Текст книги "Дар ведьмы"

Тридцатилетняя война Джозефины Левисон

Джо пробегала восемь километров каждое утро, независимо от погоды. Каждый день она выбирала новый маршрут и за месяц бывала почти на всех улицах городка. Только когда земля покрывалась снегом, она прибегала к помощи беговой дорожки. Бег помогал ей вспомнить, на что она способна. Кроме того, она хотела, чтобы Маттаук видел, какой она стала.

Она выросла здесь же в семье местного специалиста по подбору очков. В те времена петляющие улицы, площади и тупики Маттаука казались ей лабиринтом, который Джо редко позволяли исследовать. Все ее детские воспоминания, казалось, происходили в одном и том же тесном уголке, где стоял их семейный дом. Именно этого места в городе Джо изо всех сил старалась избегать. Как только в поле зрения появлялся кирпичный особняк в тюдоровском стиле, воздух становился душным и у нее начиналась клаустрофобия. Джо ждала восемнадцать лет, чтобы выбраться из этого дома, молча наблюдая, стиснув зубы, как один за другим сбегают три ее старших брата. Тогда она утопилась бы, если бы знала, что однажды вернется в Маттаук, чтобы создать семью.

Джо было интересно, воспринимает ли ее кто-нибудь из соседей до сих пор как ту девочку, которой она была раньше, – рыжую тихоню с чопорной властной матерью. Девочку, чья мама выбирала ей одежду и писала записки, чтобы освободить ее от уроков физкультуры. Девочкой, которую дети в девятом классе называли Кэрри.

Такое не забывают никогда, как и то, что от тебя воняет, или что родители стригут тебе волосы дома. Джо носила это унижение в себе тридцать три года. Оно стало частью ее самой.

Когда в старших классах ее впервые назвали Кэрри, она не поняла, почему. Казалось вполне правдоподобным, что девочка, прошептавшая это слово, просто забыла ее имя. Джо никогда не привлекала к себе внимания. Она рано поняла, что если молчать и не двигаться, люди часто забывают о твоем присутствии. С такой матерью, как у нее, это казалось правильной стратегией; каждое движение привлекало внимание к какому-то ее недостатку, который нужно было исправить. В конце концов, Джо была уверена – она выпорхнет на свободу вслед за своими братьями. А пока она изо всех сил старалась оставаться незамеченной.

И вот однажды все в школе уставились прямо на нее.

– Кэрри? – переспросила она девочку, которая пробормотала это имя, когда они стояли бок о бок у раковины в туалете.

– Как в книге, – пояснила девочка, закатив глаза, как будто все остальные в девятом классе ее читали. Это откровение ничего не значило для Джо. Она прослонялась по школе до конца учебного дня, а когда прозвенел последний звонок, побежала через весь Маттаук в библиотеку, достала с полки экземпляр «Кэрри» и помчалась домой без остановок. В общей сложности пришлось пробежать восемь километров, но Джо пришла домой раньше, чем ее мать успела что-либо заподозрить.

В тот вечер она заперлась у себя в спальне, игнорируя требования матери открыть дверь, и прочитала сцену, после которой все поняла. Шестнадцатилетняя Кэрри, чокнутая мать которой блюдет ее целомудрие, убеждена, что умирает, когда у нее начинаются первые месячные. Пока Джо дважды перечитывала главу, все ее тело горело от стыда. Она поняла, что произошло. Подлиза Эллен Гудвин сдала ее за минуту славы.

Лишь спустя годы Джо прочитала остальную часть «Кэрри». Она задавалась вопросом, что бы произошло, если бы она не отложила книгу тогда, в школе. Она подозревала, что все могло бы сложиться иначе для нее и совсем иначе для Эллен Гудвин.

Эллен сидела перед ней за два дня до этого, когда Джо почувствовала, как из нее что-то течет посреди урока алгебры. Она сразу же поняла, что это. Мать не пускала ее на уроки гигиены, которые посещали другие дети, но не для того, чтобы оставить Джо в неведении, а чтобы она могла сама объяснить все дочери самыми цветистыми словами.

Джо до сих пор вздрагивает, когда вспоминает, как ее мать наклонилась вперед и сжала руки Джо, словно сообщая ей какую-то тайну.

– Скоро у тебя начнутся месячные, – объявила она тихим, вкрадчивым голосом. – Это особенный день в жизни каждой девочки. В этот день ты становишься женщиной.

Джо в ужасе отпрянула. Она не хотела вступать ни в один клуб, в котором состояла ее мать. Когда она увидела, что густо накрашенные мамины губы больше не улыбаются, она изо всех сил постаралась скрыть свои чувства. Это оказалось нелегко. Потому что она рассказала еще много чего. Очень много. В течение часа женщина, которая учила Джо сидеть прямо, изящно скрещивать ноги и вести себя как леди, сообщила ей (в гораздо более изящных выражениях), что кровь будет сочиться из ее влагалища раз в месяц до тех пор, пока Джо не выйдет замуж за мужчину, которого она «очень любит», и тогда он использует свой пенис, чтобы наполнить ее влагалище своим «семенем». Затем на девять месяцев она превратится в голодную, монструозную, «сияющую» версию самой себя, пока из нее не выскочит «чудесный маленький ребеночек» и кровь снова не начнет извергаться. Что оказалось еще страшнее, мать Джо дала понять, что весь процесс может быть запущен, если Джо хоть раз ослабит бдительность. «Мальчики, которые не в состоянии сдержаться», будут делать все возможное, чтобы обойти ее защиту, а у девочек, которые не проявляют осторожность, в итоге появляются дети, которых они не могут прокормить, болезни, которые невозможно вылечить, и их жизни остаются разрушены навеки.

В конце беседы Джо разрыдалась.

– Боже мой, Джозефина, в чем дело? – Ее мать прочитала несколько книг о том, как общаться с подростками, и не могла понять, что пошло не так. – Все мы через это проходим.

– Нет, – настаивала Джо, сжимая кулаки на коленях, – только не я. – Ни один из ее тайных планов побега не предусматривал заботу о протекающих интимных местах пять дней в месяц. И в самых страшных кошмарах она не представляла себе жизнь, в которой будет защищать дырочку, о существовании которой она едва знала, от похотливых мальчишек, сочащихся гнойников и пищащих младенцев.

– Именно ты, – твердо признесла мать. – Этого никак не избежать. Это просто часть того, чтобы быть женщиной.

– Это мы еще посмотрим, – ответила Джо.

Последующие три года были наполнены ужасом, так как Джо ждала, когда пророчество ее матери сбудется. Хотя она никогда не общалась с другими девочками, она подслушивала их разговоры и к началу девятого класса знала, что большинство из них посетило «проклятие», как они его называли. Джо молилась, чтобы проклятие обошло ее стороной, как, например, у ее тети Эйми так и не выросли зубы мудрости. Вместо этого оно ждало, пока ее бдительность ослабнет. И нанесло удар, когда она меньше всего этого ожидала, прямо посреди урока алгебры, навсегда испортив ее лучшие джинсы Forenza.

Она продолжала сидеть на стуле после того, как все остальные дети вышли из класса, пока не остались только она и Эллен Гудвин. Джо лишь смутно осознавала, что Эллен не отходит от стола мисс Абрам. Ее мозг больше не мог обрабатывать шквал раздражителей внешнего мира. Она чувствовала жар и головокружение. Вся ее нервная система гудела, перегруженная страхом.

Позже Джо вспоминала обеспокоенное выражение лица мисс Абрам, когда учительница внезапно склонилась над ее стулом, и багровый след, оставшийся на стуле, после того как учительница вместе с Эллен уговорила Джо встать. Затем обстановка сменилась, словно прошло много времени, и она обнаружила, что плачет в кабинете директора, а вокруг талии у нее обернута шаль мисс Абрам. Проходившие мимо мужчины старались не обращать на нее внимания. А женщины в приемной улыбались и пытались поднять ей настроение.

– Это случается со всеми нами рано или поздно, – прошептала одна из школьных секретарш. – В этом нет ничего постыдного.

– Тогда почему вы говорите шепотом? – прошипела Джо в ответ. С этого момента секретарша ее возненавидела.

Дома Джо заперлась в ванной с набором, который приготовила для нее мама, – белой деревянной корзинкой с розовым атласным бантом, которая была спрятана под раковиной за упаковками туалетной бумаги и ждала того самого момента. Внутри лежали шесть огромных гигиенических прокладок, пушистый мешочек, в который их можно было запихнуть, и маленькая бутылочка Мидола[5]5
  Мидол – лекарство, которое принимают при месячных от боли и других симптомов.


[Закрыть]. Джо вывалила все это на пол и зарыдала. Она никогда не чувствовала себя такой обманутой. И в течение двух недель, когда все называли ее Кэрри, она не винила ни Эллен Гудвин, ни свою мать, ни даже Бога. Вместо этого она направила свой гнев на тело, которое она не смогла ни натренировать, ни проконтролировать.

Война, начавшаяся в девятом классе, продолжалась тридцать лет и три года. На протяжении этих лет Джо жила в состоянии непрерывной осады. Она вела секретный календарь, чтобы помочь ей предвидеть наступление месячных, но они устраивали ей сюрприз на несколько дней раньше. Она придумывала хитроумные методы, как проносить громоздкие прокладки в школьный туалет и маскировать их под одеждой. Изобретала хитроумные оправдания, чтобы не снимать шорты на пляже, и носила свитера, завязанные на талии. Искала тайники для тампонов, которые ее мать отказывалась покупать, и копила монетки, чтобы покупать их в общественных туалетах.

Но самым трудным было сохранить эту войну в тайне. Никто не должен был знать, что происходит. Ни отец, ни братья, ни, боже упаси, мальчики в школе. Но даже женщины не были ей союзниками. Другие женщины словно не участвовали в этой борьбе. Казалось немыслимым, что все они – учителя, официантки, подростки, продавщицы и уборщицы, с которыми она сталкивалась каждый день, – страдают так же, как и она. С Джо явно было что-то неладно.

Она рассчитывала одержать хотя бы одну маленькую победу, когда уедет из Маттаука и от матери в колледж. По крайней мере, тампоны больше не придется прятать. Реклама уверяла Джо, что ее ждет беззаботная жизнь, полная верховой езды и белоснежных штанов. Затем Джо потеряла девственность, и у войны открылся новый фронт. Ставки стали выше. Страх унижения заставлял ее быть начеку в старших классах. Теперь же нужно было избегать венерических заболеваний и беременности. Когда она просыпалась, сердце у нее колотилось от кошмаров, в которых ее заставляли признаться матери в своих грехах. Кошмары не мешали ей заниматься сексом, но послевкусие от него было не таким приятным. Теперь первые пять дней цикла она проводила в борьбе с месячными, а последние пять – в молитвах о том, чтобы они пришли.

Потом она начала встречаться с Артом и работать, ей больше не грозила подростковая беременность, и она могла сама выбирать и оплачивать противозачаточные средства. Однако ее тело отказывалось сдаваться. Ее первый начальник обращал больше внимания на ее задницу, чем на ее работу. Ее второй начальник спросил, не хочет ли она кунилингус, и назвал ее «сукой без чувства юмора», когда она пожаловалась в отдел кадров. Клиенты в отелях, где она работала, хватали, щупали и гладили ее. Она видела, как мужчины целовали любовниц в фойе, а на следующей неделе возвращались туда же с женами. Не раз, когда она была одета в костюм и рубашку, ее принимали за эскортницу. Чего бы Джо ни добивалась в жизни, ее тело и тело окружающих ее женщин заставляли ее сомневаться в том, чего эти достижения стоят.

Все это закончилось, когда она забеременела. Как только у нее округлился живот, свет прожекторов словно погас, и Джо исчезла. Она боялась беременности всю свою жизнь, но оказалось, что это передышка, которую она так долго ждала. Пока ее тело было занято беременностью, а мужчины обращали свое внимание на других женщин, ей удалось совершить подвиг, который ее коллеги долгое время считали невозможным.

За месяц до того, как она объявила о своей беременности, ее назначили менеджером по персоналу в отеле, где она проработала два года. Повышение стало для Джо неожиданностью. Хотя она знала, что ее работа была образцовой, ей с трудом удавалось привлечь внимание высшего руководства. Через шесть часов после того, как объявили о ее повышении, коллега сообщил ей, что это тупиковая позиция в компании, которой принадлежит отель.

Джо успела убедить себя, что это всего лишь завистливые сплетни, когда ей позвонила репортер из New York Times. Знает ли она, спросила репортер, что текучка среди женщин, работающих в отеле, в три раза выше, чем среди мужчин? Джо ответила, что не владеет информацией, которая указывала бы на то, что это правда, и направила журналистку к PR-директору организации. По словам журналистки, руководство компании знало о проблеме, и вряд ли она была характерна только для нью-йоркского отеля. Менеджеры по персоналу, похоже, становились козлами отпущения всякий раз, когда акционеры или СМИ обращали на нее внимание. Куда, по ее мнению, делся ее предшественник? Если Джо когда-нибудь захочет обсудить этот вопрос, сказала газетчица, она с радостью ее выслушает.

В тот вечер Джо просмотрела документы отдела кадров и поняла, что все это правда. Только за прошлый год уволились 15 женщин. Тринадцать из них подписали соглашение о неразглашении и были отправлены домой с зарплатой за несколько месяцев в кармане. Две подали иск против отеля за то, что он не защитил их от сексуальных домогательств. От откровенных рассказов о приставаниях и насилии у Джо свело живот. Официантку, обслуживающую номера, несколько часов держали в заложницах в ванной. Уборщица едва избежала изнасилования со стороны гостя. Джо сделала копии всех файлов. Она хотела, чтобы это прекратилось, а если этого не произойдет, она пустит копии в ход. Предыдущие менеджеры ценили клиентов и считали сотрудников расходным материалом. Но женщины, с которыми работала Джо, тоже были для нее важны.

На следующий же день Джо ввела несколько новых правил. В дальнейшем уборщицы будут работать в командах по три человека. Ни одна женщина никогда не должна входить в комнату клиента в одиночку. Уборка номеров для гостей-мужчин будет осуществляться мужчинами. Обслуживанием гостей-женщин будут заниматься женщины. Гостей, пристававших к официанткам в ресторанах и барах отеля, нужно отметить и передать на обслуживание мужчинам. Тем, кого дважды заметят за приставаниями, будет запрещено пользоваться услугами отеля.

Все это казалось слишком очевидным и слишком простым. Наверняка подобная политика провалилась в прошлом. Но за полгода после того, как Джо привела свой план в действие, ни одна сотрудница не уволилась. Не было выплачено никаких компенсаций, и новых исков тоже не было. Когда она впервые узнала о том, что беременна, то забеспокоилась, не уволят ли ее после декретного отпуска. Как она обратила внимание, чаще всего случалось именно так. Вместо этого ее встретили с распростертыми объятиями и повышением. Политика, которую она ввела в Нью-Йорке, сэкономила корпорации столько денег, что ее начали внедрять по всему миру. Через два года Джо стала генеральным менеджером отеля на Манхэттене.

Тело Джо не приветствовало такого развития событий. После годичного перемирия оно вернулось в бой с жаждой мести. Месячные, которые долгое время были просто непредсказуемыми струйками крови, теперь превратились в потоки. Три дня подряд из Джо выходило несколько сгустков размером со сливу, каждый из которых был наполнен кровью настолько, что хватало на тампон сверхбольшого размера и прокладку толщиной с матрас. Ее гинеколог заверил ее, что она не умирает. Это обычная проблема. «Обычная проблема» – отметила Джо вслух, для которой ни один гинеколог не удосужился найти решение.

Она задавалась вопросом, как другим женщинам удается выживать на рабочих местах без сотен туалетов. По крайней мере раз в месяц Джо проскальзывала в один из свободных номеров всего за несколько секунд до того, как ее тело испускало такой объем крови, что хватило бы на съемки фильма ужасов. Она знала, что наступит день, когда она не успеет в туалет, поэтому хранила сменную одежду за папками в нижнем ящике стола. Пока анемия лишала ее воли к жизни каждый месяц, она глотала железо в таблетках и ела рубленую печень, чтобы пережить эти дни. Она выучила расположение всех общественных туалетов между работой и домом. Она обнаружила, что можно – хотя это и неудобно – носить два тампона одновременно. Она с нетерпением ждала холодов, когда зимнее пальто скроет все, что может просочиться сквозь трусы.

Она считала себя молодцом, поскольку справлялась со всем этим. Но тут начались приливы жара. Тогда Джо окончательно сломалась. Ей было тридцать девять – слишком рано для менопаузы. Когда гинеколог сказал ей, что никто толком не знает, чем они вызваны, она чуть не взорвалась. Давление резко скакало вверх. Она теряла литры пота каждый день.

– Я больше не могу так жить, – сказала она.

– Попробуйте заняться спортом, – был ответ.

Эти необдуманные слова врача, который смотрел прямо на ее влагалище, когда произносил их, были единственным советом, который действительно изменил ситуацию.

Джо было сорок лет, когда она впервые ступила на порог спортзала. Она встала на беговую дорожку и начала избавляться от мучающего ее гнева. Восемь километров спустя она уже чувствовала себя почти человеком. Пятнадцать километров спустя она почувствовала, что что-то происходит. Ее тело, которое так долго сдерживало ее, наконец-то ее отпустило. За следующие три года она стала сильнее, чем считала возможным. Джо ощущала, как в ней нарастает сила, но не представляла, чем это чревато. Пока не появилась Лурдес.

Через три года после того, как Джо назначили генеральным менеджером, молодая женщина пришла к ней в офис около одиннадцати утра. На ней не было лица, а униформа была растрепана. Она была новенькой и успела отработать всего три дня. Джо колебалась, брать ли ее на работу. Она чувствовала себя ужасно, но Лурдес была очень симпатичной, и ее фигура даже в униформе могла привлечь нежелательное внимание. Джо провела короткое собеседование, ожидая, что не сможет принять ее на работу. Потом девушка спросила, сможет ли она работать по утрам. По вечерам она училась.

– Что вы изучаете? – непринужденно спросила Джо.

– Гостиничный менеджмент, – ответила Лурдес. – Когда-нибудь я хотела бы устроиться на такую работу, как у вас.

Джо наняла ее сразу же. Границы того, что ей доступно, становились все более очевидными. Ей нужна была целая армия женщин, чтобы изменить ситуацию в отрасли.

– Приходите в восемь, – сказала она. – Первые два часа каждой смены будете помогать мне. Если все получится, я найду возможность устроить вас на полный рабочий день.

Теперь перед ней стояла та же самая молодая женщина, выглядевшая так, словно ее душа выплеснулась наружу. От трех верхних пуговиц ее униформы осталось лишь несколько болтающихся ниток. В кулаке она зажимала то, что осталось от ее рубашки.

– Лурдес, – Джо подбежала к ней и стала искать следы травм, – что случилось? – Лурдес открыла рот, но не могла произнести ни слова. – Где другие люди из твоей команды? – Молодая женщина покачала головой. Каким-то образом она оказалась одна. – Звони 911, – приказала Джо мальчику, который стажировался на должность топ-менеджера, – скажи им, что у нас была попытка изнасилования. Пусть пришлют «Скорую помощь» и полицию.

– В каком номере она была? – спросил стажер. Он считал себя выше Джо во всем, кроме должности, поскольку был лично отобран руководством. – Это был VIP-номер? – В корпорации существовали правила, которые предполагалось соблюдать в подобных ситуациях, но Джо плюнула на них.

– Делай, что я говорю, – приказала она.

Она нашла тележку Лурдес на тридцать девятом этаже, возле второго по уровню номера отеля. Воспользовавшись своим пропуском, она вошла внутрь. В гостиной ее встретил мужчина лет пятидесяти, голый, в распахнутом гостиничном халате. Его вялый красный член торчал из хохолка седоватых волос.

Он оглядел ее с ног до головы.

– Где кофе? – потребовал он. У него в голосе отчетливо звенели деньги.

– Я не обслуживаю номера. Я менеджер отеля и вызвала полицию.

– Правда? – Он был заинтригован и явно веселился. – Зачем? – Он запахнул халат и затянул пояс, а затем сел на край кровати и скрестил ноги.

Пульс Джо участился, и она почувствовала, как ее начинает охватывать жар. Ей хотелось убить его, и она боялась, что так и сделает.

– Вы напали на женщину, которая пришла убраться в комнате.

– Эта девушка – истеричка. – Он отмахнулся от обвинения изящным взмахом руки. – Я не оставил на ней ни следа.

– Но когда я вошла, член у вас был выставлен наружу.

– Но я ждал не вас! – Мужчина рассмеялся. – Спросите у своего босса, – добавил он, как будто это все прояснит. – Он знает, что я очень набожный человек, который никогда бы не стал делать такие вещи. И не очень-то гостеприимно с вашей стороны врываться ко мне в номер и предъявлять мне такие обвинения. – Тональность его голоса изменилась, когда он перешел от защиты к нападению. Джо вспомнила, что гость был кем-то важным. Она приняла бронь прямо от генерального директора. Она не могла вспомнить, кто он. Мафиози, диктатор, финансовый магнат или лауреат Нобелевской премии? Это не имело значения. Он был VIP-персоной. А для VIP-персон правила были другими. – Ваше лицо, – продолжал мужчина, приняв озабоченный тон, – так покраснело. Боюсь, вы нездоровы. Может быть, вы поняли, что совершили ошибку?

Жар, зародившийся в груди у Джо, пополз вверх по шее и охватил голову. Вдоль линии волос у нее выступили бисеринки пота. Ей отчаянно хотелось сорвать с себя пиджак, но она понимала, что тогда пятна пота под мышками ее шелковой рубашки станут видны.

В дверь постучали. Полиция, предположила она, но потом поняла, что полиция Нью-Йорка не могла так быстро добраться до отеля. Дверь открылась прежде, чем она успела к ней подойти. Прибыла охрана отеля во главе со стажером. Облегчение, которое она почувствовала, длилось меньше секунды.

– Джо, можешь пройти с нами на минутку? – обратился к ней стажер.

Что-то было не так.

– Где Лурдес? – спросила Джо.

– Она в полном порядке, – проворковал стажер. – Все это одно большое недоразумение.

– Это решит полиция, – возразила Джо.

– Нам не нужна полиция. Как я уже сказал, это было недоразумение. Лурдес сейчас в отделе кадров и решает, что ей делать дальше.

Трое мужчин в возрасте за сорок и за пятьдесят будут давить на двадцатидвухлетнюю женщину, чтобы та согласилась на компенсацию в обмен на соглашение о неразглашении информации.

– Я хочу увидеть ее перед этим.

У стажера хватило наглости улыбнуться:

– Я уже поговорил с руководством. Это невозможно.

Тогда она поняла то, что должна была знать с самого начала. Его наняли, чтобы присматривать за ней.

– Ты чертов предатель, – прошипела Джо.

– Говори что хочешь, но нам пора идти. Я очень сожалею о причиненных неудобствах, сэр, – повернулся стажер к гостю.

– Не извиняйтесь. – Мужчина встал с кровати и благосклонно положил руку молодому человеку на плечо. – Эти бедные женщины находятся во власти гормонов. Нам с вами повезло, что мы мужчины. Я могу только представить себе их страдания.

Позже Джо сказала Арту, что что-то внутри нее загорелось, словно пороховая бочка, которая очень долго переполнялась. Сила взрыва успела перебросить ее через всю комнату, прежде чем она поняла, что происходит. Одной рукой она схватила VIP-персону за горло и впечатала его в стену. Свободная рука отпрянула назад и сжалась в кулак, летящий прямо ему в лицо. В последнюю долю секунды кулак отклонился влево и ударил в стену в паре сантиметров от его уха. Когда рука наконец остановилась, она была по запястье погружена в гипсокартон. Стало ясно, что удар убил бы мужчину, которого она схватила. Чудесным образом Джо совсем не чувствовала боли.

Когда охрана оттащила ее назад, туфли на каблуках свалились с нее. Она не сопротивлялась. Она смотрела, как мужчина сползает по стене на пол, прямо в лужу мочи. На его шее виднелся ожог второй степени в форме ее руки.

Сорок пять минут спустя Джо потрясенно стояла перед табло поездов на Центральном вокзале, сжимая в руках те немногие личные вещи, которые ей разрешили забрать со своего рабочего стола. У нее не было возможности сменить тампон перед отъездом из отеля. И тут она почувствовала, как он потяжелел внутри нее и выскользнул, и поняла, что плотина прорвалась. В то время как вокруг нее сновали сотни пассажиров и туристов, Джо почувствовала, как тепло переполняет запасную прокладку, которую она приклеила к нижнему белью утром, и начинает просачиваться сквозь брюки. Ближайший туалет находился в другом конце главного зала и вниз по лестнице. Она знала, что не успеет.

– Я сдаюсь, – сказала она Вселенной. Она проиграла войну. Это было неизбежно. Она ничего не могла сделать, чтобы избежать этого момента.

Прозрение пришло, когда кровь свободно потекла по ее ногам. Не надо было пытаться бороться с этим.

Сколько лет – сколько сил – она потеряла, пытаясь контролировать то, что невозможно контролировать? Как долго она боялась, что все поймут, что она женщина? Сколько разочарований она пережила, живя в мире, который не был предназначен для таких, как она? Как долго она молилась о том, чтобы ее увидели и приняли как нечто большее, чем просто тело? Как сильно она пыталась исправить то, что просто не поддавалось исправлению?

Внутри Джо накопилось столько ярости. Но наконец-то она узнала истинного врага. Она вела войну с самой собой с четырнадцати лет. Но проблема была не в ее теле. Проблема была в компаниях, которые продавали фиговые гигиенические прокладки. В кажущихся разумными взрослых, которые считали, что тампоны крадут девственность. Во врачах, которые не удосуживались решать обычные проблемы. В противозачаточных средствах, которые могли привести к летальному исходу. В парнях, которым говорили, что они не могут себя контролировать. В обществе, которое не могло смириться с тем, что примерно у половины людей в мире в какой-то момент жизни наступает менструация.

Настоящей проблемой был отель, где женщин пытались насиловать, корпорация, которой он принадлежал, и мужчины, которые им управляли. В шкафу с документами в ее кабинете дома лежала папка со всем необходимым, чтобы сжечь это место дотла. А в ее контактах был номер телефона той журналистки из NYT, которая позвонила после повышения Джо.

Из вежливости Джо села на пластиковый пакет во время поездки на поезде домой. Она не потрудилась скрыть пятно на брюках.

– Мэм, вы в порядке? – прошептала женщина-кондуктор. – Могу я вам чем-то помочь?

– Не надо шептать, – проговорила Джо. – Это дерьмо случается со всеми нами.

На следующее утро Джо отправила кадровые документы отеля в New York Times. Затем она отправилась на пробежку. Впервые за последние десятилетия Джо почувствовала, что ее тело наконец-то принадлежит ей. И оно не только принадлежало ей, но и чертовски ей нравилось. Оно несло ее через весь город без всякой усталости. По дороге она пробежала мимо дома Эллен Гудвин, как делала это не меньше раза в неделю в течение следующих пяти лет.