Текст книги "Сокрушители большого жука. Былина первая"

– «У нас»? – удивился Белояр. – У кого это «у вас»?

– У Сокрушителей, – просто ответила девочка.

– Вы с Горыней Сокрушители? И кого же вы сокрушили? – вкрадчиво уточнил Страж Севера.

Горыня занервничал. Он задумал стать царём пирушки, что издевается над всеми вокруг. И самому становиться объектом для шуток в планы богатыря точно не входило.

– Это… это игра у нас такая была. От скуки, – ответил Горыня за Искру.

– Неправда! – запротестовала та. – Горыня сокрушил большого страшного жука. Теперь на ликах наших знак имеется!

Горыня чертыхнулся. Он совсем забыл о рисунке, а ежедневные умывания не входили в список его увлечений.

– Хм. И правда, букашка на лике твоём, – прищурился Белояр, всматриваясь в лицо Горыни. – Я-то сперва подумал, что сие ссадина, в пьяной драке нанесённая. И какой же величины была букашка?

Горыня понял, что Белояр пошёл в атаку.

– Что ты зациклился на букашке? Это всего лишь символ, – ответил он максимально равнодушно. – Я трупожора в лощине завалил.

– Жук был размера невиданного! – не унималась Искра. – Вот такой!

Девочка показала размер насекомого, разделив свою маленькую ладошку пополам.

– Слуги! Наполните кубки наши! – приказал Белояр. – Отметим сей невероятный подвиг нашего гостя Горыни Радогоевича! Не побоялся вступить он в схватку с чудищем в половину длани!

Трапезную затрясло от смеха. Горыня покраснел.

– Да забудьте вы про треклятого жука! Давайте я вам лучше про трупожора… – начал было он, но его жалкие потуги перевести тему утонули в хохоте.

– Три дня и три ночи с букашкою бился, небось! Пока не убил! – мстил за племянника казначей.

– Горынюшка не убил его, но прогнал, – возвестила Искра, честно пытаясь подчеркнуть человечность богатыря. Но эффекта добилась противоположного: трапезная чуть не потрескалась от гогота.

– Вот это гер-р-р-рой! Ой, не могу… – заливаясь слезами, каркнул звездочёт.

Горыня медленно водил взглядом по перекошенным от смеха лицам и ощущал, как голова его тяжелеет, наполняясь яростью.

– Почему вы все смеётесь? – непонимающе воскликнула Искра. – Ежели б на вас жук напал, вы бы так не хохотали!

И тут богатырь дал слабину. Бессильная злоба вытеснила разум и указала ему на главного виновника.

– Заткнись! – заорал Горыня на девочку. – Замолчи, дура малолетняя!

Искра испуганно отшатнулась от него.

– За что… за что ты кричишь на меня?

Горыня тут же пришёл в себя: «Нельзя так с малявкой. Она ни в чём не виновата. Это всё Блондинка. Вон, сидит, довольно улыбается. Нельзя ему больше поводов для ухмылок давать».

– Прости, малявка, – сказал он вслух как можно добрее. – Какое-то, видать, у меня помутнение случилось. Скорее всего, от винограда этого дурацкого. Ты его лучше не ешь, он подгнивший.

Хорошо, что Искра – ребёнок. Мгновенно сменила испуг на милость.

– Мы же друзья? – спросила она, улыбнувшись.

– А как же иначе. Друзья-Сокрушители.

Девочка вновь придвинулась к нему. Горыня довольно взглянул на Белояра – что, мол, съел? Но оказалось, что главный удар Страж Севера приготовил напоследок.

– Что ж, посмеялись всласть – и довольно, – деловито произнёс он. – Настал час о серьёзном поговорить нам. Итак, Горыня. За дитя сие требуешь ты пятнадцать пудов злата, всё верно?

– Слушай, ну я не то чтобы требую, я… – растерялся Горыня. – Может, мы позже всё это утрясём, а?

– Пошто откладывать, не пойму я? Вот и казначей тут, зело удобно, – настаивал Страж Севера.

Горыню обжёг холодный взгляд Искры.

– Ты же говорил, что отведёшь меня в Славгород, ибо это твой богатырский долг, – сказала она.

– Да, говорил, говорил, – закивал Горыня.

– Но о пудах злата за меня ты ещё в Лихоборах решил, да? – презрительно сощурилась Искра.

– Так. Погоди. Понимаешь, есть богатырский долг, а есть просто долг, это вообще два разных долга, параллельных! Богатырский – совершенно бесплатный, от сердца, а вот с просто долгом обычно несколько сложнее…

– Ты говорил, что мы друзья, – перебила его девочка.

– Разумеется, мы друзья! Это непреложная истина!

– Но разве друзей продают?

– Конечно, конечно, нет!

– Так ты отказываешься от платы, Гар? – коварно уточнил Белояр.

Горыня почувствовал, что вспотел.

– Слушайте, подождите, – затараторил он. – Отовсюду вопросы, я не могу сосредоточиться. К тому же здесь такая духота, вы бы тут проветривали раз в день хотя бы… Давайте мы как-то по-отдельности всё обсудим, сначала с малявкой, потом с тобой…

– Это простой вопрос, Гар. Пятнадцать пудов за Искру – да или нет?

Горыня облизнул внезапно пересохшие губы. Посмотрел на девочку.

– Ну… Не за саму малявку, это не совсем корректно, но… да…

Искра медленно встала, не глядя на Горыню, поклонилась в пол Белояру:

– Прощения прошу, но дюже устала я с дороги, очи слипаются. Могу ли я удалиться в покои свои?

– Ступай, дитя, – кивнул Белояр и улыбнулся. Горыне.

Девочка направилась к дверям. Горыня вскочил, роняя шлёпанцы.

– Малявка, погоди! Давай провожу, заодно и погово…

– Я сама, – обернувшись, отчеканила Искра.

Горыня резко остановился, словно врезался в стальную стену. Девочка вышла из трапезной, больше ни разу не обернувшись. Витязь опустился на место.

– Эй! – весело крикнул Белояр, подняв кубок. – Давай же отметим сделку нашу!

– Давай отметим, – процедил Горыня.

Белояр не видел, как рука Сокрушителя под столом обхватила рукоять меча.

– Не смей, – прошептал Огнеслав, положив ладонь на руку Горыни. – Он сильнее и спокойнее тебя. Ты проиграешь.

Горыня отпустил рукоять. На самом деле он прекрасно понимал, что выглядит жалким и мерзким не по вине Искры. И даже не по вине Белояра. В этом виноват кое-кто другой. Но рубить себя богатырь пока не планировал.

– Злато получишь сегодня, – объявил Белояр. – И к утру чтоб духу твоего в граде не было. Сие есть моё условие. Согласен?

– Как скажешь, мама, – хмуро бросил в ответ Горыня.

– Чудно. Продолжим пир!

***

– Да! – воскликнул Кощей, обращаясь к четырём девицам. – Давайте по-быстрому это сделаем!

Надо сказать, Бессмертный дал им своё согласие далеко не сразу. Поднявшись на второй поверх, Кощей очутился в маленькой, укутанной пылью клетушке, пропахшей плесенью и долгим человеческим отсутствием. Окон в комнате не имелось, зато в стене зияла дыра с кулак, ведущая на улицу. С мебелью тоже было негусто – лишь длинная лавка, знававшая зады нескольких поколений сидящих. Бессмертный насторожился: если это и были покои для утех, то для каких-то не совсем обычных, на которые он вряд ли бы согласился.

Одна из девиц зажгла свечу. Кощей разглядел рядом с настенной дырой затёртую надпись, состоявшую вроде как из двух слов. Бессмертному удалось разобрать лишь четыре буквы: «КЧДР».

– Кто вы и что лихое задумали против меня? – подозрительно спросил Кощей.

В ответ девицы грациозно поклонились в пол. При этом не растеряв ни капли достоинства, как умеют только настоящие столичные девицы.

– Пава, Купава, Забава и Любава, – представились они, и Кощей тут же забыл, кто из них кто. Девицы были одинаковы косами, манерами и ухоженными лицами. Золы в их бровях и ресницах с лихвою хватило бы для запекания большого корнеплода.

– Хозяйки мы сей отварошной. А ты чьих будешь, добрый молодец? – спросила Пава (или Купава).

– Здорображислав, – поклонился в ответ Кощей.

Девицы застыли. Бессмертному показалось, что он их сломал.

– Олег, – быстро переименовался он.

Девицы снова ожили.

– Откуда ты, Олег? – поинтересовалась Забава (а может быть, и Любава).

– Из… из Далековска.

– О-о-о-о-о. И где ж град сей? – решила уточнить Купава (наверное).

– Очень далеко. Поэтому так и называется.

– Боги! – восторженно простонали девицы друг дружке. – Он заморский!

– Я сразу поняла! По говору затейливому! – похвасталась (допустим) Пава.

– Который нам и надобен! – добавила (чёрт! короче!) одна из девиц.

Выяснилось, что хозяйки отварошной искали подходящий голос, или, как они его называли, «глас завлекающий». Девицы сбились с ног, рыща по всему Славгороду и слушая голоса. Даже организовали «скоморошную пятницу» в надежде, что им подойдёт кто-то из выступающих с его сценическим опытом, но всё было тщетно.

– И тут сами боги послали нам тебя, Олег. И твой глас.

– А что, собственно, нужно от нас с моим гласом? – поинтересовался Кощей.

– В определённый час громко произнести в дыру речь хвалебную про нашу новую снедь. Чтобы люд проходящий испытал к ней превеликую тягу.

– Хм… Ход интересный, – похвалил Кощей. – И что за снедь у вас?

– «Мясной кладезь», – в один голос ответили девицы, преисполнившись гордости за свой оригинальный продукт и его удачное название.

– Звучит вкусно, – кивнул Кощей. – Уж получше, чем «Солодко капище».

Девицы наигранно захихикали, но при этом как-то странно переглянулись, а одна из них (похожая на Забаву) вроде как бросила тревожный взгляд на затёртую надпись с таинственными «КЧДР».

– «Мясной кладезь» есть пища, коей доселе мир наш не видывал, – заворковали хозяйки отварошной. – Сие есть пирог теста воздушного. А внутренность его аки чертоги княжеские. Разбиты они пресными блинами на покои: в одних мясо коровы-пеструхи, в других – свинки откормленной, в третьих – младой козочки.

Девицы замерли в ожидании Кощеева восторга.

– Постойте-ка, – осторожно проговорил Бессмертный. – А вам не кажется, что вы только что описали среднестатистическую кулебяку?

– Нет. Это другое, Олег, – ответили девицы.

– Как же другое? – не унимался Кощей. – Пирог с тремя видами мяса внутри – определённо кулебяка.

– Да, кулебяка, – согласились девицы. – Но у нас «Мясной кладезь».

– То есть вы просто переименовали кулебяку – и считаете, что придумали новую снедь? Но это же так не работает. Если я, например, сменю имя на «Кощей», то вряд ли стану новой снедью для какого-нибудь голодного медведя. У меня будет то же сердце, кишки, гладкая кожа и шелковистые волосы.

Девицы захлопали ресницами, взяв паузу на размышление. И выдали достойный ответ:

– Мы заплатим тебе пять золотарей. За одну короткую речь.

В недолгой битве чувства справедливости и алчности, развернувшейся внутри Кощея, безоговорочную победу одержала последняя.

– Да! – воскликнул Бессмертный, обращаясь к четырём девицам. – Давайте по-быстрому это сделаем!

– Ты чудо, Олег! – обрадовались девицы и протянули ему свиток с текстом.

Кощей пробежал его глазами. «Речь» и правда была короткой:

«Люди добрые! Испробуйте „Мясной кладезь“. Сие есть услада для живота вашего всего-то за пять золотарей (сколько???)! „Мясной кладезь“ – снедь-событие. Снедь-прорыв!»

– Что ж, текст блистательный, – одобрил Кощей за деньги. – Самому жутко захотелось эту кулебяку.

– «Мясной кладезь», – поправили девицы.

– Да-да, именно его, – ответил Кощей и подошёл к дыре. – Сейчас всё будет.

– Э-э, нет-нет, погоди, Олег, – остановила его одна из заказчиц. – Сперва нам прочитай, чтобы мы одобрили все твои игрища гласом.

– А. Это пожалуйста. Обидно, конечно, подозревать меня в непрофессионализме, но… Мы работаем первый раз, поэтому всё понимаю.

Девицы присели на лавку, синхронно закинув ногу на ногу. Кощей в позе чтеца встал перед ними и начал декламировать, подглядывая в свиток:

– «Люди добрые!..»

– Погоди, Олег, – тут же остановила его первая девица.

– Да?

– Не то что-то… – поморщилась она и обратилась к остальным: – А вам как видится, соратницы?

«Соратницы» сложили лбы в задумчивую гармонь.

– Твоя правда, не то, не так нам надобно, – ответили они и дружно замолчали.

– Эм-м-м, не могли бы вы конкретизировать правку? – спросил Кощей.

Три девицы посмотрели на первую, явно спихивая с себя всякую ответственность.

– Олег, выдели гласом слово «добрые», – попросила первая. – Понеже доброта – одна из ценностей дела нашего.

– А, понял. Подчеркнуть доброту. Сейчас всё будет, – ответил Кощей и нырнул глазами в свиток. – «Люди добрые! Испробуйте…»

– Хм-м-м… – скуксилась вторая девица.

– Что? Что не так? – встревожился Бессмертный.

– Сдаётся мне, потерялись «люди», – ответила вторая. – А ведь они – другая ценность наша.

– Всё так, верно! – поддакнули первая, третья и четвёртая.

– То есть мне выделить и «люди», и «добрые»?

– Именно.

– «Люди добрые! Испробуйте…»

– Ой-ёй-ёй, – вслух загрустила третья девица.

Кощей куснул губу:

– Опять мимо?

– Не показалось ли вам, соратницы, – обратилась третья к своим товаркам, – что словеса сии сказаны Олегом зело напористо? Будто приказывает он, а не предложить желает?

– Я тоже сие заметила, – согласилась четвёртая. – А мы ведь други постояльцам нашим. А не повелители.

– Сие вообще не наша ценность, – замотала головой первая.

– Ага. Прибрать напористость. Задачу понял, – отрапортовал Кощей и приступил к очередной попытке: – «Люди добрые! Испро…»

– Олег.

– Что?

– Сие никуда не годится.

– Я же прибрал напористость.

– Верно. Но пропал задор.

– Больше задора при нынешнем уровне напористости?

– Именно так. Веруем мы, что сейчас у тебя всё получится.

…Прошёл час. За дырой потемнело. Изо рта Кощея исчезла слюна. Зато во фразе «люди добрые» нашёлся баланс между напористостью и задором, серьёзностью и лёгкой игривостью, панибратством и официозом, честным предложением и откровенным втюхиванием, криком и шёпотом, светом и тьмою, теплом и холодом, а также сотней других, порою неочевидных звуковых параметров. Первые два слова были торжественно утверждены. Половой принёс хозяйкам по отвару в именной кружке, что позволило «Олегу» их правильно, наконец, идентифицировать.

Вдохновлённый Кощей решил зачитать речь целиком. Он представил себя «Мясным кладезем» – горячим, ароматным пирогом из лона матери-печи, помазанным яйцом и маслом, на глянцевой поверхности которого играет свет вечерней свечи. А внутри, сдобренная луком и петрушкою, спрятана его мясная сущность, его триединое сочное «я», сокровище, которым он готов делиться с голодным. И тот, кто положит в рот часть его, не забудет сей миг никогда больше и, помирая на смертном одре, поле брани или лобном месте, пусть даже через много-много лет, улыбнётся сам себе, ибо вспомнит вкус «Мясного кладезя», ощутит его на языке своём (даже если он вырван) и поймёт, что ничего лучше, чем пирог, с ним за всю жизнь не приключалось и вряд ли ещё случится, а значит, и помирать можно.

Кощей медленно развернул свиток и через театральную паузу начал завлекающую речь. Боги, как он читал! Как расставлял акценты! Как играл интонационно! Каждое слово, каждая буква серебряной стрелою вылетали из его уст, чтобы метко поразить сердце даже самого искушённого кулинарного критика…

– …«Снедь-прорыв!» – закончил Кощей и в ожидании оваций и пяти золотарей опустил свиток.

Аплодисментов не было.

Девицы с интересом наблюдали за Павой. Та отвернулась в сторону и, не мигая, вперилась взглядом в свою кружку, которую держала на вытянутой руке.

«Запоминает миг», – догадался Кощей.

Пава картинно вздохнула и устало произнесла:

– Три дня без сна. Тружусь аки пчела. Но житие есть путь, кой до конца пройти нам надобно…

– Лепота! – восторженно завопила Купава.

– Лепота! – вторила ей Забава.

– Поведаю сей миг всем подружкам своим! – пообещала Любава.

– Кхм. Соратники? – напомнил Кощей о своём существовании.

Девицы обернулись к нему с некоторой досадой.

– Как вам вариант речи? По-моему, было, нет? – с надеждой спросил Бессмертный.

Девицы забегали глазками по всему помещению.

– Эм-м-м-м… Нет, – наконец ответила Пава.

– Нет? – упавшим голосом произнёс Кощей.

– Не то, – констатировала Купава.

– Что именно не то?

– Всё. Всё не то, Олег, – резюмировала Забава.

Если бы у свитка был рот, он издал бы душераздирающий вопль – настолько сильно скомкал его «Олег» своими побелевшими пальцами.

– Начну с того я, что «люди добрые» никуда не годятся, – скуксилась Любава.

– Но ведь это утверждённая фраза! – попытался парировать Кощей.

– Я согласна с соратницей, – грустно кивнула Пава. – Мы словно умоляем, аки бездомный, кой клянчит ломаный грош.

– А это супротив наших ценностей, – вынесла вердикт Купава. – Не краше ли молвить: «Эй, честной народ»?

– «Эй, честной народ» – лепота! – воскликнула Забава. – Задорно и празднично!

– Олег, надобно нам возвратиться к началу, дабы потрудиться над сими словесами, – поставила задачу Любава.

Кощей, надо сказать, был добрым и славным малым. Но именно в эту минуту он живо представил, как девичьи косы наматываются на бешено крутящиеся жернова, которые сначала срывают с черепов напомаженные рожи, а затем инфернально хрустят лицевыми костями. И тишина. Чу! Только слышно ритмичное «тук-тук… тук-тук-тук…». Это сучит ножкой агонизирующая Любава.

– Олег! Отчего ты улыбаешься? – Любава помахала перед Кощеевым лицом, выводя его из милой фантазии. – Понял ли ты, чего желаем мы?

– Я понял, что такое «КЧДР», – неторопливо произнёс Бессмертный. – Кто-то нацарапал на стене: «Конченые дуры». Я глубоко убеждён, что эти слова были адресованы вам. И, кто бы это ни был, я с ним абсолютно согласен.

От услышанного нижние челюсти девиц медленно поползли вниз. Содержимое четырёх именных кружек разом устремилось в Кощеево лицо, и Бессмертный обнаружил жирный плюс долгой репетиции речи: девичьи отвары успели безнадёжно остыть.

– Ну вот и славно, – подвёл он итог совместной работы. – Ступайте вы все в бычий зад.

И, пока соратницы искали глазами, чем бы ещё ополоснуть хама из Далековска, Кощей с чувством выполненного долга направился к выходу, задумав напоследок хлопнуть дверью, тем самым поставив жирную финальную точку. Но план Бессмертного сорвал разлитый на полу отвар (кажется, это была «Можжевелова кровь»). Кощей поскользнулся и, отчаянно пытаясь схватить руками воздух, нелепо скатился по лестнице в общую залу, всё ещё полную народу.

«Главное – сделать вид, будто ничего необычного не случилось», – решил Кощей. Резво поднялся с таким равнодушным видом, будто каждый божий день спускается с лестницы подобным образом. «Вряд ли в этом отварошном угаре кто-то вообще меня заметит», – подумал он.

И ошибся.

В зале наступила полная тишина. Все немо уставились на Бессмертного полными ужаса глазами.

– В чём проблема? – удивился Кощей. – Никогда с лестниц не падали, что ли?

«Наверное, кафтан вымазан», – предположил он и опустил голову, чтобы осмотреть свою грудь.

Но груди на месте не оказалось.

Вместо неё Кощей смотрел на свою спину и то, что пониже её. Он не сразу заметил, что, рухнув вниз, свернул себе шею. А вот публика оказалась внимательной.

– Нечисть… нечисть… нечисть! – разнёсся по отварошной испуганный шёпот, быстро превратившийся в вопль.

– Нет-нет, вы всё не так поняли! – воскликнул Кощей, медленно возвращая голову на место. – У меня просто болевой порог высокий!

– Хватай поганца! Ату его! – заорали вокруг, не вняв его доводам. – Смотрите, чтоб не укусил!

– А я сразу догадалась, что он из этих! – затрещала появившаяся на лестнице Купава. – И говор другой, и кафтан!

Кто-то сзади храбро сбил Кощея с ног и навалился сзади, выкручивая руки. Это был редкобородый, решивший не сдаваться и подкатить к девицам с другой, героической стороны. Он и его нечестивый пленник были тут же окружены толпой, запоминающей этот миг с разных ракурсов.

В отварошную, громыхая доспехами, вбежала вызванная кем-то полуночная стража.

– А ну, расступись! – грозно приказал стражник.

В кольце толпы образовался проход. Стражник подошёл к лежащему Кощею и рывком поднял его на ноги:

– Ты – нечисть поганая? Отвечай!

– Это какое-то чудовищное недоразумение! – истерично взвыл Кощей и зачем-то добавил заговорщицки: – Отпусти, командир. У меня связи…

Стражник кивнул и с правой сунул Бессмертному в ухо. Кощей обмяк и погрузился в уютную бессознательную тьму.

***

Горыня неторопливо бродил по коридорам Терема в ожидании обещанной платы. Пир давно закончился, и прислуга распихала полумёртвых бояр по палатам. Богатырь же не выпил ни капли. Он не знал почему. Не хотелось – и всё. Наверное, возраст. Или настроения не было. Ну уж точно не из-за того, что дал дурацкую клятву какой-то там мелкой девчонке. Вообще непонятно, с чего это она вдруг оскорбилась! Если бы не они с Кощеем, ею бы уже давно кто-нибудь отобедал. Или на цепь посадил и в рабство продал. А тут целёхонькую домой доставили, кормили-поили две недели. Да она в ногах у них валяться должна, а не обиженку из себя строить! Ну не озвучили сумму за возврат. И кста-а-а-а-ати! Это же Кощей ей вякнул, что доставка безвозмездная. Так что все вопросы к нему, Горыня-то здесь при чём?!

Ну да, он врал ей о будущих совместных подвигах и приключениях. Их не будет. Но вся жизнь состоит из обломов и расставаний, это неплохой урок. По крайней мере, более полезный, чем унылые счёты и рисование.

Ну да ладно. Плевать. Пусть обижается, хоть изрыдается досуха. Ему-то что с этого? Всё равно они больше не увидятся. Малявка вырастет в дородную богатыршу, будет пёсиком сторожить границы. А Горыня с Кощеем больше сюда ни ногой. Нечего им тут делать. Выкупят у Яги свои договоры и рванут куда-нибудь на юга – просаживать оставшиеся богатства. Скорее всего, на это уйдёт не больше недели, а дальше они что-нибудь придумают. В общем, их с малявкой дорожки точно нигде не пересекутся. А значит, и переживать не за что.

Горыня почти заткнул жалкое блеяние своей совести, когда услышал за спиной знакомый с детства звук шарканья вперемешку с кряхтеньем. Богатырь оглянулся: к нему медленно приближался поджарый старик с сумою, полною трав и луговых цветов. Седые космы его плавно переходили в бороду до колен. Одет он был странно: будто пять аршин серой дерюги вдруг ожили и напали на бедолагу, судорожно обмотав его для удушения. Где-то посередине старика дерюга была обвязана чёрной бечевой. Вся композиция целиком скорее напоминала подарок врагу, чем придворного волхва-учителя.

– Привет, Радогой, – произнёс Горыня, улыбнувшись.

Волхв остановился, прищурил водянистые глаза.

– Мои очи видят всё хуже. Но глас маленького разбойника, кой живёт в тебе до сих пор, мне ведом. Боги, Горынюшка! Как же ты изменился за дюжину лет разлуки!

– А ты, бать, всё такой же дряхлый хрыч.

Горыня сгрёб его в охапку и, обнимая, оторвал от пола.

Витязь с уважением относился к волхву. Да, Радогой был несколько безумен: он слюноточил, терял память и уважал младшее поколение. Но он стал настоящим отцом для Горыни и остальных богатырей, когда умерли их матери. Волхв воспитывал их, кормил, учил и всегда защищал – от лесных зверей, невидимых хворей, жёсткости Светозара и от самих себя. Нет, конечно, бывало, что и охаживал их старик ореховым прутом. Но экзекуции были соизмеримы с проступками. Взять, к примеру, Горынины шалости с горящей лучиной, в результате которых жрец Велеса бешеным хряком носился по Терему, пытаясь затушить бороду. После такого вряд ли можно ограничиться беседой с ребёнком на повышенных тонах.

Так что не зря имели богатыри отчество «Радогоевич». Они были его детьми. Не только на бересте. По-настоящему были…

…Радогой вернулся в Терем через свои тайные подземелья, поэтому о прибытии Горыни ничего не знал. Когда богатырь вернул его на землю, волхв утёр слёзы радости и засыпал его вопросами:

– Где ты пропадал столько лет? Говорят, в Лихоборах обитаешь? Есть ли там неведомые мне твари? Пошто ты вернулся? И… кто ты?

– Горыня, твой сын.

– А, ну да.

– Я твою ученицу мелкую вернул. Искру.

Радогой завис, превратившись в памятник самому себе.

– Чего молчишь? «Спасибо» будет, нет? Можно без земного поклона, понимаю – спина, годы, – усмехнулся Горыня.

Волхв хлопнул пару раз белыми ресницами. Поставил суму на пол.

И набросился на ошалевшего богатыря.

– Пошто?! Пошто ты возвратил её?! Кто тебя просил?! – шипел Радогой, обдавая Горыню слюной и колотя его своими маленькими сушёными кулачками. – Ей нельзя сюда, глупец! Какая же ты дубина!

Витязь пальцем аккуратно отодвинул волхва на безопасное расстояние.

– Бать, у тебя опять приступ? Ты бы пустырника навернул. Для успокоения.

– Мне пустырник не надобен! В порядке рассудок мой! – огрызнулся Радогой, пытаясь лягнуть оппонента босой ногой.

– А я вот в этом не уверен, – усомнился Горыня. – В княжестве богатыри, что ли, лишние появились, что ты ими так разбрасываешься?

– Что? Что-о-о-о?! Ты думаешь, сие дитя – богатырша? Ах-ха-ха-ха-а-а-а! – рассмеялся волхв и тут же стал совершенно серьёзен. – Искра не богатырша. Она – кувшин…

Радогой замер, вытаращив глаза на витязя. Горыня немного подождал для приличия и произнёс:

– Слушай, бать, вы, волхвы, можете на человеческом разговаривать? Без вот этой вот таинственной иносказательности? А то мы, обычные люди в нормальной одежде, не всегда вас понимаем, мягко говоря.

– В мои опытные палаты! Шустрей! – вместо ответа скомандовал Радогой и упёрся в сына, толкая его вперёд. – Там говорить будем!

Палаты Радогоя находились за поворотом и напоминали склад всех вещей на свете. Тут пахло наукой и пенсионером. Радогой зажёг лучину и плотно закрыл дверь.

– То, что я расскажу тебе, сын, есть величайшая тайна, которую обязан ты унести с собою в могилу… О чём мы говорили?

– О кувшине.

– Возьми в углу.

– Нет, об Искре-кувшине. Бать, сосредоточься!

– Да. Да-да-да, – закивал Радогой, вывалив содержимое сумы на пол. – Тебе лучше присесть.

– Меня тут ничто не выдержит.

– Тогда стой и слушай. Я – волхв. Как мой отец. И отец моего отца. И отец отца моего отца. И отец отца отца моего отца. И…

– Я понял-понял.

– Да. Тысячу лет мы служим княжеству. Мы хранители знаний повышенной таинственности. И самое главное из них – как изготовить богатыря.

Горыня поморщился:

– Что значит «изготовить»? Я что, пирожок какой или изгородь?

– Скажи мне: что ведомо тебе о цветке папоротника? – спросил Радогой, разбирая принесённые травы.

– Якобы он расцветает в ночь на Купалу, – пожал плечами Горыня. – Придуманный повод для молодёжи свалить в лес и творить там всякие приятно-непотребные вещи.

– Цветок настоящий. Он и вправду расцветает в ту ночь. Только не здесь.

– Не в княжестве?

– Нет. Не в сём мире. Не в Яви. – Радогой оборвал несколько цветков, бросил их в чугунную ступку и принялся яростно мять толкушкой. – Папоротник даёт цвет лишь в Нави. И мы, волхвы, поколениями его там собираем.

– В обители тёмных богов и чудовищ? В Другом Мире? – вкрадчиво уточнил Горыня. – Бать, ты точно пустырника не хочешь?

– Хочу, но не в этом дело! – раздражённо ответил волхв и кинул в ступку жменю каких-то зёрен. – Каждый год в начале июня я отправляюсь в путь, дабы Купальской ночью быть на берегу реки Смородины, что несёт свои тёмные воды по Чёрным землям. Ведомо ли тебе о них?

– Только по твоим урокам мироописания. Это вроде как часть Тридевятого Царства, что лежит по ту сторону Моря-Окияна. А чёрные они из-за пепла Плюющей горы, что повсюду валяется и в воздухе летает. Думаю, белое там лучше не надевать.

– Что ж, неплохо. Садись, дитя. Кто-то хочет дополнить Горынюшку?

– Ау, папань!

– Да. Да. Ровно в полночь на небо рядом с нашим месяцем, который освещает Явь жёлтым, является месяц зелёный. То Нави ночное светило. Означает сие, что миры наши, Явь и Навь, соприкоснулись и в Другой Мир можно войти. Но только если имеется у тебя ключ.

Радогой порылся в своей дерюге и выудил увесистый золотой медальон в виде листа папоротника. На его поверхности, отполированной до блеска, отразился свет горящей лучины. И удивлённое лицо богатыря.

– Я всегда думал, что это награда. За победу в каких-нибудь конкурсах на ваших чокнутых волховских шабашах.

– Правда? Я где-то победил?! Какая удача! – обрадовался старик.

– Нет, бать, это открывашка Нави. Ну пожалуйста, вернись в себя!

– Да. Извини. Да. Надобно сим ключом поймать свет зелёного месяца. И тогда появится мост чрез Смородину, названный Калинов. В честь Калины – первого волхва, открывшего его и прошедшего в Навь.

Радогой тряхнул головой и вернулся к измельчению растений.

– А дальше-то что? – спросил Горыня.

– Дальше? Козье молоко добавить и всё хорошенечко перемешать.

– Ба-тя!

– Да. Да. Ключ лишь открывает проход. Но не закрывает его. Всего чрез четверть часа Явь и Навь расходятся. Зелёный месяц пропадает с неба. Как и Калинов мост. И Навь закрывается до следующей Купальской ночи.

– Ну и как там внутри? Чудовищ каких видел? Я всё жду их яркого появления в твоей истории.

– Нет, чудищ я не видывал. И, насколько мне ведомо, никому из предков моих они не встречались. – Радогой добавил в ступку молока и с новой силой стал орудовать толкушкой. – Пересекши Калинов мост, попадаешь ты в папоротниковый лес. Исследовать его долго нет времени. А вот найти цветы – вполне хватает. Обычно их либо мало, либо вообще нету. Цветёт папоротник не каждый год. Но сорок лет назад мне вельми повезло. Нашёл я ажно четыре. Красы и запаха неописуемых. Но главное в цветах сих, конечно, не это. А свойства их чудесные. И до конца непостижимы они умам нашим. Но одно из них ведомо волхвам уже тысячу лет благодаря Калине. Обнаружил он, что даёт цветок человеку силу и здравие невероятные. Так появился первый богатырь – Ратибор. И так появились вы четверо.

Радогой замолчал, сосредоточившись на приготовлении какого-то лекарства.

– Ты с детства вдалбливал мне, что спасение ближнего, даже ценою живота своего, есть великое благо и героизм, – немного подумав, произнёс Горыня. – Когда я рождался, моя мать умирала. Здесь, в этих покоях. У тебя на руках. Если этот цветок такой волшебный, почему ты не попробовал её спасти?

Волхв резко перестал работать толкушкой.

– Сынок…

– Знаешь, просто получается, что ты сделал довольно скотский выбор.

– Послушай… Всё было не совсем так. – Радогой стал нервно растирать костяшки пальцев. – Твоя матушка… Она не померла.

– Что.

– Ты умер.

Горыня всё-таки сел на прогнившую лавку. А потом сразу на пол.

– В тот год… – продолжил волхв еле слышно. – В год рождения вашего по небу пролетела голубая звезда. Много бед она принесла на хвосте своём: бури, мор скота, неурожаи… Боги отвернулись от Славгорода. Вельми досталось и тем бабам, что на сносях были. В начале жнивня, в Перунов день, четверо из них разродились мальчиками. Мёртвыми мальчиками. За хорошую плату согласились они и мужья их, чтобы мёртвых чад не хоронили, а отдали мне. И поклялись, что никогда не спросят о судьбе их и никому не расскажут. Я поместил тельца ваши малые в четыре бочки. Залил их все водою и в каждую из них положил по цветку папоротника. И ночью свершилось чудо чудное. Услыхал я стук из бочек и детский плач. Все вы восстали из мёртвых. И благодаря цветку стали теми, кто вы есть. Богатырями.

Горыня медленно вытер со лба холодную испарину.

– М-да. Я действительно не пирожок и не изгородь. Я маринованный огурец из бочки, – философски заметил он.

Радогой залился смехом вперемешку со старческим кашлем: