Текст книги "Хроники последнего лета"

Хроники последнего лета
Кирилл Манаков

© Кирилл Манаков, 2016

© Екатерина Давыдкина, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

С человеком, которого я буду называть Рассказчиком, мы знакомы очень давно – еще с институтских времен. Не то, чтобы он скрывает свое имя (при желании узнать его не так сложно), просто, скажем так, не хочет быть на виду. Признаюсь, мне не известно его настоящее место работы, но подозреваю, что связано оно с какими-то очень специальными и очень компетентными органами.

Первым вопросом, которым я задался, был: а почему вообще Рассказчик вынес на свет Божий всю эту историю? Прямого ответа я не получил, но для себя решил, что он, во-первых, считает все произошедшее необычайно важным для каждого из нас, а во-вторых, не связывает свое участие в нем с выполнением служебных обязанностей, а, стало быть, с гостайной. Можно, конечно, поспорить с обоими выводами, но, что называется, за неимением лучшего…

Рассказчик – прекрасный рассказчик. Хотя это утверждение – безусловный каламбур, тавтология и, вообще, стилистическая несуразность, зато оно точно передает реалии. Меня больше всего поразил не сюжет истории – ничего там особенного нет – а наличие в ней неимоверного количества деталей. Причем детали эти касались не только действий героев, но и их мыслей, желаний и чувств.

Подобную информированность я сначала отнес на счет живости воображения Рассказчика. Однако, впоследствии более разумной показалась версия о том, что, либо он сам каким-то образом общался, что называется, «по душам», с каждым из героев, либо такое общение шло «под протокол», а мой vis-a-vis мог получить доступ к записям.

Объяснения же самого Рассказчика носят настолько мистический характер, что приводить их даже неудобно. Вообще, чего я лично не приемлю во всей этой истории, так это ссылку не некие потусторонние силы. Абсолютно уверен, что все можно обосновать рационально, с точки зрения науки. Впрочем… никаких оценок я давать не собираюсь, а просто передаю рассказ.

Моя работа свелась в практически дословной записи наших разговоров, перепечатыванию каракуль из многочисленных блокнотов, приданию повествованию некоторой литературности и попытке изложения событий в хронологическом порядке. Последнее удалось лишь отчасти, поскольку сюжет затрагивает многих героев, действующих в одно и то же время. Разбиение на главы достаточно условно и служит лишь для придания тексту хоть какой-то структуры. Кстати, в исходных материалах время действия было приведено с точностью до минуты – я посчитал это излишним, оставив указание даты и дня недели, с уточнением, где это необходимо, «утро» или «вечер».

Что же касается литературности, то не мне судить…

По просьбе Рассказчика, я сохранил настоящие имена и фамилии всех участников… за исключением одного – самого Рассказчика. Да-да, он также стал персонажем своей же истории, пусть не главным, но весьма заметным. На мой взгляд, роль его была неблаговидной… но, давайте останемся верны принципу не давать оценок!

Вот, собственно, и все.

Запись 1

Комментарий Рассказчика

В квартире Карла Иммануиловича Гофмана на Спиридоновке много интересных вещей. В прихожей, например, гостей встречает чучело гигантской летучей мыши, в гостиной видное место занимает стол, сделанный из цельного куска нефрита, а в пепельнице на кухне лежит искусственный глаз с изумрудной радужкой.

Сам же хозяин обязательно показывает гостям кусок старинного папируса с едва различимыми греческими буквами. Карл Иммануилович искренне считает его самым главным экспонатом в своей коллекции редкостей, оценивая возраст примерно в две тысячи семьсот лет.

Впрочем, профессор Московского Университета Юрий Всеволодович Мышкин усомнился в правильности датировки. Будучи известным знатоком античности, он утверждает, что климат Эллады никак не способствовал сохранности органики. Это вам не сухой Египет! Листы папируса приходили в негодность года за три – а о тысячелетиях и говорить нечего!

Однако, Юрий Всеволодович был столь любезен, что перевел древнегреческий текст на русский язык. Получилась, надо сказать, история любопытная, но весьма сомнительная с точки зрения достоверности…

Запись 2

Уцелевший фрагмент трактата

логографа Дионисия Хиосского «Хроники»

VII век до н. э., остров Хиос

«… я столько прожил, что скоро Аид сам придет ко мне и проводит к лодке Харона…

Вы спрашиваете о войнах, о доблести и славных мужах? Я видел много сражений, видел, как простые люди становятся героями и как исполненные величия правители бегут, покрывая себя вечным позором!

Но что с того?

У нас на Хиосе все мужчины познали вкус битвы. То же можно сказать о Спарте, Афинах, Смирне и Халкиде… да, волею богов, эллины знакомы с мечом! Каждый сможет рассказать столько историй, что не хватит жизни услышать их все!

Послушайте лучше о великом турнире аэлов в храме Аполлона.

Давно это было… думаю, я остался последним из тех, кто видел все своими глазами.

Раньше я почитал аэлов жалкими попрошайками, способными разве что веселить чернь… Клянусь Зевсом, я ошибался!

Верховный Жрец объявил о великой награде, ожидающей победителя. Щедрость Аполлона известна всем – и лучшие из лучших собрались на турнир со всех концов Эллады – от Пона Аксинского и Гелласпонта до Ливии и столпов Геракла!

Боги свидетели – я и помыслить не мог, насколько сладостны могут быть песни аэлов, и как волшебно звучит лира в искусных руках! Театр, тот, что у храма, заполнился людьми… нет, мы не слушали, мы стонали и рыдали от восторга! Сейчас я думаю, рядом с нами незримо присутствовали боги, пожелавшие лицезреть искусство голоса и лиры.

Но когда вышел Остроглазый…

Он улыбался, так, что некоторые прочитали в его взоре насмешку и были готовы возмутиться…

Но нет!

Для него турнир и соперничество с великими мастерами были всего лишь игрой! Он походил на ребенка, с радостной улыбкой предающегося забавам.

Остроглазый не держал в руках лиры. Послышался ропот недовольства и смех – никто не хотел слушать сухие слова без звука звонких струн. Но стоило аэду произнести первое слово…

Вы знаете, что такое тишина? Казалось, замолкли цикады и птицы, и даже ветер остановил свой бег! Остроглазому не нужна была музыка! Он говорил, а я явственно видел, как слова вызывали к жизни ушедших героев и великих богов, как сходились армии и прекрасные женщины ложились на ложе победителей! Я стал свидетелем чуда!

Стоит ли говорить, что Остроглазый победил. Он превосходил всех остальных, как быстрый сокол превосходит ленивых голубей! Когда декламация закончилась, народ безмолвствовал. Только представьте – я видел слезы на глазах доблестных и славных мужей!

А потом случилось истинное безумие! Люди кричали, плакали и аплодировали так, словно сам Аполлон сошел на землю и одарил народ Хиоса своей милостью. Больше никогда мне не довелось видеть такого восторга. Никогда…

А Остроглазый стоял и улыбался – и это была улыбка ребенка-шалуна, озорство которого вместо порицания вызвало смех взрослых.

На чело победителя возложили венок. Мне повезло, я был совсем рядом, и мог слышать, как Верховный жрец храма Аполлона тихо произнес, скрывая слова за змеиной улыбкой: «Ты можешь лучше, но не готов раскрыть свой дар! Это плохо, Аполлону нельзя отдавать половину!»

Вечером я еще раз увидел Остроглазого. В поместье Феогнида мы пили сладкое вино, ели жареную рыбу и любовались на юных танцовщиц. Остроглазый, веселый и улыбчивый, появился в окружении прекрасных дев – и, клянусь, это были не гетеры, а дочери первейших людей Хиоса! Ночью победитель должен был войти в храм Аполлона и получить обещанную награду, а пока мог наслаждаться жизнью и милостью богов!

Остроглазый сразу же завладел нашими сердцами. Каждый хотел поднять с ним чашу и преломить хлеб! Улучив момент, я подошел и спросил: «Скажи, аэд, отчего произошло твое прозвище?» Он в ответ показал на горизонт, куда уже опускалось оранжевое солнце: «Видишь, как далекий парус спешит до темноты успеть в порт?» Я, как ни напрягал глаза, не увидел ничего, кроме ряби и играющих бликов. Тогда аэд рассмеялся: «А я вижу!»

Последний раз я встретил Остроглазого на следующий день. Впрочем, прозвище это звучало теперь насмешкой: глаза его помутнели и лишились зрачков… Такой оказалась награда Аполлона – победителя ослепили, и посадили на корабль, следующий в Халкиду.

Тогда-то я вспомнил слова Верховного жреца: «Аполлону нельзя отдавать половину!»

Два храмовых служителя под руки вели аэла по улице. Народ расступался и провожал взглядом несчастного победителя. Никто не роптал – нельзя осуждать волю божества! Я подошел и спросил: «Аэл, назови свое имя, чтобы мы знали, кого вспоминать?» Он остановился и, не поворачиваясь, ответил: «Гомер. Меня зовут Гомер!»

Кто знает…»

Глава I. Июнь – время неприятностей

Запись 3

Москва,

Старая Площадь,

Понедельник, 29 июня

Действительный государственный советник первого класса, заместитель главы Администрации Президента, герой России Виктор Сергеевич Загорский вошел в свой кабинет.

Из-за строгих гардин пробивались лучи пронзительного июньского солнца. Легкомысленные зайчики отражались от полировки наборного паркета и намертво застревали в коротком ворсе красной ковровой дорожки. Великий реформатор Столыпин с портрета на стене неодобрительно оглядывал помещение, предпочитая, по-видимому, более гармоничные интерьеры.

В кабинете на гостевом диванчике удобно расположился совершенно лысый человек. Он вытянул ноги, словно желая продемонстрировать стоптанные до блеска подошвы коричневых туфель. При появлении Виктора Сергеевича человек быстро поднялся, поправил галстук, поклонился ниже, чем следовало по обычному офисному этикету, и бодро сказал:

– Виктор Сергеевич, мое почтение!

– Здравствуйте, Аркадий Львович, – сухо ответил Загорский.

Начальник общего отдела Аркадий Львович Колушевский был одним из немногих гражданских чиновников, к которым Виктор Сергеевич испытывал нечто, похожее на уважение. Многочисленные проверки, как открытые, так и, само собой разумеется, негласные, подтверждали принадлежность Колушевского к редкой породе государственных служащих, работающих исключительно «за идею».

Аркадий Львович шаг за шагом поднимался по служебной лестнице вплоть до нынешней высокой должности начальника отдела, призванного заниматься вопросами, которые сам Виктор Сергеевич называл «мутными».

Утренние доклады в исполнении Колушевского были по-настоящему интересны, он умел точно препарировать любое событие, найти его первопричину и предсказать последствия. Разве это не ценное качество? Талантом аналитика способности Аркадия Львовича не ограничивались. Он виртуозно организовывал решение проблем самого деликатного свойства, за что также высоко ценился руководством.

Как только Загорский опустился в кресло, референт, словно по команде, выкатил покрытый чистейшей белой скатертью сервировочный столик со стаканом чая в серебряном подстаканнике и блюдечком обжаренных лесных орешков. Виктор Сергеевич попробовал – все как положено: настоящий Цейлон, щепотка чабреца, долька лимона, два кусочка сахара, а орешки хрустят, но не отдают горечью. Отпив несколько глотков, он кивнул, отпуская референта.

Аркадий Львович начал доклад.

И сразу же обнаружилась информация, проливающая свет на некоторые любопытные события последнего времени. Молодец, все-таки Колушевский, умеет, черт возьми, работать!

Вот, например, компания тюменского вице-губернатора приобрела ремонтную базу тяжелых бульдозеров. Мелочь, кажется, недостойная внимания, но это только на первый взгляд! База – единственная в регионе, что означает, ни много, ни мало, монополию на рынке. Тюменские давно положили глаз на строительство новой ветки нефтепровода в Китай, Транснефть еле отбилась, так нет же, решили, значит, обходным маневром прорваться. Ребята они настырные и жадные, так что придется меры принимать. Не спеша, аккуратно, скоро выборы в области, так что лишний шум не к чему. Хотя, имеет смысл подумать, может перед выборами и стоит их… по полной программе. Словом, есть, над чем поразмыслить.

В Москве все по-прежнему. Воруют, конечно, но пока в рамках, с учетом, разумеется, столичных масштабов. Новый градоначальник, похоже, привел своих в чувство. Ладно, посмотрим, как он сумеет удержать ситуацию – у местных ребятишек аппетиты сложились нескромные, как-то они переживут сокращение бюджета?

В Питере, напротив, жизнь бурлит и бьет ключом. Мусульманская фракция в гордуме при поддержке решительных бородатых пикетчиков, потребовала ввести ношение хиджаба в присутственных местах. В ответ великорусские патриоты-почвенники поставили на голосование законопроект о проведении обязательного утреннего коллективного молебна во всех городских учреждениях. Воспользовавшись случаем, оба думских либерала с подозрительным единодушием подняли крик о разрешении однополых браков.

Конец безобразиям положил глава Администрации Эльдар Рамильевич Рогов. Последовал вызов в Кремль, и после непродолжительной, но энергичной беседы, умиротворенные питерские смутьяны, сплоченные полученной трепкой, вернулись на берега Невы, горя желанием укреплять российскую государственность. На этот раз Эльдар Рамильевич отработал очень грамотно!

У замминистра финансов обнаружились красивые счета в Сингапуре. И это еще полбеды – разобрались бы по-тихому. Так нет, кто-то из фээсбэшников сначала наехал на почтенного финансиста, а потом, столкнувшись с профессиональным упрямством, слил информацию в прессу. Придется реагировать. Похоже, Кудлатов неважно справляется с контролем своей конторы. Слишком уж часто опера из ФСБ вредную личную инициативу проявлять стали!

А вообще – очень неприятная история. Замминистра – человек самостоятельный, непростой, но ведь не чужой, работает в команде. Понятно, заигрался, но ведь не для себя же! И ниточки потянуться, прежде всего, к министру обороны, Гарику Баранову. Свои же ребята, а мы своих не бросаем…

Виктор Сергеевич несколько раз прерывал Колушевского и задавал уточняющие вопросы. Аркадий Львович отвечал кратко и четко, заглядывая иногда в толстый блокнот.

Внезапно Колушевский замолчал.

– У вас все? – спросил Виктор Сергеевич.

– Никак нет, – хотя Колушевский никогда не служил в армии, военные обороты в его речи мелькали довольно часто, – еще вот…

Аркадий Львович раскрыл объемную папку, достал оттуда несколько листков бумаги и через стол протянул Загорскому. Виктор Сергеевич быстро пробежал глазами. Этого только не хватало! Некий автор, несомненно, яркий и даже талантливый, написал несколько заметок, касающихся бурной деятельности на поле благотворительности Анечки Баренцевой – умницы, красавицы и вообще очень способной девочки. Нет, прямых намеков на их связь не было, но весь смысл написанного сводился к тому, что не случайно, ох не случайно, юная студентка, без году неделя приехавшая в столицу из Рязани, получила в управление огромные средства. Отдельно автор прошелся по расходам фонда и образу жизни его руководительницы, причем сделал это очень убедительно и занимательно. Талантливый сукин сын… или сукина дочь?

Ну, надо же! Только вчера Анечка каким-то образом связалась по телефону с супругой, Риммой Владимировной, и между ними состоялся долгий и нелицеприятный разговор. Как обычно в таких ситуациях последствия сказались главным образом на Викторе Сергеевиче, которому все это было совсем ни к чему, особенно сейчас. И так проблем выше головы, президент уже выказал свое неудовольствие положением дел с выполнением поручений…

Виктор Сергеевич, механически рисовавший на листке бумаги во время доклада Колушевского, наконец, обратил внимание на свои художества. Он неосознанно изобразил в левой части несколько пятиконечных звезд разного размера, а в правой – десяток крестов, от простенького плюсика до египетского анка. Виктор Сергеевич отбросил ручку и с раздражением спросил:

– Это что?

– Статья, – спокойно ответил Колушевский.

– Вот это как раз понятно. Откуда она взялась?

– С утра гуляет по сети.

– По сети, значит… И что же она, сама на прогулку пошла? Кто автор?

– Выясняем.

– Медленно выясняете!

– Виноват… на девяносто процентов – художество Рудакова.

– Рудаков? Этот… – тут Виктор Сергеевич, не удержавшись, добавил, против своих правил, сочное непечатное выражение, – и сюда залез!

– Да. Похожее уже проходило, только с другим содержанием. Ребята работают, точное авторство установим за пару часов.

– Много читают?

– Вовсю. Самая цитируемая публикация.

Виктор Сергеевич наклонился вперед и забарабанил пальцами по столу, как всегда делал в минуты сильного душевного волнения. Взгляд его сразу же стал жестко-колючим.

– Читают, значит… Разберитесь с этим. И поскорее!

Аркадий Львович аккуратно сложил бумаги в папку.

– Разрешите идти?

– Минуту.

Виктор Сергеевич вызвал по селектору референта.

– Слушаю, – немедленно отозвался в динамике подчеркнуто-официальный голос.

– Личные вызовы были?

– Так точно. Восемь звонков от Риммы Владимировны и два от Анны Михайловны.

Началось! Сегодня вечером предстоят минимум два неприятных разговора. Можно, конечно, сказаться занятым и остаться на работе или отправиться в служебную резиденцию, тем более что график, действительно, весьма насыщенный, но Виктор Сергеевич, как человек сильный и волевой, считал унизительным скрываться. Ситуация складывалась досадная, несправедливая и потому вдвойне обидная. Этот самый Рудаков уже выпустил несколько ехидных заметок, но все же не переходил грани, отделяющей жесткую критику от личного оскорбления.

Виктор Сергеевич отключил селектор и решительно сказал:

– Разберитесь!

Аркадий Львович, внимательно наблюдавший за начальником, кивнул и ответил очень серьезно:

– Будьте покойны, непременно разберемся.

Запись 4

Москва,

Старая Площадь – улица Тверская – Кремль,

Понедельник, 29 июня

Вдобавок к неожиданным неприятностям у Загорского ужасно разболелась голова. Временами боль вступала в затылок с такой силой, что перед глазами колыхалась желтая пелена, а желудок скручивали сухие спазмы, оставляющие во рту отвратительный кислый привкус. Сопровождавший Виктора Сергеевича пресс-секретарь сразу заметил сумрачно-подавленное состояние шефа и даже рискнул предложить пересмотреть рабочий график. Загорский ответил резким отказом, о чем вскоре пожалел.

На показательном круглом столе Московской мэрии он чуть ли не первый раз в жизни запутался в словах и не смог правильно произнести название известной молодежной организации. После такого конфуза Виктор Сергеевич резко прервал выступление и дальше мрачно слушал бодрые речи будущих политиков. Мероприятие закончилось, и он, не прощаясь, вышел из зала. Охрана ловко отсекла желающих пообщаться энтузиастов, а опытный пресс-секретарь побежал к телевизионщикам давать указания по облагораживанию эфирной картинки.

Утопая в мягких подушках заднего сиденья бронированного лимузина, Загорский размышлял, не позвонить ли ему прямо сейчас Римме и Анечке и не объясниться ли так, на расстоянии. Рассудив, однако, что женская натура все равно потребует излияния эмоций при личной встрече, окончательно решил перенести разговоры на вечер.

Как ни странно, такая отсрочка не только не успокоила, а скорее добавила смятения в мысли. На обеде с китайскими нефтяниками Виктор Сергеевич отрешенно ковырял вилкой утиную грудку под клюквенным соусом и автоматически кивал речам товарищей из Поднебесной, пребывающих в эйфории от подписанных контрактов и вдохновленных комплиментом от принимающей стороны – стопочкой драгоценной женьшеневой настойки.

Сам Виктор Сергеевич, прохладно относившийся к алкоголю, ограничился грейпфрутовым соком с минералкой. Он поднимал бокал, механически улыбался и не обращал внимания на громкий смех распробовавших женьшеневку китайцев. Начальник протокольного отдела, увидев, что шеф не выказывает особого желания общаться с гостями, приказал выставить на стол все наличные запасы волшебного напитка. Он же произнес два первых обязательных тоста – «за партию» и «за руководство», после чего китайская делегация практически без паузы приступила к неорганизованным возлияниям.

По окончании обеда Виктор Сергеевич отменил несколько малозначительных аудиенций и рассчитывал некоторое время побыть в одиночестве. Но к несчастью, тут же по спецсвязи позвонил министр обороны и начал нудно разъяснять план совместной с ФСБ операции по ликвидации чьей-то базы в горах Таджикистана. Мало того, что министр сильно шепелявил, он еще крайне плохо умел выражать мысли, отчего разобраться в сути вопроса было решительно невозможно. Обычно Загорский молниеносно вникал в проблему, но в нынешнем состоянии никак не мог уловить смысл. Наконец, Виктор Сергеевич понял, что военные с фээсбэшниками собираются кого-то бомбить и спрашивают его мнения. Он раздраженно сказал, чтобы разбомбили все к чертовой матери и повесил трубку.

Сосредоточиться на работе не получалось. И это было досадно – предстояла очень важная встреча с вице-премьером правительства Воскиным.

Формально Андрей Альбертович Воскин и Загорский находились примерно в одной весовой категории, но их реальные аппаратные и финансовые возможности различались принципиально. Виктор Сергеевич имел предельно доверительные отношения с Президентом, курировал спецслужбы и неформально контролировал значительную часть бюджета. Зато вице-премьер представлял в России очень и очень серьезных ребят с очень и очень серьезными деньгами. Настолько серьезными, что перед ними весь бюджет выглядел как жалкий кошелек с мелочью. Встреча готовилась давно, а процесс подготовки сопровождался многочисленными согласованиями, взаимными требованиями и уступками. По большому счету, финальная договоренность означала бы создание нового альянса, способного открыть невиданные горизонты, но…

Воскин походил на добродушного старорежимного бухгалтера. Скромный костюм мышиного цвета, узкий галстук, ботинки на толстой подошве, очки в роговой оправе – он вполне гармонично смотрелся бы в очереди за комплексным обедом или в переполненном троллейбусе. И только очень немногие знали, что одно слово этого человека могло запустить или остановить невообразимые для простого смертного финансовые потоки.

Андрей Альбертович говорил тихим голосом, c едва уловимой улыбкой, отчего слова его приобретали особую убедительность. Рядом с вице-премьером сидели, держа наготове блокноты и ручки, консультанты, на лицах которых читалось снисходительная уверенность и блистательное гарвардское образование.

Вначале Виктор Сергеевич довольно удачно поддерживал беседу, сумев даже точно и к месту процитировать Столыпина, но стоило перейти к вопросам практического свойства, то сразу же потерял интерес к разговору. Это особенно стало заметно, когда улыбчивые воскинские консультанты посыпали цифрами и цитатами из готовящегося текста соглашения. В ответ Виктор Сергеевич с отсутствующим видом кивал, будто бы соглашаясь с каждым словом.

Видя разобранное состояние шефа, на помощь ринулись советники – Карл Иммануилович Гофман и Иван Степанович Добрый-Пролёткин.

Карл Иммануилович более всего походил на типичного немца, точнее на образ немца, с Петровских времен укоренившийся в сознании русского человека. Высокий, худой, с гладко выбритым вытянутым лицом и уложенными на пробор волосами, одетый в наглухо застегнутый костюм-тройку, он отличался исключительной педантичностью, столь свойственной немецкому роду. Господин Гофман имел превосходную дикцию и всегда старательно выговаривал слова, что создавало впечатление легкого иностранного акцента. Впечатление, надо сказать, обманчивое: согласно анкетным данным, Карл Иммануилович не владел иностранными языками, за исключением нескольких общеупотребительных фраз. А поскольку анкету многократно и очень внимательно проверяло ведомство компетентное и уважаемое, то сомневаться в этом не было никаких оснований.

Иван Степанович представлял ярчайший контраст своему долговязому коллеге. Маленький, упитанный, румяный, с русыми волосами, стриженными под горшок, он признавал только светлый льняной костюм с обязательной косовороткой. Поговаривали, что несколько лет назад советник носил скрипучие хромовые сапоги, и потребовалось личное вмешательство главы администрации, чтобы заставить его переобуться в ботинки. Но и здесь возобладала русофильская натура господина Доброго-Пролёткина: изготовленные на заказ туфли из крокодиловой кожи имели тиснение в виде узора с петушками.

Стоит задаться вопросом, каким образом такие яркие и незаурядные личности вообще попали на работу в администрацию президента? Увы, есть вопросы, ответы на которые обывателям знать не суждено. Или, по крайней мере, не положено.

Советники немедленно перешли в наступление, выплеснув на воскинских консультантов ответный поток цифр. Гофман говорил быстро, ничуть не смущаясь тем, что собеседники с трудом успевают улавливать смысл его слов, а Добрый-Пролёткин, напротив, изъяснялся медленно и убедительно, четко модулируя голосом наиболее важные моменты. Неожиданная атака привела в оторопь оппонентов, включая самого заматеревшего в переговорных баталиях вице-премьера.

После непродолжительной дискуссии стороны решили перенести принятие окончательного соглашения на месяц ввиду недостаточной проработки вопроса. При этом Воскин бросал такие взгляды на умников-консультантов, что не было никаких сомнений: ребятам скоро предстоит очень нелицеприятный разговор.

Быстро попрощавшись, вице-премьер оправился восвояси, а советники с двух сторон окружили Загорского и, участливо наклонившись, заговорили, перебивая друг друга:

– Виктор Сергеевич, вы выглядите ужасно, вам просто необходимо показаться доктору…

– Ах, Карл Иммануилович, что вы говорите, какие доктора! Где вы видели нормальных докторов? Залечат, а потом скажут, что так и было. В баньку надо! Немедленно в баньку!

– Это, знаете ли, форменное мракобесие! Состояние здоровья должно постоянно контролироваться специалистами!

– Да ну вас с вашими специалистами! И слово какое придумали «специалист», – Добрый-Пролёткин скривился, показывая высшую степень неодобрения, – как будто это люди какие-то особенные… запомните и своим передайте: баня все лечит! Помните мудрую пословицу: «пар костей не ломит»?

– Что вы, Иван Степанович! При некоторых заболеваниях баня абсолютно противопоказана, даже такая мягкая, как турецкий хаммам. Что же говорить о русской парной?

– Вы ставите врачевание тела выше умиротворенности разума и покоя души! Ошибаетесь, сударь!

– Опять вы о душе! Хочу напомнить, что так называемые «душевные болезни» – явление серьезное и крайне неприятное, и их лечение с помощью бани – настоящее шарлатанство! Я повторяю: любые расстройства и недомогания требуют внимания квалифицированных специалистов!

– Это все ваша слепая вера в так называемых специалистов! Вам знакома статистика врачебных ошибок?

– Но здесь же не районная поликлиника в еврейской, простите, автономной области! Здесь работает лучшая профессура и установлено первоклассное оборудование.

– Ага, вот вы и подняли еврейский вопрос! – возмутился Добрый-Пролёткин. – Даже сейчас не смогли промолчать! Глубоко все-таки в вас, генетическая память засела!

– Помилуйте, Иван Степанович! – Гофман понял, что сказал лишнее и принялся оправдываться. – Я вовсе не в том смысле! Просто привел пример отдаленного региона…

– Знаем мы ваши смыслы! Наплетут сначала, а потом на русских наговорят с три короба. И вообще, что вы так разволновались, вы же немцем пишетесь?!

– Ну, знаете… у вас если Гофман, то обязательно еврей, а если не еврей – то вообще неизвестно что. И вообще, не мы еврейскую тему начали, не мы!

В таком ключе беседа продолжалась несколько минут. Наконец советники пришли к непростому компромиссному решению о том, что начальнику необходим срочный отдых. Виктор Сергеевич, оказавшийся в положении несчастных воскинских консультантов, впал в прострацию, вызвал референта и велел отменить все запланированные на вечер мероприятия.

После ухода Гофмана и Доброго-Пролёткина Виктор Сергеевич еще некоторое время сидел в кресле, размышляя, куда лучше направиться вначале – к жене или подруге сердца. Рассудив, что ночевать все равно придется дома, приказал готовить выезд на Кутузовский, где в прекрасно обставленной пятикомнатной квартире под круглосуточной охраной ФСО проживала умница и красавица Анна Баренцева.