Текст книги "Свора девчонок"

Точно ли это известно, спросила Антония.

– Наверняка, – сказала Инкен. – Ее родители не хотели подписывать согласие на то, чтобы Мимико ехала в лагерь без мобильного телефона. С ней ничего не случится. У нее же есть телефон! – и она рассмеялась своим тюленьим смехом. Но в глазах смеха не было.

Что за бред? Яме в земле все равно, есть у тебя телефон или нет, – как все равно это маньяку, или волку, или урагану, или падающему дереву.

Между тем девочки рассказали про кровавые надписи и спросили про вещи. Я не стала говорить, что они снова на месте. Мне было слишком интересно, как отреагирует Инкен. Она была искренне удивлена. Я прекрасно знаю, как выглядит неискреннее удивление. Многие в такой ситуации брови хмурят, а не поднимают. Моя мать – лучшая плохая актриса, какую я только знаю. По ней прекрасно можно изучать неестественную мимику.

Инкен сказала:

– Что? Исчезли? – и снова засмеялась. Она развела руками и стала размахивать ими вправо-влево, как опахалами. – Я не могу сказать вам, где вещи. К сожалению, к большому сожалению. Значит, это будет наше первое приключение здесь. Спорю, это дело рук Мимико. – Опахала снова превратились в руки. – А эти надписи кровью, – отмахнулась она, – они уже много лет здесь. Это местные идиоты.

– Нет, там свежая кровь. Целая лужа! – Антония была очень взволнована. – И надписи тоже. Совсем свежие. Сто процентов!

Инкен оскалила зубы и сказала, что это, наверное, кто-то позволил себе пошутить. На Бруно такое вполне похоже. Он якобы странный малый.

Она сказала это так, словно Бруно иногда, как ребенок, показывает пять пальцев и говорит, что ему уже три года. «Странный малый» ассоциировалось у меня в первую очередь с медведем в кухонном фартуке.

– Мы потом пойдем и все посмотрим, девочки! Но сначала у нас прием пищи. И еще надо заняться знакомством – нужно же нам друг другу представиться. – Она кивнула, обращаясь ко всем. – Я – Инкен. Живу в Кранфельде, под Берлином. Мне тридцать шесть лет. Мои увлечения – коллекционирование, кошки и природа. Я здесь, чтобы показать вам, как выживать в условиях, когда можно полагаться только на свои силы. Кто следующий? – она сунула в рот мини-булочку и стала ждать.

Ни от чего не краснеешь так, как от подобных представлений. Сейчас все снова станут смеяться и называть меня маяком.

Рядом со мной щелкнула пальцами Рика.

– Я – Фредерика Бурмайстер, из Берлина. Моабит[2]2
  Район в центре Берлина. Известен расположенной на его территории одноименной тюрьмой.


[Закрыть], – она подняла кулак. И улыбнулась. – Я играю в группе на гитаре, – снова кулак. – Называется «Спокойно! Это ограбление!». Мы делаем такой панк-ска-регги-гранж. Моя мать работает на телевидении и хочет попытаться привести нас на какое-нибудь шоу. В нашей группе на фейсбуке уже двести три подписчика. Когда вернемся домой, – тут она потыкала пальцем в воздухе, – не забудьте нажать «мне нравится». «Спокойно! Это ограбление!» – Тут она еще что-то вспомнила: – Сайт у нас тоже есть.

Я сидела рядом с Рикой и пыталась привести свои мысли в порядок. Меня зовут Шарлотта… Мое имя – Шарлотта… Я – Шарлотта Новак… Сердце у меня готово было выпрыгнуть из груди.

– Меня зовут… – начала я, но с другой стороны от Рики Иветта выставила вперед свой острый подбородок и заговорила – громче, чем я.

– Я – Иветта, мне пятнадцать лет. Живу в Кляйнмахнове[3]3
  Муниципальный округ в земле Бранденбург, в 16 км от Потсдама и 17 км от центра Берлина.


[Закрыть]. Люблю ходить под парусом и подводное плавание. С трех лет занимаюсь верховой ездой, и при этом очень успешно. В школе тоже учусь очень хорошо. Я хочу стать дизайнером-модельером. – Она убрала прядь фиолетовых волос за ухо. Даже уши у нее были острые.

– Ты все? – спросила Антония.

– Да. Или… нет. Мне нужно девять часов сна в сутки. Все, можешь начинать.

– Я – Антония, мне почти четырнадцать, так что я, наверное, тут самая младшая. Да, лучше со мной просто познакомиться. Это будет лучше всего. Не знаю, что мне еще сказать.

Потом подошла очередь Красавицы.

– Меня зовут Аннушка Рокштро. Мне шестнадцать лет, я из региона Рудных гор. Я очень люблю лес. Объявление об этом лагере увидела в газете одна моя берлинская подруга, и мы обе подали заявки. Только она, к сожалению, заболела. Поэтому я тут одна. – Она мягко улыбнулась. Наверное, ее родители перед тем, как зачать ее, смотрели какой-нибудь диснеевский фильм. – Ну, то есть я здесь с вами, я имею в виду, – добавила она.

Следующей представлялась Фрайгунда. Она сказала, что ее зовут Фрайгунда и ей пятнадцать лет. И тут же снова завесила волосами свои убийственно голубые глаза. Она все время так и сидела, скрючившись. Такая пышущая силой, худая большая кошка.

У Беи представление получилось еще короче. Она встала и произнесла:

– Бея, пятнадцать лет, из Потсдама.

– Полное имя – Табея Франк, – добавила Инкен.

– Просто Бея! – она снова села.

– Шарлотта, – быстро сказала я. И добавила: – Пятнадцать. – Лицо у меня уже горело.

– Ну вот! Отлично! Теперь я вам расскажу, что мы будем делать дальше.

Я успокоилась, пока говорила Инкен. У нее якобы на нас огромные планы, мы создадим потрясающий лагерь практически из ничего, это просто захватывающе. Мы начнем прямо сегодня и завтра закончим. Сегодня вечером будет еще ужин из плодов цивилизации, а уже с завтрашнего дня родной матерью нам станет лес.

– Бред какой-то, – шепнула мне Рика.

Я кивнула.

– Вечером у костра я расскажу вам, какую классную штуку организовала для вас сегодня утром. Пока меня не было. Собственно, поэтому меня и не было.

Я испугалась, что речь идет опять о чем-то вроде фонариков без батареек. У нее же ничего с собой не было. Я внимательно осмотрела Инкен с головы до ног: штаны ей были велики, сверху бабушкина блузка, на шее – три нитки бус, подобранных по цвету – синие, голубые, сине-серые. А вчера на ней были не три красных нитки? Сколько же у нее этих бус? На обеих руках – браслеты. Большие, маленькие, толстые, тонкие. Вот они друг к другу совсем не подходили. Серебряные и золотые вперемешку. Я не могла вспомнить, были ли на ней вчера эти же браслеты. Кольцо только на одном пальце. Тоже наследство лучших времен или куплено без примерки – слишком большое. А кольца вообще примеряют? Кольцо постоянно ерзало у нее по всей нижней фаланге пальца и к тому же вертелось, так что Инкен приходилось то и дело поворачивать его зеленым камушком кверху. Это было не единственное движение, которое она все время повторяла. Она часто приподнимала руки, чтобы браслеты съехали поближе к локтю, а еще постоянно заправляла черные волосы за ухо и облизывала губы, как ящерица. Все это делало из нее человека, которого по одной фотографии не опознаешь. Для этого понадобилось бы видео.

Кроме того, она продолжала говорить от лица каких-то «нас», несмотря на то что вожатая была только одна – она сама.

– Мы приготовили для вас книги, – сказала она, вынимая из очередного мешочка с котятками несколько книжек и раздавая их.

«Выживание в лесу».

«Ночевка без палатки».

«Тысяча и один гриб».

«Жизнь среди деревьев. Деревья как источник пищи, тепла и крова».

«На природе. Практические советы для домоседов».

«Краткий справочник по технике выживания на природе. Лес и болото».

Потом наконец она отпустила нас искать рюкзаки. Конечно, вещи быстро обнаружились. И нашла их не я. Я специально побежала в другую сторону.

Увидев лужу крови и надписи на стенах, Инкен делано засмеялась. Здесь, в этой местности, сказала она, живут только малообеспеченные люди, именно поэтому она повесила везде замки. Это все скучающие подростки-наркоманы.

Так как все рюкзаки нашлись и из них ничего не пропало, все были довольны. Всё как будто в порядке, объяснения больше никому не нужны. Такую потрясающую головоломку бросили неразгаданной! Какое загадкорасточительство! Но зато все достанется мне одной.

Я посмотрела на часы, думая засечь, сколько у меня займет решение этой головоломки. Если бы тогда я подозревала, что на выяснение того, что произошло с нашими вещами утром, уйдет несколько недель, предвкушение интеллектуального удовольствия было бы здорово подпорчено. Часы показывали без двенадцати десять. Этого быть не могло. Значит, они остановились. Без двенадцати десять – это наверняка тот момент, когда я чуть не свалилась в лужу и оперлась на руку.

После полудня мы начали обустраивать лагерь. Для этого мы притащили полки от шкафов и куски брезента в лес, на самое красивое место. Здесь природа примет нас в свое лоно, сказала Инкен.

– У нас есть эти замечательные вещи, у нас есть гвозди и… – она постучала пальцем по лбу, – фантазия больше луны.

Она постоянно говорила странные вещи. В основе каждой постройки должен быть крепкий фундамент. Для защиты оборудования от повреждений необходимо расположить водонепроницаемый слой по площади, превосходящей основание.

Мы развернули два из трех кусков брезента. Похоже, они были от какого-то грузовика. По нижнему краю шли кольца, через которые его раньше закрепляли. Написано там было Slow-Express. Мы очень удивились: это же бессмыслица какая-то – медленно-быстро.

– Из Словении, – объяснила Инкен.

Антония поинтересовалась, откуда она взяла этот брезент.

– Я же сказала – из Словении, – повторила Инкен. А потом захлопала в ладоши, и браслеты у нее загремели: – Это все большое приключение!

Мы забивали старые гвозди в старые доски камнями; привязывали старыми веревками старые рейки к каркасам. Между деревьями появилась парящая в воздухе крыша. Кроме того, мы сделали ящик с крышкой для провизии и привязали его к дереву, чтобы животные ничего не утащили.

Вкалывали весь световой день. А потом солнце скрылось за верхушками сосен. Вбивая гвозди и таская доски, я вся взмокла. Руки у меня были грязные, во рту пересохло. Я в жизни никогда ничем таким не занималась. Разве что как-то раз у бабушки счищала краску со старых рам. Но это же куда лучше!

Будь моя воля, пусть бы всё так и шло дальше. Но от меня это не зависело.

На ужин был суп, для которого Инкен попросила собрать крапиву. На нас жадно накинулись комары: если б они могли смеяться, смеялись бы как пить дать. Солнечные лучи потихоньку ушли, и мы расположились у потрескивающего костра. Над огнем висел котелок с супом. Запах вкусный. Только иногда к нему примешивалась вонь от лужи перед умывалкой.

Когда стало темнеть, мы спросили Инкен про батарейки для фонариков. Она их забыла. К сожалению, к большому сожалению, посокрушалась она. И тут же откуда-то из вещмешка наколдовала сосисок. Кому нужен свет, когда есть сосиски? Тучи обложили небо не так плотно, как прошлой ночью. Сияли луна и звезды – большой полукруг и маленькие круглые светлячки. Мерцал костер. Искры взмывали в свой секундный полет. Спереди мне было жарко, внутри поселилось счастье.

Этот вечер, когда мы с Инкен ели крапивный суп с сосисками у костра, стал последним вечером моей до того момента нормальной жизни. Хотя совсем уж нормальным не был и он. Скорее, ровно посередине. Вроде порога между двумя комнатами. Между детской и комнатой юности или между прихожей и улицей.

И тут заерзала Антония. Кажется, с этого всё и началось.

– Мне в туалет надо, – сказала она.

– Девочки! Послушайте меня! – Инкен специально встала. – Инструктаж! Этот комплекс построек охраняется как памятник. Я как раз сегодня дала слово главе администрации Бад-Хайлигена, что в этом бывшем центре воздушных и космических полетов мы будем вести себя прилично. Моча может нанести вред подземному бункеру. Она вымывает из бетона известь, а бункеры и так уже негерметичны. – Тут Инкен подняла указательный палец правой руки.

Меня разбирал хохот. Это было так смешно! Но я спрятала язык за забором плотно сжатых зубов. Да, фантазия у нас больше луны!

– То есть делать свои дела в лесу нельзя? – резюмировала Рика.

– Будьте так любезны, пользуйтесь надобным домиком.

Вообще-то я никогда не дурачусь. Родители даже просили меня иногда: «Ну давай, подурачься». Но в тот момент сдерживаться я больше не могла. Рика и Антония, сидевшие рядом, тут же захихикали со мной вместе, а потом смех заразил всех.

– ЭТО НЕ СМЕШНО! – закричала Инкен.

Но это было смешно! Просто адски! Ну правда, так смешно еще никогда не было! Даже когда дед упал с лодки в воду, – а тогда я хохотала целый час.

– ШАРЛОТТА НОВАК! ПРЕКРАТИ СМЕЯТЬСЯ!

Правда, я старалась. Но остановиться получилось, только когда Иветта начала боксировать меня в плечо.

Инкен тут же взяла себя в руки и переключилась на тон доброй тетушки.

– Ну вот, вы поняли, почему нельзя делать, что вздумается. То есть куда вздумается.

Я снова покрепче стиснула зубной забор. Звучало это примерно так: сейчас Петрушка откроет вам секрет, почему он никогда не снимает колпак – потому что кто-то его приклеил!

– Я правда писать хочу, – тихо сказала Антония.

Я спрятала пол-лица в ворот куртки. Полный рот взрывоопасной смеси. Рядом храбро пыхтели и похрюкивали другие девчонки, пытаясь не засмеяться.

Инкен сняла со своей огромной связки один ключ и протянула его Антонии. Но та не хотела идти в темноту одна с этим ржавым ключом.

– Что такое? Не могу же я провожать тебя до туалета. Девочки! Лесу от вас ничего не нужно!

– Я ее отведу, – сказала Бея.

Интересно, она хоть чего-нибудь боится, подумала я. Есть ли вообще люди, которые ничего не боятся? Если и есть, то Бея не из их числа. Но об этом я узнала много позже.

Почти все присоединились к туалетной экспедиции.

– Мне не надо, – сказала Иветта и осталась сидеть у костра.

– Лесу от нас ничего не нужно, а вот туалету – еще вопрос, – сказала Рика, когда мы отошли достаточно далеко и от костра нас было не расслышать. Хихикая, мы все вместе шли через площадку для собраний. У Беи-то был свой фонарик. Пятно света прыгало по корпусам вдоль тропинки. Я взяла Антонию за руку. Она сжала мою ладонь. Ночной оркестр настраивал свои инструменты: протяжный свист, равномерное постукивание – то ли шаги, то ли ночные дятлы, то ли куры в сапогах, то ли сухопутные рыбы.

– Я внутрь не пойду. Боже, ну и вонища, – послышался голос Рики справа.

– Это воняет не сортир, – сказала Бея. – Это несет из лужи перед ним.

– А почему там лужа? – спросила Антония. – Надо же, наверное, кран закрыть.

– Не получается, – отозвалась я. – Я уже пробовала.

– Фу-у! – громко сказала Рика и продолжила с зажатым носом: – Воняет, как будто там труп.

– Да так и есть, – подала голос Фрайгунда. – Только это не человеческий труп.

Птица в лесу испустила жалобный и полный боли крик.

– Откуда ты знаешь? – спросила Рика со все еще зажатым носом. – Ты что, жила рядом с человеческим трупом?

В лесу что-то хрустнуло. Снова крикнула птица.

– Труп человека пахнет так, что человек всегда понимает, что гниет его сородич. Такая система предупреждения. Если бы это был человеческий труп, мы бы вообще сюда не подошли. Раз мы здесь, значит, это не человек. Это труп, но труп животного. Вот мое последнее слово.

Я старалась глубоко не вдыхать. Животное это или человек, нюхать это не хотелось.

– Я туда не пойду, – сказала Красавица Аннушка.

Антония спустила штаны, присела и быстро сделала все, что ей надо было. Аннушка поступила так же.

Бея на мгновение посветила в их направлении.

– Я внутрь!

Она отперла дверь. И исчезла.

Фрайгунда пошла следом.

Аннушка быстро натянула штаны и двинулась за ними.

Потом Рика.

Потом я. И со мной Антония.

Снаружи чертова птица прокричала в третий раз.

Мы стояли, тесно сгрудившись, в просторном помещении. Свет фонарика прыгал по стенам, плитка с них во многих местах отвалилась. Хруст осколков у нас под ногами гулко разносился по умывалке. С левой стороны – длинный ряд густо исписанных серых дверей. Там, где двери были открыты, свет фонарика скользнул внутрь старых душевых кабинок. В центре помещения лежала перевернутая длинная деревянная скамейка. С одной стороны нижние крепления были выдраны, а с другой – она еще крепилась к полу. Дальше узкий коридор вел в помещение поменьше тоже с кучей дверей. Пахло прокисшим молоком. Туалеты.

Я даже на секунду не могла представить себе, что буду пользоваться ими ближайшие пару недель. В глубине души я надеялась, что эту комнату страха устроили специально для нас. Да и Инкен наверняка совершенно нормальная женщина, которая просто мастерски играет чокнутую. И в конце нам дадут грамоты за мужество, проявленное при посещении надобного домика.

Снаружи раздался крик. На этот раз кричала не птица…

Дверь с грохотом захлопнулась.

Свет метнулся к ней. Мы – следом. Кто-то кричал, кто-то плакал, кто-то чертыхался «чертчертчертчертчерт». Кто-то меня толкнул. Я сделала шаг в сторону и наступила кому-то на ногу. Кто-то взвизгнул (полагаю, владелица ноги).

Тут послышался еще один звук. Плеск? Дождь?

– Блин! – крикнул кто-то.

– Вода! – добавил кто-то другой.

Я споткнулась о скамейку. Падая, оперлась на руку. Поднявшись, стала ощупывать левой рукой правую. Она была мокрая, хотя вода до этого места еще не дошла. Я понюхала руку, потом лизнула. Да, кровь. Больно совсем не было.

– У кого ключ? – спросил кто-то.

Кто-то ответил:

– Не у меня.

Кто-то сказал:

– Я не спрашивала, у кого ключа нет. Я спросила, у кого он есть.

– У меня тоже нет, – отозвался кто-то еще.

– На двери нет ручки, – послышался голос Беи. – ЧЕР-Р-РТ! – завопила она. – ЧТО Ж ЭТО ТАКОЕ?

Снаружи послышался звук удаляющихся шагов.

Вода все текла и текла.

Перед нами запертая дверь, мы в нее барабаним. За нами плещут души и краны. Кто-то открыл главный вентиль. Впрочем, значит, все краны внутри уже были открыты. Кто это сделал? Инкен? Снаружи только Инкен с Иветтой. Или нет? А что с Бруно и Мимико? Может, там кто-нибудь еще?

Рука у меня становилась все мокрее и теплее. И появилась боль.

Оставалось только надеяться, что вода будет достаточно быстро утекать в сливы и под закрытую дверь.

Я уже представляла, как мы стоим в темноте на этой длинной скамейке и тянем шеи из воды, до самого рассвета. Интересно, сколько так можно продержаться?

У меня мелькнула мысль, что, может, Инкен просто хочет нас напугать. Мой оптимизм ужасно упрям. Он нашептывал мне: нет, нет, это все неправда. Взрослые такого не делают. Ответственные за детей так не поступают. Тут должно быть какое-то разумное объяснение.

Но с чего Бруно стал бы делать такое?

А Мимико? Действительно ли она уехала домой?

Где Иветта? Почему она не остановила Инкен?

А если это Иветта захлопнула дверь, почему Инкен не открыла ее снова?

Почему мы оказались заперты? Бея что, оставила ключ в скважине снаружи?

Вдруг я почувствовала чью-то руку у себя на плече.

– Пойдем оторвем от пола скамейку, используем в качестве тарана.

Бея произнесла это так, как говорят «пойдем поспим немножко». То же самое она сказала еще нескольким девочкам. Так спокойно, будто, когда на тебя падает камень, можно еще обдумать, в какую сторону лучше бежать. Кролики в панике прыгают в нору, кошки бегут вперед. Бея – явно не кролик и не кошка. Я бы сказала, скорее собака. У собаки сильные инстинкты, она может выбрать, бежать вперед или назад – потому что она может подумать. Бея была как-то по-звериному умна.

Вдруг ногам стало холодно. Точнее говоря, мокро. Кто-то прошлепал через лужу и загремел чем-то металлическим около скамейки. Я подумала, Бея или Девочка с Ножом. А тот нож, что дал мне отец, все еще в рюкзаке. Надо будет потом его подвесить на пояс – первым делом, когда мы отсюда выберемся. Если мы вообще отсюда выберемся.

– Взяли! – скомандовала Бея.

Мы схватились за скамейку и подняли эту тяжеленную штуку.

– Вперед! – сказала Бея. Мы побежали с ней по воде в сторону двери. Рука у меня горела. И распухла раза в два.

Лавка развила огромную силу, мои ноги едва поспевали за ней. Мы летели по длинному помещению к двери.

– Поберегись! – крикнула Бея.

Вся эта махина с ужасным грохотом ударила о дверь. Скамейку вырвало у меня из рук. Она пробила дверь. Я разжала пальцы и отскочила в сторону, иначе меня бы увлекло за ней. Девочка передо мной тоже выпустила скамейку. Я налетела на нее, она – на стену. Что-то хрустнуло. Она сложилась передо мной пополам и осталась лежать на полу. Хруст был какой-то нехороший. Когда ломается кость, это слышно? Я наклонилась над телом. Это была Девочка с Ножом. Фрай– и что-то древнее, Фраймина, Фрайбурга? Она лежала неподвижно. Тронув ее за плечо, я почувствовала, насколько она худая и сильная. Как камень. Я потрясла ее левой рукой. Правая рука у меня к этому моменту ужасно распухла, болела и кровь в ней пульсировала так, словно хотела выдавить эту рану прочь.

Кто-то сзади кричал, что сломал зуб. Антония.

Еще чей-то голос – что нужно искать Инкен. Рика.

Я бы тоже хотела что-нибудь крикнуть, но не знала что. Вот она лежит тут, без сознания. От удара о дверной косяк ведь не умирают. Или?

Я положила руку ей на шею. Пульс есть.

Рядом со мной Бея организовывала девочек, чтобы оттащить скамейку, которая хоть и проломила в двери большую дыру, но так и осталась в ней торчать, – вылезти было невозможно. Скамейка была тяжелая и слишком сильно выдвинулась наружу. Бея начала колотить по краям пролома. Она встала на скамейку и стала бить ногой по сломанному дверному полотну. Делала все это она решительно, как робот-ломатель, у которого всегда в запасе есть план B, C, D и E.

Я тронула девочку на полу. Фрайгильду? Фрайурзель? Она охнула, стала ощупывать себе голову. Я хотела помочь ей подняться, но она встала сама.

– Все окей? – спросила я.

– Окей! – ответила она. Из ее уст это прозвучало очень странно. Как будто раньше она никогда «окей» не говорила. – У меня очень крепкий череп.

– Но там что-то хрустнуло.

Она ощупала себя со всех сторон.

– Часы, – сказала она. – Стекло разбилось.

Рядом Бея сумела выломать из двери большой кусок и выкарабкаться наружу. Остальные – за ней. Мы с Крепким Черепом тоже. По скамейке, через дыру в двери.

Снаружи стояли тени, взволнованно переговариваясь. Я увидела острый профиль Иветты. Теней было пять. Теперь к ним добавились еще моя и обладательницы крепкого черепа. Семь.

– Вы тоже поранились? – спросила Аннушка.

– Руку поранила, – сказала я.

– Ничего, – сказала Крепкий Череп.

– У меня зуб сломался, – сообщила Антония. – Передний.

– Когда точно она ушла? – спросила Бея.

– Черт возьми, это что, допрос? – буркнула Иветта.

– Если нас заперла не Инкен, значит, это ты, а если это ты, то я не знаю, что сейчас сделаю.

– Так, еще раз, записывайте. Я сидела с ней у костра. Мы удивлялись, почему вы не возвращаетесь. Я предположила, что, может быть, кто-то из вас упал в лужу. Она спросила: «В какую еще лужу?» И я сказала: «В лужу у водопроводных кранов». Тут она вскочила и побежала.

– Когда именно она побежала? – спросила Бея.

– Блин, ну сколько раз повторять? Сразу, как я сказала…

– КОГДА? Во сколько? Сколько минут назад?

– Десять, наверное. – Иветта задумалась. – Я недолго была у костра одна. Потом я тоже решила идти.

– Надо искать Инкен, да? – спросила Антония.

– У тебя слишком доброе сердце, – сказала Девочка с Ножом. Тут я наконец вспомнила ее имя: Фрайгунда! – Мы должны исчезнуть отсюда.

– Но я хочу знать, что здесь произошло, – сказала Бея. – Кроме того, я вместе с этой, – она показала лучом фонарика на Иветту, – никуда не пойду, пока не буду уверена, что нас заперла не она.

– Это не я! – завопила Иветта в луче света.

– Но, по твоим словам, это и не Инкен. Кто же тогда? – спросила Бея.

– Может, Мимико? – пискнула Антония.

– Да-а-а! – закричала Рика. – Мимико!

– Нет, Мимико ушла сегодня утром. Я видела, – возразила Бея.

– А почему ты это только сейчас говоришь? – прошипела Иветта.

– Я думала, она вернется, – ответила Бея.

– Я с этой никуда пойду! – завопила Иветта. – Раз она нам врет про важные вещи. Может, ты еще что-нибудь утаиваешь? Это ты кровь разлила? А вещи не ты спрятала?

– Нет, – спокойно сказала Бея. – Это не я.

– А КТО ЖЕ ТОГДА? – закричала Иветта.

– Прекрати верещать, – произнесла Бея опять совершенно спокойно.

– Прежде всего нужно пойти к рюкзакам, – сказала Аннушка. – Как бы они снова не исчезли.

Странно, что та птица больше не кричит, подумала я.

Мы решили взять рюкзаки и бежать отсюда. План был такой: взять побольше провизии и прочих нужных вещей, упаковаться и валить как можно быстрее. Мы надеялись, что Инкен нас не увидит… Но стоило повернуть за угол умывалки, мы сами ее увидели.

Правда, сначала услышали. Всхлипы, плач. В воде покачивалось отражение луны.

Через лужу неуклюже шагала сгорбленная ведьма. Бусы у нее побрякивали. Она так поднимала ноги, словно ил пробирал ее до костей. Ее движения отражались в воде. Ведьма склонилась к своему отражению на поверхности воды, пошарила рукой в воде и вынула нечто. Животное. Судя по размеру, кошку. Затем Инкен вытащила еще несколько животных и заголосила.

К горлу у меня подкатила тошнота. Значит, вот на что я наступила утром. Дохлые кошки! И запах соответствующий.

Заметив нас, Инкен закричала:

– Что вы наделали? Почему? – На руках она качала одного из мертвых зверьков. Она повторила еще раз, громче: – Что вы наделали? – И еще громче: – Почему?

А потом поинтересовалась, нет ли у кого-нибудь из нас жвачки.

Теперь я уже не думала, что она сейчас объявит, что все это был только тест.

Видимо, она пила. Или что-то приняла. Ноги обеих ведьм подкосились, фигуры закачались и полетели друг другу навстречу.

– А мы не должны… – хотела спросить что-то Антония.

– Нет! – отрезала Иветта.

– Надо уходить, – сказала Бея.

И пошла. Мы – за ней.

За спиной у нас слышалась брань. Сначала:

– Идите к черту!

Чуть позже:

– Помогите!

Но мы к этому моменту были уже далеко.

Я как-то раз видела, как моя мать отворачивается, когда отец хочет ее поцеловать. Со взрослыми иногда – как в старом кинотеатре на сеансе какого-нибудь ужастика. Едва заглянешь за бархатный занавес, и ты уже в другой страшной реальности. И тогда все уже не так, как прежде. Стоит только понять, что они говорят неправду, неправдой оказывается все.

После того как я увидела Инкен в этой луже, занавес для меня исчез полностью и навсегда.

Перепаковывались мы в спешке. Каждая выложила пару вещей из рюкзака, чтобы освободить место для чего-нибудь другого: пледов со Смекалочкой, газовых горелок, зажигалок, котелков и всего, что было из провизии, – банок с гуляшом, супов, макарон и маленьких упаковочек меда и джема. Немного подискутировав, мы взяли и налобный фонарик Инкен. А фонарики без батареек – нет. Бея сказала, для них нужны плоские батарейки, а их больше не продают.

Иветта ни за что не хотела оставлять свой фиолетовый чемодан на колесиках – он же все-таки дорого стоил. Она запихнула его в полупустой вещмешок.

Я еще быстро обмыла водой свою раненую руку и перевязала ее носком.

Потом мы навьючились и двинулись в путь.

Я шла примерно в середине. Девочки были и впереди, и сзади, и чувствовала я себя именно так – ровно посередине. Когда я оказывалась в середине во время классных выездов, я всегда с подозрением относилась к тем, кто шел сзади. А сейчас меня очень устраивало то, что Бея и Фрайгунда с крепким черепом были сзади. Впереди шла Иветта. Она решила, что это самая важная позиция. Но на самом деле на этот раз арьергард был важнее авангарда.

Никогда еще я не была так долго ночью вне дома. Уже два часа было темно. Лунный свет мазками падал сквозь кроны деревьев. Поначалу ночной лес, казалось, окружил меня сплошной черной стеной, но постепенно глаза начали различать оттенки черного. Уши пытались навостриться и по-звериному поворачиваться в разные стороны.

В лесу что-то захрустело. Это был хруст не животного. Он был какой-то другой. Будто человечий. Двуногий. Но я решила ничего не говорить. Наверняка я ошиблась. Может, олени тоже хрустят как люди. Может, так хрустят волки. Каждую тревожную мысль прогоняла еще более тревожная.

Я боялась, что нас будет преследовать Инкен. Но еще больше я боялась, что она не в состоянии нас преследовать. Она ведь там лежала. И Антония спросила: «А мы не должны?..», на что Иветта ответила: «Нет!»

Мы углублялись все дальше в темноту. Почему станция должна быть именно в этой стороне? Почему надо так бежать?

– Привал! – наконец объявила Бея. Единодушное одобрение.

Я сбросила поклажу на землю и наклонилась вперед. Вдох, выдох. В руке колотится боль.

– Стоим прямо, руки в стороны и глубоко вдыхаем! – скомандовала Иветта.

Так говорят учителя физкультуры, в то время как тело говорит совершенно другое и гораздо громче, а именно: скрючиться и хватать воздух ртом.

– У меня мать – персональный тренер, – объяснила мне Иветта.

И что? – подумала я. Это дает ей право указывать мне, как дышать?

– А у меня мать – уборщица, – пропыхтела я.

Рика прыснула. За ней захохотали остальные.

Когда мы отсмеялись, настроение заметно улучшилось. Мы были на краю поляны, залитой белым лунным светом. Высокая трава вокруг нас шелестела, хотя был штиль.

Бея стала размышлять вслух:

– Лучше всего идти по дороге, пока не выйдем на шоссе. А там должен быть указатель, как добраться до станции.

– Сначала – в полицию! Донести на Инкен! – возразила Иветта.

Некоторые девочки запыхтели.

– Почему тебе все время надо кого-нибудь обвинять и на кого-нибудь доносить? – спросила Бея. Ее тень устало развела руками. – Какая тебе от этого польза? И вообще, что тебе надо от взрослых? Только подумай: Инкен искать нас не будет. Она только рада, что получила свои деньги, а мы свалили. Родители думают, что мы в лагере. Еще две недели нас никто не хватится. Мы можем делать все, что захотим! Что захотим… Только подумайте! Все что угодно! Такой свободы у нас больше никогда не будет. Никогда в жизни!

Эта мысль произвела на меня эффект разорвавшейся бомбы. Свобода! О ней же столько песен! Только ведь такие штуки, как свобода, для кого-то вроде животных. Так я думала раньше. Это было совсем не про меня. Свобода – это про других. Про другие страны, про другие эпохи. Когда я сидела у себя дома, я там и хотела оставаться. А тут вдруг я свободна… В этот самый момент! И все пахнет свободой. Свободной ночью, свободной луной, свободной травой и свободным небом…

– Но… – начала Иветта.

– Но – что? – перебила ее Бея. – У нас нет трех лошадей? Ничего, поймаем где-нибудь, обещаю. Каждой по три.

– Ты бесишь. Каждый волосок в тебе бесит, – прошипела Иветта.

– Что, уже?

– У нас мало денег. Их ты тоже ловить собираешься?

В этом Иветта была права.

– У меня тысяча евро немечеными купюрами, – сказала Бея.

Рика рядом со мной снова прыснула. Сквозь смех она с трудом выговорила:

– Лес же… нам… мать… родная… Деньги… нам… не нужны…

И все засмеялись, да так громко, будто хотели кого-то отпугнуть.

Мы решили идти не мешкая, чтобы быть на станции до рассвета и уехать на одном из первых поездов.

– Я думаю, что каждая из нас должна предложить что-нибудь. А потом проголосуем!