Текст книги "Царский путь. Стихотворения 1990—2014 гг."

Песня

 
Как во поле, во поле
Зашумели тополи.
 
 
В них тонули вопли
И совсем утопли.
 
 
А на каждой веточке —
Атамана деточки.
 
 
Откатились бочки —
Ягоды-грибочки!
 
 
Шла я по дороженьке —
Вижу чьи-то ноженьки.
 
 
Выше посмотрела —
Вся тут помертвела:
 
 
Друга вижу милого,
Да уже остылого.
 
 
Стал алтарь могилой.
Господи, помилуй!
 

«То ли слышу, то ли чую…»

 
То ли слышу, то ли чую,
То ли дома не ночую —
Всё лечу я и лечу я
С птицею бессонницей.
 
 
То ли солнце расплескалось,
То ли только показалось…
Что с душой моею сталось,
Идолопоклонницей?
 
 
Посреди долины ровной
Болью явится зубовной,
Более единокровной,
Чем сестра родимая —
 
 
На ухо шепча об осах
И о смерти острых косах,
Раскаленный даст мне посох
Тьма непроходимая.
 

«Как рыбы две на Запад и Восток…»

 
Как рыбы две на Запад и Восток
Извечно уплывают друг от друга…
Веками изувеченная вьюга
Мне возвестит известняков восторг.
 
 
Изгнание торгующих из Храма,
Хранилища, в котором скрыт острог!
Но острога вонзается упрямо
В тела двух рыб, упавших на песок.
 

«Вос-кресай, душа моя…»

 
Вос-кресай, душа моя,
Из кресала и кремня,
Из воды да из огня —
 
 
Незалитым пламенем,
Незабытым именем,
Непрожитым временем!
 
 
Воскресай с душою, плоть!
Отворил врата Господь,
Время мельницам молоть.
 
 
В те моленны-мельницы
Внидут богомольницы,
О Христе печальницы.
 
 
В небе смолк вороний грай.
Ой, душе моя, взыграй!
Светлым светлый близок рай.
 

Из книги «Палимпсесты»
1993—1995

Anno Domini CDLXXVI

 
Там, за окном – Империи закат
Иль утренние сумерки Европы?
Осталось нам лишь строить гороскопы
Да вспоминать, кем были год назад.
 
 
Без боя сдался златовратый Град…
К чему тараны, лестницы, подкопы?
И вот уже вчерашние холопы
Сегодня свысока на нас глядят.
 
 
По стогнам речь разносится чужая,
И варвары глумятся, обнажая
Отеческих пенатов алтари.
 
 
Лициний! На заливе ждут галеры —
Отправимся, последние цари,
На поиски не новой – нашей – эры.
 

«На коже пишу заклинанье дамасским клинком…»

 
На коже пишу заклинанье дамасским клинком.
Я с тайными знаками был до рожденья знаком.
 
 
И сам только знак я на замше замшелых камней.
Значенье – неясно, его не отыщешь темней.
 
 
На коже кровавые выступили письмена.
Омытая кровью, крадется за лесом луна.
 
 
Впивается в нежную шею голодный зрачок,
И тайные знаки на коже выводит клинок…
 

«А никто не пришел. Никого не дождались сегодня…»

 
А никто не пришел. Никого не дождались сегодня.
Только день. Только ночь. Только месяц. И год. И века.
Только музыки звуки – те звуки молчанья Господня.
Только где-то течет уходящих мгновений река.
 
 
Через час, через день, через год, через тысячелетье
Будет всё, как сейчас, хоть другой нарисуют пейзаж.
Я иль кто-то другой, иль другая, иль третий, иль третья, —
Всё течет и течет уходящих мгновений река.
 
 
Золотая река – и забрасывать сети напрасно.
Золотая рука клавикорда касается струн, —
Зубы выбиты все, но отчетливо слышно и ясно,
Как с Востока идет обезумевший, бешеный гунн.
 
 
Не догнать в никуда навсегда уходящие воды.
На речном берегу лишь услышишь рассказ тростника
Про песок золотой и про флейту уснувшей природы…
А она всё течет, уходящих мгновений река.
 

По прочтении «Младшей Эдды» Снорри Стурлусона

 
О, скальды скал, оскалившихся грозно
На волн морских змеиные тела!
Для тела, что родилось слишком поздно,
Душа не слишком рано ль отцвела?
 
 
В Валгалле разговаривала с Браги,
Входила в золотых видений дом
И, поэтической испивши браги,
Божественным вещала языком.
 

«По дороге лунной…»

 
По дороге лунной,
На поляне звездной
Овен златорунный
Паcся ночью поздно.
 
 
А пастух усталый
Шел за ним уныло.
Тусклый свет на скалы
Пролило светило.
 
 
И в тумане млечном
Лунною дорогой
Брел в молчанье вечном
Овен златорогий…
 

Зигфрид

 
Пришла весна. Берестяные руны
Зеленой распускаются листвой.
И мне поют, пьянея, в небе луны
Про Нибелунгов перстень золотой…
 
 
Благоуханье Суттунгова меда,
Как море, разливается вокруг.
Ликует воскрешенная природа.
Плывет по Рейну ясеневый струг.
 
 
Всевышний Бог! Проплыть сто тысяч миль дай,
Чтоб убедиться, что – не сон, не сон!
Что нежною валькирией Брунгильдой
При жизни я в Валгаллу вознесен.
 

«И опять в руке моей лежала…»

 
И опять в руке моей лежала
Совершенно гладкая ладонь,
И опять слегка она дрожала,
И какой-то жег ее огонь.
 
 
Отчего таинственные знаки
Не оставили на ней следа?
Иль напрасно золотые злаки
Поливала кровь моя, руда?
 
 
Эти рыбы бледно-голубые
На замерзшем озере лица —
Словно две враждебные стихии,
Неразлучные внутри кольца.
 
 
Эти губы, розовые нежно…
Эти руки… Нет, не удержать!
На пергамент кожи белоснежной
Наложила смерть свою печать.
 
 
Что ж ты позади, Орфей, увидел?
Отчего весь вдруг окоченел?
Не в пламеннодыщащем Аиде ль
Наконец узор тех рук узрел?
 

Тангейзер

 
Оставив Рим, уходят пилигримы,
Благую разнося по свету весть,
Что посоху вновь суждено расцвесть —
Язычник днесь прощен непримиримый.
 
 
(Как передать восторг неповторимый,
Когда вдруг узнаешь, что чудо – есть?
Ведь большего восторга в мире несть.
И ангелы спускаются, незримы.)
 
 
От чар освобожденный, наконец,
Проснулся очарованный певец
И снова он обетам прежним верен.
 
 
В сиянии Елизаветы глаз
Исчез, как наважденье, грот Венерин.
Для чистых душ спасенья пробил час!
 

Селена

 
Как в раковине жемчуг драгоценный,
В пещере мною скрыт Эндимион.
Он вечно спит и вечный видит сон,
Укрыт от солнца рощею священной.
 
 
А ночью я всхожу на небосклон,
Ведь свет мой сохраняет плоть нетленной.
Неувядаем, кто любим Селеной,
Вселенской красотою наделен.
 
 
Пусть говорят, что Ночь со Смертью – сестры
И что одна с другой неразделимы.
О, Ночь! Ты – жизнь. Одной тобой живу.
 
 
Придешь ли ты – Морфей покров свой пестрый
На мир набросит, лик явив любимый,
С которым я в разлуке наяву.
 

Вилланель

 
Играет Дафнис на свирели,
От зимнего проснувшись сна.
И горицвет цветет в апреле.
 
 
Весны дождавшись еле-еле,
Зане душа его полна,
Играет Дафнис на свирели.
 
 
Прелестны раздаются трели,
Когда приходит к нам весна
И горицвет цветет в апреле.
 
 
Как среброзвонкия капели
Нам звуки дарит тишина,
Играет Дафнис на свирели.
 
 
Так пусть, пока мы не истлели
И светит нам в ночи луна,
Играет Дафнис на свирели
И горицвет цветет в апреле!
 

«Созерцало озера зерцало…»

 
Созерцало озера зерцало
Зеркала венецианских глаз.
Ночь зерно Венерино мерцало.
Утром дивный свет его угас.
 
 
И умолк, растаявши в рассвете,
Светлых плакальщиц далекий хор.
На заре волхвуют в Назарете
Валтасар, Каспар и Мельхиор.
 
 
По границе серого гранита
Юный сон шагает в унисон
С песенкой, давно уже забытой.
Но тебе, тебе не снится он.
 
 
В некий час в стеклянной оболочке
Скажешь ты: «Мне странно встретить Вас…»
И сорвется окончанье строчки
В зеркала венецианских глаз.
 

«Усталых не смыкал я глаз…»

 
Усталых не смыкал я глаз,
Листая фолианты…
Пробили девятнадцать раз
Весны твоей куранты.
 
 
И вот опять перед собой
(Как будто не впервые)
Увидел в дымке голубой
Я очи голубые.
 
 
И Лидо, и песчаный пляж,
И Пьяцца ди Сан-Марко —
Вмиг дорисован мой пейзаж,
Как в сновиденье, ярко…
 

Нить

 
Переверни страницу в книге —
Голубокрылый мотылек,
Неся бумажные вериги,
Лежит, засохши, между строк
 
 
(Супруг возлюбленный Психеи
В который умирает раз?).
Александрийския камеи
Напоминают мне о Вас:
 
 
Ваш тонкий профиль Птолемея,
Под шлемом вьющаяся прядь…
Смогла двухцветная камея
Все краски мира передать.
 
 
Вот так ряды воспоминаний
Встают, как бы ряды зеркал.
И в них божественных сияний
Не раз я отсветы встречал…
 

Тростник

 
Полузакрытое полуоткрыто веко.
Нет, слишком яркий свет мучителен глазам!
И я, как тот маркиз осьмнадцатого века,
Склонивши голову, внимаю, звуки, вам.
 
 
Волшебник Куперен! Тростинок хрупких ропот
И мельниц ветряных игрушечный пейзаж —
Чредою призрачной под еле слышный шепот
Вот так является мне сон прозрачный ваш.
 
 
И больше ничего. Остановилось время.
Усталый маятник безжизненно висит.
Но мне не позабыть тех, звездных взглядов бремя
И голос в вечности – магический магнит.
 
 
Смешались города, и времена, и лица…
Первоначальное открылось бытиё.
Но где-то в тростнике сидит цветная птица,
Переливается и песенки поёт.
 

Закат

 
Ланцетом острым вскрыл я голубые вены,
И медленная кровь – пурпурный вялый спрут —
По ванне растеклась за несколько минут
И всю окрасила, рождая вздохи пены.
 
 
Паросский мрамор ал, а струи всё текут.
Не могут задержать их мелкой ванны стены.
Воспоминания подобной этой сцены
Уже ни в чьей душе по смерти не умрут.
 
 
Вот так же я хочу (всё было уж когда-то),
Как гордый римлянин, оставить этот мир.
Ни слова не сказав, на середине пир
 
 
Покинуть, но успеть увидеть луч заката…
Заплачет раб, кого любил нежнее брата,
И выпьют вновь друзья под переливы лир…
 

«Как в желуде сокрыт могучий дуб…»

 
Как в желуде сокрыт могучий дуб,
Иное тело зреет в нашем теле.
И падают сорвавшиеся с губ
Слова, что музыкой давно созрели.
 
 
В удобренную борозду уйдет
Последнее, безжизненное семя.
Но вечностью беременное время
Свой золотой донашивает плод.
 

Gnomai

 
Остановясь на середине склона,
Неосторожно в бездну посмотрел —
И ранен был стрелою Аполлона,
Безжалостней Эрота острых стрел.
 

 
Писать стихи совсем не трудно —
Труднее не писать стихов:
Окованные рифмой скудной,
Они живут века веков.
 
 
И как откажешься от славы
Вечнозеленый бросив лавр?
И входишь в портик величавый,
Где поджидает Минотавр…
 

 
«Militat omnis amans»*, – изрек премудрый Овидий.
Носит каждый солдат в ранце фельдмаршальский жезл.
 

_________________________

 
* «Каждый влюбленный солдат» (лат.)
 

Гертруда
(баллада)

 
Где серая в море глядится скала
В древах, зеленей изумруда,
У самого синего моря жила
Блаженная дева Гертруда.
 
 
Ничто не смущало блаженной покой.
Размеренно дни проходили.
Но все же порою с неясной тоской
Вдали ея взоры бродили.
 
 
Однажды ужасная выдалась ночь.
Явился ей бес полуночный.
В безумьи Гертруда помчалася прочь.
Нежданно час пробил урочный.
 
 
Она побежала в чужие края,
Лишь шаль прихвативши с собою.
И зябкие плечи дрожали ея
Под шалью темно-голубою.
 
 
О нет! Замолчи же, проклятая шаль!
Молчи о Гертрудиных бедах!
Безумной душе уж былого не жаль,
И разум – в кошмарах и бредах.
 
 
Вот парус она увидала вдали,
И радостно сердце забилось.
Скорее, скорей от постылой земли!
В ту даль ея сердце стремилось.
 
 
Но новые бедствия ждали ея
Под парусом тем белоснежным.
Разбойники точат свои лезвия.
Не сыщешь их в море безбрежном.
 
 
И в страхе Гертруда бежала тогда
От них за высокия стены.
И ей попадались в пути города,
Из белой восставшие пены.
 
 
Но бес в новолуние силой окреп,
Гертрудою бес погоняет.
И видит она пред собою вертеп,
Где музыка громко играет.
 
 
О нет! Замолчи же, проклятая шаль!
Молчи об ужасном вертепе!
Куда подевалась былая печаль?!
Безмолвия сброшены цепи.
 
 
Соблазны открылись Гертруды очам,
Соблазнам Гертруда внимает.
И шаль заструилась по зябким плечам,
А музыка громче играет.
 
 
В безумный, безбожный, вакхический пляс
Пустилась шальная Гертруда.
Рассудка неяркий светильник погас
Средь срама и пьяного блуда.
 
 
Гертруда! Гертруда! Не пей же вина,
Что налито в полные чаши!
Душа от него и мутна, и черна.
Пороки в нем кроются наши.
 
 
Но скоро светает, и петел пропел,
Приветствуя светоч восточный.
К Гертруде приблизиться больше не смел
Злокозненный бес полуночный.
 
 
И утро настало. Проснулась она,
Не веря ночному кошмару.
Гертруда! Гертруда! Зачем же вина
Ты выпила полную чару?!
 
 
Лежит, неподвижна, на желтом песке,
Окутана утренней мглою,
Гертруда. И шаль роковая в руке
Струится холодной змеею.
 
 
Ко гробу Господню тогда побрела
Она в ожидании чуда,
Где серая в море глядится скала
В древах, зеленей изумруда.
 

Из книги «Carmina»
1996—1997

Из цикла
«После Трои»

«Под сенью ненавистных кипарисов…»

 
Под сенью ненавистных кипарисов
Когда-нибудь мы встретимся опять.
Теням былых Елен, былых Парисов
Дерзнем свои творения читать…
 
 
А там, где бьёт родник тысячеструйный,
Рождая мощный ток пермесских вод,
Побегов рост, забывчивый и буйный,
С могильных урн все имена сотрёт.
 

«Десятый год воюют Илион…»

 
Десятый год воюют Илион
Храбрейшие мужи златой Эллады.
Десятый год пророческие взгляды
Погружены в неотвратимый сон.
 
 
Бессильная пророчица Кассандра
В безумии оцепенелом зрит
И неизбежный жребий Александра
И ненавистного плененья стыд,
 
 
Слепую месть ревнивой Клитемнестры,
Врата в Аид… И уж в душе звучит
Плач хоэфор Эсхиловой орхестры
И слышен хор безлирный Эвменид…
 

Елена

 
Возвращаются из долгих странствий
Грозные ахейские мужи.
Ты же о своем непостоянстве,
Светлая Елена, не тужи.
 
 
Разве может солнце быть лампадой
И мерцать чуть видным огоньком?
Будь же солнцем! падай! вечно падай,
Чтоб восстать в величии своем!
 

 
Подымая розовую пену,
После стольких лет домой везли
Беглую красавицу Елену,
Покоряющую корабли…
 
 
Овидь вод была необозрима.
Мягкая покоилась волна.
Но нежданно тонкой струйкой дыма
В мареве растаяла она.
 
 
Так ушла она в страну иную…
В черном небе, солнце, запылай!
Пусть хоть тень обнимет неживую
Седовласый старец Менелай.
 

 
Я встречал тебя в притонах Тира,
На широких, людных площадях…
Я в тебе увидел душу мира,
Мира, обратившегося в прах.
 
 
И тогда возможным стало чудо,
Крылья вырастали за спиной…
Пусть тебя я встретил среди блуда!
Ты – богиня, если ты со мной.
 
 
И не тем я проклят, кто, с ключами
Райскими, сулил мне столько кар —
Я, твоими обожжен лучами,
Падаю с небес, второй Икар!
 

«Возликует виноград пурпурногроздый…»

 
Возликует виноград пурпурногроздый,
Лишь придет золотогривый Аполлон.
И проснутся опьяняющие звезды —
Виноградины, вкушающие сон.
 
 
Потекут незабываемые реки,
Водопады нескончаемые вин.
Возвращайтесь, меднопанцырные греки,
Под платаны густотенные Афин!
 
 
Что мечтать об илионских кипарисах?!
Или мало в нашей Аттике Елен?
Ведь источник Синекудрого не высох
И олива зеленеет возле стен.
 
 
Возвращайтесь под аттические звезды
Из-под бронзового панцыря времен.
Уж ликует виноград пурпурногроздый —
Се грядет золотогривый Аполлон!
 

Эней

 
Где ныне лепокудрая Елена?
Орест и неразлучный с ним Пилад?
Где блеск былой Приамовых палат?
Ничто, ничто не избежало тлена!..
 
 
Там, позади, и стены Карфагена,
И Вечный Рим, и Дольний Цареград
В твоем огне карающем горят,
О, пламенноязыкая Геенна!
 
 
Утрачен смысл в подсчете мертвых дней.
К неведомой земле спешит Эней,
Под небосвод неизъяснимо-синий.
 
 
И псковский старец видит наяву,
Как корабли из илионских пиний
Вплывают в деревянную Москву.
 

Из цикла
«Гиперборейская зима»

«Когда спускаются на землю…»

 
Когда спускаются на землю
Все девять геликонских дев,
Я неземному хору внемлю,
Земной их слушая напев.
 
 
Так, аромат вдыхая винный
Под звуки музыки немой,
Невольно вспомнишь про Афины
Гиперборейскою зимой.
 

«И плод с небесной высоты…»

 
И плод с небесной высоты
Упал на землю, перезрелый…
Меланхолические стрелы,
Мой солнцебог, рассыпал ты.
 
 
И белый снег, как белый клевер,
Зацвел на поле золотом;
И шар земной, как снежный ком,
За солнцем уплывал на север.
 
 
И бесконечен был поход
Ахейцев к стенам Илиона.
Лишь вещих звезд вещали стоны,
Без слов: «И это все пройдет…»
 

«Что ж из эолийских краев далеких…»

 
Что ж из эолийских краев далеких
Не летит весна к нам на пестрых крыльях?
Что ж покрыт снегами уж третий месяц
Край наш суровый?
 
 
Отчего и сердце, как хризалида,
В коконе свернувшись, почти не бьется,
Продолжая видеть свой сон постылый,
Однообразный?
 
 
О, проснись же, сердце, проснись скорее!
Погляди в окошко: зима сдается.
Скоро, верь мне, скоро она покинет
Гиперборею.
 
 
Песни будем петь мы, какие Эрос
Напоет, коварно в Киприды сети
Темно-синим взором своим опасным
Нас увлекая…
 
 
Вспомним мы Алкея златую лиру,
Вспомним о Сапфо гиацинтокудрой.
Только вспоминать о скале Левкадской
Лучше не будем.
 
 
Разгорится в сердце огонь желанья
И быстрее кровь побежит по жилам.
На крылах ретивых душа готова
Вырваться в небо.
 
 
И тогда с холодных вершин Парнаса
Призову спуститься на землю Музу,
Я, из эолийских певцов священных —
Отпрыск последний!
 

Аполлон Гиперборейский

 
На колеснице лебединой,
Парнасский оставляя склон,
Летит над снежною равниной
В Гиперборею Аполлон.
 
 
И на крылах пуховых рея,
Ликуют лебеди его.
Счастливая Гиперборея!
Здесь не смолкает торжество.
 
 
Повсюду игры, песни, пляски,
Молитвы Фебу и пиры,
И неизведанные ласки
(Увы! Лишь только до поры).
 
 
Темно-фиалковый источник
Здесь морем плещется у ног.
Житья блаженного заточник
Вдвойне блажен, скончав свой срок.
 
 
Познав земные наслажденья
И все земное разлюбя,
Он смерти ждет как избавленья
И морю отдает себя.
 

Из цикла
«Пирующие софисты»

Горацианская ода

Solvitur acris hiems…

Horatius11
  «Злая сдается зима…» Гораций (лат.).


[Закрыть]

 
Будет суровой зима… Уж наверное – лето было жарким.
Без лоз волшебных Вакха нам не выжить.
Выжмем в сосуды мы кровь виноградную, в погреб их поставим.
К зиме готовы, станем ждать морозов.
 
 
Много достойных есть вин: и сетийское, что так любит Цезарь,
И косское, и пьяный сок фалерна,
С Хиоса вина, и те, что Цекубские дарят нам равнины,
И лоз каленских и массикских слезы…
 
 
Не перечесть мне одних и названий их. Но когда зимою
На пир веселый дружно соберемся —
Пусть берегутся тогда: хоть бы амфора смерти избежала!
Да и суровой жить зиме не вечно…
 

Январь
(эпиллий)

 
В Городе нынче зима и ветры холодные веют
С самой, наверное, Фулы, где бледно-зеленое небо
Смотрится в вечные льды, их вечно в себе отражая…
Что же? И в Гиперборее своей мы обрящем Элладу,
Ведь не в названии суть, а в сути названье таится.
Жарко мы печи натопим, на пир соберемся веселый,
Меньше числом Аонид, но больше Харит легкоперстых.
Мальчик! Спускайся в подвал, найдешь там, хотя не фалерна,
Всё ж недурного вина сосуды – сойдет и такое.
Надо б флейтисток позвать… А впрочем, речами своими
И неискусный в речах затмит, если выпьет, флейтисток.
Ну, а когда все придут, когда Вакху свершим возлиянье,
Первых капель когда забудется вкус за вторыми,
Тут уж польется и речь, и речи… Одно лишь запомни:
Вакхова жидкость – узда, язык же твой – конь бесноватый;
Волю давая коню, следи вместе с тем за уздою;
Главное – надо направить в потребное вовремя русло
Речи ретивые – в том мудрецов афинских уменье.
Впрочем, Афины сова не так дружна с Дионисом,
Как быстрокрылый Эрот, сей отрок, неистовством славный…
……………………………………………………………
Ночью промчится Морфей и маков охапки рассыплет —
Мы поплывем к блаженным полям островов Элизея,
Плавно на мягких волнах качаясь в размере Гомера…
Ярче блаженнейших снов будет жизнь для тебя, коль поймешь ты:
Для мудреца весь мир – Эллада, все вина отменны.
 

У Лициния

 
Вот дом Лициния на скорбном Эсквилине —
Утоп средь зелени роскошнейших садов.
Хоть ветви ломятся от тяжести плодов,
Фасад прельщает взор лишь строгостию линий.
 
 
Но атрий миновав, в торжественный триклиний
Уже вхожу – и шум знакомых голосов
Едва приветственных не заглушает слов:
«Приветствую тебя, и будь здоров, Лициний!»
 
 
Я будто бы попал в пчелиный шумный рой:
Повисли в воздухе обрывки фраз, как пчелы,
Когда мы летнею тревожим их порой;
 
 
Стихов приаповых течет поток веселый
И розовый фалерн искристою струей —
На древний жертвенник и в кубок мой тяжелый.
 

Из цикла
«В садах Афродиты»

«В садах Афродиты кидонские яблоки зреют…»

 
В садах Афродиты кидонские яблоки зреют
И в воздухе реют на крыльях лазурных Эроты.
Медовые соты ножом распечатаны острым.
Гиматием пестрым забавы ночные сокрыты.
 
 
В садах Афродиты вздыхают печальные флейты,
Но их не жалей ты – растают земные печали,
И в светлые дали помчатся блаженные тени,
Где прежних томлений и воспоминанья забыты.
 
 
В садах Афродиты цветы увяданья не знают
И благоухают пурпурноголовые розы.
Кудрявые лозы вкруг стройного стана обвиты…
Не спи же, не спи ты, Адонис, в садах Афродиты!
 

К Афродите

 
О, фиалковенчанная!
Ты, что даришь любовь сладостно-горькую!
Как могу не воспеть тебя?
Как могу промолчать, в медном быке горя?
 
 
О, царица Пафосская!
Погаси этот жар искрой ответною
И в любимой зажги груди
Негасимый огонь, пламень неистовый!
 
 
О, священносадовая!
Насади на лугах розы пурпурные,
Белолонные лилии
И покорных тебе ими увенчивай!
 

«О, море златое подсолнухов львиных…»

 
О, море златое подсолнухов львиных,
В чьих ликах рождается Солнца цветок!
О, свиток, принесший мне весть об Афинах
И море, свернувшемся в несколько строк!
 
 
О, Небо благое, где в водах глубоких
Плывут отраженья пушистых богов!
О, Время седое! В мгновеньях далеких —
Мерцанье бессмертных твоих светляков.
 
 
О, мудрое сердце, светильник Эрота,
Где пламень, Крылатым зажженный, горит!
О, имя, пчелиного сладостней сота
И медоточивых речей Пиэрид!
 

На Эрота

 
Стимфалийской птице Эрот подобен —
Пакостный мальчишка, всё норовит он,
Пролетая мимо, на землю сбросить
Медные перья.
 
 
Хищных гарпий стае Эрот подобен —
Только стол успели накрыть к обеду,
Он уж тут как тут… И куда девались
Дивные яства?!
 
 
Нет, покоя нет мне ни на мгновенье!
Ни поспать спокойно, ни насладиться
Трапезою пышною и хмельною
Он не дает мне.
 
 
Все померкли краски, утихли звуки…
Ну за что такое мне наказанье?!
Снова в тишине раздается стрепет
Крыльев Эрота…
 

Дафнис и Хлоя

 
Дафнис
 
 
С зелеными очами Хлоя!
Когда тебя я вдруг узрел,
Совсем лишился я покоя.
 
 
Ах, сделать разве мог бы что я
Эрота против острых стрел,
С зелеными очами Хлоя?
 
 
Над гладкою рекою стоя,
Весь век бы на тебя смотрел…
Совсем лишился я покоя!
 
 
И так смотря, узнал давно я,
Чье тело всех белее тел,
С зелеными очами Хлоя,
 
 
И губы чьи нежней левкоя,
А голос слаще филомел…
Совсем лишился я покоя!
 
 
Какого б выпить мне настоя,
Чтоб взор мой был, как прежде, смел,
С зелеными очами Хлоя?
 
 
Свирель на грустный лад настроя,
Я будто песнь души пропел.
Совсем лишился я покоя…
 
 
Над мною сжалься, дева, коя
Виной тому, что я сгорел,
С зелеными очами Хлоя!
Совсем лишился я покоя!
 
 
Хлоя
 
 
О, юноша лавророждённый,
Жемчужина Герейских гор!
Возможно ли не быть влюблённой
 
 
В твой лик, еще не опушённый,
В застенчивый, в твой синий взор,
О, юноша лавророждённый?!
 
 
Мотив услышав изощрённый,
Из звуков сотканный узор,
Возможно ли не быть влюблённой?!
 
 
А стан твой полуобнажённый
Меня тревожит с давних пор,
О, юноша лавророждённый!
 
 
Взирая с грустью затаённой
И затаив немой укор,
Возможно ли не быть влюблённой?
 
 
Но ты проходишь, удалённый,
И шаг – увы! – твой слишком скор,
О, юноша лавророждённый!
 
 
Ах, бедной деве исступлённой,
В тебе встречающей отпор,
Возможно ли не быть влюблённой?!
 
 
Тобой навек заворожённой,
Той, в чьей душе горит костёр,
О, юноша лавророждённый,
Возможно ли не быть влюблённой?!