Текст книги "Сокрушители большого жука. Былина первая"

– Про победу над Трёхглавым Змеем, конечно! – живо ответила Искра, встала на ноги, прочистила горло, чтобы ничто не мешало вести рассказ. – Повадился как-то Змей о трёх головах изводить Белую Пущу, и спасу от него никакого не было. Явились в Славгород гонцы от народа северного, бросились в ножки князю да взмолились о помощи: «Избави нас, светлый князь, от сего чудища!» И послал князь на подмогу страждущим трёх богатырей: Белояра, Могуту да Огнеслава. Скакали они три дня и три ночи, а прибыв на место, узрели там смерть и пожары, принесённые окаянным Змеем. Воскликнул тогда Белояр: «Выходи, поганое чудище, на смертный бой!» И билися витязи с тварью огнедышащей три дня и три ночи, и каждый из них отрубил по одной его голове. Так и был повержен Трёхглавый Змей. С тех самых пор стали зваться богатыри «Победителями Змея». А Белую Пущу вместе с остальными городами Северных земель забрал Славгород под свою защиту!

– Любопытное произведение, – кивнул Кощей. – Хотя концовку я пробил. Что ж, костёр догорел. Пойдём-ка баиньки. Погоди, замри-ка!.. Запомню итоговый миг этого полного событий дня.

Оба зашли в сарай и с соломенным хрустом упали в сон.

А вот Горыня не спал. Увлёкшись былинным разбором, Кощей с девочкой не заметили, что богатырский храп прекратился. Витязь лежал на боку, и могло показаться, что он смотрит в дощатую стену сарая. Но глядел богатырь не в стену, а далеко-далеко… назад.

***

На самом деле всё было немного иначе.

В Славгород действительно прискакали гонцы из Белой Пущи. Но не от северян, а от Белояра, который помогал им строить дорогу до княжества. Прожект был масштабный: тракт предполагалось возвести из камня, с кабаками да постоялыми дворами, чтобы было где передохнуть и купцам, и лошадям с возницами. А ещё он задумывался такой ширины, чтобы могли на нём разъехаться аж восемь обозов. Возить-то в Славгород было что: богата Пуща диким зверем, заготавливай не хочу шкуры да пушнину на любой вкус и цвет. Дороге уже и название придумали – Шкурный Интерес, а открытие её для купцов велели приурочить к Перунову дню. Да вот случилась загвоздка: не учли славгородские зодчие, что деревьям Пущи по тысяче лет, и валить их, да ещё в морозы лютые, никаких людских сил не хватит. Вот и решили прибегнуть к силам богатырским, тем более что спокойно было в то время на границах княжества. Горыня (он же в то время Южный Страж) с Могутой и Огнеславом вскочили на коней и уже через неделю обнимались с Белояром в чертогах пущинского князя.

Перво-наперво, как водится, закатили пир за встречу. Горыню развезло с двух вёдер. Виной тому стали печной жар и работающие кабаки на возведённом участке Шкурного Интереса, в каждом из которых богатырь дегустировал барное меню, начиная от самого Славгорода. В хмельном веселье Южный Страж завёл свою подначивающую шарманку и обратился к Белояру:

– Что, Блондинка, опять без меня ничего сделать не можешь? Даже ёлки рвать ума и силы не хватает?

Дипломатичный Белояр сначала лишь молча менял на лице цвета и комкал в руке бронзовые кубки, как бумагу. Но его богатырское терпение лопнуло, когда Горыня упомянул про Битву в Туманной лощине. От мордобоя, что грозил перерасти в массовый, присутствующих спас мудрый пущинский князь, предложивший витязям выпить ещё по ведру. Это успокоило Белояра, и после ведра он вместе с Могутой и Огнеславом удалился почивать. Но Горыню третье ведро лишь раззадорило, ибо он был из тех, кто не останавливается на половине синего пути.

Слоняясь по чертогам, богатырь наткнулся на княжью сестру-приживалку, которую оградили от пиров, зная её приключенческий потенциал. Сестра имела хронически удивлённый взгляд, что намекало на её тайные пированья в одиночестве. Горыня вежливо попросил её показать город. Та, к собственному удивлению, легко поддалась его мужским чарам и обещанию платить за обоих.

В первых трёх кабаках всё прошло штатно. Сестра пила мятную наливку, задорно орала, когда богатырь её щекотал, и сломала стол, пустившись на нём в пляс. В четвёртом кабаке она рыдала и умоляла забрать её с собой в Славгород – город, которого она достойна. В пятом заведении девица затребовала, чтобы Горыня убил её братца, и тогда им обоим светит прямая дорога на пущинский престол. В кабаке номер шесть она перестала его узнавать и истошно завопила, тыкая в Горыню пальчиком: мол, какой-то приезжий детина подмешивает ей сон-травы, чтобы позже «творить с ней всякие гадости, воспользовавшись ейной беспомощностью». Все выпивохи кабака по собственному опыту знали, что она врёт как дышит. Но всё же, учитывая княжий статус, кабатчик вызвал на богатыря дружину. А восемнадцать осоловелых дубильщиков, обитающих за соседним столом, просто возжелали кулачной потехи.

В результате на Горыню набросились и дружинники, и дубильщики. Богатырь сначала покидался дубильщиками в дружинников, потом дружинниками в дубильщиков, обиделся на всех вокруг, проклял Белую Пущу со всеми её жителями и погнался за своим конём, который предусмотрительно сбежал от него куда-то в лес. Проломив чащу на пару-тройку вёрст, Горыня почувствовал непреодолимую усталость, вышвырнул из ближайшей берлоги сонного медведя и завалился спать на три дня и три ночи.

И проспал Змея.

Чудище появилось внезапно (ну а как ещё появляются опытные чудища?). Змей подкрался на низкой высоте, со стороны Ледяного озера. Прежде чем богатыри выбежали на улицу из своих палат, он успел выжечь половину города. Высыпавших на улицы горожан поганец рвал когтями, забивал хвостом и крыльями. Белояр наказал князю спрятать всех выживших в каком-нибудь укромном месте. И тут князь совершил фатальную ошибку. Он решил биться за Пущу бок о бок с богатырями и перепоручил наказ сестре. Та главным критерием при выборе укрытия опрометчиво посчитала вместимость, а не огнеупорность. Поэтому всех оставшихся в живых она завела в деревянное хранилище куньих шкурок. Белояр потом рассказывал, что Змей даже сначала не поверил своему счастью. Прежде чем с ним разделались богатыри, чудище всё же успело последней пастью зарядить в хранилище тонкой струйкой огня, которой хватило для того, чтобы здание вмиг сгорело дотла. Вместе со всеми оставшимися жителями.

Тело и головы Змея богатыри сожгли в его собственном огне, а оставшееся выбросили в озеро. Пущинского князя, павшего в бою, похоронили с почестями.

Горыня, очнувшийся с болью в голове и теле, притащился в Пущу, но застал лишь догорающие головешки и троих богатырей, что глядели на него с некоторой претензией.

По возвращении в Славгород Белояр, разумеется, настучал на Горыню великому князю и выступил обвинителем в богатырском суде над Горыней, настояв при этом, чтобы суд был открытым. Судьями выступили великий князь, Могута, Огнеслав, Радогой и сам Белояр. Горыне грозило изгнание из княжества с лишением всех богатырских льгот и служебной избы.

В день суда на Указной площади собрался весь Славгород. В своём последнем слове, длившемся часов пять, обвиняемый разглагольствовал о своей скромности, отваге и неизменно высоком боевом духе. Он перечислил уважаемому суду все свои подвиги, каждый раз начиная с фразы: «Это я, а не эти (нелицеприятный эпитет)!..» – и кивая при этом на богатырскую троицу. В конце своей речи он принял героическую позу, ожидая бурных оваций от благодарных славгородцев. Но вместо аплодисментов осмелевшие граждане, перекрикивая друг друга, напомнили обвиняемому о невозврате долгов, порче имущества, вандализме, мелком и крупном хулиганстве, а также об отвратительном инциденте на капище в великий праздник Комоедицу, который оскорбил чувства верующих и надолго травмировал психику случайно узревших это чад.

И тут Горыне следовало бы лицемерно покаяться, как любому нормальному преступнику. Но богатырь злодеем себя не считал, поэтому запустил в толпу повозкой с яблоками. Судьи многозначительно переглянулись и удалились на совещание. За то, чтобы признать Горыню виновным, проголосовали князь, Белояр и вечно поддакивающий ему Могута. Против был лишь Радогой, а Огнеслав воздержался. Судьи вернулись на площадь для вынесения приговора, но Горыни там уже не было. Он ушёл из Славгорода, хлопнув городскими воротами, на которых нацарапал мечом «Любитесь без меня!».

Вот и всё, конец былины.

Прошло много лет, Белую Пущу давно отстроили заново, посадили править там какого-то княжьего дядю, что не без воровства закончил Шкурный Интерес. Но в душе Горыни до сих пор тлели головешки Пущи, неприятно жгли сердце, и ни ядрёный мёд, ни сладкие девы никак не могли их потушить окончательно.

Горыня повернулся на спину, вытер глаза от чего-то мокрого. «Наверное, снаружи пошёл дождь, – подумал он. – Надо будет утром высказать Веле по поводу дырявой крыши». Стало почему-то легче, и Горыня наконец погрузился в сон. Повторяющийся сон-мечту, в котором он стоял посреди Белой Пущи с мечом в руках, а напротив – три поганые змеиные пасти с капающим на землю огнём. И вот он с боевым кличем (и унизительными оскорблениями змеиного достоинства, конечно) разбегается, чтобы срубить в богатырском прыжке ближайшую голову, и…

***

…Искра проснулась от оглушительного храпа. Горыня выдавал такие низкие басы, что тело её тряслось и подпрыгивало на соломе. Щёлканье пальцами, пощёчины и зажимание богатырского шнобеля результатов не принесли. Девочка встала, осторожно переступила через сонно ворчащего Кощея и вышла в приятную свежесть майской ночи. В доме лешего горели свечи – Веле тоже не спалось.

– Ква.

– Это не мой дом!

– Ква.

– Что это за хоромы?!

– Ква.

– Куда мы вообще едем???

Искра решила немного прогуляться и дошла до зарослей волчьей ягоды.

– Пить. Пить. Пить. Пить, – донеслось из-за кустов.

Девочка обошла кустарник и вновь очутилась у грядки с головами витязей. Те сначала подули на неё, затем признали кормящую руку и с утроенной энергией заклянчили утоление жажды.

– Сейчас-сейчас, добры… головы, – пообещала им Искра, осмотрела кусты и нашла там деревянную лейку с водой.

Напоив каждого, она присела на корточки рядом с крайней головой. Та уставилась на девочку, но скорее с любопытством, чем с угрозой.

– Ты не будешь меня кусать? – спросила девочка.

Искра осторожно потянула к ней руку. Голова для проформы зашипела, но всё же челюсти не разомкнула, когда детская ладонь провела по её мягкому шлему. Искра просунула руку под зелёную бороду и почесала в районе подбородка. Голова зажмурилась от удовольствия и замурлыкала.

– И совсем мы не злы-ы-ы-ы-е, – сюсюкнула Искра. – Мы холосие-холосие!

– Чесать. Чесать. Чесать. Чесать, – клянчили остальные головы, обделённые лаской.

– Конесно-конесно! – ответила им добрая девочка. – Я поцесу всех вас!

Искра решила, что первая голова получила достаточно удовольствия, и уже хотела переключиться на соседнюю, как вдруг поняла, что не может достать руку. Что-то невидимое будто приковало её к витязю. Искра нахмурилась и попыталась вырвать руку силой, но ничего не получилось. Голова витязя перестала урчать и открыла глаза, с тревогой посмотрев на девочку. По её руке прямиком из растерянной головы потекли яркие зелёные струи, обжигающие белую кожу. Струй становилось всё больше. Они достигли лба Искры и слились в одну точку, которая ярко вспыхнула и исчезла. Лишь тогда испуганному чаду удалось отнять руку от витязя. Девочка глянула на голову и, вскрикнув от ужаса, быстро отползла от неё. Потому что голова изменилась. Её глаза будто выпарили, а кожа потрескалась, что земля в гиблую засуху. Ещё недавно совсем зелёная борода выгорела и теперь свисала вялым клоком сухой травы, а шлем пожух и треснул.

Искра зажала рот, чтобы не кричать, и опрометью бросилась в сарай к спящим взрослым. Там она зарылась в солому и ещё долго тряслась в немых рыданиях. И ребёнка можно понять: не каждую ночь ты иссушиваешь до смерти растущие из земли головы.

…А утром пришла большая беда.

Горыня проснулся от лёгкой тяжести в груди. Открыл глаза. Причиной тяжести был восседавший на нём перепуганный Кощей.

– Горыня! Друг! Вставай! Пора линять! – шёпотом орал Бессмертный.

Богатырь приподнялся, огляделся по сторонам. Из кучи соломы пугливо выглядывала Искра.

– Что слу… – начал было витязь, но Кощей закрыл ему рот и мотнул головой в сторону выхода – мол, сам погляди.

Горыня прислушался: снаружи доносился какой-то шум. Богатырь с девочкой подкрались к дверям, осторожно выглянули из сарая. И обомлели.

На верхушке царь-чертополоха стоял Велислав. Он был полностью наг и совершенно безумен. Ёж на его макушке грозно ощетинился острыми иглами. Над головой Вели медленно крутилась тёмная воронка, всасывающая в себя сорванные листья и мелких птах.

– А-а-а-а!!! – протяжно ревел леший, и, казалось, эхо разносило рёв по всему Дремучему лесу.

Перед чертополохом стояла дородная женщина со следами былой смазливости на зелёном лице, с копной длинных ежиных иголок, выкрашенных в белое. В руках она держала здоровенную корзину со скринками.

– Цветанка припёрлась! – испугался Горыня.

– Ты идиот?! – орала лешая, стараясь перекричать супружеский вихрь. – А ну быстро слезай оттудова!

– Как ты, недостойная тварь, смеешь что-то указывать мне?! – прогремел Веля. – Мне, Зелёному Царю, Хранителю леса!

– Ты опять развязался, скотина! Жаболиз хронический!

Веля схватился руками за верхушку и стал бешено раскачивать чертополох.

– У-у-у-у-у-а-а-а-а-ха-ха-ха-ха-а!!!

– Ты же мне обещал! – запричитала Цветана. – Ты клялся! Говорила мама: ещё хлебнёшь с ним горя, доченька! А я, дура, ещё его защищала! Помыла, одела, накормила, чтоб хоть на лешего стал похож! И вот она, благодарность твоя, да?

– Твои гороховые котлеты невозможно жрать! Если бы сюда случайно не забрёл тупорылый хорёк, я бы сдох с голодухи! – парировал Зелёный Царь, увеличивая амплитуду раскачивания. – И обноски твоей пескоструйной бабки я больше не надену!

– Слезай, я сказала!

– Да пошла ты! Уа-хха-ха-а-а-а!

Цветана повела носом, фыркнула и медленно повернулась к сараю.

Горыня юркнул обратно.

– Так-с. Кощей, малявка, дело плохо. Валим через чёрный ход.

– И где ж он? – спросила Искра, озираясь по сторонам. В сарае существовал определённо один выход.

Горыня оторвал кусок задней стены:

– А вот же. Ходу-ходу-ходу!

Друзья и девочка выбежали из сарая…

…И снова оказались в нём. Это был морок. Но не Велин.

– А ну вышли все сюда! – приказала Цветана.

Горыня с Кощеем переглянулись. Лешая может запереть их в мороке навсегда. Так что лучше её не злить.

– Цве-е-е-еточка! – Горыня выплыл из сарая баржей, под завязку набитой умилением.

– Я так и знала! Это вы, придурки, накормили гадостью моего Веленьку, моё солнышко! – прошипела Цветана и вновь уставилась на мужа. – Я тебя просила не общаться с ними, животное?!

– У-у-у-а-а! – продолжало резвиться «солнышко» на вершине чертополоха.

– Цвет, не поверишь: сами вот только что пришли, – ответил Горыня как можно убедительней.

– Гуляли по лесу, вот, ребёночка нашли, думаем, вдруг ваш, – добавил Кощей.

– Чего? – прошептала Искра.

– Молчи и кивай, – процедил Бессмертный.

– Вы совсем лейки поотпивали, – констатировала Цветана.

– Ну, не ваш так не ваш, пойдём тогда ею медвежат покормим, – сказал Горыня. – Всё, мы уже уходим.

– О, да. Вы очень быстро уйдёте.

В глазах лешей блеснул красный огонь. Это был не очень хороший знак. Злость её превращалась в ярость. Воздух над крашеной головой задрожал и завертелся. Цветана создала вихрь, по сравнению с которым жалкая турбулентность Вели казалась ласковым сквознячком.

– Хватайте меня за руки! – проорал Горыня сквозь шум стихии.

Кощей с Искрой едва успели вцепиться в него, как их ноги уже безвольно болтались на ветру.

– Вам пора, – отчеканила лешая и резко выбросила длани вперёд.

Непрошеных гостей подхватила буря и понесла прочь. Цветана обернулась и посмотрела на супруга.

– Зая. Нам надо поговорить, – проурчала она с такой интонацией, от которой Веля внутренне умер. Отпустило его очень невовремя.

(Одно маленькое, но весьма важное заявление: автор зело не рекомендует никому лизать лягушек с Дымных болот. Это касается всех: и людей, и ужасных тварей, и даже градских самокатчиков.)

Тем временем эскадрилья Горыни, прошив леший морок, продолжала свой незапланированный полёт. Летели они в сторону Славгорода, что являлось несомненным плюсом. А вот главный минус состоял в том, что полёт был неуправляем. Отдаляющаяся от Цветаны буря постепенно теряла силу, а Горыня – высоту, неумолимо приближаясь брюхом к мелькающим под ним деревьям. Вопящие в руках соратники не добавляли оптимизма. Богатырь понял, что пора выбирать место для наименее жёсткой посадки. Сбросив Кощея с девчонкой в ворох опавших листьев, Горыня задел ногой верхушку сосны и, ломая дубы и ели, скрылся далеко за лесистым пригорком.

Выбравшийся из лиственного сугроба Кощей услышал грохот. Из-за пригорка брызнула во все стороны стая ворон.

– Искрю-ша!

– Я туточки! – пропищала листва чуть дальше.

Кощей опустил руки поглубже, нащупал тонкие детские ступни. Вытащил девочку, отряхнул от желудей, проверил целостность её конечностей.

– А где тятя Горыня? – спросила Искра. – Неужто сложил свою буйну голову, спасши нас?

– Об этом мы узнаем в конце просеки, которую он нам любезно оставил.

Пройдя полторы версты, Кощей с девочкой нашли Горыню отдыхающим после нежданного рейса. Богатырь лежал в буреломе у расколотой надвое каменной глыбы и почёсывал распухший лоб.

– Ты жив, друг? – поинтересовался Кощей.

– Не совсем. Знаешь, в шлеме было бы намного комфортней летать на больших скоростях. Зря я его пропил всё-таки.

– Ты же говорил, что отдал его беднякам, – напомнила ему Искра.

– Это был другой шлем.

– А у нас для тебя хорошая новость, – улыбнулся Кощей. – Мы нашли твои шлёпанцы. Обувайся, и пойдём, чем быстрее, тем лучше. Вдруг эта зелёная истеричка ещё как-нибудь нам напакостит.

– Я вот чего понять не могу. – Горыня тяжело поднялся на ноги, отряхиваясь от щепы и брёвен. – Какое право она имеет что-то вообще предъявлять нашему Веле? На ней же самой пробу ставить негде – там и так уже десять слоёв!

– Это знаем мы. Но Веля – нет. А в супружестве праведнее тот, кто меньше болтает о прошлом. Идём уже!

***

Рогатая голова чёрта заискивающе выглянула из-за приоткрытой двери:

– Разреши, этсамое, войти, Кормилица?

Яга неохотно оторвалась от приготовления ужина:

– Заходи, Фрол.

Чёрт был её верной правой рукой, что крепко держала карающую дубину. Но даже ему не позволялось входить на кухню без обуви. Поэтому Фрол вытянул из ведра две тряпки, ловко обмотал ими свои копыта, чтобы не поцарапать начищенный до блеска пол. И только после этого втёк в кухонную залу.

– Этсамое, провели мы с робятами обыски у здоровяка и бессмертного.

– Ну и?

– У Кощея ничего особо не нашли, окромя евойных всяких бабских мазей. А у богатыря обнаружили странное.

– Так показывай это странное.

– Агась, – кивнул Фрол и крикнул за дверь: – Хлопцы, заносим енту хреновину! И про копыта свои не забываем!

Двое чертей затащили в залу опорожнённый хрустальный сундук, поставили перед Кормилицей.

– Трофим-убивец на Полноводи рыбачил, так видел, как Горыня штуковину енту из камыша доставал, – доложил Фрол, одновременно грозя хвостом одному из подручных, чтоб тот не смел воровать со стола яблоки.

Присев перед сундуком, Яга принялась с интересом его осматривать. Легонько щёлкнула пальцем по стенке, прислушалась к чистому звону:

– Хрусталь с Северной Гряды.

– Видать, дорогущий, – предположил Фрол.

– А ещё сквозь него не видят русалки. Значит, сундук неслучайно в воду угодил, – рассуждала Яга. – А что в нём было, Трофим-убивец не заметил?

– Не-а. Как раз, говорит, налим клюнул, сначала показалось, что вроде не большенький, а стал тянуть, так тот хвостом ка-а-а-ак дал, чуть руку ему не оторвал, потом на глубину…

– Фрол!

– Я извиняюсь.

Яга подцепила ногтем прилипшее ко дну сундука растение, растёрла пальцами, осторожно понюхала, зевнула в кулак. Она узнала его. Это был мертвоцвет. Отведавший его сока впадает в спячку, будто умирает временно. Значит, догадалась Яга, в сундуке было что-то живое. Но что это? И для чего это что-то погрузили в сон?

Конечно, она могла бы достать договоры двух оболтусов и на следующем же супе связи выпытать у них всё. Но это был не её метод. Отношение с жертвой по принципу «Ты знаешь, что я знаю о твоём плане» оставляет пространство для манёвра последней: например, можно придумать плану ложную цель, скрыть некоторые его детали или даже перепридумать сам план. А вот «Ты не знаешь, что я знаю всё» – совсем другое дело. В этом случае пространство для манёвра есть как раз у тебя. А вот у жертвы – нет.

Яга улыбнулась. Нет, допрашивать их она не будет. У неё имеются другие, более изящные варианты добычи сведений.

– Ступайте, – приказала она чертям. – И, Фрол. Если вот этот вот придурок, с кривым рогом, ещё хоть раз попробует у меня что-то стащить, я скормлю вора его собственной матери.

– Я извиняюсь…

***

Следующие семь дней экспедиции прошли без каких-либо приключений. От рассвета до заката друзья топали по лесу, делая короткие привалы. Ночевали то в пустующих звериных берлогах, то прямо на тёплой земле, разведя костёр, у которого перед сном травили байки за ужином. Иногда Кощей показывал Искре фокусы. Один ей особенно запомнился.

– Узри, Искрёныш, волшебство! – таинственно пропел Кощей и выставил перед ней свою правую ладонь тыльной стороной вперёд.

– Ой, ща будет потеха! – заблестел глазами Горыня и легонько затолкал её в бок.

Кощей медленно поднял большой палец вверх, обхватил его второй рукой и с наигранным усилием рванул.

– Опа!

Большой палец с его правой руки исчез.

– А! Можешь, чертяка! – захлопала часть благодарной публики в лице Горыни.

Кощей одарил их коротким поклоном. Но Искру эта мистификация не впечатлила.

– Ну-у-у-у… – разочарованно протянула маленькая зрительница. – Сие для младенцев да малых чад забава. Ты перст свой за ладошку загнул!

– Ой ли? – подмигнул походный иллюзионист и разжал левый кулак. – Та-да-а-ам!

Искра уставилась на раскрытую ладонь великого престидижитатора. На ней возлежал оторванный палец. Палец дёрнулся. Искра тоже дёрнулась, закрыла руками глаза и заревела:

– Ой! Ой! Страх-то какой!

– Ты совсем, что ли, упоротый?! – возмутился Горыня и выписал товарищу подзатыльник. – Дитю такое показывать! Ты бы ещё башку себе оторвал, жестокое ты существо! О, кста-а-а-ати! Расскажу забавный случай, малявка, послушай, сейчас от смеха рыдать будешь! Повадился однажды хан Илдей славгородские хутора разорять. Девок в полон, мужиков на кол, вещички их себе по карманам – в общем, весь фарш классического набега. Догнали мы его с дружиной только в степи уже. Илдей такой: мол, давай раз на раз. Я говорю: навоз-вопрос. Ну, сошлись, чутка потолкались, мне надоело, и я ему голову с плеч – вж-ж-жик! И всё, башка в ковыль. Кровища-а-а-а… А там по всей степи сурки нор нарыли. Я тысяцкому нашему – а он мужик тоже с юмором – говорю: а давай, Епифан, в игру зарубимся, которую я только что придумал. Короче: берёшь меч двумя руками и с размаху по валяющейся башке Илдея лупишь. Но не просто так, а чтоб она в нору сурковую закатилась. И не хочу хвастаться, но я восемь норок за двенадцать ударов прошёл! А? Малявка? Как тебе былина?

Искра взвыла.

– Ну вот чего ты опять в рёв, я не понимаю?! То ж супостат, его не жалко! Радовалась бы!

…Питались в походе кто чем. Горыня, прикончивший свиное копыто уже к обеду второго дня, остервенело гонялся за косулями. Кощей же занимался тихой охотой, собирая ягоды и разную зелень. В свою «козью секту», как метко назвал их потом Горыня, Бессмертный завлёк и Искру. Он мотивировал это тем, что ребёнку нельзя жирное и жареное из-за будущих проблем с весом, кожей и волосами.

– Не ведись, малявка, пожалеешь, – предупредил богатырь девочку. – Он заставит тебя делать неестественные вещи – жрать несъедобное, а вкуснятину втирать себе в морду.

Искра была хоть и маленькой, но женщиной, поэтому сначала манипуляция Кощея работала на отлично: девочка с показным удовольствием обедала листьями кислицы, запивая ладошкой воды.

Пока на третий день Горыня не поймал первую косулю.

Сидя у костра, девочка грызла рогоз и наблюдала, как Горыня, смачно причмокивая, обсасывает мясо с косульей лопатки.

– Фу, как же это отвратительно – вкушать трупы животных! – прокомментировал обсасывание Кощей, не слыша, как вегетарианский фундамент, залитый им в разум Искры, дал первую трещину.

– М-м-м, а что у меня есть для тебя, Искрёна! – интригующе запел Бессмертный.

– Что? – вяло спросила девочка, не отрывая взгляда от Горыни, который покончил с лопаткой и перешёл к грудинке.

– Очередные дары леса! – радостно ответил Кощей и протянул ей жёлудь. – Полезны для желудка и сердца!

Искра разгрызла жёлудь. Во рту стало терпко и невкусно.

Горыня медленно оторвал зубами длинный лоскут мяса и заглотил его, что филин мышь. Искра поймала себя на мысли, что готова стать лысой беззубой толстухой, а в поры своего лица заселить ласточек, лишь бы её угостили малюсеньким кусочком жареной дичи.

– О-о-о-ах, – застонал от удовольствия Горыня и откинулся спиной к ближайшей сосне. – Ща немного посижу и продолжу.

Смотреть на это было просто невыносимо.

– Я спать зело желаю, добры молодцы, – заявила девочка и легла по ветру, чтобы не чувствовать мясные запахи.

Не прошло и часа, как её разбудил встревоженный Горыня:

– Эй, малявка! Ты что творишь?!

– Что я такого сделала?

– Почему ты стонешь и кусаешь свою руку?

– Прощения прошу, что разбудила тебя…

– Я наломал тебе осиновой коры, будешь грызть?

– Благодарю за заботу твою, но я не очень-то и…

– Да шучу я! Ползи ко мне, поешь нормально. Только Коща смотри не разбуди.

Богатырь поманил её остатками косульего филе. Искра молнией переместилась к нему и вцепилась зубами в мясо, рвала его в ошмётки и урчала, словно вурдалак, не вкушавший плоти несколько веков.

– Боги! Что здесь творится?! – прервал мясной пир проснувшийся Кощей.

Искра замерла с куском во рту, будто таракан под внезапным освещением.

– Мы тебе снимся, мужик, – пошёл на хитрость Горыня, пока Искра лихорадочно дожёвывала начатое.

– Тебе, видать, при падении отбило часть головы, которая отвечает за фантазию. Иначе как объяснить твою отговорку, рассчитанную на дегенератов? – презрительно спросил Бессмертный, ущипнув себя на всякий случай. – Значит, вот как мы поступим. За предательство идей безмясоедства (это касается тебя, Искра) и за то, что ты меня уже в принципе задолбал, здоровяк… Я лишаю вас мяса!

Кощей неожиданно схватил оставшуюся косулятину и отбежал.

– Ты куда мою добычу поволок, шакалюга?! – проревел богатырь.

– Я всё верну утром, не переживай! – ответил Кощей, аккуратно заворачивая мясо в лист лопуха.

– Клянусь, я тебя располовиню!

– Да хоть мелко нашинкуй! Я больше не дам тебе сбивать ребёнка с единственно верного травоядного пути! – пообещал Кощей и залез на дерево. – Всем спокойной ночи.

Утром следующего дня в предвкушении плотного завтрака Горыня бодро пришлёпал к дереву, с которого медленно слезал Кощей.

– Эй! Сыроед! Мясо гони!

Кощей быстро заморгал.

– Я не могу.

– Почему?

– …

– Кощей?!

– Его украли.

– Кто?

– Рысь.

– Какая рысь?!

– Вероятно, очень голодная. Подкралась сзади, вырвала мясо из рук и скрылась в чёрном зеве ночи.

– Смотрите! Тут под древом косульи косточки! – воскликнула подошедшая к ним Искра.

Горыня выразительно посмотрел на Кощея.

– Значит, рысь вернулась и подкинула их. Очевидно, чтобы унизить нас окончательно, – гнул свою линию Бессмертный.

– Беги, – тихо произнёс Горыня.

– Не надо, друг… – Кощей облизнул жирные губы и попятился. – Это не я мясо сожрал! А тот! Другой! Что глубоко внутри меня!

– Тогда мы сейчас того другого из тебя выковыряем, – предложил Горыня и достал меч.

Далее Искра стала свидетелем весьма занимательной погони. Убегающий лихо петлял, что выдавало в нём опытного труса, и кричал что-то о влиянии новой луны на свои бессознательные действия. Его преследователь ему не верил, норовя порубить его на куски.

– Тяти, ну что вы, как чада малые? – кричала она им вслед. – Давайте дружно жити, понеже много ещё косуль в сём лесе и хватит их всем нам!

Вернулись «чада» минут через сорок. Искра обрадовалась – они вроде как помирились. Но, судя по их разговорам, заключению мира предшествовало некое таинственное событие:

– Я просил туда меня не колоть! Там дольше всего заживает! – ныл Кощей сквозь зубы своему другу. – А ты ещё и провернул несколько раз, сволота!

Что имел в виду Кощей, Искре было неведомо, но всю следующую ночь Бессмертный проспал на животе.

Девочка вопросов не задавала, считая это тайной взрослых. К тому же у неё была своя. Тайна высохшей головы на Велиных угодьях. Радогой учил Искру всегда говорить правду. Но она очень не хотела расстраивать старших. К тому же чем больше она их узнавала, тем ей становилось яснее: тяти – те ещё вруны. Они лгали напропалую. Ей, себе, друг другу и даже какой-то женщине, с которой раз в три дня общались по котелку с супом. На время суповой связи они отправляли Искру прогуляться, но она притаивалась в каких-нибудь зарослях и подслушивала. Оставшись наедине, тяти бросали в кипящую баланду волшебный листок. Затем их лица освещала вспышка, и далее, источая патоку, они рассыпались в комплиментах какой-то Кормилице. Затем Горыня долго уверял её, плюясь в суп клятвами на крови, что их план осуществляется. Что за план у тять, Искра не знала. Когда же из котелка раздавались уточняющие вопросы, богатырь с Кощеем орали в суп, что, мол, ни черта не слышно, а после вообще застывали в неестественных позах и на голос из котла никак не реагировали. Женщина на том конце котла заканчивала разговор, и тогда они «отмирали», называя её такими словами, что Искра краснела и затыкала уши.

И всё же «тяти» ей нравились. Горыня с Кощеем были совершенно нетипичными взрослыми. Они не восторгались её детской красотой, не умилялись её «глазками», «носиком» и «косичкой», ведя себя с ней совсем по-другому.

– Вот это у тебя соплища! – восхищался богатырь, когда увидел её раз утром после достаточно прохладной ночи. – Она длиннее косы! Как она вообще уместилась в твоей мелкой носопырке?! Кощей, срочно запомни этот миг!

– Я не буду запоминать сопли, это мерзко! – отнекивался Кощей. – Искрёныш, ради богов, расстанься с этой гадостью и умойся в ручье.

Конечно, Искра с младенчества была знакома с гиперопекой, что порой доводила её до белого каления. Но одно дело, когда за тобой бегают и охают сердобольные княжьи няни, а другое – когда этим занимается поганая нечисть в лице Кощея, которая, согласно трактату «В кольце супостатов», должна бы поступать с человеческим ребёнком немного иначе. Для Искры это было так необычно и мило, что она совсем не обижалась на Бессмертного и стоически терпела его навязчивые приступы заботы.