Текст книги "Хроники последнего лета"

Запись 18

Москва

Профсоюзная улица

Понедельник, 13 июля

Наташа не ожидала такого поворота. Главный злодей – ужасный и безжалостный Загорский оказался человеком искренним и даже симпатичным. Ничего не скажешь, прийти в больницу и при всех выразить сочувствие человеку, которого считают первейшим недругом – сильный поступок. Возможно, он обманывает. Возможно. Но тогда в нем умер великий актер. Нельзя так притворяться. Да и зачем? Кто она такая?

И к чему, скажите, Рудакову понадобилась эта писанина? Ему же всегда была безразлична политика. Даже не то, чтобы безразлична, просто он считал абсолютно всех персонажей, жаждущих популярности, заслуживающими только насмешки. А смеяться Рудаков умеет. Да еще как! Эта дамочка из фонда – вообще идеальная мишень. Глупая, алчная и самовлюбленная особа. Какой же курицей надо быть, чтобы за счет благотворителей закупить для себя, родимой два десятка часов от Картье! Как там было у Тёмы? «С энтузиазмом маньячки-сороки она тащила в гнездышко фитюлечки и блестяшечки». Обиделась, наверное…

Рудакову стало значительно лучше, и Наташа решила не оставаться в больнице на ночь, тем более что после визита Загорского повышенное внимание персонала было обеспечено.

Дома остался трехдневный беспорядок, на кухне – стол с банкой теплых маринованных помидорчиков, на которых уже замохнатилась бело-зеленая плесень, пустой водочной бутылкой и осклизлой тарелкой нарезанной колбасы. Этот натюрморт остался с момента, когда Наташа, услышав крик Рудакова, выскочила из квартиры. Интересно, как вообще можно было что-то услышать, квартира все-таки на седьмом этаже, а окна выходят в другую сторону?

Сил хватило только на то, чтобы вымыть посуду и привести кухню в божеский вид. Генеральную уборку придется отложить на завтра. Наташа распахнула окно, и порыв свежего ветра истребил затхлый запах неубранного жилья. Она закрыла глаза и вздохнула полной грудью: на удивление, ветер донес аромат трав и солоноватый привкус моря.

Наташе вдруг почувствовала пристальный взгляд, направленный ей в спину. Обернуться сразу было страшно – а вдруг, и правда, она не одна. Сказав себе, что нельзя быть такой мнительной, обернулась и никого не обнаружила, но на всякий случай громко спросила:

– Кто здесь?

Ответа не последовало, и она сразу успокоилась.

Наташа прошла в ванную комнату, сбросила одежду и стояла под горячим душем, пока кожа не распарилась и не покраснела. Под потолком собрался густой туман, зеркало запотело, а кафельная плитка покрылась большими каплями, ползущими вниз, как прозрачные улитки.

И стоило намылить голову шампунем, как в дверь позвонили. Наташа засуетилась – вдруг что-то с Рудаковым – наскоро сполоснулась, накинула халат и побежала открывать.

На пороге стоял участковый – майор полиции Гасан Шарафович Мамедов.

Гасан Шарафович отличался отменным здоровьем, невысоким ростом, благостной округлостью лица, приятной для глаз упитанностью и привычкой надевать на фуражку полиэтиленовый пакет в дождливую погоду.

О причинах его позднего визита гадать не приходилось. Рудаков относился к оформлению любого рода бумажек крайне легкомысленно. Он, понимаете, предпочитал свести к минимуму общение с государством, поскольку от этого у него случались аллергические реакции. К сожалению, государство придерживалось иной позиции и придирчиво относилось к формальностям вроде правильно оформленной прописки и постановке на воинский учет. И претензии к Рудакову оно высказывало посредством визитов майора Мамедова.

– Здравствуйте, Наташа, – с сильным акцентом сказал майор Мамедов и без спроса вошел в квартиру. Наташе пришлось посторониться.

Рудаков обычно разговаривал с ним без особых церемоний – предельно вежливо, но всегда так заковыристо, что майор понимал: над ним издеваются, но как именно – разобрать не мог. От этого уважаемый сотрудник полиции злился, менял цвет лица, что-то бормотал под нос и уходил, обещая непременно вернуться. И, как следует офицеру, слово свое держал: возвращался раз за разом. Рудаков даже начал подозревать наличие у него особой формы мазохизма.

У Наташи были собственные мысли по поводу деятельной активности майора Мамедова. Примерный семьянин, по воскресеньям выгуливающий в парке жену и четверых детей, каждый раз смотрел на нее такими масляными глазками, что ошибиться в направлении его мыслей было невозможно.

Майор не спеша оглядел прихожую, покачал головой, словно увидел что-то недозволенное, и раскрыл папку.

– Гражданин Рудаков здесь проживает?

– Гражданин Рудаков, – ответила Наташа, – в настоящий момент находится в больнице.

– Это нам известно. Вы даже не представляете, как нам хорошо все известно. А скажите, Наташа, как так случилось, что в больницу кладут человека без прописки и регистрации?

– У него есть прописка.

– Э-э-э, какая прописка? Где он прописан? На улице Профсоюзная, дом двадцать четыре, корпус пять, квартира сто тридцать два?

– Вы же знаете, он прописан в Подмосковье.

Мамедов сладко улыбнулся.

– Вот видите, Наташенька, он прописан в другом месте. На каком основании он проживает здесь и даже указывает адрес в официальных анкетах?

– Я здесь прописана, а Рудаков – мой муж, – твердо сказала Наташа.

– Зачем обманываете? У вас брак зарегистрирован?

– Мы венчались!

– Венчались-шменчались… закон таких слов не знает. Свидетельство из ЗАГСа есть? Нет? Почему же вы его называете мужем? Нехорошо. Гражданин Рудаков не имеет права проживать в этом жилом помещении. У нас, Наташенька, терпение не безгранично.

С этими словами Мамедов так посмотрел на нее, что Наташа невольно сильнее запахнула халат.

– Что вы так боитесь? – сладко улыбнулся майор. – Я же всегда относился к вам очень хорошо. Если бы не я, этого Рудакова давно бы уже не было. Поэтому…

Он сделал шаг к Наташе, и она отступила, прижавшись спиной к стене.

В этот момент прозвучал сигнал мобильного телефона. Мамедов достал трубку, посмотрел вызывающий номер и с явным сожалением ответил. Выслушав, со вздохом сказал:

– Служба, Наташенька. Ничего, я зайду завтра. Договорились?

Он еще раз улыбнулся, приложил руку к фуражке и вышел из квартиры. Наташа захлопнула дверь и закрыла все замки. Говорила же мама: сначала спрашивать «кто там?», и только тогда открывать!

Снова зазвонил телефон, теперь уже домашний. Наташа взяла трубку с осторожностью.

– Да?

– Наталья Владимировна?

– Да.

– Здравствуйте, Наталья Владимировна, меня зовут Карл Иммануилович Гофман. Я сотрудник администрации президента Российской Федерации. Мы взяли под особый контроль дело вашего мужа и хотим сообщить, что намерены оказать вам всяческую помощь и содействие. Мы понимаем, как тяжело вам сейчас, но не стоит волноваться – все будет хорошо, мы решим все проблемы…

Звучащий в трубке голос не просто успокаивал, он обволакивал, убаюкивал, и заставлял сердце биться ровнее. Карл Иммануилович говорил о заботе лично президента о гражданах, о справедливости, и еще о материях, понять которые не было никакой возможности, но слушать – весьма приятно.

– …очень скоро вернется Артемий Андреевич, и все, поверьте, будет по-прежнему… вас что-то волнует, Наталья Владимировна? Кажется, вы обеспокоены. Нет?

И тут Наташа рассказала о визите майора Мамедова. Не для того, чтобы пожаловаться, а просто из желания выговориться.

Голос в трубке помолчал, затем успокаивающе произнес:

– Не переживайте, Наталья Владимировна, майор Мамедов вас больше не побеспокоит.

– Ой… я буду очень благодарна.

– Это наша работа. До свиданья, Наталья Владимировна.

В трубке зазвучали короткие гудки.

Запись 19

Москва

Улица Кржижановского

Понедельник, 13 июля

Майор полиции Гасан Шарафович Мамедов не боялся никого на свете, включая собственного начальника полковника Свиридова. Как, скажите, можно бояться человека, который каждое второе число месяца ровно в десять часов утра приходит за пухленьким конвертиком. Можно, конечно, подумать, что недобросовестный участковый передает руководству долю от собранных в районе взяток и иных подношений, но поверьте, здесь случай совсем иной. Конверт приходил от дяди Рафика в качестве благодарности за назначение Мамедова на должность участкового, который должен всего лишь закрывать глаза на отдельные мелкие события. Впрочем, дядю Рафика Гасан Шарифович все-таки боялся, что не удивительно – его все боятся.

Майор Мамедов кушал. Так получилось, что забегавшись за день, он не успел пообедать, и поэтому ужин получился обильным и разнообразным. Салат из сладких бакинских помидоров и болгарского перца, баклажаны, запеченные с чесноком и сыром, густая шурпа с зеркальными островками бараньего жира, манты из тончайшего теста с тающим на языке нежным фаршем, жареные в масле пирожки, свежие лепешки и графинчик холодного айрана с мелко нарубленным укропом – что может быть лучше для голодного человека?

Посмотрев на такое кулинарное великолепие, Мамедов вздохнул, покосился на стоящую у стола жену и достал из морозилки бутылку запотевшей ледяной водки.

В дверь позвонили, как только майор принял первые сто грамм, и в голове приятно зашумело. Он кивнул жене, и та поспешила открывать. И кого, скажите, несет? Позвонить нельзя, что ли?

Разговор, состоявшийся в прихожей между супругой господина Мамедова и неизвестной личностью, был кратким и имел необычные последствия. Послушная до настоящего момента уроженка Нахичевани вернулась на кухню в необычайно боевом настроении. Поскольку именно русский язык обладает колоссальным объемом слов и оборотов ненормативной лексики, то именно его разъяренная женщина использовала для беседы с мужем. Самым мягким выражением было: «Ах ты, кобель паршивый!»

Изумленный майор не успел произнести ни слова, как жена перешла к активным действиям, ухватив подаренную на десятую годовщину свадьбы разделочную доску из твердого самшитового дерева.

Запись 20

Комментарий Рассказчика

Детали дальнейших событий достоверно неизвестны никому, кроме непосредственных участников. С уверенностью можно утверждать одно: последующие две недели Гасан Шарафович провел в больнице, причем, по странному стечению обстоятельств, рядом с палатой, в которой находился Рудаков. Супруга незадачливого участкового три раза в день приносила куриный бульон и кормила его через трубочку, поскольку иных способов питания при таких травмах попросту не существует.

Эта история не имела для майора Мамедова далеко идущих последствий, за исключением двух обстоятельств: он прекратил употреблять за ужином горячительные напитки, а при приближении жены стал инстинктивно прикрывать голову руками.

Глава V. Маневры влюбленного полководца

Запись 21

Москва

Старая Площадь

Вторник, 14 июля

Можно ли вообразить, что столь высокое должностное лицо, как заместитель руководителя Администрации Президента Российской Федерации может страдать от любовной горячки?

Виктор Сергеевич целый день был не способен заниматься делами. Колушевский, угадавший состояние шефа, объявил его больным и отменил несколько встреч и совещаний. А Загорский с отсутствующим видом сидел в кресле, отказываясь отвечать на телефонные звонки. Анечка, почувствовав неладное, отправила полсотни истеричных эсэмэсок.

Сам же Виктор Сергеевич, если и вспоминал об умнице-красавице Анечке, то исключительно как о неприятной помехе. Нет, его отношение к жизни и собственное понимание слова «честь» полностью исключали формулу «с глаз долой – из сердца вон». Он, безусловно, позаботится о перспективной девушке, замолвит словечко, а, возможно, и пристроит в хорошие руки. Но все это – потом. Сейчас все мысли занимала Наташа.

Воображение рисовало образ женщины безупречно-прекрасной, можно сказать, совершенной. Она казалась высшим существом, к которому не то, что прикоснуться – посмотреть боязно. Загорский уже корил себя за то, что осмелился свободно с ней разговаривать.

В кабинет змеей проскользнул Добрый-Пролёткин. Он обладал феноменальным умением проходить мимо любой охраны. Говорят, его замечали даже в новом бункере Президента, куда допуск закрыт всем без исключения.

Добрый-Пролёткин спокойно воспринял отсутствующе-мечтательный взгляд непосредственного начальника.

– Виктор Сергеевич, а я с идейкой!

Загорский, услышав чарующий голос советника, сделал усилие и посмотрел на него вполне осмысленно, попутно обнаружив, что перед ним лежит пачка бумаги, изрисованная женскими профилями. Он отбросил ручку и спросил с раздражением:

– С какой идейкой?

– Я могу быть откровенным?

– Вы вообще о чем?

– Значит, могу. Я заметил, что вы обратили внимание на супругу нашего пациента.

Виктор Сергеевич от такой откровенности даже вздрогнул. Это оказалось неприятным, словно его застали за чем-то недостойным.

– Я не имею в виду ничего предосудительного, – заторопился Добрый-Пролёткин, – Наталья Владимировна Воробьева – несомненно, спокойная и уравновешенная особа. Исходя из этого, я предлагаю внести небольшие коррективы в наш план.

– Какие именно?

– С ее помощью мы сделаем противника другом. Наши спецы составили психопрофили Воробьевой и Рудакова. Интересная вещь получается: Воробьева – одна из немногих, кто может повлиять на Рудакова. А с ней продуктивный контакт возможен.

– И как вы себе это представляете?

– Да очень просто! Дружески поговорить, чайку попить, а то и вина хорошего, яблочки покушать… именно, яблочки, с вином-то хорошо, да чай тоже не повредит, а главное – хороший разговор! Загипнотизировать, так сказать, обаянием…

Виктор Сергеевич с изумлением посмотрел да Доброго-Пролёткина. Какие еще яблоки?! Однако, вопреки правилу жестко контролировать разговор, собеседника не прервал.

– Могу с ней встретиться. Или… – советник замолчал и изобразил на лице вопросительное выражение.

– Или что?

– Или, может, вы сами, ввиду важности вопроса?

В другой ситуации Виктор Сергеевич даже не допустил бы такой постановки вопроса. Безумие какое-то – человеку его уровня встречаться с женой какого-то журналиста, чтобы уговорить ее повлиять на мужа… Полнейший бред!

Но сейчас он был готов обнять Доброго-Пролёткина, однако же, сказал с самым серьезным видом:

– Хорошо, я сам. Но это не решает вопроса с Султаном. Он уже два дня в Москве, встречаться отказался, дал неделю на выдачу своего человека. В противном случае – сам его заберет и заодно перережет глотку Рудакову. Я так понял, по линии МВД – без результата?

Добрый-Пролёткин вздохнул и прижал руки к груди, показывая, насколько тяжелая идет работа.

– Как сказать… ведем переговоры.

– Может, пришло время моего разговора с министром?

– Рано пока. У меня есть комбинация, при которой эмвэдэшники не получат ничего, а Султан будет полностью удовлетворен.

– Это противоречит первоначальному плану?

– Да. Производим, так сказать корректировочку.

Виктор Сергеевич задумчиво взял ручку и нарисовал на листе церковный купол с крестом и полумесяцем. Добрый-Пролёткин наклонился, беспардонно взглянул на рисунок и тонко улыбнулся:

– Хорошие у вас мысли.

Загорский отбросил ручку и сердито сказал:

– Вы лучше расскажите о своей корректировочке.

– Сей момент! – воскликнул Добрый-Пролёткин. – На самом деле базовая идея проста: если мы заручимся дружбой Воробьевой, то все, что произойдет с Рудаковым, будет ассоциироваться исключительно с Султаном. В конце концов, официально за охрану отвечает МВД.

– Вы предлагаете отдать Рудакова Султану?

– Ни Боже мой! Мы же не звери, в конце концов!

– Это радует. Тогда что?

– Мы проанализировали ситуацию, поработали с адвокатами. Формально позиция МВД простая – совершено нападение на Рудакова, потом на сотрудников, да еще с применением огнестрельного оружия. Вроде бы и взят на месте преступления. Но! Джигит с самого начала находился в отключке – это его Рудаков урной приголубил…

– Улавливаю… на него есть только показания Рудакова?

– Показаний Рудакова нет, есть показания свидетелей. Наш писатель, видите ли, считает все своим личным делом и не хочет ничего подписывать!

– А свидетели? Вы хотите с ними поработать?

– Разве что совсем немного. Уверен, они с радостью будут сотрудничать.

– С радостью?

– Только так! Мы же должны нести в мир добро и радость! – без тени улыбки сказал Добрый-Пролёткин.

Виктор Сергеевич поднялся с кресла, и прошелся по кабинету, заложив руки за спину. Остановился перед портретом Столыпина и посмотрел ему в глаза, словно желая прочитать мысли. Но бывший председатель Совета министров Российской Империи, по всей видимости, не попадал в щекотливые ситуации с кавказскими горцами, а вопросы с прессой решал кардинально, и поэтому полезных рекомендаций в данном случае дать не мог.

Загорский повернулся к Доброму-Пролёткину и задумчиво произнес:

– Но это все время. Следствие может тянуться годами. Султан не шутил, когда давал три дня. Нам что, воевать в Москве с его абреками?

– Воевать не надо! Есть одна комбинация. Как говорится, поменяем полярность.

– Давайте, – безнадежно махнул рукой Виктор Сергеевич, – выкладывайте вашу комбинацию…

Запись 22

Москва

Старая Площадь

Вторник, 14 июля

Виктор Сергеевич размышлял. Приказал подать чаю, устроился в кресле поудобнее, положил перед собой лист бумаги и взял ручку. Рисование, знаете ли, стимулирует мыслительный процесс. Итак, начали: слева – звездочки, справа – крестики.

В предложении Доброго-Пролёткина, безусловно, есть рациональное зерно. Да что уж там – это на самом деле выход. Надо оценить реакцию всех действующих лиц. А для этого требуется прикинуть, что они хотят, и что получат.

«Султан… Да кто же знает, чего он вообще хочет? В данном конкретном случае – свободы своему джигиту и рудаковской крови. Что получит? Реабилитированный и чистый как ангел джигит выйдет на волю, а Рудаков будет наказан. Без членовредительства, но достаточно жестко. Минусы. А куда же без них? Возможно, произойдет задержка с выходом джигита. Небольшая – дней пять, все зависит, насколько упрутся эмвэдэшники. Вроде бы сильно не должны – при новых раскладах фигура Загорского выходит из-под удара, а бодаться с Султаном им не с руки…»

Виктор Сергеевич хлебнул из стакана и недовольно поморщился: чай успел остыть. А это – неправильно. Чай должен быть обжигающе-горячим, чтобы пить его маленькими глотками, ясно ощущая вяжуще-горький вкус. Именно так можно отличить настоящий напиток от столовских помоев. Виктор Сергеевич вызвал секретаря, велел заварить заново и подать колотого сахару. Вспомнилось, как говорила матушка: «Думать надо вприкуску».

Секретарь как будто читал мысли начальника: он появился в кабинете с подносом через несколько секунд после вызова. Виктор Сергеевич окунул в стакан кусочек рафинада, хрустко откусил и сделал глоток. Вот сейчас – то, что надо!

«Министр МВД. Его интерес простой – позиция замгенпрокурора для своего человечка. Дело Рудакова ему интересно с точки зрения давления на меня, чтобы вывести из игры. Хочет торговаться и ждет переговорщиков. Исчезнет возможность давления – интерес пропадает. С Султаном ссориться точно не захочет, так что, если юридически очистим джигита – должен отпустить».

Еще пару глотков – с наслаждением, смакуя вкус. Жаль, что бросил курить, сейчас сигарета не помешала бы.

«Президент. А ему – все равно. Смотрит, как мы тут разбираемся между собой. Все прекрасно знает и понимает. Если поднимется лишний шум, то по голове получат все, кроме, конечно, Султана. У него с президентом особые отношения. А остальным шум не выгоден. Сейчас хуже всех придется мне, а после пролёткинской комбинации – министру МВД. Это, кстати, хороший стимул для компромисса».

Стоящие у стены массивные напольные часы пробили двенадцать так громко, что погруженный в мысли Загорский вздрогнул от неожиданности. Ставшее привычным и потому неслышное тиканье вдруг стало удивительно назойливым. Тогда – еще чаю, успокаивает сам процесс: взять подстаканник, почувствовать тепло, услышать, как мирно позвякивает стакан, поднести к губам…

«И, наконец, Рудаков. Ему будет плохо при любых раскладах. В нашем случае последствия наименее тяжелые. А что, получит максимум три года, отсидит полсрока и выйдет. А спокойную отсидку мы уж как-нибудь обеспечим, мы же не звери…»

Виктор Сергеевич раскладывал в уме комбинации, рисуя на бумаге. И крестиков, надо сказать, получалось куда больше, чем звездочек. А еще он гнал от себя подленькую мысль о том, что Наташа оказывается свободной, а неприятного Рудакова поблизости уже не будет.

Запись 23

Москва

Улица Красноказарменная

Среда, 15 июля

С утра Наташа ходила в больницу. Удалось поймать врача и буквально на бегу переговорить. Оказалось, что здоровье Рудакова все еще вызывает опасения: ушиб селезенки, сотрясение мозга и кровоизлияние в основание черепа – несильное, но все же, достаточно тревожное – потребуют минимум двух недель в стационаре. При этом доктор описал, что сейчас должен чувствовать пациент – постоянная головная боль и нарушение координации движений. Кроме того, такие травмы нередко приводят к парадоксальным реакциям мозга, но это тема малоизученная и непредсказуемая. Сам Рудаков получил утреннюю порцию уколов, и мирно спал, забравшись по своему обыкновению с головой под одеяло.

Расстроенная Наташа выложила из сумки в холодильник грейпфрутовый сок и мандарины, оглядела палату – все ли в порядке, и, удовлетворившись осмотром, решила заскочить на работу. Особой необходимости в этом не было, начальник с пониманием отнесся к ее проблемам, но все же, дела никуда не уйдут, разбираться с ними все равно придется, а текучка имеет обыкновение накапливаться и превращаться в завал. Наташа быстрым шагом вышла из больницы, поймала такси и мигом домчалась до офиса родной рекламной конторы.

Как-то само собой получилось, что множество мелких дел продержали ее до вечера. Сначала долго не могла войти в сеть – компьютерщики вчера переустановили систему, всем раздали новые пароли, а о ней, как водится, забыли. Затем долго искала по папкам письмо, на которое, кровь из носу, надо было дать срочный ответ. И, разумеется, выслушивала обязательные сочувственные речи сослуживцев, прекрасно осведомленных обо всех перипетиях дела Рудакова.

Рекламное агентство – место, где сумасшедшая работа над каким-нибудь проектом, что называется без сна и отдыха, перемежается периодами сонного безделья. Сегодня был как раз момент перехода от сезона безделья к проектному авралу. Работы, вроде, немного, но все больше нудной и нетворческой, какую делать приходится, изо всех сил преодолевая внутреннее нежелание. Написав с десяток скучнейших бумаг для начальника, гения коммерции, но абсолютно беспомощного в отношении делопроизводства, Наташа посмотрела на часы и обнаружила, что уже половина восьмого. Посмотрела – и расстроилась: к Рудакову сегодня не успеть. Быстро набрала номер, услышала в трубке заспанный голос и спросила, не нужно ли чего. Но мужу, по всей вероятности, кололи то ли успокаивающее, то ли снотворное, так что он постоянно находился в полусонном состоянии и иных желаний, кроме как вздремнуть, не имел.

На улице было жарко и светло, а вечернее время обозначилось лишь удлинившимися тенями и красноватым оттенком купающегося в мареве солнца. На тротуаре рядом с ящиком-холодильником, забитым ледяным мороженым, примостилась тетка в синей униформе и пластиковом фартуке. Она еще предлагала газировку, но из другого, неработающего холодильника. А кому, скажите, охота в жару пить горячую приторно-сладкую колу? Торговля не шла, и продавщица, ничуть не стесняясь прохожих, очень нелицеприятно отзывалась о хозяине. Теперь вся улица знала, что его зовут Арсен и у него явные проблемы с деловой хваткой и моральной устойчивостью.

Наташа подошла и попросила эскимо за тридцать рублей.

– Эскимо нет, – со злостью сказала продавщица.

– А что есть?

– Читайте, здесь все написано.

Мороженого как-то сразу расхотелось. Только представишь, что его трогала такая несимпатичная женщина… Наташа повернулась и пошла к метро, с ужасом представляя, как сейчас окунется в духоту подземки.

– Наталья Владимировна!

Наташа обернулась и несказанно удивилась, увидев перед собой Виктора Сергеевича Загорского собственной персоной. Так, запросто, встретить на улице одного из руководителей государства!

– А я вас ждал, Наталья Владимировна.

Это сообщение было не менее удивительным, чем сам факт появления Загорского.

– Зачем? – пролепетала Наташа.

– Пожалуйста, не волнуйтесь. Скажем так, я обещал довести дело до конца и твердо собираюсь исполнить обещание. У меня к вам небольшой разговор.

– Но… можно же по телефону… или я бы пришла…

– Но я все-таки офицер, и честь мундира не позволяет утруждать такую прекрасную женщину, – улыбнулся Виктор Сергеевич.

Комплимент Наташе понравился. Действительно, приятно слышать такие слова от такого человека.

– Спасибо. Хорошо, давайте поговорим.

– Ну, уж нет, – решительно сказал Загорский, – предлагаю пройти в более удобное место. Как вы относитесь к французской кухне?

Предложение застало Наташу врасплох. Любой другой получил бы немедленный отказ, но в этом случае все не так просто. Во-первых, есть важная тема для разговора. Во-вторых, приглашает все-таки не рядовой гражданин, а заслуженный человек. В-третьих, Загорский вызывал определенную симпатию, как по-настоящему интересная личность. И, наконец, последний раз с Рудаковым они были в ресторане года три назад. К тому же дома – шаром покати, а за целый день удалось перехватить только половинку грейпфрута на завтрак.

– Хорошо, – согласилась Наташа, – только недолго, ладно?

– Разумеется! – воскликнул Виктор Сергеевич. – Я буду предельно краток!

Он подхватил Наташу под руку и повел к автомобилю. Охранник, с похожим на червяка завитым проводом над ухом, сверкнул зеркальными очками и распахнул дверцу.

Наташа остановилась, секунду колебалась, затем села на мягкое сидение.