Текст книги "Свора девчонок"

Антония пискнула:

– Круто!

Я старалась дышать глубже. А потом вышла – выбралась наружу сквозь заросли малины.

Наконец все собрались около кратера, который называли ямой. Собаки были рады, что мы снова наверху, рядом с ними.

Обсудив, что нужно сделать, мы стали решать, за что браться в первую очередь.

Во-первых, принести вещи (пойдут не все, только двое).

Во-вторых, убрать малиновую поросль (вырвать, пересадить, сжечь?).

В-третьих, осушить туннель (в идеале это нужно закончить еще до наступления темноты: выгрести воду, наносить песка – что-то в этом духе).

В-четвертых, пополнить запасы еды (лучше всего ночью или ранним утром, в идеале – надолго. Фрайгунда предлагала охотиться, Бея – украсть, Иветта – купить).

В-пятых, облегчить доступ в туннель, в том числе и прежде всего – для собак (соорудить лестницу: сплести, или связать, или узлами как-то, или насыпать скат, или сделать из веток – что-то в этом духе).

Во время разговора я размотала повязку с руки. Пошевелила пальцами. Порез практически затянулся. Сейчас рана была похожа на маленький ротик, который хочет мне что-то нашептать.

В том, что этот туннель теперь наш дом, не сомневался никто. Точнее, у меня-то сомнения были, но, сказала я себе, я же всегда сомневаюсь, и неважно, о чем речь, поэтому плевать на сомнения – это все фруктовые мошки.

Оглядевшись, я увидела сияющие лица. Они раскраснелись не от бега или солнца – этот жар шел изнутри. Только Антония была бледной. Она постоянно чихала. Но все равно и она выглядела счастливой. Сейчас все было совсем по-другому, не так, как раньше. Не было и намека на так называемую взрослую рассудительность, и прежде всего на ту, к которой взрослые подталкивают нас самих. Нет ничего хуже, чем когда тебя спрашивают: «Ну? Как вам кажется сейчас разумным поступить?»

Это была не имитация, не игра. У нас не было трех жизней – только одна.

Мы были совершенно свободны! Мы могли бы прыгать и кричать – но не делали этого. Прыжки и крики ведь ничего не дают, если честно.

Под холодной кожей у меня все горело. От авантюрности происходящего!

Настроение слегка омрачали только две вещи. Первое: я по-прежнему боялась туннеля – он был низкий, и там странно пахло. Ржавчиной и холодной водой. И еще чем-то, не знаю чем, но это что-то о чем-то мне напоминало…

И второе – это то, что я до сих пор не знала, что с моей собакой. Может, Кайтек не считал себя моей собакой и просто убежал куда-то в другом направлении. Когда нет никаких привязанностей, одно направление ничем не хуже другого.

– У меня собака пропала, – сказала я. Мои слова прозвучали как плевок. Я говорила слишком тихо и слишком быстро.

– Что? – посмотрела на меня Бея.

Я собрала слова во рту и выплюнула их еще раз:

– У меня собака пропала.

– Кайтек наверняка так и ждет у рюкзаков, – Антония положила маленькую ладошку мне на плечо.

– Хорошо, ты в любом случае пойдешь за вещами, – сказала Бея. – Я тоже думаю, что он все еще там.

– А если нет, то и ладно, – сказала Фрайгунда. – Если убежал, он нам ни к чему. Неверная собака – что крысиное семейство на гумне.

– На гумне? – переспросила Рика.

Никто ей не ответил.

– Да не убежал он никуда, – сказала Антония и убрала руку с моего плеча. – Он же ужасно старый. Может, с ним что-то случилось. Например, он мог упасть в канаву и пораниться.

Фрайгунда пожала плечами:

– Либо он справится, либо нет.

– Что? Может, ей просто бросить его, если он поранился и лежит где-нибудь там? – Антония решительно затрясла головой.

– Мы не будем кормить больную собаку, – сказала Иветта. – Это ослабит наше сообщество.

В этот момент из туннеля потянуло ледяным холодом.

– Только, знаешь, не всякое сообщество преступное, – сказала Рика.

– Фрайгунда, твоя собака тоже больная. Головой. И сама ты, может, тоже! – сказала Аннушка. – И, может, это даже не лечится.

Фрайгунда уставилась на Аннушку сквозь занавес жирных волос.

– Ты имеешь в виду, ты меня вылечить не можешь, – сказала она. А потом повернулась ко мне: – Я не поддерживаю Иветту. Это ее слова, не мои. Если ты найдешь Кайтека на пути к нам – это хорошая собака. И не важно, в каком он состоянии. Его нужно кормить, он должен жить с нами. Я говорю не о здоровье, – она снова зло глянула на Аннушку. – Я говорю о верности.

Светло-рыжая Буги, которая до сих пор спокойно лежала за Рикой, поднялась и встряхнулась. Это было отличное завершение разговора. Бея сказала заключительные слова еще раз, по-другому, но, в сущности, то же самое:

– Так, хватит, парни! Я думаю, для начала тебе надо его отыскать. А потом уж посмотрим.

Все закивали. Буги снова легла на место.

Мы разделились: одни принялись бороться с малиновой преградой (Бея, Иветта), другие – строить лестницу (Фрайгунда), третьи отправились на поиски пропитания, собирать грибы и травы (Антония и Аннушка), а мы с Рикой пошли за рюкзаками.

– Никто вас не видит, – сказала Бея на прощание. Так оно и было.

Мы так думали…

Кайтека около рюкзаков не оказалось. Я изо всех сил старалась не разрыдаться.

– Можем вместе быть хозяйками Буги, – предложила Рика. Буги тотчас подбежала вприпрыжку и улыбнулась мне. Это и правда была замечательная собака. Она выглядела как будто была слегка под хмельком и хотела немедленно рассказать тебе самую смешную шутку на свете.

Я покачала головой.

Чтобы перенести все наши вещи к туннелю, мы сходили туда-обратно три раза. И каждый раз лес казался другим. В первый раз я узнавала воронки. Во второй – уже заранее знала, где они будут. В третий – начала придумывать им названия:

Пещеры-глазницы,

Ближний овраг,

Корневой овраг,

Мшистый овраг,

Три Долины кратеров.

Это было не особенно изобретательно. И, конечно, не так красиво, как названия старых рудников:

Большая воронка,

Малая воронка,

Упавшее дерево,

Папоротниковая лужа,

Кратер Иветты.

Рика, казалось, не обращала на лес внимания. Может, потому что и он на нее внимания не обращал.

Когда мы закончили, Рика присоединилась к команде борцов с малиной. Бея посмотрела на меня из ямы, стерла со лба пот.

– Антония с Аннушкой собирают травы, грибы и всякое такое. Им помощь не нужна. Фрайгунда строит лестницу. Она там, справа, где тонкие деревца.

Со времен упражнений на послушание я немного избегала Фрайгунду, но лестница, конечно, вещь хорошая. И я направилась туда, чего уж!

Я прошла по узкому гребню между пещерами-глазницами. Его можно было бы называть Переносица. Как же здорово давать всему вокруг имена! Я была уверена, что и это было частью моей свободы. Тут не было ни учителей, ни книг, ни интернета, ни девочки-всезнайки, которая могла бы сказать: но ведь это называется Лузы, или Кувшинные кратеры, или Стебельковый лес, или еще как-нибудь…

Я вдыхала дневную жару и слышала потрескивание, предупреждавшее об опасности лесного пожара.

Потом я увидела Фрайгунду. Она стояла на суку, лежавшем на большом камне. Качалась туда-сюда, расставив в стороны длинные худые руки. Солнце отполировало ее волосы до яркого блеска. Она подпрыгнула и снова опустилась на «качели». Послышался треск. Сук разломился на две части. Фрайгунда присела на корточки, чтобы поднять обломки с земли. Руки согнуты в локтях, кисти смотрят вверх. Она подняла части сука, положила их рядом – одной длины.

– Чем помочь? – спросила я.

– На, режь веревку, – сказала она, бросая мне моток упаковочного шпагата. – Нож у тебя опять в рюкзаке? Или на поясе, как я тебе говорила?

Я похлопала себя по ремню.

Она кивнула.

– Сейчас покажу! – сказала она и показала. Отмотать веревку. Два раза через локоть, чтобы отмерить длину. Натянуть. Приставить нож. Сделать рез.

– Тебе не жарко? – спросила я ее. На ней были все те же длинные замшевые штаны и та же мужская рубашка.

– Жарко. Но ведь и тебе жарко, – она кивнула на мои шорты и футболку. – Против жары ничего не поделаешь. Лучше всего просто об этом не думать. – Она продолжала ломать ветки, прыгая на них, и потела. Казалось, волосы у нее пропитались потом от корней до самых кончиков.

– Ты бы могла укоротить штанины, – предложила я, разрезая веревку.

– У меня с собой всего одни штаны, и они длинные. – Она аккуратно сложила палки. – Если я их обрежу, у меня будут одни штаны, только короткие. Если жарко – ничего страшного, а вот если холодно – это плохо. – Она разложила ступеньки по брусьям и сделала на уровне каждой ступеньки две зарубки на дереве, сантиметр глубиной.

Моей обязанностью было держать ступеньки на боковых брусьях. Длинные пальцы Фрайгунды обматывали и завязывали веревку с безумной скоростью. Бегали и вязали, держали и крутили, как самостоятельные существа.

– Длины-то лестнице хватит?

– Да.

– Уверена?

Она смахнула занавес из волос в сторону и быстро взглянула на меня.

– Я всегда мерю трижды. Один раз – как все, другой раз – для верности, и еще раз – в память о десяти тумаках, которые я получила от бабки, когда слишком коротко подшила занавески.

– О десяти тумаках? – переспросила я.

– Именно о десяти. Бить больше бабка считала слишком жестоким, меньше – недостаточно поучительным. – Пальцы Фрайгунды оборачивали веревку вокруг следующей ступеньки.

– С занавесками все было так плохо?

– Нет. Я потом пришила полоски к низу. Но с деревом так не выйдет. Тут нужно вообще-то четыре раза мерить. Хватит вопросов.

Лестницу мы заканчивали молча. Твоя бабушка еще жива? Еще три ступеньки. Слева обмотать, завязать, притянуть, то же самое справа. Она тебя часто била? Сколько лет тебе тогда было? Ты сама шьешь себе одежду? Еще одна ступенька. Что ты еще умеешь? Лить свечи? Играть на музыкальном инструменте? Есть ли у вас танцующий медведь? А блошиный цирк? Последняя ступенька.

Мы отнесли лестницу к кратеру. Я бы никогда не подумала, что можно практически из ничего так быстро сделать лестницу.

Она подошла точь-в-точь.

Три взмокшие девочки сидели на краю ямы и болтали ногами в грязных трекинговых ботинках. Две из них гладили своих собак.

– Всё? Готово? – спросила я.

– Полная жопа, – ответила Иветта.

– Полная-жопа-но-да или полная-жопа-нет?

– Блин, Чарли, у нас что, вид такой, будто полная-жопа-но-да?

Антония действительно выглядела как «полная-жопа-нет». Глаза красные, кожа как матовое стекло. Она единственная была в куртке и все равно дрожала.

– Я, по крайней мере, все. Вот! – она показала на котелок с грибами. – Здесь таких много, они прямо лезут в кастрюлю. Аннушка еще собирает. Она прям на седьмом небе. Лес-лес-лес! И травы-травы-травы!

Я огляделась. Беи было не видно. Везде остатки малиновых зарослей.

– Ну, с малиновым кустом вы все же справились.

Рика хмыкнула:

– Оказалось, это был не куст. Это был малиновый дракон, которому нужно было отрубить все восемь голов. И сопротивлялся он до последнего.

Она повертела в руке что-то светлое. Маленькая белая ленточка.

– Вот это мы нашли в самом низу.

Я протянула руку. Взяла. Прочитала. «Садоводство “Либлих”. Rubus ideaeus L.» На другой стороне – маленькая пиктограмма с солнцем, наполовину светлым, наполовину темным, и надпись «Регулярно мульчировать».

Значит, то, что говорила Аннушка, – правда. Она действительно вместе с дедом посадила здесь куст малины. Только зачем? Чтобы замаскировать туннель? Но зачем?

Я должна была это выяснить.

– Пока что у нас большой перерыв, – сказала Иветта.

Вода никак не хочет уходить из туннеля, объяснила Рика. Она говорила так, будто эта вода – их личный враг.

– Ей вообще плевать и на нас, и на все, что мы делаем, – заключила Рика. Воде, она имела в виду. Или земле. Или грязи. Или ситуации в целом.

– Скорее всего, туда все время прибывает новая грунтовая вода. Можно вырыть дренажную канавку, – предложила Фрайгунда.

– Пожалуйста, можешь играть в Боба-строителя[4]4
  Герой одноименного популярного мультсериала (англ. Bob the Builder) для детей младшего возраста производства Великобритании.


[Закрыть] сколько хочешь, – вяло сказала Иветта. – С меня этой грязи хватит!

– В кого? – удивилась Фрайгунда.

– Она лучше знакома с Зигфридом Каменотесом, – рассмеялась Рика.

– С кем? – снова переспросила Фрайгунда.

– Ясно. Ты не знаешь. Забудь! – Иветта махнула рукой.

– Я терпеть не могу, когда говорят «забудь!». Забыть ничего невозможно. Если бы ты не сказала, мне бы не надо было ничего забывать. Так что думай, хочешь ты что-то говорить или нет.

Иветта пронзительно засмеялась. А успокоившись, сказала:

– Мы очень разные, Средневековье. Я, например, могу забыть, что ты сказала, – легко.

Я спросила девчонок, где Бея.

В ответ пожимание плечами – тут, «не знаю» – там.

– А Чероки? – продолжала я.

– Он постоянно сваливает. Может, Бея его ищет.

Мы замолчали. К чему спешка? Вокруг лето. Оно стрекочет. Стоит мягкий день. Время полуденного сна. Мы подставили животы солнцу.

Фрайгунда сказала, что не может сидеть просто так. Пока светло, это неправильно. Она пошла тренировать Демона.

Некоторое время мы молчали, передав слово лесу. Чем дольше я его слушала, тем понятнее мне становилось, что здесь есть что-то, с чем мы слились. Это трудно объяснить, но бывает так, что один плюс один всё равно один. Есть мы или нет – лес звучит всегда по-своему. Одна я уже переживала такие моменты и даже создавала их специально, потому что одной легко молчать и растворяться. Для этого нужно только последовательно себя игнорировать.

Исчезнуть вчетвером – это невообразимо круто! За мгновение до того как раздался бульк и нас с головой затянуло внутрь самих себя, на макушку елки села красивая птица. Она будто зааплодировала крыльями, и верхушка дерева медленно вернулась в вертикальное положение. Птица снова замахала крыльями, чтобы удержать равновесие. Мы смотрели снизу вверх. Собаки – тоже. Птица смотрела на нас сверху вниз, склонив голову набок. Ее черные глаза видели в нас здесь, внизу, что-то такое, чего мы не могли себе представить. Не имея птичьей головы, нельзя думать как птица. Так оно было, и так будет.

– Ну? – сказала Рика вверх этому созданию. – Ты видела Бею?

Птица покачала головой.

Мы закатились от смеха.

Первой вернулась Аннушка. В руках у нее был большой букет трав.

Потом – Бея. Она нашла Чероки.

Только Кайтек так и не появился.

Девочки как могли утешали меня. Фрайгунда положила свою плоскую ладонь мне на сердце. Вообще-то – на грудь, но делала она это с таким видом, как будто там было только сердце.

Я отступила на шаг, но при этом поблагодарила ее. Когда аборигены в знак признания дарят тебе козявки из носа, нужно их поблагодарить. Так положено.

– Ну, я готовлю грибы, да? А то меня что-то червячок заедает. – Рика начала чистить грибы. – К этому блюду вам будет предложено… – пропела она, – несколько сортов засохшего хлеба на выбор. – Она взглянула на Аннушку. – И никаких булочек!

– Но собаки же такое есть не смогут, – пискнула Антония. – Или, Фрайгунда?..

– Собаки такое есть не смогут, – отозвалась та, как эхо. – Но собаки и не должны постоянно есть. Люди, кстати, тоже. И те, и другие от голода становятся послушнее.

Я вспомнила, что в одной из книжек, которые давала Инкен, что-то говорилось о еде… о правиле трех троек. Человек может три недели обходиться без еды, три дня без воды и три минуты без кислорода.

В моем случае обычно действовало еще одно «без» – три часа без сахара.

В другой книжке Инкен утверждалось, что можно готовить и есть кору. Молоть и делать из нее хлеб. И еще что есть съедобные черви, очень богатые белком. Что ты предпочтешь: прожить три месяца без еды или три дня, каждый день съедая по три червя?

Но тут, слава богу, запахло грибами и травами. Запах леса прекрасно дополнял горячую еду, которой мы чавкали. Черствый хлеб тоже казался мне удивительно вкусным. Зубы старательно измельчали и перетирали все, что им предлагалось. Все, кроме Фрайгунды, делились хлебом со своими собаками.

Я сказала, что пойду еще поищу Кайтека. Сумерки уже поднимались снизу вверх и настойчиво теснили свет. В лесу темнело гораздо раньше. Как-то синело. Я еще раз прошла всю дорогу от туннеля до того места, где лежали рюкзаки. Кайтека нигде не было.

На обратном пути мне повстречались Аннушка и Иветта. В мое отсутствие говорили о том, что есть такая штука – фриганство, это когда люди контейнерят. Именно в тот момент я узнала, что такое существует, но не очень поняла, что это. Что-то вроде воровства, но как-то по-другому?

Аннушка знала, куда можно пойти контейнерить. Но, когда речь зашла о том, кто пойдет с ней, вышла небольшая стычка между Аннушкой и Беей (потому что Аннушка хотела идти одна), а потом – между Беей и Иветтой (потому что Иветта хотела, чтобы с Аннушкой шла Бея, и той несколько раз пришлось повторить, что у нее после похода болит колено). Казалось, обе – и Аннушка, и Иветта – были немного сердиты на Бею. Мне подумалось, что это не лучшая комбинация, но что я могла сказать? Чтобы что-то сказать, пришлось бы что-то говорить.

В тот вечер, немного позже, я чуть было кое-что не сказала, но потом оказалось, что это все-таки не нужно.

Мы говорили о том, как поступать с нашим туалетом. Фрайгунда подсчитала, сколько килограммов и литров больших и малых дел скопится от семи девочек в течение пяти дней.

– Тогда просто отойдем немножко подальше, – предложила Рика. – На сорок метров. И там выроем яму.

– Как? Ложкой? – засмеялась Антония. – У нас ведь совка нет.

– Совка? – переспросила Фрайгунда. – Ты хотела сказать, лопаты?

– Собаки, – тихо сказала я. Мою идею, как всегда, озвучила Рика:

– Яму могут вырыть собаки.

– Отличная идея, Рика! – похвалила Бея.

Мне бы тоже было приятно, если б она меня похвалила.

– А тампоны? – спросила Антония. – Их же нельзя просто бросать в лесу. А то придут волки.

Вдруг собаки забеспокоились. Мы запретили им рычать.

Темнота принесла с собой треск. Звук медленных шагов. Тому, кому нечего бояться, так красться незачем. Первой начала действовать Фрайгунда. Она взяла свой нож и встала с ним в руке перед нами. К ней присоединились собаки. Фрайгунда стояла, замерев, как будто кто-то остановил вечер. Словно статуя во всполохах огня.

Бея поднялась, взяла ее за руку с ножом, спокойно опустила ее и показала на собак. Они виляли хвостами.

Фрайгунда повернулась ко мне:

– Твой пес вернулся.

И действительно, это был он! Голова как у летучей мыши. Мой пес!

Лес уже проснулся. У меня замерз нос, но в остальном было тепло. Мы лежали прижавшись друг к другу, собаки – кольцом вокруг. Я протянула руку к Кайтеку, пощупала: он был тут. Даже голову не поднял.

Когда ночью вернулись участники небольшого набега на мусорные контейнеры, Кайтек получил основательную порцию хлебного мякиша с ливерной колбасой, хотя Фрайгунда говорила, что так кормить собаку нельзя, бла-бла-бла…

Позже собачьи газы подтвердили ее правоту.

Рядом со мной что-то зашуршало. Кто там копошится – мышка? Девочка? Если еще больше скосить глаза, они закатятся внутрь и я увижу большой вопросительный знак у себя в мозгу. Мне это снится, или Иветта ест шоколад? Откуда он у нее? Почему у нас его нет? Среди трофеев набега на контейнеры были колбаса, сыр, творог. А еще – пара полуфабрикатов, раскрошившиеся макароны, сломанные огурцы, яблоки с темными пятнами. Но ничего сладкого.

А у Иветты сладкое было!

В обычной ситуации я бы осталась лежать и стала тихонько наблюдать. И уж совершенно точно рот бы открывать не стала. Но у нее был САХАР!

– Откуда у тебя это? – спросила я.

– Хм-м, – промычала она, отправляя в рот последний кусочек шоколада.

Тут проснулись собаки, за ними девчонки – в общем, все. Цак стал обнюхивать рот хозяйки. Иветта отпихнула пса.

– Что она ела? – спросила Антония.

– Блин, да шоколадку. Это же не запрещено, правда? Она была одна.

– А почему ты не поделилась? – в ужасе спросила Антония.

– А почему я должна была делиться? Это шоколадка моя. Аннушка дала ее МНЕ.

Тут все посмотрели на Аннушку. Она сидела, накрывшись легкими волнами волос, словно пледом. Потом этот ангел встал, подошел к Иветте, взял у нее из рук обёртку от шоколадки и попытался ее разорвать – ничего не вышло. Это была такая штука из пленки. Она перекрутила обертку обеими руками, при этом зло глядя на Иветту.

– Эй, ты, кажется, не тех трав наелась, – сказала ей Иветта. А потом нам: – Это просто бред какой-то. Сначала она оставляет меня чуть ли не вечность одну сидеть на этом холме. А теперь делает вид, будто я… Только потому что я не захотела делиться СВОЕЙ шоколадкой.

Тут поднялась небольшая суматоха, которую Бея подавила прежде, чем она успела перерасти в скандал.

– Что? Что именно произошло? По порядку, пожалуйста. – Она показала на Иветту.

– Блин, туда было ужасно далеко тащиться. Шарк-шарк-шарк, лес, лес, луг, потом такой склон над городом, и я сказала: «Что? Вон туда вниз? Это же еще очень далеко! Не хочу». И она сказала: «Окей. Я вернусь через полчаса». И ушла. Я там битый час просидела. Как дура! На этом дурацком холме! Голодная! Даже жвачки не было… – Иветта пыталась вызвать у нас сочувствие взглядом, от которого ее родители наверняка давали ей на пятьдесят евро больше карманных денег и посылали официальное подтверждение, что они на это идут добровольно.

Бея передала слово Аннушке.

– Да, она не хотела идти. Я одна спустилась вниз в долину. И принесла ей эту шоколадку.

– Чтобы я не трепалась!

– Не-не-не! Такого я не говорила!

– Говорила, говорила! Говорила! – Иветта была в ярости. – Может, я и туповатая, но не дура же!

Всё, больше сдерживаться было невозможно. По лесу запрыгал шестиголосый смех. Антония упала на спину и каталась туда-сюда. Буги при этом, виляя хвостом, облизывала ей лицо. Мы с Рикой держались друг за друга. Хохоча, я краем глаза заметила, как Аннушка прячет обертку от шоколадки в кусты, заливаясь при этом безумным смехом. Бросать такую яркую бумажку в ее любимых Рудных горах? С ней это как-то не вязалось…

Когда все успокоились, Бея сказала, что не хочет, чтобы кто-то из нас ходил тут один.

– Ну, начинается! – огрызнулась Иветта. – Это что еще такое? Ты что, думаешь, у меня было свидание с кабаном и через пару месяцев появится поросенок с фиолетовыми полосками?

Рика засмеялась:

– Один – ноль!

Бея покачала головой:

– Может, ты только зверей и встречала, а вот Аннушка?.. – Она перевела взгляд на нее. – Может, она встретила кого-нибудь знакомого.

– Да не встречала я никакого знакомого.

Если бы я сейчас как присяжная должна была решить, кому верить, опираясь на недостаточные доказательства, шестое чувство подсказало бы мне Иветту. Она ведь и правда туповатая, но не совсем глупая. И притом совершенно не умеет врать. Для этого она ведет себя слишком бурно, слишком необдуманно. А вот Аннушка умна и проницательна. Только почему она врет?

На фразе «Не встречала я никакого знакомого» уши у меня навострились, как треугольные локаторы Буги. Когда в детективах говорят «Я не делал ничего плохого», в лучшем случае выясняется, что просто этот человек не считает свой поступок плохим. «Я много лет ее не видел» вовсе не означает, что и по телефону не разговаривал.

Так что Аннушка могла поговорить по телефону с кем-то, кого она знает, или оставить записку для кого-то знакомого. Или встретить кого-нибудь незнакомого и попросить его передать что-то кому-то знакомому. Или она договорилась о каком-то месте встречи…

Бея ответила:

– Окей, все ясно.

Мне показалось, что при этом имела она в виду то же, что и я. Окей, все ясно: за Аннушкой нужно присматривать.

Я подождала, пока все чем-нибудь займутся, пошла к кустам и достала оттуда обертку. Желтая с блестками. Дорогая марка. Даже значок Fair trade. Круто. С воздушным рисом. Больше ничего бросающегося в глаза. Я понюхала обертку и вздохнула. А потом спрятала ее в другом кусте.

Потом снова начался переполох. Фрайгунда принесла мешок, найденный неподалеку. Он был привязан к суку. Простой белый льняной мешочек. С семью свежими булочками в форме восьмерок внутри. Мы, конечно, очень удивились, но и обрадовались. Бея решила, что они предназначены не нам. Мне показалось подозрительным, что оба раза булочек было именно семь. И как я поступила? Правильно, промолчала, как всегда.

Аннушка хотела было осмотреть, ощупать и обнюхать эти булочки.

– Прекрати, – сказала Иветта. – Тут и так приходится есть кучу просроченных продуктов. А тебе еще обязательно повесить сопли на единственное свежее, что у нас есть. У тебя что, проблемы с бриошами?

– С бриошами? – переспросила Аннушка.

– Ну, с булками, – пояснила Иветта.

– А, с сайками, – кивнула Аннушка. И рассказала нам историю про злого духа, который хотел уморить одного подмастерья на руднике, просто из вредности. Но когда юноша пообещал каждый день приносить ему сайку, тот его пощадил. Но однажды парень забыл сайку, и дух его все-таки погубил. Его нашли задушенным в вагонетке рядом с заплесневелыми сайками.

В этот момент солнце меня как будто оглушило, а лес придвинулся. Сзади потянуло холодом.

– Давай ты всегда будешь рассказывать про всяких духов, – предложила Рика. – По-моему, духи – это круто! Только я в них не верю, – она улыбнулась.

– Ну да, в них никто не верит, но это до первой встречи, – сказала Аннушка, широко распахнув глаза. И откусила от булочки.

– Так, – после завтрака Бея начала составлять план, – в любом случае надо избавиться от воды в туннеле. А то жить там невозможно.

Об идее рыть дренажную канавку, по ее мнению, можно забыть. Пол в туннеле каменный, как и стены, поэтому вода никуда уходить не будет. Все каменное. Слой земли лежит только при входе в туннель.

– Если убрать эту кучу у входа, то и вода уйдет, – сказала Фрайгунда.

– Можно копать мисками, – задумчиво произнесла Бея.

– Едовыми мисками? – вскочила Иветта. – НИКОГДА! – заявила она и решительно положила руку на сердце.

– Из мисок в любом случае будут есть собаки. Не кипятись. Мы можем есть и из чашек.

Слова Беи и ее покачивающиеся вверх-вниз руки успокоили Иветту, и она снова села.

– Я сделаю подъемник, – объявила Фрайгунда. – А вы пока можете собирать землю на пледы. Только не очень много. Мне понадобится Шарлотта.

Я вздрогнула. Что? Я? Зачем?

Бея кивнула, будто речь идет о каком-то рабочем инструменте, который, спросив разрешения, можно взять в любой момент.

– Через девятнадцать минут пусть кто-нибудь к нам ненадолго подойдет. Подержать кое-что.

– Хорошо, приду, – кивнула Бея.

Я пошла вместе с Фрайгундой на покрытую мхом полянку, где иногда играли собаки. Поэтому мы называли ее Собачьей Танцплощадкой. Фрайгунда нашла сухой сук толщиной в руку и сказала мне его держать.

– У тебя рука еще болит? – спросила она.

Я покачала головой и схватилась посильнее. Доставая нож, Фрайгунда всегда коротко ему кивала. У этого ножа одно лезвие было ровным, а другое – с зубцами, как пила. Раньше я на это внимания не обращала. Фрайгунда отпилила от ветки несколько кружочков и счистила кору с их внешней стороны. Потом проделала дырки посередине и попросила меня отрезать кусок веревки длиной в восемь шагов.

– Посередине веревки привяжи травинку.

Сделано.

– Подержи! Поворачивай вот так. Сейчас покажу.

Мне вспомнилась история про бабушку Фрайгунды. Интересно, если у меня что-то пойдет не так, я тоже получу десять тумаков? Я смотрела во все глаза. Просто вращать. Это я могу. И делаю.

Фрайгунда пошла с другим концом веревки вперед. Я, как собака на длинном поводке, за ней. За нами – оба наших пса без поводков. Даже Кайтек, хотя он был без сил – любопытство все же брало верх. Но главное, думаю, он просто хотел быть со мной рядом.

– Демон его уважает, – сообщила мне Фрайгунда.

– Угу, – ответила я.

Потом мы растянули веревку между собой и стали ее крутить. Целую вечность ничего не происходило. И тут веревка начала меняться: она становилась все короче и короче, и, кроме того, росло натяжение. В середине вертелась привязанная травинка.

Пришли Бея с Чероки. Кайтек обрадовался. Демон – нет.

Задание для Беи: держать веревку посередине, где травинка. Если смотреть сверху, мы были похожи на часы с двумя стрелками одной длины. Тут Фрайгунда забегала, как секундная стрелка.

– Натяните как следует! – сказала она нам. – Можешь двигаться ко мне.

Мы были странными часами, в которых стрелки сходятся. С середины половинки веревки начали сплетаться друг с другом.

– Натяните как следует, – повторила Фрайгунда. – Иначе пойдут петли.

Концы веревки притягивались друг к другу и извивались, как влюбленные червяки. Мы придали им большую силу.

– Вот так из веревки получается канат, – сказала Фрайгунда.

– Круто! – оценила Бея.

Я была с ней согласна.

– Можете отпускать.

Две половины веревки переплелись практически полностью. Фрайгунда стояла рядом со мной. Когда мы отпустили, канат упал на землю, продолжая извиваться. Сначала быстро, потом все медленнее и медленнее. Свободные концы, как в замедленной съемке, сплетались в один.

Затем Фрайгунда стала собирать подъемник: перекинула канат через одно колесико, через второе, через третье, укоротила его, завязала на свободных концах узлы и повесила все это на дерево над туннелем.

Всю оставшуюся жизнь – я клянусь нечасто, но вот в этом поклясться могу – всю оставшуюся жизнь я буду вспоминать, с какой точностью и спокойной уверенностью Фрайгунда соорудила эту конструкцию. И самое потрясающее то, что она ни секунды не созерцала свое произведение с довольным видом и ни на мгновение не останавливалась. Закончив, она подозвала всех собак, кроме Кайтека, и пошла с ними рыть яму.

Меня оставили обслуживать подъемник – я поднимала плед за пледом мокрой земли.

– Окей! – кричала Рика снизу, когда на крюк вешали очередной груз. Ролики из дерева скрипели.

Антония с Иветтой оттаскивали пледы к ближнему Глазничному кратеру и плюхали туда влажную грязь.

Кайтек все время лежал около меня. Глаза его подслеповато смотрели вперед, но нос втягивал воздух, следуя за нами. Он принюхивался к семи видам запаха пота, мокрых босых ног, покрытых мозолями рук, к запаху кровавого пореза на указательном пальце, листа какого-то растения, помогающего заживлению ран. Он слышал, как ударяют камнем о камень. Нюхал искры, потом – разрубленные корни малинового куста. Все, чем цеплялось за землю это растение, было отломано.

Потом запахло зелеными яблоками и разломанными хлебцами. Кайтек чихнул и поменял позу. Он слышал, что мы колотим. Отрезанные от толстой ветки шайбочки, через которые проходил канат, нагрелись. День накалялся от солнца.

Потом Кайтек услышал журчание и наши радостные крики, резкое замечание хозяйки великого бродяги, затем – приглушенные возгласы радости.

Иветта, Антония и я спрыгнули вниз к остальным. Мы стояли босые и наблюдали, как вода утекает под камень. Как на камне остается темная полоска. Мы улыбались и прислушивались к журчанию воды.

Аннушка наконец сняла с себя бусы Инкен. И намотала все три нитки на корень, висевший над входом в туннель.

– Это будет отпугивать духов.

Мне не хотелось думать о том, что предстояло теперь – спать в туннеле. Спать в темном туннеле! Нужно какое-то решение… К сожалению, это была вовсе не одна из моих любимых головоломок. В этом случае решение я знала и так, просто оно мне не нравилось. Решение – НЕ спать в туннеле! Но тогда я буду одна лежать в темном лесу, а остальные – в темном туннеле. В туннеле мне будет смертельно жутко, в лесу – смертельно страшно. А если я попробую отправиться домой, мне будет смертельно стыдно.