Текст книги "Свора девчонок"

Она пыхтела за мной.

– Всё хорошо? – спросила я.

– Почти. Окей, – голос звучал недружелюбно.

Я направила фонарик вниз. Сеть корней сильно потерта походными ботинками. В некоторых местах корни истерты до ран, в других – отполированы до блеска, очень скользкие, если неаккуратно наступить. Потом дорога стала круче. Теперь корни не мешали, а помогали. Я бы и табличку не заметила, потому что мой фонарик постоянно был направлен вниз. На нее указала Аннушка.

– Здесь начинается учебная тропа.

На табличке были изображены люди, стоящие в ручье, в старых колпаках и с поднятыми топорами. Ими они замахивались на стволы. Один, стоя в воде, махал какой-то метлой. Там было написано: «Разработка россыпных месторождений». Ага, подумала я, россыпи, значит.

Я еще немножко поразглядывала щит, пока не услышала команду Беи:

– Не растягиваться!

Луч моего фонарика еще раз скользнул по щиту «Добро пожаловать в Черные россыпи». Я пошла дальше, а мужики в остроконечных колпаках увязались за мной. Они шли рядом, положив загрубевшие руки мне на плечи. Топоры они волокли за собой, таким манером заметая следы. Вы – бред, убирайтесь, сказала я им и себе самой. Вы мне только мерещитесь! Страх – это вроде киномеханика, который любит показывать страшные фильмы и сам убегает из зала. Если эти мужики – воображаемые, говорить с ними не надо, увещевала я себя, иначе они станут настоящими.

Я положила руку на голову Кайтеку – тепло и мягко. Он не боялся.

Тропинка шла круто вниз. Я старалась двигаться как можно аккуратнее. Фонарики других девочек уже скользили по следующему щиту. Я тоже рискнула ненадолго оторвать луч от земли.

Во время работ на россыпях погибло 17 рабочих, промывавших руду, 3 подмастерья и 3 штейгера в период с 1591 по 1808 годы.

Я быстро снова опустила фонарик на тропу.

– Не растягиваться! – голос Беи сзади.

– Я хочу держать дистанцию, – возразила я, – иначе упаду на Фрайгунду сзади.

– Да, может, это к лучшему, – отозвалась Бея.

В этот момент я была бы одна, если бы была одна. Трое штейгеров, трое подмастерьев и семнадцать рабочих встали из-под земли и пошли рядом. Они меня не теснили. Они молчали и были рады снова ожить в чьих-то мыслях.

Я отвязала Кайтека от пояса и взяла поводок в руку.

Не хотелось потянуть его с собой, если я упаду. Мы спускались глубоко вниз. Лес смыкался над нами. На земле – еловые шишки. Или пихтовые. Различала я только маленькие, сосновые. Их я знала. Иногда они откатывались немного подальше, будто пытались нас обогнать.

Свет фонариков впереди уже ощупал этот предмет и показал мне его издалека. Я тоже направила свой фонарик туда. Металлическое колесо. На подставке из дерева. Маховик. Три маховика.

Следующий щит: Весной талые воды часто затопляли рудники. Мой луч перепрыгнул в конец текста. Подъемщики, прочитала я.

Подъемщики тоже присоединились ко мне. Их я представляла себе грязными. Усталыми и худыми. Такими, которые за работой не насвистывают. Которые потеют. Сзади было тихо. А где же «не растягиваемся!»?

– Бея? – позвала я.

– Здесь! – голос раздался откуда-то издалека. Сзади меня никто не прикрывал. Ничьи глаза не смотрели мне в спину. Рядом со мной разбившиеся, утонувшие… Как же они назывались? Промывщики руды? Горнорабочие? Сколько им может быть лет? Свет фонариков был от меня на некотором расстоянии. Я положила руку на голову изможденного пса и пошла дальше. Ступеньки из корней вели все ниже. Слева тропа уходила вверх, справа – круто вниз, что впереди – не видно. Рядом с тропой – деревянная горка. Щит с подставкой для лопат. И вил. Или чего-то в этом роде. Табличка, около которой я остановилась, чтобы подождать Бею. Оловосодержащий шлих добывался с помощью скребка.

Черт, кто вообще может такое понять? Контактная порода, породообразующий минерал, направление простирания, мощность жилы… Вопросов возникает больше, чем дается ответов. Если бы мне пришлось объяснять толпящимся вокруг духам, как работает мой смартфон, им бы тоже пришлось непросто. Но сейчас ничего не понимала я. Верхний слой назывался пустой породой, бедным галечником. Дальше шли вязкие породы, тонкие пески, глинистые…

Горнорабочие клали руки мне на плечи, лезли из всех щелей, ползли на меня…

– Бея?

– Здесь! – она была совсем рядом. – Что случилось?

– Я хотела тебя подождать.

– Ну вот, я тут, – она тяжело дышала.

– Всё в порядке?

– Да. Просто напоминает о себе старое боевое ранение. И всё!

Собаки дружелюбно поприветствовали друг друга.

– Как Кайтек?

– Идет пока. Надеюсь, уже недалеко.

Бея коротко свистнула.

В ответ тоже засвистели.

Мы пошли дальше. Я поворачивала фонарик вправо-влево, читала непонятные слова, смотрела на карты – линии, показывавшие, как расположены места залегания олова. Везде вдоль них горняки искали руду и глубоко вкапывались в землю в надежде найти сокровища. Одна штольня называлась Счастливая жила, другая – Надежда Якоба. Лощина Всех Святых, Пойменный ход, Темный провал.

Фонарик выхватил из темноты загороженный провал рядом с нами. Перед ним – невысокий забор. На нем – табличка: человек с разинутым ртом и вытянутой рукой. Осторожно! Старый рудник. Опасно для жизни!

Провал был наверняка не меньше десяти метров в глубину. Луч фонарика как раз доставал до низу. Можно было шарить им туда-сюда между двумя каменными стенами. Стоило мне подумать, что я ни за что не хотела бы оказаться там внизу, как раздался голос Беи:

– А было бы круто туда спуститься!

Недалеко впереди на тропе я видела пять пятен света, много ниже нас. Значит, там снова крутой спуск.

– Иди! – сказала Бея. Сказала грубо. Я слышала, как она громко дышит у меня за спиной. Наверное, ей было больно. Шаги звучали неравномерно.

Мне приходилось тянуть Кайтека.

– Осталось чуть-чуть, – подбадривала я его.

Тропа спускалась в овраг. По крайней мере, я обычно называю такое оврагами, но здесь это наверняка был разлом, ход, проход, провал или еще что-то. Там были деревянные ограждения, на скалах – металлические ступеньки. Приходилось двигаться как горным козам. Прочная обувь, подумала я. Вроде копыт.

Насколько вообще глубоким может быть лес? И сколько еще можно спускаться в породу? Здесь внизу все звучало так, будто я оказалась в собственном узком слуховом проходе.

– Ну? – приветствовала меня Рика. Она легонько меня пихнула, а Буги завиляла хвостом. – Посмотри! – Рика показала фонариком: в каменной стене был вход. Перед ним – решетка. И опять взволнованный человек с предупреждающе выставленной вперед рукой: Опасно для жизни. Я сделала два шага в ту сторону. И посветила внутрь. Там спуск продолжался. Прямая дорожка. Ощущение такое, что через эту загородку можно просочиться. Нарезанная на прямоугольные кусочки, я бы падала, падала и падала, пока не приземлилась рядом со скелетами погибших штейгеров. Там еще темнее. И еще глубже.

Я попятилась и натолкнулась на тощее тело Фрайгунды. Она ничего не сказала. Когда я на нее посмотрела, мне показалось, это один из призраков рудника.

Тут зарыдала Антония. Судорожное дыхание, всхлипы.

Я сжалась.

Аннушка уронила фонарик – он покатился в сторону входа в шахту.

Фрайгунда было бросилась за ним, но тот уже укатился – сорвался вниз, на секунду осветил все вокруг и куда-то исчез.

– Вувана нет! – рыдала Антония. – Веревка пустая… Я не знаю… как давно…

– Может, отпустить других собак искать Вувана? – предложила Иветта.

– Тогда еще больше собак потеряется, – возразила Бея.

Против были все.

Молча, под тихие всхлипы Антонии мы стали искать место для сна.

Призраки досюда со мной не дошли. Я наконец от них освободилась.

Подумала про фонарик внизу, в шахте. Наверняка первый раз за сотни лет туда вниз попал луч света. И пока батарейка не сядет, там будет свет, который никто не увидит.

Проснувшись, я сразу поняла, где нахожусь.

Спальник шуршал. Реальность проникала в меня постепенно – через зрение, обоняние, слух. Длинная сырая трава, потоптанная. Мох, земля, роса. Рядом – теплая собака. Ноющая рука. Но уже совсем чуть-чуть. Неподалеку птица бряцает у себя в горле металлом о металл – каждый следующий тон чуть выше. После пятого звука она начинала сначала.

Я, подумала я. Именно я! Здесь! В лесу!

Сзади проснулся кто-то еще. Я повернула голову.

Бея. Она уже встала и держала Буги за ошейник.

Почему она ходит с собакой Рики? Где Чероки? Бея скользнула к Антонии, которая лежала чуть поодаль. Оставила собаку там. Прямо рядом с Антонией.

– Давай, твою тоже! – прошептала Бея. Значит, заметила, что я не сплю.

– Мою что?

– Собаку, – ответила она. – Пусть ляжет к Антонии. Она замерзла. У нее же собаки нет!

Точно, Вуван! Мне стало плохо. Мы потеряли собаку.

Я встала и помогла подняться Кайтеку. Он вытянул лапы вперед, поставил поудобнее задние ноги и медленно поднял свое тело. Ноги у него тряслись от напряжения, как штангисты. Но он заковылял вперед.

Бея подвела его к Антонии и положила там. Ноги-штангисты опустили груз на землю.

– Где Аннушка? – тихо спросила я.

– Собирает травы.

– А Чероки?

Бея пожала плечами. Она наверняка знает, подумала я, иначе бы не была так спокойна. Или?

– Осматривается в лесу, я полагаю. Давай, ложись к ней тоже.

Улегшись рядом с Антонией, я почувствовала, как она замерзла.

– В следующие ночи надо спать ближе друг к другу. – Бея взяла мою руку, словно грелку, которую можно положить туда, где она сейчас нужна, и опустила ее на тело Антонии. Буги дружелюбно посмотрела на меня. Я за секунду поняла, почему она так по-особенному выглядит – у нее на собачьей морде были человеческие глаза. Казалось, она сейчас подмигнет одним глазом и скажет: «А я умею говорить, только никому не рассказывай».

– Пойду искать Чероки. – Бея исчезла.

Я еще никогда ни с кем, кроме своих родителей, не лежала так, в обнимку; да и когда с родителями – это они меня обнимали.

Надо мной появилось лицо Иветты. Она стояла расставив ноги, рядом – черный пес. С розовыми губами. Цак был как поросенок в шкуре бойцовой собаки.

– Ты что, ее новый плюшевый мишка? – Иветта ухмылялась, глядя сверху вниз.

– Она совсем замерзла, – сказала я. При этом мне сразу стало очень жарко. Наверняка я ярко покраснела.

– Не надо стесняться, что ты так любишь обнимашки.

Тут проснулась Антония:

– Ой, это слишком.

Я убрала руку.

– Любовь причиняет боль и страдания, – рассмеялась Иветта.

– Ну, тогда у тебя точно ничего никогда болеть не будет, – послышался голос Рики слева.

Бея вернулась с Чероки, а Аннушка – с травами. Фрайгунда спала как убитая. Пришлось ее будить.

Где-то рядом жаловалась на нарушение покоя птица. Она была очень взволнована.

Мы тоже.

Энергия так и выплескивалась у нас через край. Вместо завтрака нам хотелось сначала в туннель. Волнение перебивало голод. Вещи мы оставили на месте.

– Это правда недалеко, совсем недалеко, правда, – сказала Аннушка.

Да и к тому же: кто найдет наши вещи? Другие девчонки, сбежавшие из другого лагеря?

Мы выдвинулись.

Аннушка повела нас в лесопитомник. Если сначала нас встретили просто густые заросли из деревьев-бонсаев, то дальше шли более серьезные деревца, через которые приходилось продираться. Вытаскиваешь ногу из этих крошечных джунглей, ростом ниже колена, и наступаешь на что-то, чего не видишь. Все было мягкое и пластичное. Такой большой, колючий лесной матрас. Собаки старались держать головы как можно выше, только Демона Фрайгунда несла на руках.

Густая светло-зеленая поросль перед нами становилась все выше. В середине лес был старше, чем по краям. Наверняка здесь лесные работы уже проводились. Если бы в этом месте деревья стояли так же плотно, как молодые по краям, пройти бы было невозможно. Мы шли вперед, продираясь внутрь этого карликового леса, высотой уже по пояс, держались друг за другом, прокладывая узкую бороздку, собаки между нами. Постепенно деревья становились выше, и нам приходилось раздвигать их руками, словно плывя по воде из веток и хвои. Вдруг я увидела, как Аннушка остановилась посреди этого растительного безумия в нерешительности. Бея, которая шла за ней, повернулась к нам, скрестив на груди исцарапанные руки. Потом она помахала в воздухе рукой с поднятым указательным пальцем. И наконец показала в том направлении, откуда мы пришли.

Теперь мы продирались обратно к нашим рюкзакам. Исцарапанные и голодные.

У меня было такое чувство, что назревает скандал. Собаки зевали и отряхивались. Фрайгунда погладила их всех по спине против шерсти, а потом обратно и сделала так, чтобы они легли.

– Я сделаю чай, – сказала Рика.

Так как никто не возражал, она достала газовую горелку, потом чай, потом бутылку с водой. С плеском стала лить воду в котелок. Это бесило. Ужасно! И поблизости никаких родителей или учительницы, на которых можно было раздражаться. Кто здесь ответственен за то, что мы еще не добрались до туннеля?!

– Кто хочет булочки? – спросила Рика.

– У нас нет булочек, – отозвалась Аннушка.

Рика пошарила в наволочке, в которой лежал наш хлеб. Выудила оттуда булочки и подняла над головой. Она победно улыбалась. Быть правым нравится всем, но Рике – особенно.

– Вот! Это – булочки! Ты хочешь или нет?

– Но мы вчера булочек не брали. – Аннушка побледнела как полотно. Как будто не в силах поверить своим глазам, она решительно перешагнула через множество ног и сама полезла в хлебную наволочку. – Они же совсем свежие! Только понюхайте! Вы что, не понимаете?! Тут кто-то был!

– Ну и не ешь, если тебе больше старый хлеб нравится. – Рика бросила булочки нам. Их было всего семь.

– Может, это я взяла булочки, – задумчиво произнесла Иветта.

Щеки у Аннушки заметно округлились и покраснели:

– Там не было булочек. На кухне турбазы булочек не было!

– Мы за этим понаблюдаем. Сядь, пожалуйста!

И почему Бею так легко слушаться? Может, потому что она не приказывает. Она просто предлагает. «Мы за этим понаблюдаем». Это, конечно, полная ерунда! За чем тут наблюдать? За развитием булочкового заговора? Но она не сказала: «Аннушка, ты несешь чушь. Перестань!»

Помедлив несколько секунд, Аннушка села и принялась за свою булочку.

За завтраком мы решили идти к туннелю другим путем. Чем больше нас расстраивало, что мы еще не поселились в «нашем» туннеле, как мы его уже называли, тем больше успокаивало, что его так трудно найти. Значит, и другим его найти будет нелегко. Наш туннель!

До сих пор, закрывая глаза, я могу увидеть перед собой тот туннель, который я себе вообразила. Полукруглое отверстие с кладкой из дробленого камня. Мы все сидим рядом, у входа, на подушках из мха и, счастливо улыбаясь, смотрим туда, где теплый летний ливень поливает наши грядки с морковкой. Конечно, это картинки из серии «розовые мечты», но все равно иногда мне хочется видеть именно такой туннель, а не тот, который мы действительно нашли. Может, надо было просто подольше поискать?

Аннушка вывела нас из питомника. Идти сквозь маленькие деревья с рюкзаками было еще труднее. Наконец мы добрались до лесенки через забор, по которой перелезали ночью. При свете дня оказалось, что всего в четырех метрах от гнилой деревянной лестницы можно было легко перешагнуть через сетчатую ограду. Там она была прижата к земле. Елки буквально положили забор на лопатки. Забор, который изначально должен был защищать их от животных и рождественских браконьеров. С этой ограды безумные елки только начали. В питомнике лежало лиственное дерево, упавшее так, как будто елки-карлики подставили ему подножку. Они взяли его в плотное кольцо – карабкались и наступали со всех сторон. Армия ярко-зеленых елочек. Они казались скорее не колючими, а пушистыми. Росли, никого не страшась, незаметно продвигаясь к тотальному господству.

Это было какое-то жуткое место – тихая сила и все оттенки зеленого на свете.

Мы прошли немного по тропе походного маршрута и нырнули в другой участок леса – там происходили иные сражения. Волны черничного моря вздымались над волнами мха. Здесь хорошо было лежать, прижимая живот к земле и распластывая дыхание еще больше, чем тело. И мы лежали, пережидая, пока пройдут три грибника, которые, громко смеясь, приближались к своим жертвам – грибы-то никуда не убегут.

Бея заставила нас пролежать долго – грибники наверняка были уже давно дома, а может, даже почистили грибы и пожарили их.

– Подъем! – кратко скомандовала она.

Через несколько метров мы оказались у нового участка леса, где все стало еще гуще. Крапива высотой до плеч. Слева и справа – одна крапива! Собаки тяжело задышали, и мы дали им попить. К тому времени уже было по-настоящему тепло. Мы сняли куртки и привязали их к рюкзакам. Только Антония не стала раздеваться. Она была вся бледная.

Бея сняла рюкзак, положила свою собаку рядом с ним и ушла, не сказав нам ни слова, как будто мы тоже то ли собаки, то ли рюкзаки.

Проходила минута за минутой, а мы тихо стояли рядышком, в положении, в которое сами себя загнали.

Моя жизнь казалась мне не моей.

Ничто в ней не напоминало о том, как было раньше.

Я начала по-другому чувствовать запахи.

И вдруг мы услышали громкий треск. Он становился все ближе. Согнувшись в три погибели, Бея пыхтя тащила на спине полствола без веток. Губы сжаты, ноздри раздуты. К тому же шла она как-то странно. Будто хромая? Рика хотела было помочь, но Бея отмахнулась.

Мы проследили, чтобы все убрали ноги с дороги, когда стало понятно, что Бея собирается сбросить свой груз. Лесная подстилка и полствола встретились друг с другом: треск с одной стороны, дрожь – с другой.

– А теперь что, ты в одиночку станешь выгрызать на нем узоры?

Бея пропустила эту фразу мимо ушей. Она толкнула ствол ногой – он покатился на крапиву, и несколько метров были тут же смяты.

Посреди удивленного шепота при виде зеленого ковра раздался голос Фрайгунды. Она выставила вперед руку, всей позой выражая протест.

– Стоп! Люди, послушайте! Моя мысль достойна внимания!

Бея снова толкнула бревно, и оно примяло еще сантиметров десять крапивы.

– Ну говори! Тебе слово, женщина из иных времен!

Рика захихикала. Прежде чем и меня разобрал смех, я бросила взгляд на Фрайгунду. Думаю, ее диагноз называется «чрезмерная серьезность».

– Новая тропа привлечет сразу много людей. Любопытных и соглядатаев. Крапива – отличная защита. Если будешь продолжать – без меня, пожалуйста. Либо мое слово что-то для вас значит, либо нет. Тогда я буду знать, во что меня тут ставят.

Бея покатила ствол дальше.

– Отойди!

Фрайгунда слегка сгорбилась и отошла. Было видно, как сверкают ее светлые глаза, спрятанные за волосами. Но, судя по всему, она привыкла делать то, что ей говорят.

У меня перехватило дыхание.

– Я сделаю проход не таким широким и потом подниму растения, – спокойно сказала Бея и быстро взглянула на Фрайгунду. – Окей?

Та кивнула.

Я выдохнула.

Бея прикатила бревно обратно, повернула его и со всей силы пнула. Оно прокатилось как минимум метра два вдоль дорожки в том направлении, откуда мы пришли.

– Почему бы нам не вернуться и не войти в лес там? – Антония кивнула на бревно. – Я просто имею в виду… – тут она чихнула.

Кое-кто закивал.

– Мы пойдем здесь. Кто знает, что там.

Бея, даже если прошла мимо нужного места, лучше сделает большой крюк, чем вернется назад. Она взяла свой рюкзак, накинула капюшон, спрятала кисти в рукавах свитера и, опустив голову, направилась в заросли крапивы. Собаку она вела за собой, настолько близко, что псу приходилось нагибать голову. Он позволил вести себя вслепую. За ними появлялся узкий проходик.

Первой за нашей предводительницей, пригнув голову, пошла Фрайгунда. За собой она тянула брехуна Демона. А потом на преодоление препятствия двинулась и вся остальная цепочка: девочка-собака-девочка-собака-девочка-собака-девочка-девочка. Мы переходили эту границу тихо и сосредоточенно. Время от времени постукивал язычок молнии на рюкзаке, иногда слышалось чье-то пыхтение, шуршали при ходьбе чьи-то штаны. Я не была уверена, что эти гадкие растения не жгутся и через одежду, но экспериментировать не хотелось.

В том, как сплоченно мы шли, было что-то торжественное, вроде крещения крапивой. И вот мы стоим рядом, и, я думаю, никто больше в Бее не сомневается, а если Иветта все же сомневается, то скорее по привычке. Бея пошла обратно и взялась за крапиву. Голыми руками. Она брала одно растение с левой стороны от тропинки и одно с правой и перекрещивала их. Так, двигаясь спиной вперед, она заплела весь проход – растение слева, растение справа. Как ритуал, знаменующий окончание войны, массовая свадьба между враждующими кланами.

Закончив, она повернулась к нам, кивнула Фрайгунде и подняла вверх красные ладони. Вполне возможно, в этот момент на ее лице была гримаса. А может, нет. Никто этого не видел. Мы шли за ней.

Как люди сумели изобрести хоть что-то великое или совершить открытия, если человеку постоянно хочется есть? Как вообще человек оказался способен создать культуру, имея такой крошечный желудок? Ведь каждые пять часов он пустеет и требует новой порции пищи. Когда человек голоден – делать ничего невозможно! И когда сыт – тоже…

Рика была первой:

– Я есть хочу!

Иветта:

– Я бы тоже не отказалась перекусить.

Антония:

– И я! Было бы здорово куриного супчика! – она чихнула.

Они стали обсуждать, нельзя ли здесь устроить привал и пожарить птичьи яйца. Которые, конечно, для начала нужно найти.

Я прикинула, что быстро перекусить – достать продукты, приготовить, поесть, убрать – займет в общей сложности минимум час. Наверное, у всех изобретателей и первооткрывателей были повар, экономка или добрая матушка, которая намазывала им бутерброды. Я еще никогда так много о еде не думала.

На вопрос Беи, далеко ли еще до туннеля, Аннушка сначала пожала плечами. А потом вздохнула:

– Он должен был быть где-то здесь. Я думаю… – сначала она показала туда, откуда мы пришли, потом туда, куда мы двигались, и наконец сообщила нам, что именно думала: – В общем-то, здесь.

Мы стояли в смешанном лесу, который слева полого спускался к водохранилищу. Лесу здесь было хорошо. Он был начинен лесом под завязку. Как будто две фотографии леса – хвойного и лиственного – наложили друг на друга.

– Я думаю, туннель вон там. Я же раньше подходила с другой стороны, от деревни. Из питомника, – Аннушка глубоко вдохнула и выдохнула. – Это должно быть здесь. Здесь провалившиеся туннели рудников. Там. И там! – она показала рукой.

Я ничего не увидела.

Кусочек леса, который назывался «здесь», казался небольшим. Позже мы окрестили это место Лунным лесом. Из-за множества кратеров.

Бея почесала свои все еще красные руки, сбросила рюкзак, положила Чероки рядом с ним и пошла:

– Значит, нужно искать.

– Только осторожно, – сказала Аннушка. – Тут под нами везде пустоты.

Мы оставили псов лежать рядом с рюкзаками. Буги, собака Рики, начала весело кататься по земле, при этом медленно возила носом по мху. Рика смеялась. Буги смеялась. Фрайгунда подошла, очень быстро ущипнула ее за ухо и прижала к земле.

– Мы об этом еще поговорим, – сказала Рика.

– Согласна, – ответила Фрайгунда.

И мы разошлись.

Земля в лесу в некоторых местах была полностью покрыта мхом. На каждом маленьком камешке, на каждом мертвом стволе, на каждой сломанной веточке – на всем были шапочки из мха. Мох даже немного карабкался по деревьям. Если простоять здесь достаточно долго, то и ботинки мхом обрастут.

– Где остальные? – спросила я Антонию, которая была недалеко.

– Большинство – вот там.

И мы пошли вместе. Вскоре увидели первый кратер. Это была не просто яма. Это была яма, полная леса. Сам кратер был виден, только если подойти совсем близко.

Антония остановилась на краю:

– Полезем вниз?

Глубина была не меньше пяти метров.

У меня в классе, когда кто-нибудь предлагал что-нибудь опасное, говорили: «Отлично, и это будет написано у тебя на могиле».

«Полезем вниз?» – вот что будет написано на нашей общей могиле. Яма-то уже выкопана.

Одно дерево сорвалось с края, будто споткнувшись по дороге. Сейчас оно было мертво и без хвои – сучковатая лестница в яму и обратно. Еще одно росло снизу и уже вымахало выше края ямы. Старое, большое. В нем наверняка метров пятнадцать, но все равно оно казалось меньше, чем деревья вокруг, которые росли не в провале.

Зелень буквально извергалась из кратера. Там внизу были сочные, густые джунгли. Буйство папоротников. Выглядело это невероятно дико и уж точно совсем не похоже на Германию.

– Шарлотта, – в голосе Антонии слышалась просьба. Я как старшая должна была принять какое-то решение. А я не знала какое.

– Э-э, – начала я. И тут мы услышали свист. Собаки тоже его услышали. Один из псов, видимо, вскочил с места, остальные тут же ринулись за ним. Для начала они налетели на нас и стали бурно выражать радость. Кайтека с ними не было. Он бы переломал себе все, если бы ему пришлось бежать здесь на своих шатких лапах. Я задумалась, не надо ли посмотреть, где он. Или вернуть других собак к рюкзакам.

Свист повторился.

Послушный черный Цак тут же рванул. С места в карьер. Остальные собаки – за ним.

Антония тоже побежала.

Я медлила, не зная, что делать. Глубокий вдох, выдох. Ненавижу ответственность. И принимать решения. И когда на меня смотрят. Но и когда меня бросают одну в лесу – тоже!

– Побежали! – сказала Антония, оглянувшись.

И мы понеслись напролом, перелезая через одни препятствия и огибая другие. Мимо кратеров. Все они были круглыми и напоминали заросшие воронки от бомб. Сердце у меня билось быстрее, чем бежали ноги, как будто хотело оказаться на месте первым. Может, они нашли туннель? Или что-то случилось?

Мы миновали еще несколько более глубоких кратеров, заросших, как плотно набитая ваза. Из одной из воронок послышались проклятия. Мы вытащили Иветту, которая висела на засохшем дереве. Штаны у нее были мокрые.

Дальше мы побежали втроем. Опять свист. Одна из собак залаяла. За ней – другие. Потом – тишина.

– Туда! – крикнула Иветта, и мы побежали за ней. Фиолетовая косичка стегала ее по спине. Мы пронеслись мимо ряда кратеров, которые впадиной тянулись по лесу. Некоторые отделялись друг от друга только корнями деревьев, на которых держался остаток грунта. Нам приходилось осторожно перебираться по этим узким мостикам – корням деревьев, которые, переплетаясь, как бы поддерживали друг друга. Дальше сразу начинался следующий ряд кратеров. Из-за провалившихся шахт лес выглядел так, словно из него выпустили воздух. Впереди показалась яркая зелень дикого питомника.

Снова свисток. Звук явно шел оттуда.

Как и на другой стороне питомника, здесь тоже по краям росли совсем молодые, маленькие деревца, а дальше деревья были выше и стояли всё теснее. Активно работая руками, мы всё глубже погружались в густой лес. В отличие от вчерашнего участка, где нам пришлось повернуть назад, здесь деревья расступились и показался просвет – еще два кратера. Небольшого диаметра, но очень глубокие. Пустые глазницы, глядящие из земли.

Вот! Три собачьих зада! Хвосты виляют.

Снизу доносились голоса. Там, видимо, была еще одна яма. Чтобы попасть туда, нужно было пройти по узкому гребню между двумя кратерами-глазницами. Выглядел он ненадежно. Но ведь другие же, наверное, по нему перешли!

У меня закружилась голова. Я сконцентрировалась, чтобы не сорваться в один из страшных злых глаз… и чуть не полетела в другой. Страх падения тянул меня то влево, то вправо, лишая равновесия. Я уставилась в спину Иветты и постаралась выпрямиться во весь рост, чтобы ободрить своим видом идущую сзади Антонию.

Буги и Цак радостно нас поприветствовали. Цак явно был счастлив видеть свою хозяйку. Чероки тоже немного повилял хвостом.

Внизу, в кратере, никого не было видно. Этот провал был явно больше других. Диаметром с лестничную клетку. Этажом ниже был проход внутрь земли. Камни, песок, корни. Одно дерево росло очень близко к краю. Удивительно, что оно до сих пор стояло. Точнее, парило. Большая часть его корней была обнажена и спускалась вниз по краю кратера. Под корнями – чернота. Как пасть. А в пасти – кусты малины, которые пытались дотянуться до света.

– Эй! – крикнула вниз Иветта.

Около малиновых кустов появилась палка и отогнула часть побегов. За палкой показалась кисть, потом рука полностью, вся в царапинах. Потом – вторая палка, вторая кисть и вторая расцарапанная рука. Палки дружно раздвигали побеги и расчищали проход через малиновую поросль.

Лицо Рики.

– Добро пожаловать в поместье «Темная тина»! Проходите, рады приветствовать вас под кровом из корней. К вашим услугам туннель, устланный благородной грязью, в которой вы сладко уснете, как опарыши в иле. В меню у нас черви, из напитков – свежая дождевая вода из стены. Если вы ищете комфорт и уют, это место вам… – Рика огляделась, – …м-м, не подходит.

Антония хихикнула.

– Как вы туда спустились?

А вот мне было совсем не до смеха. И спускаться вовсе не хотелось. Ведь все туннели в округе обрушились. И этот мог обвалиться в любой момент.

Пока Рика объясняла Иветте, как, держась за корень, можно сползти вниз, у меня в животе копошились серьезные сомнения. Я не хочу туда ни в коем случае. Если все будут лазить по корням, дерево точно упадет. Я же много больше остальных. И тяжелее. Дерево просто рухнет в яму и потянет меня за собой. Вход будет завален. Девочки внутри будут стучаться и кричать. А мне придавит ногу, и побежать за помощью я не смогу. Антония будет все время плакать. А Бея – материться. Через несколько дней собаки обглодают мне голову. И, когда останется только мозговой ствол – возможно, он придется собакам не по вкусу, – меня найдут и спасут. Единственную. Моя фотография с испещренным шрамами лицом, кривым ртом и голым мозгом сверху облетит весь мир. Люди будут жертвовать деньги на операцию, чтобы мне из собственной задницы соорудили новое лицо.

Я решила, что будет все-таки лучше, если меня засыплет вместе с остальными, и полезла по корню вниз. Рука все еще побаливала. Повязка мешала. Корень был мокрым и скользким, уже слегка покарябанным ботинками других девочек, о чем говорили свежие царапины. Держаться я почти не могла и просто съехала вниз – в какой-то момент разжала руки и плюхнулась прямо на задницу. Рядом с малиной. Со стен посыпалась земля.

– Эй, полегче! Ты что, хочешь вызвать лавину? – засмеялась Рика и исчезла в туннеле.

Тоже неплохая фраза для памятника на могиле.

Я немного постояла там, прямо под корнем дерева. Все остальные двинулись внутрь, как в какое-то здание – немножко приземистое, а так вполне нормальное. Они разулись, подвернули штаны и шлепали по холоднющей грязи туда-сюда. Я остановилась у входа, там, докуда еще доставал свет, просачивающийся сквозь листья малины. Остальные не боялись, но страх – чувство совсем не демократичное. Мой, по крайней мере. Ему было совершенно плевать, что чувствуют другие в этой мрачной кишке. Сгорбленные силуэты в конусах света, вытянутые тени по стенам. Самый громкий звук – шлепанье ног по воде в туннеле. Эхо голосов, летающее от стены к стене. Где-то недалеко. Туннель очень узкий, зато длинный. Никогда, никогда я бы не решилась пойти туда, к дальнему концу. Никогда! Там, вдалеке, может быть какая-то стенка, перегораживающая проход. Судя по долетающим до меня репликам, девчонки размышляют, не замурован ли боковой туннель. Значит, там можно пройти еще дальше.