он.

– Обидели бедненького, – неуверенно хихикнул прокурор. – Ну да, вы же у нас такой кристальный, повышенной пушистости…

– Выключить немедленно, это провокация!!! – взревел турбинным ревом полковник и завертелся вокруг оси, отыскивая взглядом пульт. Затем шагнул к телевизору, чтобы ударом кулака выбить из него дух. И у полковника отлично бы это вышло. Но тут злоумышленник в маске, не меняя интонации, произнес:

– Головач Иннокентий Адамович, городской прокурор, 43 года, государственный советник юстиции 3-го класса! Великий плут, казуист и обманщик!

И кулак, уже готовый расколошматить плазменный экран, вдруг застыл. Говорящий снова сделал паузу, полковник повернулся, вперился взглядом в прокурора. А у того исказилось лицо – словно затвор передернули. Он посинел, как баклажан, воскликнул:

– Выключите эту гадость! – и кинулся к Волостному, который машинально нянчил пульт. Но полковник не дремал, он уже летел через гостиную, вырвал у растерявшегося Волостного пульт, оттолкнул прокурора и, сдерживая натиск противника, отступил к телевизору, встал грудью перед ним, сжав кулаки:

– Ну уж хренушки, Иннокентий Адамович, наслаждайтесь…

И прокурор откатился, не в состоянии пробить стальную стену. Остальные присутствующие потрясенно молчали. Возникало ощущение, что все до единого проглотили языки.

– Многим нравится манера господина Головача вершить вселенскую справедливость! – скрежетал человек в маске – от одной лишь интонации говорящего мурашки ползли по коже. – Он образован, ироничен, местами убедителен, может подать себя как воспитанный человек, обладает едким чувством юмора и даром к импровизациям. Нам тоже нравится манера господина Головача – она гораздо предпочтительнее манеры предыдущего обвиняемого. Но это не умаляет его сути: Иннокентий Адамович – матерый преступник, нанесший крупный вред системе правосудия и отправивший за решетку не один десяток невиновных. Особый интерес для следствия представляет тандем прокурора Головача и судьи Лужиной, пробить который не по зубам даже матерому адвокату. Вы талантливы, Иннокентий Адамович, – убедить присяжных, что невиновный виновен, когда вы сами прекрасно осознаете, что он невиновен. И хоть бы мускул дрогнул на вашем ироничном лице. Вы обличаете, обличали… вот только боимся, что уже никогда не будете обличать! Вы смените статус, и мы будем по вас скучать.

При этих словах прокурор съежился, а полковник, наблюдавший за его лицом, мстительно рассмеялся.

– Вы получили двадцать тысяч долларов за то, чтобы утопить на суде директора фирмы «Эдельвейс» Панчюшина, обвиняемого в банковских махинациях. Панчюшина подставил его партнер, желающий контролировать весь бизнес. Обвинение было шито белыми нитками. Следствию не удалось собрать убедительных улик. Вся надежда была на суд. И вы не обманули возложенных на вас надежд – ведь вас так убедительно просил присутствующий здесь депутат господин Аврамский – близкий родственник того самого партнера.

– Это ложь! – пискнул долговязый.

– Вы разнесли Панчюшина в пух и прах, ловко используя лживые показания его супруги, якобы банковскую отчетность и ваш непревзойденный дар манипулировать фактами. Дали девять лет колонии общего режима – все присяжные дружно вынесли вердикт «Виновен». Двадцать тысяч на счет, какие, право, пустяки, всегда готов помочь хорошему человеку, ведь это моя работа… Сложнейшая прокурорская проверка управляющих компаний, и те руководители ТСЖ, что отказались платить, с удивлением обнаружили, что на них заведены уголовные дела по факту мошенничества и нецелевого использования средств. На многих, кстати, справедливо. Но, увы, не на всех. Вы лично пригрозили уголовным преследованием директору ПАТП-4 – якобы за сокрытие реальных доходов и уклонение от уплаты налогов – вам же надо было завершать строительство коттеджа в Сосновом бору, застывшего в период рецессии. Директор, виновный по всем статьям, гуляет на свободе, а строительство, слава богу, завершено. Это фактически ВЫ приговорили к девяти годам представителей оппозиции за хранение наркотиков. Хотя доподлинно известно, кто из оперативников, проводящих обыск, спрятал под ванну пакетик с героином, на самом деле пакетик с мукой и толченым сахаром, а в героин эта безобидная смесь превратилась уже после проведения химической экспертизы. Это вы обвинили невиновного парня в изнасиловании одноклассницы, отправив его на «малолетку», предъявив суду неопровержимый анализ спермы, хотя прекрасно знали, что изнасиловал девчонку другой человек – племянник руководителя департамента мэрии по социальной политике, которого впоследствии избили (в смысле, руководителя), и правильно сделали. Но пацану придется сидеть. Вы сломали ему жизнь, у матери инфаркт, отец покончил с собой – пустяки, дело житейское. Это вы, Иннокентий Адамович, в тесном содружестве с судьей Лужиной, вершили правосудие над группой оборотней в погонах – опять же уникальнейший случай, все обвинения были сфальсифицированы, подсудимые оказались просто неугодными, но никак не виновными! Как же так вышло, нашли последних честных полицейских в городе и смастерили из них банду? Меньше десяти лет никто не получил. Зато когда судили реального преступника – майора МЧС, зарубившего топором в состоянии аффекта родную тетушку, – вы отстранились от дела, взвалив непосильную ношу на плечи начинающего работника прокуратуры. В итоге адвокат, а это, кстати, был присутствующий здесь Чичерин Генрих Павлович, сделал из обвинителя отбивную, из зарубленной тетушки злобную ведьму, а новоявленный Раскольников отправился в колонию-поселение на полтора года, реально отбыв там семь месяцев в комфортных условиях. Эх, Иннокентий Адамович… – Глаза злоумышленника в маске буквально царапали тех, кто на него смотрел. Он снова сделал выразительную паузу.

– Нет, ну, я не знаю… – только и смог беспомощно развести руками прокурор. – Я многое в этой жизни выслушивал, но чтобы вот такое… У меня просто нет слов! Это глупые, ничем не обоснованные обвинения. Что за выскочка там, в экране?

– Ничего, – злобно ухмыльнулся полковник, – мы еще заставим его оттуда вылезти.

– А вы телевизор переверните, – предложила из дальнего угла Ольга Дмитриевна. – Глядишь, сам вывалится.

– Лужина Валентина Максимовна, 37 лет, председатель городского Федерального суда общей юрисдикции! – размеренно продолжал вещать «обвинитель». – Я думаю, аудитории уже понятно, с кем мы имеем дело…

– Не-ет!!! – истошно взвыла Валентина Максимовна и, сбросив с плеч одеяло, устремилась в атаку, надеясь грудью обрушить телевизор. Но на пути уже стояли двое – неодолимые, как линия Маннергейма. Она ударилась о полковника, отлетела, как мячик от стены, бросилась на любовника, но тот схватил ее за плечи, приподнял, и она забила в воздухе ногами, продолжая верещать полицейской сиреной.

– Боже, какой позор… – еле слышно пробормотала Екатерина Семеновна.

Слабеющие крики протеста не могли заглушить обличительную речь.

– Самый неподкупный, профессиональный и независимый суд в мире! Именно это мы и наблюдаем на примере городского Федерального суда и его председателя. Прекрасен ваш союз, Валентина Максимовна и Иннокентий Адамович. Кто бы сомневался, Валентина Максимовна, в постели вы хороши со всех сторон. По вас не скажешь, что вы такая одиозная. На работе принципиальная, в свободное время – женственная и общительная. К сожалению, вы давно перестали руководствоваться такими устаревшими понятиями, как честность и порядочность. Время требует иных понятий, верно? К сожалению, уголовных. Вы – послушная исполнительница воли председателя городской партийной ячейки, нашего дорогого мэра и председателя городской Думы. И даже если эти «воли» противоречат одна другой, вы всегда найдете устраивающий всех компромисс. Сколько раз за последний год вы ездили за готовыми приговорами в мэрию? Объясните, почему вы оправдали сотрудника оперативно-розыскного бюро, сбившего насмерть на пешеходном переходе восьмилетнего мальчика? Он летел как угорелый со скоростью 120 километров – и при этом не выполнял своих должностных обязанностей, то есть катался по городу в свободное от работы время. Мальчик погиб на месте. Как цинично пошутил защитник обвиняемого, «ДТП произошло потому, что водитель был трезв». Это и есть причина оправдательного приговора? Надо же, какое достижение – работник полиции за рулем, и трезвый! Какие могут быть смягчающие обстоятельства, кроме того, что вам позвонил лично начальник бюро полковник Ржацкий и просил что-нибудь сделать? Парень перспективный, толковый, он не хотел. Зачем ломать человеку жизнь? Чем вы руководствовались, когда назначили журналисту сетевого издания Крутоярову наказание в виде лишения свободы сроком на семь лет? Парень отвесил пощечину оскорбившему его чиновнику. Допустим, хулиганство. Статья 213-я, максимальный срок до двух лет. И это за РЕАЛЬНОЕ хулиганство. Никакой «группы лиц», «сопротивления представителю власти», «применения оружия или предметов, используемых в качестве оружия». Откуда взялись эти семь лет? Вы УК читали? Или просто чиновник, не умеющий держать язык за зубами, сильно обиделся? Почему вы отпустили педофила Пташкина, надругавшегося над шестилетней девочкой? Мало свидетелей оказалось? Кончил в воздух? Или оттого, что, не желая быть «опущенным» на зоне, он в отчаянии предложил вам дарственную на свою квартиру и вы не нашли в себе сил отказаться? Почему вы оправдали банду гаишников, занимавшихся вымогательствами на дорогах? В связи с отсутствием состава преступления? Но этого «состава» было на двенадцать томов! Естественно, нам и в голову не приходит, что это как-то связано с вашими приятельскими отношениями с супругой начальника областного ГИБДД – вы ведь вместе посещаете один и тот же фитнес-клуб? А то, что одновременно с этим делом вы стали обладательницей роскошной белоснежной «Вольво», – просто совпадение. И этот перечень можно продолжать вплоть до 1 января. Эх, Валентина Максимовна…